 |
Неразрывная связь социо- и техногенеза
|
|
|
|
Развитие техники неразрывно связано с трансформацией общества, а оно, в свою очередь, эволюционирует на основании знаний, используя технику и создавая технологии. Причинно-следственные связи между социумом и элемен-
135-136
тами Великой Триады традиционно описываются на основании технологического детерминизма или социального конструктивизма. В первом случае развитие социума подчинено влиянию техники или технологий[68]. Во втором – общество способно и должно контролировать развитие технологий [94; 168; 185]. «Социальный конструктивизм не рассматривает культуру как односторонне подчиненную технологическим императивам, но утверждает, что есть со-развитие технологии и общества» [177. P. 7]. Более сложный путь описания взаимообусловленного воздействия Великой Триады на общество и социума на элементы Триады также существует. Так Т.П. Хугес вводит понятие технологического импульса для описания того, что «социальное развитие формирует и сформировано технологией» [176. P. 102]. Рассматривая пронизанное обратными связями общество и элементы Великой Триады, Т.П. Хугес не задается вопросом о том, сложилась ли такая взаимосвязь в эпоху модерна, или она изначально существовала. Ответ на этот вопрос дает исследование П. Пердю. Он доказывает, что такая взаимосвязь устанавливается для периода начиная с возникновения аграрных обществ и до наступления Нового времени[69]. Допуская, что аналогичный процесс продолжается вплоть до настоящего времени – получаем косвенное подтверждение моей точки зрения – социо- и техногенез – это две стороны одного единого процесса.
Существующее разделение социо- и техногенеза – не более чем удачный, но, как мне представляется, устаревший подход. Вопрос о первичности или вторичности их по отношению друг к другу бессмысленен, если не рассматривает-
|
|
|
136-137
ся в конкретный промежуток времени или в определенной исторической ситуации. В истории есть масса примеров, когда столкновение с новой техникой приводило к ее встраиванию в традиционные технологии, а прямое заимствование технологий – к перестройке общественных отношений. Общество находится в большей опасности при интеграции техники, чем при заимствовании технологий. В первом случае нарушается баланс социальных отношений, и новая техника вызывает вооруженную борьбу между группами с различными интересами. Технический перевес одной из групп приводит к уничтожению другой, а подчас и к взаимной гибели всех участников конфликта. Заимствование технологий приводит к планомерной, хотя и насильственной перестройке общества. Вместе с технологией заимствуются и «правила игры» (способы применения техники), которые уже выработаны в другом социуме и не привели его к гибели. Поэтому социум, заимствующий технологию имеет все шансы выжить. Заимствуя технику можно не успеть выработать методы ее применения и сопутствующие ей ограничения [93].
Социальные структуры общества, технологические возможности и ограничения неразрывно взаимосвязаны. Любые попытки противопоставить или разнести по времени интеллектуальное развитие человека, социогенез и техногенез представляются мне неправомочными[70]. Техногенез не-
137-138
разрывно связан с социогенезом и осуществляется вместе с ним.
Проблемы в понимания этого единства связаны в большинстве случаев с отождествлением техногенеза исключительно с возникновением новой вещественной организации вещества – материальных орудий труда. Но кроме каменных или предшествующих им костяных и деревянных орудий, происходило развитие и коммуникационных технологий. В процессе координации действий, общения, передачи информации осуществлялось развитие языка, расширялась область знания об окружающем мире. Создание и передача мифов, возникновение содружества племен – это тоже проявление техногенеза. Без единого для нескольких племен языка, невозможны более сложные формы социальной организации, чем близко родственные, а также формирование традиций, законов, правил поведения и т.д. Все они являются искусственными по своей сути инструментами, но не материальными, а ментальными. Все – это область техники, изменения и улучшения собственной природы, развитие и дополнение потенциальных возможностей.
|
|
|
Убедительной и обоснованной мне представляется точка зрения, в которой учитываются биологически обусловленные возможности членораздельной речи, которые привели к усложнению организации человеческого общества. И чем дальше развивалась речь (и язык), тем более сложные совместные действия могли осуществлять наши предки. Развитие речи связано с тонкой моторикой, а, следовательно, изготовление орудий труда и другая деятельность (первобытное «искусство») стимулировали развитие речи. В качестве следствия из отстаиваемых мной положений о единстве социо(техно)-, социо- и техногенеза выдвину предположение, что создатели росписей пещер Альтамира
138-139
(Испания), мадленский период, Ляско, Нио (обе – Франция) уже обладали языком, по своей структуре не отличающимся от современных (около XV-XII тыс. до н. э.). Это утверждение необходимо понимать не как прямую связь языка с техникой, а как связь сознания и языка с орудийной деятельностью. Уже в каменном веке, исходя из деятельности, существовал богатый и разнообразный язык, аналогичный языку современных (или недавно ушедших в прошлое) первобытно-общинных племен. Существование примитивного языка закончилось никак не позже появления полихромной живописи, для которой необходимы прилагательные, обозначающие цвета.
Развитие языка протекало совместно с эволюцией техники[71]. Сложная деятельность вызывала к существованию орудия труда и способы ее применения (технологии), которые требовали расширения словарного запаса и усложнения структуры языка. Не забудем, что сам язык является техникой, а организация людей при его помощи – технологией. Технология общения позволяла передавать накопленные знания и навыки и таким образом, совершенствовать и усложнять орудия труда, т.е. технику. Не следует забывать, что язык как коммуникация возникает и формируется не только в виде устойчивых фонетических конструкций. Неотъемлемое значение в установлении коммуникации играют и движения тела – гримасы, позы, интонации, мимика,
|
|
|
139-140
жесты. Коллективный поиск пропитания, а также применение и изготовление орудий способствовали формированию фонетического языка. В свою очередь деятельность приводила к возникновению более сложных фонетических конструкций. В этом смысле язык как техника управления голосовыми связками, губами, языком и т.д. развивался совместно с техникой применения и изготовления орудий и техникой как социальной организацией. Эти три процесса происходили одновременно, взаимно влияя друг на друга. Достижения одной потенцировали развитие других.
От своих биологических предшественников Homo sapiens унаследовал прото-язык. Предположение о том, что вначале возник вид Homo sapiens, а потом возник язык, в свете новых исследований зоопсихологии [56; 57] представляются устаревшими. В этом представлении упускается главное: перевод нашим видом биологически обусловленной способности к членораздельной речи в актуальную коммуникацию и организацию общества. Вместе с языком развивались орудия труда, в процессе изготовления и применения которых усиливалось стимулирующее воздействие на кору головного мозга и формировались зоны Брокка и Вернеке, что приводило к совершенствованию второй сигнальной системы. Я не согласен с Л. Мамфордом в том, что развитие языка предшествовало развитию материальной техники[72]. Уровень развития языка не может не быть адекватен уровню развития техники. «Развитие коммуникативной системы, делая будущее более предсказуемым, позволяло предвидеть его настолько, чтобы стало возможным делать все более совершенные (и более затратные в изготовлении) орудия. Это, в свою очередь, способствовало дальнейшему
|
|
|
140-141
увеличению разнообразия поведенческих стратегий и еще более повышало потребности в развитии коммуникативной системы» [21. С. 67], – пишет С.А. Бурлак. На связь уровня развития искусства палеолита и сложного строя мышления указывал акад. А.П. Окладников [100. С. 112 – 113]. И в ориньякской, и в мадленской культуре уровень языка почти соответствовал по сложности современному языку[73]. Конечно, язык не возник одномоментно во всей своей полноте. Но и такой последовательности, которую обосновывает Л. Мамфорд, быть не могло. С его точки зрения, первые слова были глаголами повелительного наклонения и возникали в среде охотников. А уже потом формировались слова несущие эмоциональную окраску. Это выделяет только одну сферу человеческой деятельности, но сложно представить, что не было второй. Заботясь о малыше, пока его отец на охоте совершенствовал свой повелительный язык существительных и глаголов, мать развивала эмоциональную сторону языка, повторяя лепетание, «агукая» в знак поддержки, общаясь с малышом. Первый языковой акт – крик новорожденного ребенка – подхватывался уже говорящими соплеменниками, развивался и оттачивался в повседневной практике, постепенно превращаясь в членораздельную речь. Язык развивался, отражая потребности в коммуникации и сохранении знаний. Так, например, был тысячелетний период между изобретением алфавита (техника) и использованием его с целью упорядочивания информации, т.е. расстановки
141-142
по алфавиту (технология). Создание такой технологии использования алфавита произошло в Древней Греции и относится к третьему столетию до нашей эры [184. P. 255].
Человек всегда говорил, унаследовав от своих предков протоязык, точно также как человек никогда не изобретал первых орудий труда. Они достались ему от его предков, как минимум, в виде инстинктивного использования подвернувшихся, в прямом смысле, под руку предметов. Человек всегда был социально организованным существом; минимальная степень этой организации была обусловлена инстинктами, максимальная – со-развитием техники и технологий.
«Язык возникал по мере того, как развивался человеческий мозг и создавалось человеческое общество», – считал академик В.П. Алексеев [7. С. 179]. В этом перечне, к сожалению, не упомянута техника как основной источник развития потенциальных способностей мозга и одна из многих областей применения интеллектуальной деятельности. Перелом в искусстве, произошедший в мадленский период, обязательно связан со структурой языка. Появление в рисунке штриха, разноцветия красок сочетались с умением художников передавать динамику, объем, массу, свет и тени и т.д.. есть и следствие и причина, решительных изменений языка. Язык требовал более выразительных форм, а способность отразить эти потребности в живописи неминуемо порождали новые слова. Так появление полихромной живописи связано с появлением прилагательных, отражающих цвет и освещенность. Самым простым было бы попытаться вывести развитие языка из живописи; в реальности, конечно, все было сложнее: «мадленский ренессанс» – это резонанс между деятельностью и сознанием. В такие периоды взаимосвязь наиболее плотная. Сказанное слово, новое чувство находят свое отражение в технике, а техника вызывает такое удивление, что не может не трансформировать язык. В остальные периоды накал страстей уменьшается. На сме-
|
|
|
142-143
ну революции приходит постепенная эволюция как языка, так и материальной техники.
Описанная выше последовательность могла быть и была разнообразной, участники менялись местами, подстегивая или тормозя коллективное развитие. Биологически обусловленные потенциальные возможности чрезвычайно медленно актуализировались в материальных и социальных технологиях. В бесчисленных повседневных ситуациях то речь стимулировала социальную организацию, то изготовление и применение орудий труда стимулировали речь и так далее. Я вынужденно избегаю антропологических терминов, дабы не приписать какому-то определенному типу ни создание техники, ни «изобретение» речи. Также и изготовление орудий труда, и социальная организация есть следствие предшествующего развития. Никогда не существовало людей, не организованных в племена, людей, не использующих орудий труда, людей, лишенных возможности передавать информацию звуками.
Я мог бы только согласиться с Л. Мамфордом, обратившим внимание исследователей на то, что первым достижением человека стало его самоусовершенствование [79. С. 17-19]. Но Л. Мамфорд не учел, что развитие речи не могло идти без эволюции техники, хотя и говорил, в этом его заслуга, об эволюции социальных технологий [79. С. 20]. Причины определенного «перекоса» в его концепции – противостояние точке зрения о доминирующей роли орудий труда в развитии человечества и пренебрежении развитием культуры. Формально, отдавая приоритет языку и управлению собственным телом перед развитием техники, Л. Мамфорд приводит множество убедительных примеров того, что совершенствование орудий труда шло не только в области изготовления каменных орудий, но и в создании условий для хранения добытой пищи, изготовлении силков и ловушек для охоты. Для меня декларируемая позиция Л. Мамфорда, разводящая во времени возникновение культуры и разви-
143-144
тие техники, представляется менее убедительной, чем приводимые им примеры. Они скорее подтверждают синхронное развитие техно- и социосфер.
Представления о синхронии развития техно- и социогенеза порождают недоумение, почему уровень развития культуры и, в частности, языка (например, у австралийских бушменов) неизмеримо выше уровня орудий труда? Л Мамфорд писал: «Но если орудия труда действительно являлись важнейшим фактором умственного развития, оторванного от сугубо животных потребностей, то как тогда объяснить, что те примитивные народы, вроде австралийских бушменов, у которых, технология до сих пор пребывает на самом рудиментарном уровне, тем не менее обладают чрезвычайно изощренными религиозными обрядами, […] и сложным, богатым множеством смысловых нюансов языком?» [79. С. 39]. Во-первых, это затруднение вызвано тем, что под техникой обычно подразумеваются орудия труда, но забываются другие проявления технического, например, социальные технологии организации людей. Во-вторых, развитие техно- и социогенеза иногда идет в обратном направлении, по пути деградации обществ, и тогда развитые языки остаются напоминанием о прошедших достижениях. И, в-третьих, допустим, что существующий уровень культуры первобытных народов адекватен уровню их социальной организации, тогда при стагнации общества и, в частности, остановке в развитии орудий труда, будут очень медленно протекать изменения в языковой сфере. Наоборот, ускорение научного и технического прогресса, или социальные изменения породят ускоренную трансформацию языка, что неоднократно происходило во время революций[74]. На эту связь между социальной организацией и уровнем развития техники (и, дополню – технологий, – А.М.) указывал еще
144-145
П. К. Энгельмейер, считая, что в технике «заключается секрет власти общественного человека над природой» [цит. по: 41. С. 198].
Говоря о связи социо и техногенеза необходимо указать на уникальные работы первого русского философа техники П.К. Энгельмейера. Обогнавший свое время философ сегодня предельно важен для понимания процессов, происходящих в технизированном мире. Для него техника – часть социальной истории человечества, неразрывно связанная с природой. Благодаря технике, человек преобразует окружающую среду, приспосабливая ее к своим потребностям. Свою философскую концепцию П.К. Энгельмейер называл техницизмом. «Техницизм, – писал он – сознательно ограничивает свой кругозор человеческой жизнью; он рассматривает и человека и природу, в их взаимодействии; но из природы он берет только ту часть, которая его окружает, или вернее – так как мы считаем и человека за часть природы, техницизм рассматривает только ту часть природы, где человек, так или иначе, входит одною из формирующих сил» [160. С. 110]. В его концепции связь человека и природы была сформулирована как преобразующая деятельность на основании научного знания, осуществляемая через посредство техники. И если П.К. Энгельмейер не возводил человечество в ранг геологической силы общеземного значения, как у В.И. Вернадского, то направленность его размышлений вполне ясна. Без человечества техника бессильна, а с нею он становится «формирующей силой». По мере роста технических возможностей человечества будут расширяться и вовлекаться в преобразовательный процесс и другие части природы. На этом пути будут достигнуты размеры планеты и выход в космические просторы. Зависимость тут линейная, и, как показала последующая история, совершенно правильно описанная. Поэтому с прогностической точки зрения, работы П.К. Энгельмейера ничуть не менее значимы, чем работы В.И. Вернадского. Основной же заслугой П.К. Энгельмейера, его принципиаль-
145-146
ным отличием и от современников, и от концепции ноосферы, и от многих западных философов XX века, является не обезличенная сила, будь то техника, наука, научная мысль, а связанная с человечеством и даже с конкретным носителем деятельность. Именно социальный подход к пониманию технизированного общества делает его философию предельно актуальной и сегодня. Именно социальной стороне техники, в моем понимании технологиям, сегодня и следует уделить основное внимание.
|
|
|
