Отсутствует часть книги: Радищев - поэт-переводчик 16 глава
своей природе картины древнего мира в произведениях классицистов и Батюшкова, они имели одну общую черту: они не выдерживали сопоставления с реальным миром; вве- дение в текст конкретных жизненных деталей разрушило бы всю стилевую систему произведения. Язык произведения должен был быть выдержан в условной системе "поэтичес- кого" слога. Позиция Мерзлякова была иной. Литература древнего мира воспринималась им как народная. В статье "Нечто об эклоге" он сочувственно отмечал, что "вероятное", по его терминологии, состояние первобытного счастья "пока- залось тесным для поэтов. Они смешивали с ним иногда грубость
1 Мерзляков А. Ф. Рассуждение о российской словес- ности в нынешнем ее состоянии // Труды Об-ва любителей рос. словесности. 1817. Ч. 1. С. 106. 2 Декарт Р. Рассуждение о методе // Избр. произведе- ния. М., 1950. С. 287. действительного". Однако реалистическое представление о том, что каждодневная жизненная практика является достойным предметом поэтического воспроизведения, было Мерзлякову чуждо. Обращение к античным поэтам давало в этом смысле возможность героизировать "низкую", практи- ческую жизнь. Это определило особенность стиля перево- дов Мерзлякова, соединяющего славянизмы со словами бы- тового, простонародного характера.
Два рыбаря, старцы, вкушали дар тихия ночи На хладной соломе, под кровом, из лоз соплетенным...
С изношенным платьем котомки и ветхие шляпы Висели на гвозде - вот всё их наследно именье, Вот всё их богатство! - ни ложки, ни чаши домашней, Нет даже собаки, надежного стража ночного (с. 130).
Сочетания: "хладная" - "солома", "собака" - "страж"
по традиционным представлениям XVIII в. стилистически противоречили друг другу. В дальнейшем мы встречаем в этом же стихотворении: "зыбкий брег", "зрел снови- денья", "времена все текут постоянной стопою" и т. п. - с одной стороны, и выражения типа "поужинав плохо, за- рылся в солому, пригрелся, уснул я" - с другой. Кроме того. Мерзляков вводит в переводы элементы русской фольклорной стилистики. Так, в идиллии Феокрита "Циклоп" встречается стих: "От горести вянет лице, и кудри не вьются!" Он вызвал характерное замечание Гне- дича: "Стих сей, незнакомый Феокриту, знаком каждому русс- кому, он из песни"2. Интересно, что Гнедич, пародиро- вавший перевод Мерзлякова, сам в дальнейшем избрал именно этот путь, создавая идиллию "Рыбаки"3, написан- ную тем же размером, что и переводы Мерзлякова, и, мо- жет быть, с учетом опыта последнего. Обратившись к русскому гекзаметру, Мерзляков, вслед за Тредиаковским и Радищевым, истолковал этот размер как дактило-хорей. Он широко разнообразит звучание сти- ха, заменяя одну или несколько дактилических стоп - хо- реическими. Приведем примеры:
Дактиль:
Руки о весла протерты, и мышцы в трудах ослабели.
Первая стопа хореическая:
Сколь великие пали герои мечами аргивян.
Вторая стопа хореическая:
Мыслью какой подвигнута дщерь всемогущего бога.
Третья стопа хореическая:
Эклоги Публия Виргилия Марона. М., 1807. С. X. 2 Гнедич Н. И. Стихотворения. Л., 1956. С. 99. 3 См. в ст.: Кукулевич А. М. Русская идиллия Н. И. Гнедича "Рыбаки" // Учен. зап. Ленингр. гос. ун-та. 1939. № 46. Филол. серия. Вып. 3. Тако вещая, из врат блистательный Гектор исходит.
Четвертая стопа хореическая:
Пусть он бесстрашен и пусть ненасытим в сече кровавой.
Иногда заменяются две стопы. Мерзляков, наряду с гекзаметром, обращается к белому пятистопному и шестис-
топному амфибрахию, также с заменой отдельных стоп хо- реем. Особенно интересны опыты Мерзлякова в так называемом "сафическом" размере. В своих "народных песнях" Мерзля- ков еще очень робко пробует разнообразить традиционный силлабо-тонический стих тоникой, и стихи типа: "Я не думала ни о чем в свете тужить..." были исклю- чением. Именно в работе над переводами из Сафо Мерзля- ков приходит к отказу от силлабо-тоники, к тому тони- ческому размеру, который был охарактеризован Востоковым как присущий русской песне. Понятие "стопы" было заме- нено Востоковым "прозодическим периодом". В основе раз- мера - ударения, "коих число не изменяется". Перевод из Сафо был впервые опубликован в 1826г., и Мерзля- ков, видимо, учитывал рассуждения Востокова, сознатель- но сближая античную поэзию с системой, осознаваемой им как русская, народно-поэтическая:
Низлетала ты - многодарная И, склоня ко мне свой бессмертный взор, Вопрошала так, с нежной ласкою: "Что с тобою, друг? что сгрустилася?"
Интонационное приближение к русской народной песне поддерживалось и подбором лексики и фразеологии: "кра- совитые воробушки", "не круши мои дух", "ударяючи кры- лами", "что сгрустилася". Такой стих, как: "Отыми, от- вей тягость страшную", звучит почти по-кольцовски. Переводы из античных поэтов - самое ценное в твор- ческом наследии Мерзлякова этого периода. Они были свя- заны с поисками решения одной из основных проблем лите- ратуры 1820-х гг. - создания народного и монументально- го искусства. Однако в позиции Мерзлякова этих лет была и слабая сторона. Стремление воспроизвести подлинную, а не условно-героическую античность представляло собой значительный шаг вперед, знаменовало интерес художника к реальной истории и в какой-то мере подготавливало вызревание принципов реализма. Но это же самое приводи- ло к ослаблению непосредственного политического пафоса стихотворений, ослабляло связь их
1 Востоков А. Опыт о русском стихосложении. СПб., 1817. С. 95.
с романтической поэзией русского освободительного дви- жения этих лет. Если стихотворения молодого Мерзлякова (равно как и Гнедича) входили в общий поток русской
гражданской лирики, то его переводы и подражания, хотя и могли быть, так же как и перевод "Илиады", истолкова- ны в свободолюбивом духе, нуждались, однако, для этого в специальной интерпретации, бесспорно, лишь частично соответствовавшей авторскому замыслу. Мерзляков не при- нял позицию романтического индивидуализма, как ранее - поэзию последователей Карамзина. В борьбе с ними он об- ращался к традиции литературы XVIII в. Эта традиция тяготела над Мерзляковым и, по выраже- нию Белинского, "часто сбивала его с толку"1. Особенно это проявилось в переводе "Освобожденного Иерусалима" Тассо. Мерзляков дорожил этим трудом, который был начат задолго до Отечественной войны 1812 г., но увидел свет лишь в 1828 г. Замысел перевода возник в обстановке борьбы с легкой поэзией карамзинистов и нараставшего к середине десятых годов интереса к эпическим жанрам. Од- нако художественное решение проблемы перевода, избран- ное Мерзляковым, было архаично не только к моменту вы- хода поэмы, но и значительно ранее. Интерес Мерзлякова к эпическим жанрам, конечно, не дает основания для причисления его к шишковистам. Линг- вистические теории и литературная позиция главы "Бесе- ды..." не встречали с его стороны сочувствия. Характер- но, что Мерзляков полемически подчеркивал в воззрениях Шишкова именно дилетантизм, то есть черту, общую всем дворянским писателям, и в качестве противоположного примера выдвигал Ломоносова, поэта-разночинца и учено- го. В 1812 г. Мерзляков писал: "...часто погрешают и некоторые страстные любители языка славянского. Что встречаем в их сочинениях? Слова обветшалые славянские вместе с простыми и общенародными и притом в образах чужестранных или сряду старый язык славянский, от кото- рого мы уже отвыкли. Возьмите оды и похвальные слова Ломоносова и сравните их с некоторыми нынешними стихот- ворными славяно-российскими сочинениями. - Читая перво- го, я не могу остановиться ни на одном слове: все мои, все родные, все кстати, все прекрасны; читая других,
останавливаюсь на каждом слове, как на чужом... Поздно уже заставлять нас писать языком славянским, осталось искусно им пользоваться. Вот особливое достоинство Ло- моносова"2. Не примыкая к шишковистам, Мерзляков в еще большей степени был и всегда оставался чуждым карамзинско-арза- масскому лагерю. В этом отношении особенно показательна история его взаимоотношений с Жуковским. Мерзляков и Жуковский познакомились во время форми- рования дружеского кружка Андрея Тургенева и долгое время находились в близких товарищеских отношениях. В 1800-х гг. для московской читающей публики имена их стояли рядом. Попав в 1807 г. в окружение шишковистов, Жихарев
1 Белинский В. Г. Поли. собр. соч. Т. 3. С. 47. 2 Мерзляков А. Ф. Рассуждения о российской словес- ности в нынешнем ее состоянии. С. 72. изумлялся тому, что "почти все эти господа здешние ли- тераторы ничего не читали из сочинений Мерздякова и Жу- ковского"'. Однако личная дружба не препятствовала дли- тельной полемике, которая в конечном итоге привела к взаимному охлаждению. Характерные для Жуковского при- верженность к карамзинским литературным принципам, фи- лософский и эстетический субъективизм, мистицизм были для Мерзлякова неприемлемы. Начало полемики относится к 1800 г., то есть ко времени политического и художест- венного самоопределения ведущей группы тургеневского кружка. В 1800 г. в первой книжке "Утренней зари" Жуковский опубликовал отрывок "К надежде". Сам по себе он мало значителен и не давал основания для дискуссии. Положе- ния, против которых выступает Мерзляков, в печатном тексте отсутствуют и, видимо, почерпнуты из устных спо- ров. Из письма Мерзлякова Жуковскому от 8 сентября 1800 г. явствует, что надежда противопоставлялась Жуковским разуму, а философов, ищущих истину, он презрительно именовал "педантами" и "головоломами". Мерзляков встал на защиту прав разума и просветительской философии. Он писал: "Я хочу из всего вывести то, чтоб ты не ругал головоломов-философов чтобы ты знал, что мы неп- ременно должны иметь верный компас - разум, просвещен- ный (еще-таки скажу) этими головоломами, ищущими исти- ны, а не педантами..."2 А в двадцатых числах декабря 1800 г. Мерзляков и Тургенев в споре с Жуковским дока- зывали гибельность влияния Карамзина на русскую литера- туру. Полемика ярко разгоралась на заседаниях Дружеского литературного общества. Так, например, когда 24 февраля 1801 г. Жуковский произнес на заседании общества речь о дружбе, построенную на цитатах из Карамзина и опровер- гавшую принцип собственной пользы как основу морали.
Мерзляков выступил 1 марта того же года со специальной защитой этого, характерного для материалистической фи- лософии XVIII в. тезиса: "Польза - тот магнит, который собрал с концов мира рассеянное человечество"3. Перед нами - характерное противоречие: там, где Мерзляков стремится теоретически оформить свое бунтарское неприя- тие действительности, он обращается к Шиллеру - ради- щевское соединение материализма и революционности ему не по плечу. В борьбе же с карамзинизмом, отрицанием общественного служения, художественным субъективизмом он обращается к аргументам из арсенала материалистичес- кой философии XVIII в. Позиции Мерзлякова и Андрея Тур- генева в решении философских вопросов расходились: пер- вый испытывал более сильное влияние просветительской философии XVIII в. Однако разделяемая Жуковским карам- зинская проповедь общественной пассивности была одина- ково неприемлема ни для того, ни для другого. В дальнейшем Мерзляков, разночинец-профессор, автор опытов в народном духе и ученых переводов, противник салонной поэзии и унылых элегий, все более расходился с Жуковским. Позже разыгрался известный эпизод с "Письмом из Сибири" - резким осуждением баллад, с которым высту- пил
Жихарен С. П. Записки современника. М.; Л., 1955. С. 438. 2 Русская старина. 1904. № 5. С. 448-449. 3 Архив Тургеневых. Ед. хр. 618. Л. 53 об. Мерзляков в присутствии Жуковского на заседании Общест- ва любителей российской словесности. Вместе с тем, выступая против карамзинской традиции. Мерзляков не был последователен и сам в своем творчест- ве испытывал ее воздействие. Особенно это влияние проя- вилось в романсах. Некоторые из них, как, например, "Велизарий", пользовались широкой популярностью, однако в целом они мало оригинальны в своей художественной системе и укладываются в рамки периферийной поэзии ка- рамзинского направления. Так, например, достаточно сравнить романс Мерзлякова "Меня любила ты, я жизнью веселился..." и "Песню" Жуковского ("Когда я был любим, в восторгах, в наслажденье..."), чтобы разительная бли- зость обоих стихотворений - стилистическая и текстуаль- ная - навела на мысль не только об общем оригинале (стихотворения, видимо, являются переводами с французс- кого), но и о творческом соревновании между двумя поэ- тами. Период после 1812 г. - время заката поэтической из- вестности Мерзлякова. Свободолюбие его слабело. Уступая давлению университетского начальства, он стал писать торжественные оды, над которыми сам прежде смеялся. По поводу оды Мерзлякова на Пултусское сражение Жихарев писал: "Чему посмеешься, тому и поработаешь: вот наш Алек- сей Федорович наконец облепился". И добавлял: "Готов держать заклад, что эта ода написана им по заказу, по- тому что от первого стиха: "Исполнилась, о весть зла- тая!" и до последнего, один только набор слов". Ослабление свободолюбия причудливо сочеталось в творчестве Мерзлякова с глубокой ненавистью к паразити- ческому барству. Вместо гражданственной героики в его поэзии теперь выдвигается тема труда, "святая работа", как говорит он в идиллии "Рыбаки". Если прежде связью вселенной был свободолюбивый энтузиазм славы и братс- тва, то теперь Мерзляков пишет космическую апологию труда. В стихотворении "Труд" созидающий труд скрепляет вселенную, его голос движет стихиями:
От ветров четырех четыре трубны гласа Беседуют с тобой, о смертный царь земли! Се! лето, и весна, и осень златовласа, И грозная зима тебе рекут: внемли! (263)
Стихотворение содержит характерное противоречие по- литически незрелой антидворянской мысли тех лет. В нем наряду с вполне благонамеренным прославлением царя на- ходим гневное обличение праздности и тунеядства, сопро- вождаемое многозначительным намеком на то, что дом "дряхлой знати" построен на вулкане:
Чертоги праздности возносятся блестящи На пепле пламенем чреватыя горы, Являются сады и рощи говорящи, Веселии и забав приветные шатры; И звуки сладких лир, и песни обольщенья...
Жихарев С. П. Записки современника. С. 312-313.
Обман! - То всё скорбен, недугов облаченья, Без тела тени лишь одне, Мрак в свете, бури в тишине! Там образ видится обилья недвижимый; Там, мертвый предков блеск разбрасывая, знать На персях лести пьет сон дряхлости томимый; Самонадеянье там крадет дни, как тать... (с. 267)
Этой картине противопоставлен "труд честный" "ратая семьи". Стихотворение это вызвало сочувственный отзыв заключенного в крепости Кюхельбекера. Отметив, что в нем много тяжелых стихов, он увидел "также и такие, ко- торые служат сильным доказательством, что ему точно бы- ло знакомо вдохновенье". Таким образом, развитие поэтического дарования Мерз- лякова с известными оговорками может быть разделено на следующие периоды: ранняя поэзия (до 1799 г.), далее - цикл гражданственных стихотворений (1799- 1802 гг.), затем - период создания основных песен (1803-1807 гг.) и, наконец, - время работы над переводами из греческих и латинских поэтов (начиная с 1807 г.). Потом наступил упадок. Мерзляков отставал от запросов времени. Это становилось особенно заметным по мере формирования но- вого передового литературного лагеря - декабристского. В 1824 г. Вяземский писал, сообщая А. Тургеневу о пись- ме Мерзлякова, "в коем обнажается его добрая душа": "Жаль, что он одурел в университетской духоте"2. Почти одновременно Кюхельбекер писал: "Мерзляков - некогда довольно счастливый лирик, изрядный переводчик древних, знаток языков русского и славянского, но отставший по крайней мере на 20 лет от общего хода ума человечес- кого..."3 Двадцатые годы были тяжелым для Мерзлякова временем. В дворянском обществе он был чужим. В этом отношении любопытен не лишенный черт автобиографизма образ Тассо, созданный Мерзляковым в предисловии к переводу "Осво- божденного Иерусалима". Тассо Мерзлякова - это не гени- альный безумец Батюшкова, а поэт-труженик, бьющийся в материальной нужде: "Робкое, стеснительное ремесло придворного противно было врожденной гордости его ха- рактера". Последние годы жизни Мерзляков провел в бедности. Он с горечью писал Жуковскому, прося заступничества и де- нежной помощи: "Право, брат, старею и слабею в здо- ровье, уже не работается так, как прежде, и, кроме то- го, отягчен многими должностями по университету: время у меня все отнято или должностью, или частными лекция- ми, без которых нашему брату - бедняку обойтись немож- но; а дети растут и требуют воспитания. - Кто после ме- ня издать может мои работы и будут ли они полезны для них, ничего не
1 Кюхельбекер В. К. Путешествие. Дневник. Статьи. Л., 1979. С. 231. 2 Остафьевский архив кн. Вяземских.: В 5 т. СПб., 1899-1913. Т. 3. С. 13. Ср. письмо А. Бестужеву (Русс- кая старина. 1888. № 11. С. 330-331). 3 Кюхельбекер В. К. Путешествие. Дневник. Статьи. С. 498. имеющих". Мерзлякова тяготило сознание невозможности собрать и напечатать свои сочинения. Рукописный том его стихотворений, подготовленный автором к печати, зате- рялся бесследно, а литературно-критические статьи до сих пор не собраны, хотя подобное издание было бы весь- ма полезным. Казалось, время литературной славы Мерзлякова прошло безвозвратно, когда появление в 1830 г. - в год смерти поэта - тонкой книжки "Песен и романсов" снова привлек- ло к нему внимание критики. Автор "Обозрения русской словесности в 1830 году" в альманахе "Денница" писал: "Как поэт он замечателен своими лирическими стихотворе- ниями, особенно русскими песнями, в коих он первый умел быть народным, как Крылов в своих баснях"'. В таком же духе писал и Надеждин. Похвальный характер этих оценок станет понятен, если вспомнить, что именно в 1830 г. в критике шли ожесточенные бои вокруг проблемы народнос- ти, - бои, подготовившие появление "Литературных мечта- ний" Белинского. Многочисленные высказывания Белинского о Мерзлякове-поэте могут быть правильно осмыслены толь- ко в связи с его пониманием проблемы народности. Сказав в статье "О жизни и сочинениях Кольцова" (1846), что новый демократический этап развития литературы требует нового писателя - сына народа "в таком смысле, в каком и сам Пушкин не был и не мог быть русским человеком", Белинский подчеркнул ограниченность народности Мерзля- кова, который, по его словам, "только удачно подражает народным мелодиям". Но и здесь критик тотчас оговари- вался, что его мнение "о песнях Мерзлякова клонится не к унижению его таланта, весьма замечательного"2. Русская критика неоднократно обращалась к песням Мерзлякова. Такого внимания не привлекала его гражданс- кая поэзия. Между тем для своего времени она была при- мечательным литературным явлением. Творчество Мерзлякова в своих истоках было связано с первыми попытками критики карамзинизма как ненародного направления в искусстве и откликнулось на заключитель- ные этапы этой полемики. Это не случайно: Мерзляков был поэтом, чей творческий путь, как и у Востокова, Гнеди- ча, Крылова и ряда менее значительных поэтов, шел в ином направлении, чем господствующие течения современ- ной им дворянской поэзии. Испытывая ее влияние и, в свою очередь, влияя на нее, творчество Мерзлякова в лучшей его части предсказывало демократический период литературы, в частности - поэзию Кольцова.
1958
1 Денница: Альманах на 1831 год / Изд. М. Максимови- ча. М., С. XI-XII. 2 Белинский В. Г. Полн. собр. соч. Т. 9. С. 531-532.
Памяти Марка Константиновича Азадовского
Сатира Воейкова "Дом сумасшедших"
Личность Александра Федоровича Воейкова, так же как его творчество, никогда не была предметом пристального монографического исследования, хотя многочисленные упо- минания его имени встречаются почти во всех работах, посвященных литературе и журналистике начала XIX в. Од- нако, если выбрать из всех источников все достойное внимания, что мы знаем о Воейкове, перед нами окажется рассыпающийся набор мнений, а не единый, органический образ: тираноборец в речах Дружеского литературного об- щества, мелкий домашний тиран и доносчик на кафедре, каким он предстает в материалах, связанных с биографией В. Жуковского, и в освещении Н. Греча, партизан 1812г., арзамасец, защитник М. Сперанского в обстановке всеоб- щей к нему неприязни, человек, вызывающий своим свобо- домыслием устойчивые симпатии П. А. Вяземского, враг Ф. Булгарина, Греча, О. Сенковского и журналист, похваляв- шийся своей беспринципностью, - таков далеко не полный перечень "ликов" Воейкова, который, в первую очередь, был мистификатором. Не случайно он широко прибегал к печатанью собственных произведений под вымышленными именами (так, он выдумал якобы рано умершего поэта Ста- линского, под именем которого печатал свои стихотворе- ния) или к использованию имен реальных, но уже скончав- шихся литераторов, которым приписывал плоды своей музы (так было, например, с А. Мещевским), создавая тем са- мым многочисленные трудности для будущих историков ли- тературы. Мистификация, игра в жизни и литературе, сме- на масок доставляли ему, видимо, не лишенное цинизма удовольствие. Это заставляет с особой осторожностью от- носиться к свидетельствам современников, которые часто - лишь протокольные показания жертв мистификации. Добавочные трудности связаны с тем, что исследователь Воейкова оказывается перед проблемами самого первичного характера: не выявлен корпус текстов, подлежащих изуче- нию в связи с данным вопросом, не исследованы самые элементарные текстологические задачи. В этих условиях представляется более оправданной не попытка синтетичес- кой переоценки позиции и значения Воейкова, а исследо- вание частных, отчетливо выделенных проблем. Предметом настоящей работы мы избрали центральное произведение Воейкова - "Дом сумасшедших".
Текстология памятника
Изучение произведения начинается с установления на- дежного текста. Применительно к "Дому сумасшедших" за- дача эта представляется весьма сложной. Памятник созда- вался в течение многих лет, причем иногда текст перера- батывался коренным образом и создавался новый, иногда же писались отдельные строфы на злободневные темы, ко- торые распространялись изолированно, без каких-либо указаний на место включения их в произведение. "Дом сумасшедших" - произведение, к которому в прин- ципе не применимо понятие окончательного текста. Предс- тавляя собой цепь злободневных строф, оно создается с расчетом на продолжение. Этим поддерживается постоянная злободневность (с оттенком скандальности) текста, кото- рая составляет непременное условие его живого читатель- ского функционирования. Поэтому понятие "история текста" здесь - не путь к некоторому окончательному, стабильному состоянию, а, скорее всего, может быть сопоставлено с обычным литера- туроведческим значением "текста". Под текстом в данном случае приходится понимать не синхронно организованное состояние произведения, изменение которого приводит к возникновению другого текста, а самое движение. Реконс- трукция истории создания дает текст того "Дома сумас- шедших" Воейкова, который реально участвовал в русском литературном процессе 1810-1830 гг. Однако на пути этой реконструкции возникает ряд трудностей: не все этапы представлены автографами, не- которые приходится восстанавливать по спискам. Но вла- дельцы списков, восходящих к той или иной ранней редак- ции текста, подновляли их по более поздним вариантам, выбирая из них, порой совершенно произвольно, отдельные понравившиеся им строфы. Все это заставляет относитель- но каждой строфы заново ставить вопрос о ее датировке и, следовательно, принадлежности к той или иной редак- ции. По счастью, острая актуальность характеристик, поэ- тика конкретных намеков позволяют почти во всех случаях датировать строфы достаточно точно. Общая датировка работы Воейкова над текстом сатиры оп- ределяется надписью, имеющейся на ряде авторитетных списков и, бесспорно, восходящей к авторскому свиде- тельству: ""Дом сумасшедших" сочинен А. Ф. Воейковым осенью 1814 года в тамбовской деревне Авдотьи Никола- евны Арбениной; продолжен в 1822, 1826, 1836, 1837 и 1838 годах в Петербурге. Этот список скопирован с собственноручного списка сочинителя в 1837 году. Написанные им после того куплеты и те, которые он всегда хранил в тайне, также варьяции, добавлены из оставшихся по смерти его собс- твенноручных же черновых бумаг"2. Итак, начало работы следует датировать 1814 г. Одна- ко наиболее ранние тексты, которыми мы располагаем, от- носятся к 1817 г. Это автограф РГБ (Ф. 233 Полторацко- го. П. 9. Ед. хр. 37) на бумаге с водяным знаком
Воспользуйтесь поиском по сайту: ![]() ©2015 - 2025 megalektsii.ru Все авторские права принадлежат авторам лекционных материалов. Обратная связь с нами...
|