 |
Отсутствует часть книги: Радищев - поэт-переводчик 16 глава
|
|
|
|
своей природе картины древнего мира в произведениях
классицистов и Батюшкова, они имели одну общую черту:
они не выдерживали сопоставления с реальным миром; вве-
дение в текст конкретных жизненных деталей разрушило бы
всю стилевую систему произведения. Язык произведения
должен был быть выдержан в условной системе "поэтичес-
кого" слога.
Позиция Мерзлякова была иной. Литература древнего
мира воспринималась им как народная. В статье "Нечто об
эклоге" он сочувственно отмечал, что "вероятное", по
его терминологии, состояние первобытного счастья "пока-
залось тесным для поэтов. Они смешивали с ним иногда
грубость
1 Мерзляков А. Ф. Рассуждение о российской словес-
ности в нынешнем ее состоянии // Труды Об-ва любителей
рос. словесности. 1817. Ч. 1. С. 106.
2 Декарт Р. Рассуждение о методе // Избр. произведе-
ния. М., 1950. С. 287.
действительного". Однако реалистическое представление
о том, что каждодневная жизненная практика является
достойным предметом поэтического воспроизведения, было
Мерзлякову чуждо. Обращение к античным поэтам давало в
этом смысле возможность героизировать "низкую", практи-
ческую жизнь. Это определило особенность стиля перево-
дов Мерзлякова, соединяющего славянизмы со словами бы-
тового, простонародного характера.
Два рыбаря, старцы, вкушали дар тихия ночи
На хладной соломе, под кровом, из лоз соплетенным...
С изношенным платьем котомки и ветхие шляпы
Висели на гвозде - вот всё их наследно именье,
Вот всё их богатство! - ни ложки, ни чаши домашней,
Нет даже собаки, надежного стража ночного (с. 130).
Сочетания: "хладная" - "солома", "собака" - "страж"
|
|
|
по традиционным представлениям XVIII в. стилистически
противоречили друг другу. В дальнейшем мы встречаем в
этом же стихотворении: "зыбкий брег", "зрел снови-
денья", "времена все текут постоянной стопою" и т. п. -
с одной стороны, и выражения типа "поужинав плохо, за-
рылся в солому, пригрелся, уснул я" - с другой.
Кроме того. Мерзляков вводит в переводы элементы
русской фольклорной стилистики. Так, в идиллии Феокрита
"Циклоп" встречается стих: "От горести вянет лице, и
кудри не вьются!" Он вызвал характерное замечание Гне-
дича:
"Стих сей, незнакомый Феокриту, знаком каждому русс-
кому, он из песни"2. Интересно, что Гнедич, пародиро-
вавший перевод Мерзлякова, сам в дальнейшем избрал
именно этот путь, создавая идиллию "Рыбаки"3, написан-
ную тем же размером, что и переводы Мерзлякова, и, мо-
жет быть, с учетом опыта последнего.
Обратившись к русскому гекзаметру, Мерзляков, вслед
за Тредиаковским и Радищевым, истолковал этот размер
как дактило-хорей. Он широко разнообразит звучание сти-
ха, заменяя одну или несколько дактилических стоп - хо-
реическими. Приведем примеры:
Дактиль:
Руки о весла протерты, и мышцы в трудах ослабели.
Первая стопа хореическая:
Сколь великие пали герои мечами аргивян.
Вторая стопа хореическая:
Мыслью какой подвигнута дщерь всемогущего бога.
Третья стопа хореическая:
Эклоги Публия Виргилия Марона. М., 1807. С. X.
2 Гнедич Н. И. Стихотворения. Л., 1956. С. 99.
3 См. в ст.: Кукулевич А. М. Русская идиллия Н. И.
Гнедича "Рыбаки" // Учен. зап. Ленингр. гос. ун-та.
1939. № 46. Филол. серия. Вып. 3.
Тако вещая, из врат блистательный Гектор исходит.
Четвертая стопа хореическая:
Пусть он бесстрашен и пусть ненасытим в сече кровавой.
Иногда заменяются две стопы. Мерзляков, наряду с
гекзаметром, обращается к белому пятистопному и шестис-
|
|
|
топному амфибрахию, также с заменой отдельных стоп хо-
реем.
Особенно интересны опыты Мерзлякова в так называемом
"сафическом" размере. В своих "народных песнях" Мерзля-
ков еще очень робко пробует разнообразить традиционный
силлабо-тонический стих тоникой, и стихи типа:
"Я не думала ни о чем в свете тужить..." были исклю-
чением. Именно в работе над переводами из Сафо Мерзля-
ков приходит к отказу от силлабо-тоники, к тому тони-
ческому размеру, который был охарактеризован Востоковым
как присущий русской песне. Понятие "стопы" было заме-
нено Востоковым "прозодическим периодом". В основе раз-
мера - ударения, "коих число не изменяется". Перевод
из Сафо был впервые опубликован в 1826г., и Мерзля-
ков, видимо, учитывал рассуждения Востокова, сознатель-
но сближая античную поэзию с системой, осознаваемой им
как русская, народно-поэтическая:
Низлетала ты - многодарная
И, склоня ко мне свой бессмертный взор,
Вопрошала так, с нежной ласкою:
"Что с тобою, друг? что сгрустилася?"
Интонационное приближение к русской народной песне
поддерживалось и подбором лексики и фразеологии: "кра-
совитые воробушки", "не круши мои дух", "ударяючи кры-
лами", "что сгрустилася". Такой стих, как: "Отыми, от-
вей тягость страшную", звучит почти по-кольцовски.
Переводы из античных поэтов - самое ценное в твор-
ческом наследии Мерзлякова этого периода. Они были свя-
заны с поисками решения одной из основных проблем лите-
ратуры 1820-х гг. - создания народного и монументально-
го искусства. Однако в позиции Мерзлякова этих лет была
и слабая сторона. Стремление воспроизвести подлинную, а
не условно-героическую античность представляло собой
значительный шаг вперед, знаменовало интерес художника
к реальной истории и в какой-то мере подготавливало
вызревание принципов реализма. Но это же самое приводи-
ло к ослаблению непосредственного политического пафоса
стихотворений, ослабляло связь их
1 Востоков А. Опыт о русском стихосложении. СПб.,
1817. С. 95.
с романтической поэзией русского освободительного дви-
жения этих лет. Если стихотворения молодого Мерзлякова
(равно как и Гнедича) входили в общий поток русской
|
|
|
гражданской лирики, то его переводы и подражания, хотя
и могли быть, так же как и перевод "Илиады", истолкова-
ны в свободолюбивом духе, нуждались, однако, для этого
в специальной интерпретации, бесспорно, лишь частично
соответствовавшей авторскому замыслу. Мерзляков не при-
нял позицию романтического индивидуализма, как ранее -
поэзию последователей Карамзина. В борьбе с ними он об-
ращался к традиции литературы XVIII в.
Эта традиция тяготела над Мерзляковым и, по выраже-
нию Белинского, "часто сбивала его с толку"1. Особенно
это проявилось в переводе "Освобожденного Иерусалима"
Тассо. Мерзляков дорожил этим трудом, который был начат
задолго до Отечественной войны 1812 г., но увидел свет
лишь в 1828 г. Замысел перевода возник в обстановке
борьбы с легкой поэзией карамзинистов и нараставшего к
середине десятых годов интереса к эпическим жанрам. Од-
нако художественное решение проблемы перевода, избран-
ное Мерзляковым, было архаично не только к моменту вы-
хода поэмы, но и значительно ранее.
Интерес Мерзлякова к эпическим жанрам, конечно, не
дает основания для причисления его к шишковистам. Линг-
вистические теории и литературная позиция главы "Бесе-
ды..." не встречали с его стороны сочувствия. Характер-
но, что Мерзляков полемически подчеркивал в воззрениях
Шишкова именно дилетантизм, то есть черту, общую всем
дворянским писателям, и в качестве противоположного
примера выдвигал Ломоносова, поэта-разночинца и учено-
го. В 1812 г. Мерзляков писал: "...часто погрешают и
некоторые страстные любители языка славянского. Что
встречаем в их сочинениях? Слова обветшалые славянские
вместе с простыми и общенародными и притом в образах
чужестранных или сряду старый язык славянский, от кото-
рого мы уже отвыкли. Возьмите оды и похвальные слова
Ломоносова и сравните их с некоторыми нынешними стихот-
ворными славяно-российскими сочинениями. - Читая перво-
го, я не могу остановиться ни на одном слове: все мои,
все родные, все кстати, все прекрасны; читая других,
|
|
|
останавливаюсь на каждом слове, как на чужом... Поздно
уже заставлять нас писать языком славянским, осталось
искусно им пользоваться. Вот особливое достоинство Ло-
моносова"2.
Не примыкая к шишковистам, Мерзляков в еще большей
степени был и всегда оставался чуждым карамзинско-арза-
масскому лагерю. В этом отношении особенно показательна
история его взаимоотношений с Жуковским.
Мерзляков и Жуковский познакомились во время форми-
рования дружеского кружка Андрея Тургенева и долгое
время находились в близких товарищеских отношениях. В
1800-х гг. для московской читающей публики имена их
стояли рядом. Попав в 1807 г. в окружение шишковистов,
Жихарев
1 Белинский В. Г. Поли. собр. соч. Т. 3. С. 47.
2 Мерзляков А. Ф. Рассуждения о российской словес-
ности в нынешнем ее состоянии.
С. 72.
изумлялся тому, что "почти все эти господа здешние ли-
тераторы ничего не читали из сочинений Мерздякова и Жу-
ковского"'. Однако личная дружба не препятствовала дли-
тельной полемике, которая в конечном итоге привела к
взаимному охлаждению. Характерные для Жуковского при-
верженность к карамзинским литературным принципам, фи-
лософский и эстетический субъективизм, мистицизм были
для Мерзлякова неприемлемы. Начало полемики относится к
1800 г., то есть ко времени политического и художест-
венного самоопределения ведущей группы тургеневского
кружка.
В 1800 г. в первой книжке "Утренней зари" Жуковский
опубликовал отрывок "К надежде". Сам по себе он мало
значителен и не давал основания для дискуссии. Положе-
ния, против которых выступает Мерзляков, в печатном
тексте отсутствуют и, видимо, почерпнуты из устных спо-
ров. Из письма Мерзлякова Жуковскому от 8 сентября 1800
г. явствует, что надежда противопоставлялась Жуковским
разуму, а философов, ищущих истину, он презрительно
именовал "педантами" и "головоломами". Мерзляков встал
на защиту прав разума и просветительской философии. Он
писал: "Я хочу из всего вывести то, чтоб ты не ругал
головоломов-философов чтобы ты знал, что мы неп-
ременно должны иметь верный компас - разум, просвещен-
ный (еще-таки скажу) этими головоломами, ищущими исти-
ны, а не педантами..."2 А в двадцатых числах декабря
1800 г. Мерзляков и Тургенев в споре с Жуковским дока-
зывали гибельность влияния Карамзина на русскую литера-
туру.
Полемика ярко разгоралась на заседаниях Дружеского
литературного общества. Так, например, когда 24 февраля
1801 г. Жуковский произнес на заседании общества речь о
дружбе, построенную на цитатах из Карамзина и опровер-
гавшую принцип собственной пользы как основу морали.
|
|
|
Мерзляков выступил 1 марта того же года со специальной
защитой этого, характерного для материалистической фи-
лософии XVIII в. тезиса: "Польза - тот магнит, который
собрал с концов мира рассеянное человечество"3. Перед
нами - характерное противоречие: там, где Мерзляков
стремится теоретически оформить свое бунтарское неприя-
тие действительности, он обращается к Шиллеру - ради-
щевское соединение материализма и революционности ему
не по плечу. В борьбе же с карамзинизмом, отрицанием
общественного служения, художественным субъективизмом
он обращается к аргументам из арсенала материалистичес-
кой философии XVIII в. Позиции Мерзлякова и Андрея Тур-
генева в решении философских вопросов расходились: пер-
вый испытывал более сильное влияние просветительской
философии XVIII в. Однако разделяемая Жуковским карам-
зинская проповедь общественной пассивности была одина-
ково неприемлема ни для того, ни для другого.
В дальнейшем Мерзляков, разночинец-профессор, автор
опытов в народном духе и ученых переводов, противник
салонной поэзии и унылых элегий, все более расходился с
Жуковским. Позже разыгрался известный эпизод с "Письмом
из Сибири" - резким осуждением баллад, с которым высту-
пил
Жихарен С. П. Записки современника. М.; Л., 1955.
С. 438.
2 Русская старина. 1904. № 5. С. 448-449.
3 Архив Тургеневых. Ед. хр. 618. Л. 53 об.
Мерзляков в присутствии Жуковского на заседании Общест-
ва любителей российской словесности.
Вместе с тем, выступая против карамзинской традиции.
Мерзляков не был последователен и сам в своем творчест-
ве испытывал ее воздействие. Особенно это влияние проя-
вилось в романсах. Некоторые из них, как, например,
"Велизарий", пользовались широкой популярностью, однако
в целом они мало оригинальны в своей художественной
системе и укладываются в рамки периферийной поэзии ка-
рамзинского направления. Так, например, достаточно
сравнить романс Мерзлякова "Меня любила ты, я жизнью
веселился..." и "Песню" Жуковского ("Когда я был любим,
в восторгах, в наслажденье..."), чтобы разительная бли-
зость обоих стихотворений - стилистическая и текстуаль-
ная - навела на мысль не только об общем оригинале
(стихотворения, видимо, являются переводами с французс-
кого), но и о творческом соревновании между двумя поэ-
тами.
Период после 1812 г. - время заката поэтической из-
вестности Мерзлякова. Свободолюбие его слабело. Уступая
давлению университетского начальства, он стал писать
торжественные оды, над которыми сам прежде смеялся. По
поводу оды Мерзлякова на Пултусское сражение Жихарев
писал:
"Чему посмеешься, тому и поработаешь: вот наш Алек-
сей Федорович наконец облепился". И добавлял: "Готов
держать заклад, что эта ода написана им по заказу, по-
тому что от первого стиха: "Исполнилась, о весть зла-
тая!" и до последнего, один только набор слов".
Ослабление свободолюбия причудливо сочеталось в
творчестве Мерзлякова с глубокой ненавистью к паразити-
ческому барству. Вместо гражданственной героики в его
поэзии теперь выдвигается тема труда, "святая работа",
как говорит он в идиллии "Рыбаки". Если прежде связью
вселенной был свободолюбивый энтузиазм славы и братс-
тва, то теперь Мерзляков пишет космическую апологию
труда. В стихотворении "Труд" созидающий труд скрепляет
вселенную, его голос движет стихиями:
От ветров четырех четыре трубны гласа
Беседуют с тобой, о смертный царь земли!
Се! лето, и весна, и осень златовласа,
И грозная зима тебе рекут: внемли! (263)
Стихотворение содержит характерное противоречие по-
литически незрелой антидворянской мысли тех лет. В нем
наряду с вполне благонамеренным прославлением царя на-
ходим гневное обличение праздности и тунеядства, сопро-
вождаемое многозначительным намеком на то, что дом
"дряхлой знати" построен на вулкане:
Чертоги праздности возносятся блестящи
На пепле пламенем чреватыя горы,
Являются сады и рощи говорящи,
Веселии и забав приветные шатры;
И звуки сладких лир, и песни обольщенья...
Жихарев С. П. Записки современника. С. 312-313.
Обман! - То всё скорбен, недугов облаченья,
Без тела тени лишь одне,
Мрак в свете, бури в тишине!
Там образ видится обилья недвижимый;
Там, мертвый предков блеск разбрасывая, знать
На персях лести пьет сон дряхлости томимый;
Самонадеянье там крадет дни, как тать... (с. 267)
Этой картине противопоставлен "труд честный" "ратая
семьи". Стихотворение это вызвало сочувственный отзыв
заключенного в крепости Кюхельбекера. Отметив, что в
нем много тяжелых стихов, он увидел "также и такие, ко-
торые служат сильным доказательством, что ему точно бы-
ло знакомо вдохновенье".
Таким образом, развитие поэтического дарования Мерз-
лякова с известными оговорками может быть разделено на
следующие периоды: ранняя поэзия (до 1799 г.), далее -
цикл гражданственных стихотворений (1799- 1802 гг.),
затем - период создания основных песен (1803-1807 гг.)
и, наконец, - время работы над переводами из греческих
и латинских поэтов (начиная с 1807 г.). Потом наступил
упадок. Мерзляков отставал от запросов времени. Это
становилось особенно заметным по мере формирования но-
вого передового литературного лагеря - декабристского.
В 1824 г. Вяземский писал, сообщая А. Тургеневу о пись-
ме Мерзлякова, "в коем обнажается его добрая душа":
"Жаль, что он одурел в университетской духоте"2. Почти
одновременно Кюхельбекер писал: "Мерзляков - некогда
довольно счастливый лирик, изрядный переводчик древних,
знаток языков русского и славянского, но отставший
по крайней мере на 20 лет от общего хода ума человечес-
кого..."3
Двадцатые годы были тяжелым для Мерзлякова временем.
В дворянском обществе он был чужим. В этом отношении
любопытен не лишенный черт автобиографизма образ Тассо,
созданный Мерзляковым в предисловии к переводу "Осво-
божденного Иерусалима". Тассо Мерзлякова - это не гени-
альный безумец Батюшкова, а поэт-труженик, бьющийся в
материальной нужде: "Робкое, стеснительное ремесло
придворного противно было врожденной гордости его ха-
рактера".
Последние годы жизни Мерзляков провел в бедности. Он
с горечью писал Жуковскому, прося заступничества и де-
нежной помощи: "Право, брат, старею и слабею в здо-
ровье, уже не работается так, как прежде, и, кроме то-
го, отягчен многими должностями по университету: время
у меня все отнято или должностью, или частными лекция-
ми, без которых нашему брату - бедняку обойтись немож-
но; а дети растут и требуют воспитания. - Кто после ме-
ня издать может мои работы и будут ли они полезны для
них, ничего не
1 Кюхельбекер В. К. Путешествие. Дневник. Статьи.
Л., 1979. С. 231.
2 Остафьевский архив кн. Вяземских.: В 5 т. СПб.,
1899-1913. Т. 3. С. 13. Ср. письмо А. Бестужеву (Русс-
кая старина. 1888. № 11. С. 330-331).
3 Кюхельбекер В. К. Путешествие. Дневник. Статьи. С.
498.
имеющих". Мерзлякова тяготило сознание невозможности
собрать и напечатать свои сочинения. Рукописный том его
стихотворений, подготовленный автором к печати, зате-
рялся бесследно, а литературно-критические статьи до
сих пор не собраны, хотя подобное издание было бы весь-
ма полезным.
Казалось, время литературной славы Мерзлякова прошло
безвозвратно, когда появление в 1830 г. - в год смерти
поэта - тонкой книжки "Песен и романсов" снова привлек-
ло к нему внимание критики. Автор "Обозрения русской
словесности в 1830 году" в альманахе "Денница" писал:
"Как поэт он замечателен своими лирическими стихотворе-
ниями, особенно русскими песнями, в коих он первый умел
быть народным, как Крылов в своих баснях"'. В таком же
духе писал и Надеждин. Похвальный характер этих оценок
станет понятен, если вспомнить, что именно в 1830 г. в
критике шли ожесточенные бои вокруг проблемы народнос-
ти, - бои, подготовившие появление "Литературных мечта-
ний" Белинского. Многочисленные высказывания Белинского
о Мерзлякове-поэте могут быть правильно осмыслены толь-
ко в связи с его пониманием проблемы народности. Сказав
в статье "О жизни и сочинениях Кольцова" (1846), что
новый демократический этап развития литературы требует
нового писателя - сына народа "в таком смысле, в каком
и сам Пушкин не был и не мог быть русским человеком",
Белинский подчеркнул ограниченность народности Мерзля-
кова, который, по его словам, "только удачно подражает
народным мелодиям". Но и здесь критик тотчас оговари-
вался, что его мнение "о песнях Мерзлякова клонится не
к унижению его таланта, весьма замечательного"2.
Русская критика неоднократно обращалась к песням
Мерзлякова. Такого внимания не привлекала его гражданс-
кая поэзия. Между тем для своего времени она была при-
мечательным литературным явлением.
Творчество Мерзлякова в своих истоках было связано с
первыми попытками критики карамзинизма как ненародного
направления в искусстве и откликнулось на заключитель-
ные этапы этой полемики. Это не случайно: Мерзляков был
поэтом, чей творческий путь, как и у Востокова, Гнеди-
ча, Крылова и ряда менее значительных поэтов, шел в
ином направлении, чем господствующие течения современ-
ной им дворянской поэзии. Испытывая ее влияние и, в
свою очередь, влияя на нее, творчество Мерзлякова в
лучшей его части предсказывало демократический период
литературы, в частности - поэзию Кольцова.
1958
1 Денница: Альманах на 1831 год / Изд. М. Максимови-
ча. М., С. XI-XII.
2 Белинский В. Г. Полн. собр. соч. Т. 9. С. 531-532.
Памяти
Марка Константиновича
Азадовского
Сатира Воейкова
"Дом сумасшедших"
Личность Александра Федоровича Воейкова, так же как
его творчество, никогда не была предметом пристального
монографического исследования, хотя многочисленные упо-
минания его имени встречаются почти во всех работах,
посвященных литературе и журналистике начала XIX в. Од-
нако, если выбрать из всех источников все достойное
внимания, что мы знаем о Воейкове, перед нами окажется
рассыпающийся набор мнений, а не единый, органический
образ: тираноборец в речах Дружеского литературного об-
щества, мелкий домашний тиран и доносчик на кафедре,
каким он предстает в материалах, связанных с биографией
В. Жуковского, и в освещении Н. Греча, партизан 1812г.,
арзамасец, защитник М. Сперанского в обстановке всеоб-
щей к нему неприязни, человек, вызывающий своим свобо-
домыслием устойчивые симпатии П. А. Вяземского, враг Ф.
Булгарина, Греча, О. Сенковского и журналист, похваляв-
шийся своей беспринципностью, - таков далеко не полный
перечень "ликов" Воейкова, который, в первую очередь,
был мистификатором. Не случайно он широко прибегал к
печатанью собственных произведений под вымышленными
именами (так, он выдумал якобы рано умершего поэта Ста-
линского, под именем которого печатал свои стихотворе-
ния) или к использованию имен реальных, но уже скончав-
шихся литераторов, которым приписывал плоды своей музы
(так было, например, с А. Мещевским), создавая тем са-
мым многочисленные трудности для будущих историков ли-
тературы. Мистификация, игра в жизни и литературе, сме-
на масок доставляли ему, видимо, не лишенное цинизма
удовольствие. Это заставляет с особой осторожностью от-
носиться к свидетельствам современников, которые часто
- лишь протокольные показания жертв мистификации.
Добавочные трудности связаны с тем, что исследователь
Воейкова оказывается перед проблемами самого первичного
характера: не выявлен корпус текстов, подлежащих изуче-
нию в связи с данным вопросом, не исследованы самые
элементарные текстологические задачи. В этих условиях
представляется более оправданной не попытка синтетичес-
кой переоценки позиции и значения Воейкова, а исследо-
вание частных, отчетливо выделенных проблем.
Предметом настоящей работы мы избрали центральное
произведение Воейкова - "Дом сумасшедших".
Текстология памятника
Изучение произведения начинается с установления на-
дежного текста. Применительно к "Дому сумасшедших" за-
дача эта представляется весьма сложной. Памятник созда-
вался в течение многих лет, причем иногда текст перера-
батывался коренным образом и создавался новый, иногда
же писались отдельные строфы на злободневные темы, ко-
торые распространялись изолированно, без каких-либо
указаний на место включения их в произведение.
"Дом сумасшедших" - произведение, к которому в прин-
ципе не применимо понятие окончательного текста. Предс-
тавляя собой цепь злободневных строф, оно создается с
расчетом на продолжение. Этим поддерживается постоянная
злободневность (с оттенком скандальности) текста, кото-
рая составляет непременное условие его живого читатель-
ского функционирования.
Поэтому понятие "история текста" здесь - не путь к
некоторому окончательному, стабильному состоянию, а,
скорее всего, может быть сопоставлено с обычным литера-
туроведческим значением "текста". Под текстом в данном
случае приходится понимать не синхронно организованное
состояние произведения, изменение которого приводит к
возникновению другого текста, а самое движение. Реконс-
трукция истории создания дает текст того "Дома сумас-
шедших" Воейкова, который реально участвовал в русском
литературном процессе 1810-1830 гг.
Однако на пути этой реконструкции возникает ряд
трудностей: не все этапы представлены автографами, не-
которые приходится восстанавливать по спискам. Но вла-
дельцы списков, восходящих к той или иной ранней редак-
ции текста, подновляли их по более поздним вариантам,
выбирая из них, порой совершенно произвольно, отдельные
понравившиеся им строфы. Все это заставляет относитель-
но каждой строфы заново ставить вопрос о ее датировке
и, следовательно, принадлежности к той или иной редак-
ции.
По счастью, острая актуальность характеристик, поэ-
тика конкретных намеков позволяют почти во всех случаях
датировать строфы достаточно точно.
Общая датировка работы Воейкова над текстом сатиры оп-
ределяется надписью, имеющейся на ряде авторитетных
списков и, бесспорно, восходящей к авторскому свиде-
тельству: ""Дом сумасшедших" сочинен А. Ф. Воейковым
осенью 1814 года в тамбовской деревне Авдотьи Никола-
евны Арбениной;
продолжен в 1822, 1826, 1836, 1837 и 1838 годах в
Петербурге. Этот список скопирован с собственноручного
списка сочинителя в 1837 году. Написанные им после того
куплеты и те, которые он всегда хранил в тайне, также
варьяции, добавлены из оставшихся по смерти его собс-
твенноручных же черновых бумаг"2.
Итак, начало работы следует датировать 1814 г. Одна-
ко наиболее ранние тексты, которыми мы располагаем, от-
носятся к 1817 г. Это автограф РГБ (Ф. 233 Полторацко-
го. П. 9. Ед. хр. 37) на бумаге с водяным знаком
|
|
|
