 |
Основания для датировки и реконструкции
|
|
|
|
Изучение как сохранившихся автографов, так и много-
численных списков позволяет выделить четыре основные
редакции текста: I - 1814-1817 гг.; II - 1818-1822 гг.;
Ill - 1826-1830 гг., IV - 1836-1839 гг. Каждая из ре-
дакций представлена рядом вариантов, отражающих движе-
ние текста в ее пределах.
I редакция дошла в виде чернового автографа РГБ,
нижний пласт которого дает наиболее ранний из известных
нам автографических текстов и многочисленных списков.
1814-1818 гг. - время, когда политические проблемы в
значительной мере осмыслялись еще через призму недавних
антинаполеоновских войн, а в центре литературных вопро-
сов лежала полемика между шишковистами и арзамасцами.
Это и определило характер первой редакции сатиры: поли-
тический отдел заострен против агрессивных войн и чес-
толюбивых правителей, которые, однако ж, не названы по
именам (упомянут лишь висящий в этом "отделении" порт-
рет Наполеона). Зато литературный отличается большой
конкретностью. Анализ позволяет говорить о последова-
тельно "арзамасской" позиции сатиры. Однако строфы, ви-
димо, создавались не одновременно. Каченовский не слу-
чайно назван "приятелем" автора - Воейков в 1806- 1812
гг. действительно был с ним в дружеских отношениях. В
1808 г. в статье, опубликованной в "Вестнике Европы" (ь
18. С. 115-124), он вступился за Каченовского в полеми-
ке последнего со Станевичем (см. ниже). До 1818 г. Ка-
ченовский не воспринимался как враг "Арзамаса" - крити-
ка им лингвистических концепций Шишкова (Вестник Евро-
пы. 1811. ь 12, 13) делала из него, в определенном от-
ношении, союзника карамзинистов: на него ссылается Д.
В. Дашков в брошюре "О легчайшем способе возражать на
|
|
|
критики" (СПб., 1811)', а также Батюшков в письме Гне-
дичу2. Показательно, что в арзамасскую сатиру "Символ
веры в Беседе при вступлении сотрудников" Каченовский
попал как гонитель шишковистов: "И во единого господина
Шихматова, сына его единородного, иже от Шишкова,
распятого же зане при мучителе Каченовском..."3 В "Доме
Сумасшедших" Каченовский
1 См.: Мордовченко Н. И. Русская критика первой чет-
верти XIX века. М.; Л., 1959. С. 89-90.
2 См.: Батюшков К. Н. Соч.: В 2 т. М., 1989. Т. 2.
С. 409-410.
3 "Арзамас": В 2 кн. М.. 1994. Кн. 1. С. 164-165.
изображен как педант и буквоед. Только в 1818г., после
того, как Каченовский начнет в "Вестнике Европы" при-
дирчивый разбор "Истории государства Российского", в
арзамасской полемике (эпиграммы Пушкина, Вяземского,
послание Вяземского "К М. Т. Каченовскому" и др.) ему
начнут приписываться черты зоила, завистника, у которо-
го успехи таланта вызывают мучения. Этих черт в его
портрете в "Доме сумасшедших" еще нет, что заставляет
отнести возникновение строфы ко времени до начала поле-
мики вокруг "Истории" Карамзина.
Центр тяжести первой редакции сатиры лежит в литера-
турных спорах. Полемика против шишковистов осознавалась
как продолжение критических боев предвоенных лет'. Ха-
рактер ее определен общими позициями "Арзамаса". Строфа
"Ты ль, Хвостов..." имеет вариант "Пушкин, ты? - к нему
вошедши...", явно вторичный, поскольку продолжение "И
читать мне начал оду" очевидно не согласуется с обликом
В. Л. Пушкина и представляет собой результат приспособ-
ления к нему строф, первоначально к нему не относивших-
ся. Возникновение варианта можно связать с эпизодом по-
лудружеских издевательств над В. Л. Пушкиным в "Арзама-
се" (ср. горькие стихи последнего: "И дружество почти
на ненависть похоже"). Сама синонимичность имен Хвосто-
|
|
|
ва и В. Л. Пушкина знаменательна: хотя эти поэты при-
надлежали к противоположным литературным лагерям, но в
арзамасском кругу они занимали общее структурное место
- объекта глумления. Наиболее злободневны в первой ре-
дакции были строфы, посвященные Станевичу. Но и здесь,
конечно, имеются в виду споры с ним Каченовского и Во-
ейкова в 1808 г.2 О событиях 1818 г. - гонении Голицына
и мистиков на Станевича, Воейков еще не знает. Здесь
Станевич выступает как претендующий на особое благово-
ление царя, а совсем не как жертва его гонений.
Вторая редакция резко изменила общую ориентацию сти-
хотворения.
1 В этом смысле показательна ошибка памяти С. Глин-
ки, который в своих мемуарах отнес сатиру Воейкова к
эпохе Тильзита (см.: Глинка С. Н. Записки. СПб., 1895.
С. 247).
2 Станевич - фигура не только реакционная, но и
курьезная. "Отцом червей" он назван в связи со своими
анекдотическими стихами, которые вызывали насмешки сов-
ременников. Ср. в тюремном дневнике Кюхельбекера: "От
доброго сердца хохотал я, перечитывая басню Евстафия
Станевича; спрашиваю, кто не рассмеется при стихах:
"Дон! дон!
Печальный звон!
Друзья, родные плачут,
А черви скачут".
Сверх того, важное лицо почтенного автора, которое
при этом воображаешь, лицо человека, вовсе не думавшего
шутить, необходимо должно увеличить в читателе невинную
веселость" (Кюхельбекер В. К. Путешествие. Дневник.
Статьи. Л., 1979. С. 172). Трудно объяснить, каким об-
разом он попал в т. 5 "Философской энциклопедии" (М.,
1970) как "русский писатель и философ" (С. 125); одна-
ко, когда современный критик в нем видит союзника и ав-
торитет, усматривая в его писаниях идею "социальной
функции" критики (см.: Хайлов А. В рабочем цехе критики
// Вопр. литературы. 1971. № 7. С. 4), это может выз-
вать лишь изумление и горькие размышления об уровне ос-
ведомленности автора.
Можно, не впадая в преувеличения, сказать, что редакция
1820-1822 гг. "Дома сумасшедших" Воейкова - одна из на-
иболее резких и целеустремленных сатир против голицынс-
кого направления правительственной политики тех лет.
Для того, чтобы понять смысл этих сатирических выпа-
дов, следует напомнить, что отношение "Арзамаса" к Го-
|
|
|
лицыну, "Библейскому обществу" и официальному мистициз-
му не было единым внутри общества и менялось по годам.
В первые годы после падения Наполеона мистицизм связы-
вался с умеренно-либеральным курсом правительственной
политики тех лет. С одной стороны, он сознательно про-
тивопоставлялся "разрушительной философии" XVIII столе-
тия, идеям революции и "французскому влиянию". С дру-
гой, он был связан с проповедью терпимости в вопросах
веры, идеей братства всех христиан без различия в веро-
исповеданиях как основы политического братства, вечного
мира и справедливости. Тесно связанный с культурной
ориентацией на Англию, он не отделялся в сознании оп-
ределенной части общества от идей конституционализма,
буржуазной цивилизации и законности, общественной ак-
тивности и общественного контроля над решением проблем,
касающихся всех. Не случайно на первых порах с деятель-
ностью "Библейского общества" был связан Уваров, а А.
И. Тургенев так и остался его сотрудником до конца. А
то, что "Библейское общество" сразу же повело сначала
осторожную, а затем и открытую борьбу против опорного
пункта в цитадели шишковизма - старославянского языка
как якобы неразрывно связанного с самой сущностью пра-
вославной веры, не могло не быть сочувственно встречено
в кругах "Арзамаса". Напомним, что требование перевода
книг священного писания на "понятный" русский язык ис-
ходило - и об этом было открыто заявлено - от императо-
ра. Летом 1816 г. в отчете в Генеральном собрании "Биб-
лейского общества", в самый разгар борьбы между "Арза-
масом" и "Беседой", борьбы, в центре которой стояло от-
ношение к церковнославянскому языку, князь Голицын зая-
вил о желании императора перевести Библию на русский
язык и с неслыханной пренебрежительностью отозвался о
старославянском: "Он сам [Александр] снимает печать
невразумительного наречия, заграждавшую доныне от мно-
гих из Россиян Евангелие Иисусово"2. Однако по мере
|
|
|
дифференциации между либеральными тенденциями прави-
тельственной политики и зреющей общественной оппозици-
онностью придворный мистицизм все более повертывался
своими реакционными сторонами: проповедь филантропии и
ланкастерских школ, веротерпимость и прогресс в первые
послевоенные годы составляли почву, на которой могли
соединяться тенденции, коим в ближайшем будущем предс-
тояло сделаться непримиримыми антагонистами. С момента
выхода на общественную арену Магницкого и Рунича, после
разгрома Казанского университета и, в особенности, дела
профессоров Петербургского, демонстративной отставки
арзамасца Уварова и измены арзамасца Кавелина раскры-
лась несовместимость
1 См.: Пыпин А. Н. Религиозные движения при Алек-
сандре I. Пг., 1916. С. 27 и след.
2 Там же. С. 38.
мистицизма и просвещения, связь первого с внутриполити-
ческой реакцией, клавшая непроходимую грань между ним и
арзамасским либерализмом.
Конечно, и на более раннем этапе арзамасцы отнюдь не
одинаково относились к правительственному пиетизму: и
политический радикализм Вяземского, и связь большинства
из арзамасцев с просветительской культурой XVIII в. и
скептицизмом Карамзина делали его глубоко чуждым самому
духу придворно-голицынских веяний. Пожалуй, только А.
И. Тургенев и Жуковский были действительно затронуты
распространившимся пиетизмом.
Однако только 1819-1820 гг. датируется активная
борьба членов арзамасской группировки с официальной
мистикой. В 1819г. Пушкин в "Послании к кн. Горчакову"
выразил желание избавиться от:
Святых невежд, почетных подлецов
И мистики придворного кривлянья!.. (II, 115)
В черновых вариантах значилось: "И мистика придвор-
ного кривлянье" (Там же. С. 595), то есть имелся в виду
непосредственно Голицын. Видимо, к 1820 г. относится
эпиграмма на Голицына "Вот Хвостовой покровитель...". К
1821 г. относится и известное требованье Вяземского об
исключении Кавелина из "Арзамаса"', и эпиграммы на М.
Л. Магницкого ("NN вертлявый по природе...") и Д. П.
Рунича ("Кутейкин, в рясах и с скуфьею...").
Однако ни одно из этих выступлений по силе и остроте
не может быть сопоставлено с "Домом сумасшедших". Прав-
да, Пушкин направляет свои удары в главу библейской по-
литики в вопросах просвещения А. Н. Голицына (несколько
позже в таком контексте начинаются выпады и против
Александра I). Позиция Воейкова более осторожна: Голи-
цын не упомянут вообще, а "добрый царь" демагогически
противопоставлен Магницкому, Руничу, Кавелину, Попову.
Уловка эта, с одной стороны, значительно расширяла
|
|
|
круг, в котором сатира подлежала распространению, а с
другой, никого не могла обмануть:
после реакции императора на попытку С. С. Уварова
дезавуировать инквизиторскую деятельность Магницкого в
Петербургском университете в кругах "Арзамаса" не было
уже сомнений в истинных симпатиях Александра I. Однов-
ременно сатирические удары Воейкова свидетельствуют о
большой его осведомленности в закулисной стороне "дела
профессоров" и о незаурядной смелости, поскольку волна
мракобесия приняла в 1820 г. недвусмысленно официальный
характер, ей уступали или даже притворялись сочувствую-
щими многие вчерашние либералы из правительственных
кругов. Сатира Воейкова шла против течения, а не вслед
за ним.
Строфы посвященные Магницкому, Руничу и Попову, со-
держат множество намеков, частью на обстоятельства, ши-
роко известные современникам, частью на закулисные и
тайные события, которые могли сделаться явными лишь при
посредстве Уварова и А. И. Тургенева. Показательно, что
обвинение Магницкого начинается не с указания на его
фанатизм, беспринципность и невежество, а с детального
описания корыстолюбия и расхищения им казны. Воейков,
чистый художник интриги, сразу же почувствовал наиболее
уязвимое
1 См.: Остафьевский архив. СПб., 1899. Т. 2. С. 185.
место своего врага. Столь неприятный для арзамасцев фа-
натизм Магницкого, его вражда к науке в глазах началь-
ства выступали как достоинство. Сам Магницкий откровен-
но подчеркивал именно эту сторону своей деятельности.
Иным было обвинение в казнокрадстве. Не случайно именно
этот пункт в заключении ревизии генерала Желтухина ока-
зался для Магницкого роковым. Фактический комментарий к
шестой строфе сводится к следующей цитате из монографии
Е. Феоктистова: "Во время семилетней службы его [Маг-
ницкого] в министерстве народного просвещения щедро сы-
пались на него награды: в звании попечителя Казанского
округа получал он жалованья 12 000 руб., тогда как ос-
тальные попечители получали лишь 3600 руб., а некоторые
и вообще не получали жалованья. В 1819 году сверх этих
денег приказано было выдавать ему по 6000 руб. ежегодно
из государственного казначейства;
в 1822 году отведено было ему в аренду 6000 десятин
земли в Саратовской губернии на берегу Волги"'. Однако
щедрые награды не удовлетворяли аппетитов Магницкого -
он непрерывно выпрашивал себе и своим клевретам ордена,
производство в чины и денежные награждения, но кроме
того совершал необычайно беззастенчивые хищения сумм из
университетской казны. Масштабы злоупотреблений вскрыла
лишь ревизия 1826 г., но определенные сведения о них,
как это явствует из самого характера инструкций, кото-
рые были даны ревизорам, имелись в министерстве и преж-
де. Видимо, они были известны Воейкову, а через его са-
тиру - и читательским кругам.
Упоминание инквизиции в седьмой строфе и фраза Руни-
ча: "Вижу бесов пред собою" свидетельствуют о знакомс-
тве Воейкова с закрытыми для общества документами эпохи
"дела профессоров" в Петербурге. Во время заседания
Собрания имп. С.-Петербургского университета 3 ноября
1821 г. профессор Балугьянский сказал, что собрание
университета превращается в инквизицию2, и это вызвало
острую перепалку между ним и Руничем. Идея инквизицион-
ного надзора над просвещением была многократно развива-
ема Магницким в ряде негласных документов (ср. его
"Проект секретной инструкции цензурному комитету"),
что, видимо, было известно Воейкову. Слова же Рунича -
намек на заключение его отзыва о книге Куницына: "Злой
дух тьмы носится над вселенной, силясь мрачными крылами
своими заградить от смертных свет истинный, просвещаю-
щий и освещающий всякого человека в мире. Счастливым
почту себя, если вырву хотя одно перо из черного крыла
противника Христова"3.
Стихи о Ханжецове (В. М. Попове) представляют для
датировки некоторую трудность. Формула "за глупость
пострадавший", конечно, имеет отношение к делу Госнера,
с которого началось падение Голицына и главной жертвой
которого, кроме самого Госнера, был избран Попов4. На
основании этого строфа должна датироваться 1824 г. Од-
нако одновременно с отдачей
1 Феоктистов Е. Магницкий: Материалы по истории
просвещения в России. СПб., 1865. Вып. 1. С. 226-227.
2 См.: Сухомлинов М. И. Исследования и статьи по
русской литературе и просвещению. СПб., 1889. Т. 1. С.
304.
3 Феоктистов Е. Магницкий. Вып. 1. С. 17.
4 См.: Пыпин А. Н. Религиозные движения при Алек-
сандре I. С. 202-222.
под суд за участие в переводе Попов был уволен от долж-
ности директора департамента просвещения. Между тем в
строфе 12 он еще занимает эту должность. Здесь возможны
два решения: 1. Стихи о Попове написаны в тот короткий
период, когда уже началось преследование его и еще не
состоялось увольнение, то есть в мае-августе 1824 г. 2.
Перед нами контаминация: основная часть написана около
1820 г., а стих "за глупость пострадавший" - в 1824 г.
(предположение, что стих этот еще более позднего проис-
хождения и имеет в виду преследования, которым подверг-
ся Попов по делу Татариновой, следует отвести: он
встречается в списках, датируемых 1825-1826 гг.).
Кроме строф, посвященных деятелям официального мис-
тицизма, редакция эта ознаменована добавлением трех,
имеющих литературный характер и очень точно датируемых
1820 г. О строфе, посвященной Гречу, мы будем иметь
возможность говорить в дальнейшем. Строфы же 30-31 ин-
тересны как отклик на борьбу в Вольном обществе любите-
лей российской словесности. И на этот раз перед нами
злободневный отклик, совершенно недвусмысленный по сво-
ей политической направленности в контексте общественной
борьбы 1820 г. Характеристика Каразина - отклик на его
речь 1 марта 1820 г. "Об ученых обществах и периодичес-
ких сочинениях в России", которая была прочтена в Воль-
ном обществе и справедливо оценена как политический до-
нос, а возможно, и на слухи о роли его в ссылке Пушки-
на2. Причастность Каразина к либеральному прожектерству
начала XIX в. заставляла воспринимать взрыв монархичес-
ких чувствований, раболепство перед графом Кочубеем и
болезненную страсть к доносительству как ренегатство,
напоминающее поведение Кавелина и представлявшее в 1820
г. знамение времени. Все это придает рассматриваемой
1 Попутно отметим одну вкравшуюся неточность в ком-
ментариях Г. В. Ермаковой-Битнер к имени Боссюэта.
Здесь находим примечание: "отличался веротерпимостью"
(Поэты-сатирики конца XVIII - начала XIX в. С. 674). На
самом деле здесь у Воейкова явная ирония: Боссюэт выд-
вигался Магницким как авторитет, в противовес "безбож-
ным философам". В печально известной инструкции попечи-
теля Казанского университета по Боссюэту предписано бы-
ло преподавать всеобщую историю ("Пройдя кратко историю
новейших времен, заключит профессор курс всеобщей исто-
рии философским взглядом на важнейшие ее эпохи по руко-
водству известной речи Боссюэта". Феоктистов Е. Магниц-
кий. Материалы по истории просвещения в России. С. 74,
103). Показателен отзыв кн. Голицына на изложение в из-
вестной книге Станевича полемики между Фенелоном и до-
несшим на него королю и папе сторонником католической
ортодоксии Боссюэтом. Выступавший от имени крайне реак-
ционных православных церковников Станевич защищал Бос-
сюэта, а пиэтист Голицын - Фенелона (см.: Пьчшп А. Н.
Религиозные движения при Александре I. С. 185,
378-379).
2 "В. Н. Каразин - фигура сложная и противоречивая.
Он сыграл известную роль в истории русского просвеще-
ния: так, по его инициативе в 1802 г. был учрежден
Харьковский университет. С другой стороны, он принял
вполне определенное участие в борьбе с декабристским
движением, участие, мало отличающееся от роли доносчи-
ков вроде М. К. Грибовского или А. К. Бошняка" (Толш-
шенский Б. Пушкин. М.; Л., 1956. Кн. 1. С. 377. См.
также: Базшюн В. Вольное общество любителей российской
словесности. Петрозаводск, 1949. С. 166 и след.).
редакции "Дома сумасшедших" определенную - и весьма це-
лостную - политическую направленность.
Редакция 1826-1830 гг. переориентирована в связи с
новой политической обстановкой:
1. Строфа о князе Шихматове-Ширинском (князь Пыт-
нирский) посвящена "чугунному" цензурному уставу 1826
г.
2. Строфа о "паре людоедов". Адресат этой строфы был
глубоко законспирирован. Даже в списках середины 1850-х
гг. переписчики не решались его расшифровывать, хотя
он, бесспорно, не составлял для них тайны. Так, на ко-
пии Полторацкого (РГБ) имеется приписка, указывающая,
что подразумеваются "К... и К...". Инициалы эти следует
расшифровывать как П. А. Клейнмихель и П. М. Капцевич.
Оба любимца Аракчеева изменили ему после падения и
быстро пошли в гору при Николае I. Упоминание Капцевича
позволяет датировать строфу: речь, конечно, идет о наз-
начении его в 1828 г. командиром корпуса внутренней
стражи на место графа Е. Ф. Комаровского'. Строфа заде-
вала лиц, не только приближенных к новому императору и
облеченных его доверием, но и имевших прямое отношение
к корпусу жандармов, что придавало сатире необычную в
условиях после 14 декабря 1825 г. политическую остроту.
3. Резкие выпады против руководимого Шишковым минис-
терства просвещения - упоминания Шишкова, Шихматова и
Ливена в строфе 35. Этим же объясняются неожиданные
удары против Перовского, которые, судя по надписям на
копии Остафьефского архива (РГАЛИ), изумили Вяземского.
Строфы датируются 1826-1828 гг. Установление даты бесс-
порно обнаруживает, что основанием для злобной характе-
ристики Перовского было кратковременное сближение его с
шишковским руководством министерства просвещения. Осно-
вания для датировки следующие: В. А. Перовский в 1828
г. принимал участие во взятии Варны и был ранен в левую
сторону груди; Л. А. Перовский - с 1826 г. член Совета,
а с 1828 - вице-президент департамента уделов, в
1826-1828 провел нашумевшее увольнение всех старых уп-
равляющих контор департамента. В это же время А. А. Пе-
ровский (поэт Погорельский), приняв предложение Шишкова
от 10 июня 1825 г. вступить в службу по его министерс-
тву, в 1826 г. развернул энергичную административную
деятельность и получил чин действительного статского
советника. Поскольку именно на этот период пришлось
опубликование нового цензурного устава и ряда стесни-
тельных для печати мер, сотрудничество это казалось в
определенных литературных кругах одиозным. Кстати, про-
должалось оно, отчасти, видимо, и по этой причине, не-
долго: весной 1827 г. Перовский уехал за границу ле-
читься, а в марте 1830 - вышел в отставку. Показатель-
но, что в большинстве списков 1830-х гг. строфы отсутс-
твуют: они потеряли актуальность, и Воейков не был за-
интересован в их распространении.
4. Собственно литературная часть представлена выпа-
дами против Греча, Булгарина и Полевого. У Воейкова с
Гречем шла многолетняя полемика,
1 См.: Комаровский Е. Ф. Записки. СПб., 1914. С.
258.
истоки которой восходят к 1823-1825 гг. Однако нельзя
не заметить, что в контексте 1828-1830 гг., которыми
датируются эти строфы, устремленность их вполне совпа-
дала с ориентацией пушкинской группы.
Характерна резкая, по сравнению со строфой 1820 г.,
смена в характеристике Греча - там дружественная ирония
("наш Греч"); занятие, которое дано Гречу, вполне безо-
бидно: он вшивает в "Сына отечества" страницы воспоми-
наний Головнина. Достаточно сопоставить с написанной
тогда же строфой о Каразине, чтобы наглядно ощутить
разницу тона.
В редакции 1826-1830 гг. эта нейтральная характерис-
тика заменена крайне желчными строфами 36-38. Конечно,
большую роль здесь сыграло обострение личных отношений
между Воейковым и Гречем, перешедшее во взаимную нена-
висть. Однако сводить дело к этому было бы неверно,
поскольку характер обвинений, выдвигаемых здесь против
Греча и Булгарина, будет повторяться в многочисленных
документах, исходящих из лагеря литераторов, группиро-
вавшихся во вторую половину 1820-х гг. вокруг "Северных
цветов", а в 1830 г. - "Литературной газеты".
Для того, чтобы понять некоторые намеки, содержащие-
ся в этих строфах, следует напомнить события, хорошо
известные читателям тех лет. Имена Греча и Булгарина
неоднократно всплывали на следствии по делу декабристов
- связи их с деятелями тайных обществ были многообразны
и хорошо известны. К следствию привлекались люди, зна-
чительно менее замешанные. Однако смертельно перепуган-
ные Булгарин и Греч начали оказывать следствию услуги
доносительного свойства. Так, по словам осведомленного
Греча, "полиция искала Кюхельбекера по его приметам,
которые описал Булгарин очень умно и метко"2. "Ум и
меткость" Булгарина стоили Кюхельбекеру, с которым он
до этого был в близких приятельских отношениях, много-
летнего тюремного заключения. Так же донес Булгарин на
своего близкого родственника Искрицкого. Видимо, подоб-
ные "услуги" оказывал новому правительству и перепуган-
ный Греч. В мемуарах он тщательно обходит эту щекотли-
вую тему, но кое-где, сам того не замечая, проговарива-
ется. Так, он описывает, как его вызывали опознавать
человека, относительно которого были подозрения, что
это Кюхельбекер. Слухи об этой стороне деятельности
Греча и Булгарина циркулировали в обществе. А когда
вчерашние приятели Ф. Глинки и Рылеева превратились в
верноподданных и официозных журналистов, упоминание об
их либеральном прошлом стало одним из приемов дискреди-
тации ренегатов. Мотив этот подчеркнут в "Доме сумас-
шедших" достаточно явственно. Именно так должны расшиф-
ровываться стихи о Грече:
Вспоминая о прошедшем,
Я дивился лишь тому,
Что зачем он в сумасшедшем,
Не в смирительном дому?
1 Сводку данных см.: Греч Н. И. Записки о моей жизни
/ Коммент. Иванова-Разумника, Д. М. Пинеса. М.; Л.,
1930. С. 830-834.
2 Греч Н. И. Записки о моей жизни. С. 468.
Такой же смысл имеет упоминание о том, что Булгарин
"боится быть повешен" и кусает "домашних и друзей"
(Искрицкий был его племянником, а Рылеев - другом).
Вместе с тем в журнальной полемике Греч представля-
ется еще первенствующей фигурой, а Булгарин - его клев-
ретом (собакой). Такое отношение существовало до конца
1820-х гг., когда еще были памятны представления о Гре-
че как одной из основных фигур русской журналистики, а
Булгарин был не вызывающим доверия новичком. Еще в 1831
г. Греч в разговоре с Пушкиным называл Булгарина своим
псом. В дальнейшем именно Булгарин, а не неповоротли-
вый и старомодный Греч, оказался основным врагом пуш-
кинской группы. Упреки в ренегатстве (в частности, упо-
минание о службе в армии Наполеона, ставшее в дальней-
шем традиционным приемом борьбы с Булгариным) и кличка
Флюгарина (неясно, перешла ли она из пушкинской эпиг-
раммы или Пушкин заимствовал ее из "Дома сумасшедших",
как во "Втором послании к цензору" он подхватил сопос-
тавление новейших врагов просвещения с калифом Омаром,
перенеся его с Рунича на Голицына) еще не дополняются
именем Видока и указанием на роль литературного шпиона.
В связи с этим можно предположить, что строфы написаны
до середины 1829 г., когда темные связи Булгарина с III
отделением стали известны в пушкинском кругу. Кличка
"Флюгарин" могла быть интерполирована в готовый текст
позже. Объединение Греча, Булгарина и Полевого - поле-
мический прием, характерный для пушкинской группы в
1829-1830 гг.
Своеобразие позиции Воейкова раскрывается на матери-
але этой редакции сатиры в следующем виде: Воейков дав-
но уже не принадлежит к группе оппозиционных литерато-
ров, стремящихся сохранить в новых условиях "арзамасс-
кий дух", традиции свободомыслия предшествующей эпохи.
В центре группы стоят в эти годы Пушкин, Вяземский,
Дельвиг. Морально нечистоплотный, Воейков способен пи-
сать во время суда над декабристами анонимные доносы
против своих личных врагов - Греча и Булгарина. Но, ум-
ный полемист, он сознательно удаляет из сатиры все лич-
ное и из тактических соображений строит текст таким об-
разом, что он оказывается как бы выражением обществен-
ной и литературной программы той группы, связи с кото-
рой Воейков эксплуатирует. Это обеспечивает сатире зна-
чительность и широкую популярность, которых никогда бы
не получил личный пасквиль. Не случайно, сочиняя паск-
вильные строфы типа посвященных поэту Козлову, он не
включал их в "официальный" текст. Так у рукописной, не
предназначенной для печати сатиры оказывается свой ка-
нон и свои "подпольные" варианты.
Не менее показательно, что в редакции второй полови-
ны 1830-х гг. Воейков добавил две "ударных" строфы.
Первая - против убийцы Пушкина Дантеса. Воейков строго
следует при этом версии, восходящей к создаваемой Жу-
ковским легенде: Дантес - враг России и царя, что соот-
ветствовало тактической линии пушкинских друзей в пер-
вые недели после гибели поэта.
Греч Н. И. Записки о моей жизни. С. 703; несколько
иная версия (с заменой слова "пес") - Каратыгин П. П.
Северная пчела. 1825-1859 // Русский архив. 1882. № 2.
С. 274.
Другая - литературная - представляет собой выпад против
Сенковского (показательно, что отрицательный отзыв о
Белинском по тону вполне корректен, это невольно сопос-
тавляется с отсутствием в сатире Надеждина). Вероятно,
строфы о Брамбеусе написаны около 1835 г. Напомним из-
вестное смягчение отношений между Пушкиным и Надеждиным
в эту пору.
Жанровая структура и
|
|
|
