В развитии русской культуры эпохи капитализма можно выделить три основных периода.

Первый период — первая половина XIX в. Это период становления капитализма в экономике страны, преобладание дворянской революционности в освободительном движении, завершение в основных чертах процесса становления русской нации. Русская культура в этот период развивалась как национальная культура.

Второй период — вторая половина XIX в. (приблизительно с конца 50-х до середины 90-х годов). Он характеризуется победой капитализма как общественно-экономической формации: в освободительном движении это период разночинский, или буржуазно-демократический. В условиях обострения социальных противоречий, характерных для капиталистического общества, происходило развитие буржуазной нации, которое находило выражение в особенностях культуры.

И наконец, третий период — с середины 90-х годов XIX в. до октября 1917 г.

С середины 90-х годов начался пролетарский период в развитии революционного движения и революционной мысли в России.

Новый царь Александр I (1801—1825), благосклонно встреченный большинством дворян, обещал править «по законам и сердцу» своей бабки Екатерины II, утвердить в стране справедливость, законность, благо всех подданных, начав с отмены наиболее тиранических мер и распоряжений Павла. Появились его указы о снятии ограничений на торговлю с Англией, об амнистии и восстановлении в правах лиц, подвергшихся гонениям при Павле. Александр I подтвердил Екатерининские Жалованные грамоты дворянству и городам. Ограничения предыдущего царствования были отменены: русским снова дозволен свободный отъезд за границу, а иностранцам — въезд в Россию; разрешено ввозить из Европы книги и журналы; цензурные правила смягчены.

Экспедиция тайных дел, т.е. иная форма Тайной канцелярии, закрыта, и ведущиеся в ней дела переданы в Сенат. Священники, дьяконы, дворяне и купцы избавлены от телесного наказания.

В феврале 1803 г. Александр I издал Указ о добровольном освобождении крестьян на основе контракта между владельцами и крестьянами. Запрещена продажа с публичного торга крестьян поодиночке, однако злоупотребления остались. Александр был снисходителен к раскольникам. В серьезность либерально-демократических намерений царя поверили даже за границей.

Однако вся работа по подготовке задуманных новым императором преобразований сосредоточилась в Негласном (или Интимном) комитете, в который вошли так называемые молодые друзья Александра I: граф П. А. Строганов, граф В. П. Кочубей, князь А. Чарторыйский и Н. Н. Новосильцев. Это были приверженцы конституционных форм правления. Заседания Негласного комитета проходили с июня 1801 до конца 1805 г. В центре его внимания были подготовка программы освобождения крестьян и реформа государственного строя.

После долгих обсуждений в крестьянском вопросе было решено придерживаться принципа постепенности.

С 1806 по 1812 г. преобладающим влиянием на Александра I пользовался Сперанский. Он был сыном сельского священника, воспитывался в семинарии, занимал должность профессора математики и философии в Александро-Невской семинарии, дошел до звания государственного секретаря и начал пользоваться безграничным доверием императора. Любимцы предшествовавшего периода всецело преданы английским идеям; Сперанский, напротив, любил Францию, был пропитан правилами эпохи революции. Его симпатии к Франции, разделяемые в то время Александром I, служили новыми узами, соединившими государя с министром и порвавшимися в то же время, как произошел разрыв с Наполеоном.

Трудолюбивый, образованный, глубокий патриот и чрезвычайно гуманный человек, Сперанский был достоин осуществить все, что было исполнимого в утопиях Александра.

Сперанский считал освобождение крестьян краеугольным камнем возрождения; он мечтал учредить среднее сословие, ограничить число дворян, образовать из знатных фамилий аристократию, которая была бы пэрством на английский манер. Он побудил графа Стройновского издать брошюру о договорах между помещиками и крестьянами. С 1809 г., по мысли Сперанского, лица с университетским образованием пользовались большими преимуществами относительно чинопроизводства: так, доктор пользовался чином восьмого класса, магистр — девятого, кандидат — десятого, действительный студент — двенадцатого.

К осени 1809 г. по поручению Александра I статс-секретарь М. М. Сперанский подготовил проект реорганизации высших и центральных органов управления, конституционных преобразований самодержавного строя под названием «Введение к Уложению государственных законов». Большинство же законов было направлено против перемен. Политическая борьба привела к краху замыслы Сперанского. Тем не менее в 1810 г. впервые в истории России был создан Государственный совет, носивший консультативный и рекомендательный характер.

Но это уже не могло оградить Сперанского. Он восстановил против себя всех: дворянство и придворных, или, как их называл Александр, «полотеров», молодых чиновников. Помещики встревожились проектами Сперанского об освобождении крестьян;

сенаторы были раздражены его преобразовательным планом, низводившим первое в государстве учреждение до простой роли высшего судебного места; высшая аристократия была оскорблена смелостью человека низшего происхождения; народ роптал на увеличение податей. Министры восстановили Александра против Сперанского. Дошли даже до того, что обвинили Сперанского в измене и сообщничестве с Францией. В марте 1812 г. он подвергся опале и по ложному обвинению был сослан сперва в Нижний Новгород, потом, в Пермь. Только в 1819 г., когда утихли страсти, он был назначен губернатором Сибири. В 1821 г. он был возвращен в Санкт-Петербург, но так и не занял своего прежнего положения.

Хотя в России в начале XIX в. широкое распространение получают идеи Монтескье, Дидро, Вольтера, Руссо и общественная мысль развивается в русле Просвещения, тем не менее лишь небольшая часть общества считала необходимым реформировать самодержавное правление и отменить крепостное право. При этом, помня об «ужасах якобинского террора», они рассчитывали достичь своей цели мирным путем, благодаря просвещению человеческого разума, нравственному совершенствованию, воспитанию гражданского сознания.

Основная масса дворянства и чиновничества была настроена консервативно. Эти настроения отразились в поданной Александру I записке Н. М. Карамзина «О древней и новой России» (1811). Признавая необходимость перемен, Карамзин выступал против конституционных планов Сперанского. Нужна не конституция, а 50 умных и добродетельных губернаторов.

Актуальные политические проблемы обсуждались в научных и литературных обществах, в кружках студентов и преподавателей, в светских салонах. Одним из наиболее значительных было Вольное общество любителей словесности, наук и художеств (1801—1807).

Члены общества И.Л. Пнин, В.В. Попугаев, В.Ф. Малиновский, А.П. Куницын стояли на просветительских позициях. В 1802 г. было разрешено открывать частные типографии. Появились журналы, которые объединяли вокруг себя сторонников различных идейных направлений.

Не случайно Н. М. Карамзин писал о «любви к чтению в России». В 1813 г. в России число типографий выросло до 66.

Александр I и его молодые друзья занялись организацией народного просвещения: 8 сентября 1802 г. был издан Манифест об учреждении министерств, в том числе народного просвещения (министр Сперанский), а в 1803—1804 гг. проведена реформа образования. Империя была разделена на 6 учебных округов во главе с попечителями. Петербургский состоял из восьми губерний, Московский — из одиннадцати.

Для просвещения духовенства основали духовные училища, на содержание которых был назначен доход от продажи в церквах восковых свеч, выше этих училищ были семинарии, далее — духовные академии в Москве, Петербурге, Казани, Киеве. Для мирян учреждены приходские училища, уездные училища и гимназии, для образования учителей основаны педагогические училища и гимназии, а также педагогические институты в Москве и Петербурге. Московский, Виленский и Дерптский университеты преобразованы; открыты Казанский (1804) и Харьковский, а затем Петербургский (1819). Предполагали основать университеты в Тобольске и Устюге. Учреждены 15 кадетских корпусов¹ для военного образования молодых дворян; с той же целью открыт впоследствии Александровский лицей на Каменном острове. К этому же времени относится основание Коммерческого лицея, или Ришельевской гимназии, в Одессе и Лазаревского института восточных языков в Москве.

Все эти учебные заведения, т.е. народное образование в целом как система, в России состояли из 4 ступеней: 1) приходское училище (1 год обучения); 2) уездные училища (2 года обучения); 3) гимназии (4 года); 4) университеты (3 года). При этом соблюдалась преемственность всех ступеней. (Гимназии и университеты открывались в губернских городах.)

В уездных училищах изучали Закон Божий, в гимназии в учебном плане не было религиозных дисциплин. Программы гимназии² (по циклам) включали в себя следующее:

1) математический цикл (алгебра, тригонометрия, геометрия, физика);

2) изящные искусства (словесность, т.е. литература, теория поэзии, эстетика);

3) естественная история (минералогия, ботаника, зоология);

4) иностранные языки (латинский, немецкий, французский);

5) цикл наук философских (логика и нравоучение, т.е. этика);

6) экономические науки (теория коммерции, статистика общая и государства Российского);

7) география и история;

8) танцы, музыка, гимнастика.

Содержание учебных заведений возлагалось на органы городского управления, помещиков, государственных крестьян.

По Уставу 1804 г. университеты становились центрами подготовки педагогических кадров, осуществляли методическое руководство школами в учебном округе. В 1819 г. Главный педагогический институт в Петербурге преобразовали в университет. Университеты пользовались значительными правами самоуправления. Из-за слабого развития нижних ступеней в системе просвещения студентов было мало, подготовлены они были плохо.

В начале века появились и закрытые учебные заведения для дворян — лицеи (в Ярославле, Одессе, Нежине, Царском Селе). Открывались высшие учебные заведения (Коммерческий институт, Институт путей сообщения).

В этих реформах системы образования самое непосредственное участие принимал сам Александр I. В числе его реформ — открытие Царскосельского лицея.

Проект создания закрытого учебного заведения для детей дворян, должных получать наилучшее образование, чтобы участвовать затем в управлении страной, был составлен Сперанским еще в 1810 г. Открытие состоялось через год. В его стенах вырос и стал поэтом А. С. Пушкин. Пушкин и его друзья никогда не забывали своего лицея, где они получили поистине аристократическое воспитание и образование.

Русский аристократ XIX в. — это совершенно особый тип личности. Весь стиль его жизни, манера поведения, даже внешний облик несли на себе отпечаток определенной культурной традиции. Так называемый bon ton³ состоял в органическом единстве этических и этикетных норм.

К дворянским детям применялось так называемое «нормативное воспитание», т.е. воспитание, направленное не столько на то, чтобы раскрыть индивидуальность ребенка, сколько на то, чтобы отшлифовать его личность соответственно определенному образцу⁴. Однако это ни в коей мере не помешало раскрытию талантов не только Пушкина, но и многих других воспитанников Царскосельского лицея.

Дворянское воспитание — это не педагогическая система, не особая методика, даже не свод правил. Это прежде всего образ жизни, стиль поведения, усваиваемый отчасти сознательно, отчасти бессознательно: путем привычки и подражания; это традиция, которую не обсуждают, а соблюдают. Поэтому важны не столько теоретические предписания, сколько те принципы, которые реально проявлялись в быте, поведении, живом общении.

Дворянство России начиная с Петровской эпохи сознательно ориентировалось на западную модель поведения и стремилось усвоить европейские нормы быта и этикета.

В 1819 г. были введены ученые степени магистра и доктора наук, для занятия должностей в университетах стала обязательной защита соответствующих диссертаций.

При университетах и других высших учебных заведениях создавались обсерватории, химические лаборатории, физические кабинеты, ботанические сады, развивались научные исследования. Возникали научные общества: Московское общество испытателей природы (1805), Минералогическое общество (1817) и др.

В результате реформ системы образования в русских университетах (Московском, Харьковском, Казанском), педагогических институтах, лицеях, университетах, пансионах и гимназиях был введен обязательный для гуманитарного профиля курс эстетики.

О необходимости для каждого образованного и мыслящего человека познать основы эстетики, в которой «философским оком» рассматриваются законы красоты и всеобщие основания изящных искусств, еще в 1784 г. писал Н. И. Новиков. Разъясняя, в чем состоит смысл и значение этой науки, он подчеркивал, что она находится в стадии рождения, а потому русским ее «споспешествователям» еще «предстоит внести свои вклад в построение ее совершенного здания»⁵.

Профессор Главного педагогического института Мартынов первым стал читать открытые лекции по эстетике и первым ввел в издававшихся им журналах («Северный вестник» и «Лицей») специальные отделы по эстетике. (Вслед за этим такие отделы появились и в других русских журналах.) Из эстетического семинара Мартынова вышло немало талантливых теоретиков: А. Галич, А. Куницын, Г. Стефановский, Т. Рогов, В. Фарфоровский, И. Левицкий. Их трактаты, являющиеся примечательными памятниками русской философской культуры, Мартынов публиковал в периодической печати и в специальном сборнике студенческих работ.

Превосходный учебник для русских гимназий был издан в 1813 г. профессором Харьковского университета Л. Г. Якобом, который обобщил, систематизировал и изложил для широкого круга читателей достижения философской эстетической мысли своего времени. (В научный аппарат его книги помимо источников, давно ставших классическими, включены работы Баумгартена, Мейера, Зульцера, Цбергарда, Эшенбурга, Канта, Бутерверка.)

В своей работе «Начертание эстетики» Л. Г. Якоб развивает «такой подход к классификации искусств, который на Западе завоюет признание лишь во второй половине XIX и первой половине XX в⁶. Таким образом, «Начертание эстетики» Якоба по своему теоретическому значению выходило за пределы ординарных учебных руководств и пособий и представляло собой весьма значительное явление философской культуры.

Науку «любомудрия» и искусство они рассматривали как сферы деятельности, по самому существу своему демократические, и полагали, что их развитие может быть вполне плодотворным лишь там, где «свято уважается право каждого гражданина», где «действует свобода рассуждении и исследований», наконец — там, где пути к знанию и культуре «отверсты для всех состояний» (Л. Якоб).

Таким образом, уже в 1800—1810-е годы эстетика становится органичным компонентом системы высшего и среднего образования, а вместе с тем — неотъемлемой частью прогрессивной духовной культуры русского общества.

Если по идеологической устремленности прогрессивные деятели эстетической науки на рубеже XVIII—XIX вв. были просветителями демократической ориентации, то с точки зрения философской основы их воззрений они могут быть охарактеризованы как последователи того течения рационалистической мысли, представители которого, утверждая могущество человеческого разума, в то же время признавали необходимость опытного знания. Сознавая определяющую роль философии в развитии всех наук, русские рационалисты этого времени видели смысл занятий философией в том, что она позволяет составить объективную, достоверную и точную картину мира. Поэтому и называли себя «приверженцами основательного любомудрия» и настаивали на том, что философу нужно уметь «мыслить через математические науки».

Рационалистической мысли было присуще тяготение к стихийно-материалистическому пониманию узловых категорий и проблем. Их развитие находим в работах М. Гаврилова, И. Рижского, А. Куницына, В. Гевлича, В. Перевощикова, А. Мерзлякова.

Продолжая радищевскую традицию русской эстетической мысли, они рассуждают о «могущественной власти поэзии», воспламеняющей «к великим предприятиям», о том, что искусство призвано возбуждать «любовь к благу общему..., отвращения от несправедливости и насильства, ненависть противу всех оскорбителей прав человечества».

Высказанные ими представления и убеждения подготовили идейно-эстетическую платформу революционного романтизма. Организаторы тайных декабристских обществ и полулегальных кружков опирались на эти представления. К. Рылеев предназначал искусству активную роль в «борьбе народа с самовластием». Перо писателя признается «оружием более могущественным, более действенным, чем меч в руках воина» (Н. Гнедич).

Н. И. Гнедич (1784—1833), а также Д. В. Давыдов (1784— 1839), П. А. Катенин (1792—1853), П. А. Вяземский (1792—1878), выступили в поэзии в 1800-е годы. Предвосхитив многие мотивы декабристской литературы, их поэзия в 1810-е годы развивалась в прямой связи с художественными исканиями будущих декабристов. Однако оппозиционность и свободолюбие этих поэтов не совпадали с идеологией декабризма. Самобытность их творческих исканий позволила им обогатить русскую поэзию, расширить круг ее стилевых и жанровых форм. Поэзия Д. В. Веневитинова (1805— 1827) впитала мотивы, родственные декабристскому вольнолюбию, но окрашенные шеллингианским пониманием искусства. Вместе с ранней лирикой Е. А. Баратынского и Ф. И. Тютчева (1803— 1873) она принадлежала к значительным явлениям русской философской поэзии.

Другое течение образовала поэзия гражданская. Некоторые существенные для нее принципы наметились в начале века в творчестве поэтов, группировавшихся вокруг Вольного общества любителей словесности, наук и художеств, — И.П. Пнина (1773— 1808), В.В. Попугаева (1778—1816), И.М. Борна (год рождения неизвестен — 1851) и др. Наиболее ярко она была представлена творчеством поэтов-декабристов: В.Ф. Раевского (1795—1842), К.Ф. Рылеева (1795—1826), В.К. Кюхельбекера (1797—1846) и А.А. Бестужева-Марлинского (1797—1837). В поэзии этого времени выделяются также авторы так называемой пушкинской плеяды: Е.А. Баратынский, Д.В. Веневитинов, П.А. Вяземский, Д.В. Давыдов, А.А. Дельвиг, Н.М. Языков. Значение литературы в России первой половины века было огромным.

Декабристы видели в литературе прежде всего средство пропаганды и борьбы, в их программах проявлялось стремление придать поэзии политический характер, сосредоточить усилия на утверждении идеальной нормы гражданской морали и поведения человека. Самодержавно-крепостнический порядок декабристы отвергали как несогласуемый с законами разума и «естественными правами человека». Отсюда их тяготение к традициям «просветительского классицизма». Другим основополагающим началом эстетической системы декабристов была предромантическая идея национальной самобытности литературы в первой половине XIX в.э в которой сосуществовали различные художественные направления: классицизм, сентиментализм, предромантизм, романтизм, реализм. Но особо актуальным в дискуссиях этого времени оказался вопрос о природе и судьбах романтического направления.

Нормативисты отнеслись к романтическому движению в европейской культуре с враждебным недоумением и раздражением. Они полагали, что изящные искусства уже совершили полный цикл своего развития и достигли возможных вершин в лоне классицизма. Поэтому романтизм был объявлен ими эстетическим «своевольством» и «беззаконием».

В отличие от них представители прогрессивной ветви рационалистической эстетики увидели в этом движении необходимое звено многовекового процесса художественного развития.

Дискуссии о романтизме проходили в первой трети XIX в. постоянно. Один из ее участников Д. В. Веневитинов разделял историю культуры «на эпоху эпическую, лирическую и драматическую». Романтизм составляет второе звено в этом процессе и должен уступить место более совершенному состоянию художественного сознания, «примиренному с миром».

Действительно, первоначально романтические идеи скрещивались с разнородными доромантическими традициями сентиментализма (в раннем творчестве В. А. Жуковского), анакреонтической «легкой поэзией» (К. Н. Батюшков, П. А. Вяземский, юный А. С. Пушкин, Н. М. Языков), просветительского рационализма (поэты-декабристы К. Ф. Рылеев, В. К. Кюхельбекер, А. И. Одоевский и др.). Вершиной русского романтизма первого периода (до 1825 г.) явилось творчество Пушкина (ряд романтических стихотворений и цикл «южных поэм»).

Позже получает развитие романтическая проза (А. А. Бестужев-Марлинский, ранние произведения Н. В. Гоголя, А. И. Герцена).

Вершиной второго периода романтизма стало творчество М. Ю. Лермонтова.

Завершение романтической традиции в русской литературе — философская лирика Ф. И. Тютчева.

Здесь же можно отметить, что представителем романтизма на сцене был в Петербурге актер Каратыгин (его очень любили декабристы), а в Москве в это время на сцене царил П. С. Мочалов.

Близкой к романтизму была предромантическая элегическая поэзия К. Н. Батюшкова (1787—1855). В 20-е годы ее традиции были сильны в творчестве А. А. Дельвига (1798— 1831), Н. М. Языкова (1803—1846), Е. А. Баратынского (1800—1844). Творчество этих поэтов было проникнуто глубокой неудовлетворенностью существующим. Не веруя в переустройство общества, они ориентировали свое творчество на создание гармонии во внутреннем мире человека. Они видели высшие ценности в духовных переживаниях идеального порядка, Батюшков и его последователи — в одухотворенных нравственным пафосом «земных» радостях, в дружбе, любви, чувственном наслаждении. Элегики обновили поэтический язык, разработали утонченные формы поэтической выразительности, создали многообразие метрической, строфической и ритмико-интонационной структур. В элегической поэзии постепенно начали проступать романтические тенденции. Они выражались в своеобразном мистико-романтическом тяготении к поэтической фантастике. Намечались характерная для романтизма разработка фольклорных мотивов и форм разных времен и народов, новаторская трактовка антологического жанра у Батюшкова, интерес к русской песне у Дельвига.

Говоря о романтизме, русский исследователь этой сложной проблемы В. Каллаш отмечает, что романтизм «генетически связан с сентиментализмом... последние сентименталисты были первыми романтиками»⁸.

На рубеже XVIII—XIX вв. романтизм был связан с самыми разными уровнями общественного сознания и формами их выражения; он оказался причастным к решению проблем самого различного социально-политического, идеологического и культурного планов.

Историки и социологи, например, давно оперируют представлением о романтизме как особом типе сознания и поведения. Восходящее к Гегелю и Белинскому, поддержанное И. Тэном⁹, оно принято было И. Ф. Волковым и с определенными уточнениями Н.Я. Берковским, А.Н. Соколовым, Н.А. Гуляевым, Е.А. Май-миным¹⁰.

Романтизм был необходимым звеном в художественном развитии человечества и явился объективно величественным художественным открытием¹¹.

Он выполнил задачу, возложенную на него историей, сыграл свою роль в культурном процессе как непосредственный предшественник реализма. С ним произошло то же, что и с предшествовавшими направлениями — с классицизмом, сентиментализмом, просветительским реализмом.

Когда «возникали новые вопросы, на которые он отвечал менее точно, чем реализм, то неизбежным оказалось вытеснение романтизма на второй план в литературе и стран Европы, и России: романтизм сошел на периферию, в руках эпигонов его формы быстро обветшали и, естественно, вызывали насмешливое отношение сторонников нового искусства — критического реализма»¹².

Между тем романтическую философию русского искусства русских прозаиков 30-х годов XIX в. более всего привлекал ее немецкий вариант — эстетические концепции, возникшие в недрах так называемой йенской школы, а затем получившие дальнейшее развитие в исканиях младших поколений немецких романтиков.

Интерес вызывали прежде всего эстетические идеи молодого Фр. Шеллинга. Наибольшей известностью пользовались его сочинения «Система трансцендентального идеализма» (1800) и «Об отношении изобразительных искусств к природе» (1807). Впрочем, достаточно широко были распространены в России и записи лекционных курсов по эстетике, прочитанные Шеллингом в Иене и Вюрцбурге в 1798—1799 и 1802 гг.

Известность «немецкой школы» была в то время очень широка. В 1826 г. С. П. Шевырев, Н. А. Мельгунов и В. П. Титов выпустили в свет на русском языке сочинения В. Г. Ваккенродера, объединенные в книге «Об искусстве и художниках. Размышления отшельника, любителя изящного». Книга очень быстро стала настольной для многих деятелей русской культуры. Были известны в России тех лет работы теоретиков йенского кружка, братьев Ф. и А. Шлегелей, сочинения романтиков гейдель-бергского круга (К. Брентано, И. Черресо, Л. А. фон Арнима) и даже доступные главным образом в пересказах философские афоризмы Новалиса, крупнейшего поэта йенской школы. Чуть позже теоретические идеи йенцев и гейдельбержцев обрели мощное подкрепление в художественных идеях и образах Э. Т. Гофмана и снискали в России даже большую популярность, чем на родине писателя, в Германии. Переводы и вольные изложения эстетических трактатов, очерков, отдельных высказываний немецких романтиков регулярно появлялись в русских журналах 1820— 1830 гг. («Московский вестник», «Московский телеграф», «Телескоп», «Вестник Европы», «Московский наблюдатель»).

Конечно, интерес к эстетике немецкого романтизма не исключал сочувственного внимания к идеям иного происхождения. В кругозор русских деятелей культуры входили многие идеи французских романтиков: в России 20-х годов хорошо знали книги Ж. де Сталь и Ф. Р. Шатобриана, позднее — статьи-манифесты В. Гюго и А. Виньи. Были известны и теоретические декларации английской «озерной» школы, полемические суждения Дж. Г. Байрона. И все-таки именно немецкая романтическая культура являлась главным источником тех философско-эстетических идей, с которыми встречались русские прозаики, обращавшиеся к теме искусства.

Утопии и мифы немецкого романтизма несли в себе очень важную для русской интеллигенции устремленность к абсолютному идеалу. Увлеченность идеями немецких романтиков ощущается в теоретических исканиях русских мыслителей 1820-х — начала 1830-х годов. В трактатах и статьях А. И. Гелича, И. Я. Крон-берга, Д. В. Веневитинова, В. Ф. Одоевского, Н. А. Полевого развивались представления о сущности красоты, о природе творчества и назначении искусства, об их соотношении с иными видами знания, о миссии художника и т.п., в главных чертах сходные с принципами немецкой романтической культурологии. Однако легко улавливаются и отзвуки французского романтизма. Так называемая неистовая словесность (прежде всего романы В. Гюго, Ж. Жанена, О. Бальзака, Э. Сю) в начале 30-х годов волновала русского читателя изображением необузданных страстей.

Изучая эти процессы, Алексей Веселовский выдвинул предположение, что «три слоя иновлияний захватили в разное время различные стороны русской культуры: немецкое — в сфере учащейся молодежи, в лицее, в русских университетах, в области эстетической мысли; французское — преимущественно в литературе 1810-х годов; английское — чуть позже и главным образом сферу экономической мысли»¹³.

Бесспорно, что заимствования были. Но вряд ли можно весь русский романтизм сводить к одним заимствованиям, влиянию западных авторов и подражанию им. Нельзя отрывать русских художников-романтиков от той конкретно-исторической почвы, которая питала их творчество, и возникновение русского романтизма объясняется не только как следствие западных влияний, но и как закономерный акт в процессе развития русской культуры в целом.

Предпосылки его возникновения в России связаны с началом разложения социально-экономических и идеологических основ крепостничества, с крушением старого мира. Крушение это проявилось в самых различных сферах социально-политических и экономических отношений, на разных уровнях идеологического опосредствования их. В отдельных странах этот общеевропейский процесс протекал в неодинаковых формах и с различной интенсивностью, однако существо его всюду оставалось единым: происходил распад прежних норм морали, эстетических воззрений, общих философских представлений. На смену старому мировосприятию приходило новое понимание человека и общества, морали и долга, социальной гармонии и средств ее достижения.

Самоопределение русского романтизма происходило не только посредством полемического отталкивания от воззрений, определявших культурную жизнь России до Крестьянской войны 1773—1775 гг. и Французской революции 1789—1794 гг. Первое десятилетие XIX в. в России было также и временем активного переосмысления старых идейно-эстетических ценностей и включения их в новые концепции общественного и литературного процесса: подчиняясь романтическим доминантам, они входили в мировосприятие художников-романтиков.

Романтизм как самостоятельное направление в русской литературе утвердился не только вместе, но в значительной мере и в результате творческих исканий и художественных открытий В. А. Жуковского (1783—1852).

Подобно многим молодым русским дворянам 90-х годов XVIII в. Жуковский начинал сознавать отличие своих воззрений на мир от традиционных норм просветительства. Однако среди сложившихся литературных форм Жуковский не находил и, естественно, еще не мог найти таких изобразительно-выразительных средств, с помощью которых можно было бы добиться наиболее полного художественного выражения этого нового типа видения и чувствования мира, где смутное ощущение дисгармонии темной тенью ложится на создаваемую картину.

На этом фоне с особенной остротой осознается кратковременность человеческого бытия. Человек смертей — и вся его жизнь, как поток, стремится к неизбежному концу. Стихотворение, насыщаемое раздумьями о самых общих законах бытия, приобретает вид лирико-философской миниатюры:

 

Жизнь, мой друг, бездна

Слез и страданий...

Счастлив стократ

Тот, кто, достигнув

Мирного брега,

Вечным спит сном...

 

Этот образ Жуковский пронес до последнего своего часа. Это было первым в русской поэзии шагом к выражению романтического двоемирия. Земное здесь, как полагает поэт, является необходимым этапом к идеальному там. Здесь человек приобретает некие залоги, без которых невозможно обрести желанный покой инобытия. Залоги — это добрые дела, богатство впечатлений, общение с друзьями, память в сердце ближних и т.п.

Подобная картина двоемирия, несвободная в своей сущности от религиозно-христианских представлений, тем не менее уже в самых ранних произведениях Жуковского освобождается от традиционной христианской образности.

В своих произведениях («Сельское кладбище», «На смерть Андрея Тургенева» и «К. К. Соковниной») Жуковский отчетливо проявляет признаки раннего романтического видения мира. Он словно бы доказывает важный для него силлогизм из двух посылок и самоочевидного вывода: «Земное счастье непрочно, мгновенно и для большинства людей недостижимо, но человек рожден для счастья и в этом его назначение»¹⁴, следовательно, он обретет счастье в ином мире или ином, неземном понимании, если только существует справедливость и не хаос, а гармония господствует во Вселенной.

В элегии «К.К. Соковниной» Жуковский констатирует ту закономерность бытия, которую открывали еще Грей, Княжнин, Карамзин, Державин, И. Дмитриев и другие его предшественники:

«Протекших радостей уже не возвратить». Мысль о необратимости течения времени, освоенная предромантической поэзией, сочетается в этой элегии с иной, необычной для всего доромантического искусства: «Но в самой скорби есть для сердца наслаждение». Она предваряет ту поэтизацию личного трагизма, которая у Байрона, Полежаева и Лермонтова станет одним из проявлений активного неприятия действительности и выражением необычно острого конфликта между личностью и обществом.

Жуковский написал около пятидесяти новых произведений (включая эпиграммы и басни), но практически не сделал нового крупного шага в дальнейшем расширении и обогащении уже созданной им художественной системы романтизма.

Романтизмом использовалась элегия, другие жанры еще предстояло освоить. Эта элегическая форма раннего романтизма еще была множеством нитей связана с элегически-меланхолическими проявлениями сентиментализма и предромантизма.

Освоение жанра баллады было для Жуковского одновременно и освоением новой системы художественных средств, не имевшихся в распоряжении поэтов эпохи просветительства. Тем самым переход к балладе положил начало не только новому периоду в творческом развитии Жуковского, но и означал начало нового этапа в дальнейшем самоопределении русского романтизма как самостоятельного художественного течения.

«Людмила» (1808), первая из баллад Жуковского, возбудила особый резонанс среди читателей. Она была воспринята как произведение необычное и даже небывалое в русской литературе, как выражение откровенного разрыва с искусством предшествовавшей эпохи. При всем том в «Людмиле» угадывались и некоторые уже известные (по западной литературе) мотивы: читатель был в значительной мере подготовлен к той фантасмагории, какая предстала перед ним в этой балладе и которая буквально взрывала все устоявшиеся литературные каноны.

Ф.Ф. Вигель подробно и в общем верно изложил впоследствии те впечатления, которые вызвала «Людмила» при своем появлении. «Упитанные литературою древних и французскою, ее покорною подражательницею (я говорю только о просвещенных людях), мы в выборах его увидели нечто чудовищное, — пишет Ф.Ф. Вигель, имея в виду выбор нового жанра и особых иллюзий. — Мертвецы, привидения, чертовщина, убийства, освещаемые луною, — да это все принадлежит к сказкам да разве английским романам; вместо Геро-Геро, с нежным трепетанием ожидающей утопающего Леандра, представить нам бешено стройную Ленору со скачущим трупом любовника! Надобен был его чудный дар, чтобы заставить нас не только без отвращения читать его баллады, но, наконец, даже полюбить их. Не знаю, испортил ли он наш вкус? По крайней мере создал нам новые ощущения, новые наслаждения»¹⁵.

Знаменателен вывод Ф.Ф. Вигеля: «Вот и начало у нас романтизма»¹⁶.

Как жанр баллада в 1808—1814 гг. даже для записного любителя словесности была непривычной. А за балладой возникал мир средневековой жизни, овеянный мистическими настроениями и осознанием малости, бессилия человека перед ликом грозных и безжалостных сил. Этот мир тонул во тьме неясных представлений и легенд; он страшил своей безвестностью и в то же время манил возможностью бескомпромиссного волеизъявления, хотя и грозил расплатой за неверные решения. Этот мир, возрождение которого началось западными предромантиками еще в 1760-х годах, отчетливо противостоял сконструированному в соответствии с логикой иерархическому миру классицизма и в равной мере — миру сентиментально-элегической медитации.

Замечательной особенностью творчества Жуковского является интерес к истории, главным образом к средневековью, к народной жизни, обычаям, традициям и т.п. Баллады «Людмила» (1808), «Громобой» (1810) и «Светлана» (1808—1812) написаны поэтом на сюжеты, взятые из русской средневековой жизни, и изобиловали описаниями народного быта, обрядов, в частности святочных гаданий, пришедших к нам еще из языческих времен:

Раз в крещенский вечерок

Девушки гадали;

За ворота башмачок,

Сняв с ноги, бросали;

Снег пололи; под окном

Слушали, кормили

Счетным курицу зерном;

Ярый воск топили;

В чашу с чистою водой

Клали перстень золотой,

⇐ Предыдущая567891011121314Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: