Процесс, который Фрейд назвал "самоанализом", начался в 1897 году и былописан в длинных письмах Флису. Изо дня в день Фрейд подробно рассказывал освоих воспоминаниях и снах, а впоследствии эти рассказы легли в основу книги"Толкование сновидений". Самоанализ не был простым открытием тайн "земного"Фрейда. Он продемонстрировал сложность психоанализа и произвольный характервыводов, к которым этот анализ приводит. Первые намеки на самоанализ появляются весной и летом 1897 года. Как мыуже знаем, Фрейд в то время все больше сомневался в истинности своей теориисовращения. До того как вместе со всей буржуазной Веной отправиться наотдых, он рассказал Флису о "невротическом моменте" с "сумеречными мыслями"и "прикрытыми сомнениями", который вызвал у него умственный ступор. "Никогдараньше я и не представлял себе такого интеллектуального паралича. Каждаястрочка становится пыткой", - пишет он и добавляет: "Мне кажется, что я вкаком-то коконе, и одному Богу известно, что за зверь выйдет из него насвет". Еще одно письмо, написанное вскоре после этого (7 июля), сообщает о"чем-то таящемся в самой глубине моего невроза", что "не дает мнепродвигаться вперед в понимании неврозов". Играла роль и потребность Фрейда понять свою сексуальную сущность. Вмае он рассказал Флису о том, как ему снились "слишком теплые чувства" ксвоей девятилетней дочери. Он также сообщил ему об эротическом сне, вкотором он поднимается по лестнице и видит женщину. Истоки этого снанаходились в детстве, во Фрейбурге, а женщина была няней по имени Рези.Согласно символизму сновидений Фрейда (который в то время еще не былразработан), лестница означала соитие. Фрейд рассказывал этот сон в нескольких версиях. В варианте,представленном Флису, он был полуодет, за ним следовала какая-то женщина, аон оцепенел и не мог пошевелиться, но чувствовал лишь сексуальноевозбуждение и никакой тревоги. Этот сон был вызван его мыслями в тот вечер,когда он поднимался наверх после работы. На нем не было воротничка игалстука, и он опасался, что в таком виде его могут увидеть на лестницесоседи. Фрейд решил, что за этим сном скрывается "эксгибиционистскоежелание". В версии, рассказанной в книге "Толкование сновидений", он шел вверх полестнице, а служанка спускалась ему навстречу. В опубликованном варианте осексуальном возбуждении умалчивается. Служанка была старше Фрейда инепривлекательна, а лестница находилась вовсе не на Берггассе, а в каком-тодоме, куда он ходил каждый день, чтобы делать уколы пожилой даме. Фрейдобычно прочищал горло и сплевывал прямо на лестницу, потому что там не былоплевательницы. Консьержка громко жаловалась, убирая за ним; ворчала ислужанка старушки, потому что его туфли оставляли грязь на коврах (Фрейд какбудто изо всех сил старается представить себя невоспитанным человеком). Сонс лестницей, заключил Фрейд, связан с остальными, посвященными няне, и заним стояла именно она, "доисторическая старая няня", напоминая ему особлюдении чистоты. В этой версии он не говорит о том, что самоанализ показал, будто этаняня имела сексуальную значимость для его детского "я". Он рассказал об этомФлису, но больше никому, так что опубликованная версия этого сна - лишьчасть правды*. * Много лет спустя он рассказал об этом сне еще больше своей пациентке,принцессе Марии Бонапарт. Фрейд сказал, что за плевками на лестнице крылосьпрезрение к бедным людям, которые жили в этом здании. Поэтому он не плевал всвой носовой платок, "как воспитанный человек". Ему не нравилась его работа,он стремился достичь большего, но был вынужден ходить в дома, где даже небыло плевательницы. Теперь, когда Фрейд мог позволить себе более долгий отдых, на лето онуезжал из Вены. Практика не прекращалась, хотя была ограничена малым числомпациентов, которых он мог принять за неделю. Впрочем, они предположительноплатили ему по пятнадцать флоринов в час; кроме того, иногда он давалконсультации в других городах. В письмах к Флису он приводит свой годовойдоход - сорок пять тысяч фунтов. В середине июля 1897 года, все еще пребывая в сомнениях относительнотеории совращения, он гуляет в окрестностях Зальцбурга вместе со свояченицейМинной, компания которой нравится ему все больше и больше. Потом Фрейдвозвращается в Вену, чтобы позаботиться о памятнике на могиле отца, а послеэтого присоединяется к жене и детям в Аусзее, модном курортном и торговомгородке, расположенном на высоте шестисот метров над уровнем моря, среди гори озер Зальцкаммергута, в двухстах пятидесяти километрах от Вены. Бедекерасвое время восхищали виды Аусзее, Фрейда - "чудесный лес" с папоротниками игрибами, где он мог бродить с детьми. Летние грозы затопили железнодорожные пути и прервали на долгий периодсвязь города с внешним миром. "Мрачные сомнения" о теории совращения непокидали Фрейда. Он надеялся, что Италия, куда он собирался после этого, егонемного отвлечет. К концу августа он уже был с Мартой в Венеции. В один "волшебный и прекрасный день" они стояли у окна своего номера исмотрели на голубой залив, куда должны были приплыть английские корабли.Марта, словно маленькая, восторженно закричала: "Смотри, английскийкорабль!" Воспоминание об этом стало частью его "вещего" сна год спустя. В начале сентября - когда Марта никуда не смогла поехать из-заменструации, что Фрейд учел в своих планах, - он начал путешествие поСеверной Италии с Александром и доктором Феликсом Гаттелом, нерадивымучеником, вероятно, посланным ему Флисом. Фрейд написал Флису, что ищет"напиток из воды Леты". Классическое прошлое Италии увлекало его. Фрейдвсегда любил древности, и с годами его кабинет и приемная в Вене сталипоходить на жилище археолога, полное античных средиземноморских статуэток изкамня и металла. Эту беспорядочную коллекцию сравнивают с миромбессознательного. Психология для Фрейда была чем-то вроде археологии событийв прошлом человека. Отношение Фрейда к Италии осложнялось римским неврозом, который, как онсчитал, произошел от его детского поклонения перед семитом-Ганнибалом,приблизившимся к Риму, но так и не вошедшим в него. Фрейду-еврею Рим какстолица католицизма был не менее враждебен. Фрейд хотел пойти дальше, чемГаннибал, и все-таки оказаться в Риме, но это было не так просто. Это нежелание было совершенно реальным. Особенность Фрейда заключаласьв его чувствительности к психологическим нюансам: атмосфере городов, течениювремени, снам и внутренним голосам. За чинным фасадом скрывался внутренниймир, полный ярких фантазий. Поездка в Рим (город античных памятниковдревности, которыми он восхищался) стала метафорой для описания других"страстных желаний". В сентябре 1897 года Фрейд отправился из Венеции на юг, в Сиену. Онпроезжал мимо озера Трасимено, где Ганнибал когда-то непредусмотрительноостановил свою армию, и озера Болсена, что дальше к юту. Фрейд уже подошел кРиму на шестьдесят километров ближе, чем Ганнибал, но дальше поехать неотважился. "Наконец, - писал он в Толковании сновидений - увидев Тибр, я сгрустью повернул назад, будучи всего в семидесяти пяти километрах от Рима".Он отправился вместо этого на север и остановился в Перудже и Флоренции,менее символичных местах. Посещение Вечного города могло подождать до техпор, пока ему не станет больше известно о самом себе. Из Италии Фрейд сразу же поехал в Вену, и не прошло и суток, как оннаписал Флису о своем отказе от теории совращения. Римский невроз не лишилего способности сделать решительный шаг. Отказ от теории совращения означалначало более яркого периода самоанализа. К началу октября он погрузился висследование своих снов, хотя рассказывал об этом только Флису. Няню онописывал другу как "некрасивую, старую, но умную женщину", которая была его"наставницей" в половых вопросах. Она не только рассказала ему о Боге ипроклятии, но и привила высокое мнение о своих способностях, явившись"основоположницей" - чего, Фрейд не уточнил. Все это стало результатоманализа четырех ночей снов и ассоциаций. Фрейд утверждал, что если емуудастся справиться "со своей собственной истерией", за это он должен бытьблагодарен именно няне, потому что она "дала мне в таком юном возрастеумение жить и продолжать жить". Фрейд ничего из этого не объяснил. Означая ли эпитет "старая" возрастженщины в восприятии ребенка? Была ли она его кормилицей? Что она делала втой комнате над кузницей, нам неизвестно, а возможно, было неизвестно исамому Фрейду. Возможно, она успокаивала плачущего мальчика, играя с егопенисом. Эти воспоминания не могли сохраниться в чистом виде, их нужно быловосстанавливать. Няня из сна "купала меня в красноватой воде, в которой она мылась доэтого сама", рассказывал Фрейд Флису, имея в виду, что у женщины быламенструация. Даже если это действительно так, едва ли в то время это моглобыть сексуальным событием. Сон приснился Фрейду приблизительно во времяочередной менструации Марты, происходившей всегда регулярно. Возможно,именно это стало причиной появления этого образа во сне. Фантазии порождалиновые фантазии. Самоанализ в лучшем случае давал Фрейду неясные сведения освоей сексуальности в раннем детстве - или каждого маленького ребенка. Он писал Флису, что еще до того, как ему исполнилось два с половинойгода, в нем появились сексуальные чувства по отношению к матери, когда ониехали в поезде из Лейпцига в Вену и он увидел ее обнаженной. Точнее, онговорит это почти открытым текстом, описывая "путешествие... во времякоторого мы наверняка ночевали вместе и я, скорее всего, мог увидеть ееnudam (ты предполагал, что в аналогичном случае у твоего сына могут бытькакие-то последствия, еще давно)". И снова это было не воспоминание, апредположение, догадка. Фрейд видел сны и осмыслял их в свойственной для себя манере: а как ещеон мог это делать? Он открыл в себе ревность и недоброжелательность поотношению к Юлиусу, брату, который родился, когда Зигмунду было семнадцатьмесяцев, и умершему через год. Юлиус и Джон (племянник на цветочном лугу)"определили... все невротическое и все интенсивно эмоциональное в моихотношениях со всеми друзьями", рассказал он Флису. Фрейд писал о Джоне в"Толковании сновидений" более осторожно:...Мои теплые дружеские привязанности и враждебность к современникамбрали начало в моих детских отношениях с племянником, который был на годстарше меня. Он верховодил надо мной, а я быстро научился защищаться. Мыбыли неразлучными друзьями и в то же время, по словам старших, иногдадрались... Все мои друзья в каком-то смысле оказываются реинкарнациями этогопервого образа... Моя эмоциональная жизнь всегда требовала от меня, чтобы уменя был близкий друг и ненавистный враг. Я всегда мог обеспечивать себя итем я другим, и часто оказывалось, что идеальная ситуация детствавоспроизводится с такой точностью, что у меня оказывались и друг, и враг водном лице. Йозеф Брейер оказался "другом и врагом"; вскоре к нему присоединилсяФлис, а позже и другие. Фрейда волновало не абстрактное открытие истины, а ее открытие вобласти своего собственного личного опыта. "Я живу только для внутреннейработы, - объясняет он Флису, который слушал его вполуха, поглощенный своимитеориями, имеющими более научный вид. - Здесь до истоков прослеживаютсямногие печальные тайны жизни. Многие случаи, вызывавшие гордость,демонстрируют свое низкое происхождение". Были дни, когда Фрейд "ничего непонимал в сне, фантазии", но бывали и такие, когда "вспышка молнии...освещает мне прошлое, позволяя приготовиться к настоящему". Его рассказы о чудесах своего внутреннего мира перемежаются ошибочнымиидеями о "периодичности". Когда самоанализ на три дня остановился, Фрейдпришел в недоумение, пока не понял, что то же самое было двадцать восемьдней назад, "из чего следует сделать вывод, что дни, неблагоприятные дляработы, соответствуют женскому циклу". Он завидовал Флису, числа которого"гармонично сочетаются друг с другом". Его собственная работа никак не шла. Мы не знаем, как к нему приходилиидеи - в постели, во время прогулок по Рингштрассе или поздно вечером зарабочим столом, когда он сидел у себя внизу в клубах сигарного дыма,освещенного газовым рожком. "Я должен подождать, пока во мне не шевельнетсяидея и я не почувствую ее. И поэтому я часто целые дни провожу в мечтаниях".Ему нравилось сочинять афоризмы: Счастье - это запоздалое исполнение очень старого желания. Именнопоэтому богатство так мало радует В детстве мы мечтаем не о деньгах Или: Бессмертие, возмездие - все, что находится за пределами реальности, -отражение на него психического внутреннего [мира]. Meschugge? [Сумасшедший?]Психо-мифология. Теория продолжала развиваться. Отказ от идеи совращения убил ее, но насмену пришла новая теория, которая, возможно, и вызвала это "ритуальноеубийство". Первые намеки об этом встречаются в письме Флису в мае 1897 года,за четыре месяца до того, как Фрейд официально отказался от теориисовращения. Фрейд замечает, что желание смерти родителей связано с неврозоми сыновья как будто желают смерти отцов, а дочери - матерей. Уже послеотказа от теории совращения, в октябре, Фрейд признает, что самоанализ недал ему практически никакой принципиально новой информации - за исключениемодного факта: Я обнаружил, и у себя тоже, то, что я был влюблен в мать и ревновал еек отцу, и теперь я считаю это общим событием для всех людей в раннемдетстве. Если это так, можно понять, почему на людей производит такоесильное впечатление история о царе Эдипе. Эта греческая легенда основана нажелании, знакомом каждому по своим собственным чувствам. Все когда-то вмечтах хотели быть подобными Эдипу, и каждый сжимается от ужаса, видя, как вэтой легенде мечта становится реальностью. Фрейд продолжает рассуждения, переходя на образ Гамлета, истерика,который не может отомстить за отца, убив своего дядю ("Так совесть делает извсех нас трусов"). Это нежелание Фрейд связывает со "смутными воспоминаниямио том, что он когда-то хотел совершить со своим собственным отцом то жесамое из-за страсти к матери". Бессознательное Шекспира, предположил Фрейд,понимало бессознательное героя. "Совесть" Гамлета - не что иное, как скрытоечувство вины. Фрейд рассказал обо всем этом в письме Флису 15 октября 1897 года. Тринедели спустя он жалобно сообщает, что все еще ждет ответа. "Поскольку я ещене говорил об этом никому другому, представляя, как все будут озадачены, ябы хотел узнать твое мнение. В прошлом году ты отверг не одну мою идею, и незря". Флис был авторитетом, а Фрейд - просителем. Получила идея об Эдипе одобрение берлинского мудреца или нет, она такили иначе захватила воображение Фрейда. С самого начала в ней прослеживаласьсвязь с детской сексуальностью. Вскоре Фрейд стал делиться с Флисом мыслямио детских фантазиях, которые ведут к мастурбации, "главном наркотике"человечества, замещаемом алкоголем, морфием или табаком. Когда фантазии,сопровождающие мастурбацию, подавляются, их скрытое присутствие вбессознательном порождает невроз. Полная теория развития полового поведения еще не была разработанаФрейдом. Всеобъемлющее любопытство детей по отношению к запахам иэкскрементам, а также своим гениталиям делает их (как уже приходило в головуФрейду) похожими на маленьких животных, припавших носами к земле, живущих впримитивном мире, из которого нужно было вырасти - хотя и не всегда, - чтобыстать настоящими людьми на двух ногах. Ребенок не может изменить свое биологическое наследие, но, когда делодоходит до взаимоотношений с родителями, в дело вступают фантазии. Первоепубличное заявление Фрейда о теории Эдипа было довольно нерешительным исодержалось в одном абзаце "Толкования сновидений". Идея заключалась в том,что каждый ребенок влюблен в одного из родителей и ненавидит другого. Вабзаце проводилась параллель с легендой об Эдипе, "трагедией судьбы". Хотяслова "эдипов комплекс" появились лишь в 1910 году, Фрейд с самого началавидел, что идея существования эротических и жестоких фантазий у ребенкапомогает заполнить вакуум, оставшийся после теории совращения. Как говоряткритики, что сложнее опровергнуть, чем теорию, основанную на фантазиях? Фрейд узнавал факты о человеческой природе, в том числе о своейсобственной, которые его беспокоили. В двух или трех письмах Флису зимой1897-1898 годов заметно возмущение своими собственными наблюдениями.Рассуждения о мужчине, который насилует своего ребенка и занимается с женойанальным сексом, он заканчивает словами: "Довольно этих непристойностей". Вследующем письме говорится о "решительном протаптывании тропы в дрекологии"- это слово он образует от немецкого "Dreck", что означает "грязь" Фрейдпишет "дрекологические" доклады, в одном из которых рассказывается о "бурныхснах" как части его собственного самоанализа - их содержание нераскрывается. Эти упоминания о "дрекологии" до мэссоновского изданияпереписки удалялись. Следующим летом 1898 года, перед отдыхом, Фрейду якобы приснился сон омоче и кале. Это произошло сразу же после того, как он прочитал в Венелекцию о связи между неврозом и половыми извращениями. Анализируя этот сон в"Толковании сновидений", он пишет: "Я очень хотел быть подальше от этогокопания в человеческой грязи и поскорее присоединиться к детям на отдыхе иполюбоваться красотами Италии". Фрейд понимал, чем рискует, когда демонстрировал, что занимается"грязью". Он гневно защищается от нападок в статье о сексе и неврозах,написанной в начале 1898 года. Статья начинается с резкой критики в адресврачей-ханжей. К этому оскорблению Фрейд добавляет, что врачу, конечно,разумнее избегать половых вопросов, если ему кажется, что ему не хватает"серьезности и благоразумия", необходимых для бесед с невротиками, и если"он понимает, что откровения пациентов сексуального характера вызовут в немне научный интерес, а похотливое наслаждение". Как обычно, Фрейд намекает,что сам выше всего этого. Это время было беспокойным для Фрейда, как и все десятилетие.Приближался зрелый возраст, а министерство образования не хотело давать емузвание профессора. Титул ординариуса, самое внушительное профессорскоезвание, давал заработок и возможность возглавлять кафедру. Еврей едва ли могего получить, разве что в том случае, если он принимал христианство. Фрейдхотел получить звание экстраординариуса, неоплачиваемое и не столь почетное,но также полезное для репутации и практики. Человеку с такими страннымиидеями было полезно любое одобрение его заслуг. Вкусы Фрейда были достаточно традиционными. Внешне он выглядел так жеконсервативно, как банкир, - в темном костюме (хотя позже он полюбилшотландский твид окраски "перец с солью"). Обстановка в квартире была (иоставалась все время, пока он жил в Вене) такой же, как у обычных буржуа, -перегруженной деталями, громоздкой, с кружевными скатертями на столах,шкафчиками с разными мелочами за стеклянными дверцами, темными узорчатымиобоями. На стенах висели фотографии и классические картины. Современноеискусство декадентской Вены в такой квартире выглядело бы неуместно, и Фрейдне интересовался подобными вещами. Впрочем, его теории были не менее революционны, чем эти картины, и также смешны для его коллег, единственной группы людей, кроме пациентов, вкоторой он был известен. Фрейд не представлял собой ни движения, ни школы -он был один. Он знал (он писал об этом в "Толковании сновидений"), что егоидеи "не могут не вызвать скептицизма и смеха, когда с ними сталкиваютсявпервые". Когда он говорил пациентам, что воспоминания о первом годе жизнимогут оставить глубокий след в их эмоциональном мире, они смеялись над ним,предлагая попробовать вспомнить, что было до того, как они родились.Интересно, в ответ он кисло улыбался, жалея, что у него нет богатой жены,как у Флиса? Его кожа все еще была достаточно тонкой, чтобы его можно былоуколоть. Ему нужно было достойное звание. В 1897 году Фрейд начал прилагать усилия к тому, чтобы получить его. Вянваре он рассказал Флису о слухах, будто один невропатолог, моложе его нашесть лет, собирается получить экстраординариуса, и добавил, что это его"ничуть не трогает", хотя может ускорить его "окончательный разрыв" суниверситетом. Выдвижение кандидатуры производилось обычно комиссиейпрофессоров и преподавателей медицины. Ее рекомендации в этой странемузыкальных комедий отсылались через Имперско-королевское правительствоНижней Австрии в Высшее Имперско-королевское министерство религии иобразования, где и лежали на столах чиновников столько, сколько это былонужно министру. В феврале Фрейд рассказал Флису о том, что ходил к одному из своихбывших профессоров, Нотнагелю, с экземпляром своей новой работы оцеребральном параличе у детей (часть профессиональной деятельности онпосвящал традиционной неврологии, и это была его первая крупная публикация вэтой области). Нотнагель "неожиданно" сказал ему, что он и Крафт-Эбингхотели бы, чтобы Фрейда предложили в профессоры. Нотнагель предупредил его, что министр едва ли даст согласие, но,очевидно, не объяснил, в силу каких причин: то ли потому, что Фрейд былевреем (хотя евреи часто получали звание экстраординариуса), то ли потому,что у него не было высокопоставленных покровителей, то ли потому, что егорепутация была неустойчивой. Все рассказывали об антисемитизме вминистерстве, но существовал и более широкомасштабный конфликт междууниверситетами, склонявшимися к либерализму и стремившимися к академическимсвободам, и чиновничьим механизмом Габсбургов. Вся система была основана натаинственном взаимодействии императора, суда и имперски настроеннойбюрократии, и поэтому в венской политике и распределении должностей царилаполная неопределенность. Новый мэр Вены, разговорчивый Карл Люгер, который знал, как сыграть наантисемитизме чиновников и владельцев магазинов, той весной добилсяодобрения императором своих выборов после двух отказов. Либеральные евреибыли этим встревожены, и Фрейд в том числе. Люгер был популистом, шутившим отом, что всех евреев нужно послать в море на корабле и затопить его. Гитлерперенял у него эту позицию (в то время, в 1897 году, он еще ходил в школу). В мае комиссия решила предложить кандидатуру Фрейда на получение званияпрофессора. Документ был составлен Крафтом-Эбингом и с энтузиазмом описывалкандидата и его теории о неврозе, в то время как не прошло и года с тех пор,как Эбинг назвал лекцию об истерии и совращении сказкой. Мэссон утверждает,что ключевой абзац настолько положительный, что наверняка был написан самимФрейдом. Крафт-Эбинг сделал от себя поправку, что кандидат, несмотря на свойнебывалый талант, возможно, переоценивает важность своих открытий. Бумаги были отправлены в Имперско-королевское правительство НижнейАвстрии, где о кандидате навели соответствующие справки и спустя ещенесколько месяцев "смиренно" передали прошение министерству. Чиновникинеправильно записали количество детей и описали его социальное положениеследующей фразой: "Он, очевидно, живет в очень благоприятных условиях,держит троих слуг и имеет практику, не слишком большую, но тем не менееприбыльную". Они добавили, что доктор Фрейд честен. Министерство получило этот доклад и прошение о назначении, и для Фрейданачалось долгое ожидание. Иногда он вел себя нарочито дерзко. Он рассказалФлису, что в январе 1898 года однажды днем он мечтал ("от чего я еще неизбавился"), что ставит министра образования на место: "Вы не можете меняиспугать. Я знаю, что по-прежнему буду читать лекции в университете, когдавы уже перестанете быть министром" Временами он был полон надежд. В февраледо него дошел слух, что его сделают профессором на юбилей императора ФранцаИосифа, в декабре (император восседал на троне с 1848 года). Фрейдутверждал, что не верит, и удовлетворялся "восхитительной мечтой" о своемповышении. Но это оказалось только мечтой. Министерство молчало и в тот год,и на следующий, и даже два года спустя. К 1898 году Фрейд уже заканчивал книгу о сновидениях. С тех пор как онувидел знаменитый сон в "Бельвю", прошло три года, но он знал, что его тайнаникем не может быть раскрыта. "Никто и не подозревает, что сон - небессмыслица, а исполнение желаний", - писал он Флису. Это было не совсемверно. Некоторые современники Фрейда считали, что сон имеет некое значение -так, Крафт-Эбинг считал, что во сне может найти выражение скрытоесексуальное давление. Однако никто не думал о том, чтобы сделать сны основойтеории. Бессознательное Фрейда принялось услужливо предоставлять ему сны длявсех случаев, которые можно было использовать в книге. К февралю 1898 годаон "погрузился в написание книги о снах". После "истерической пытки"(предположительно, имеется в виду фиаско с теорией совращения) для Фрейдаэто стало облегчением. Перед ним были "Только сны, сны". На Пасху он с братом Александром снова посещает Италию, точнеесеверо-восточную часть страны, места возле Триеста и Адриатики. Они посетилиримские развалины в Аквилее, "свалке" с музеем, по выражению Фрейда, ивидели там статуи Приапа. Фрейд напомнил Флису довольно тяжеловесным стилем,что именно этот бог "символизировал вечную эрекцию, исполнение желаний,представлявшее противоположность психологической импотенции". Братья посетили известняковую пещеру со сталактитами, но Фрейда большезаинтересовал экскурсовод, в пьяных похвалах пещеры которого он виделневротическое замещение эротических действий. Когда Александр спросил, какглубоко внутрь можно пройти, тот ответил: "Это как с девственницей - чемглубже проникаешь, тем приятнее". В другой пещере они оказались в однойкомпании с Карлом Люгером, "хозяином Вены". Несколько недель спустя Фрейд видел во сне замок у моря. Он стоял уокна с его хозяином и обсуждал какую-то войну. Неожиданно тот упал замертво.По синей воде моря, ставшего каналом, быстро проплывали корабли, и из ихпушек поднимался коричневый дым. Его брат был с ним. Они вместе воскликнули:"Вот военный корабль!" Этот сон произвел на Фрейда мрачное впечатление. Он состоял извоспоминаний о прошлогоднем отдыхе с Мартой в Венеции, о посещении Аквилеи(с каналом) с братом и об испано-американской войне. "Нойе фрайе прессе" от10 мая сообщила об уничтожении испанского флота. Сон, казалось,ассоциировался с беззаботным отдыхом, но при более глубоком анализеобнаруживал страх Фрейда перед безвременной смертью и беспокойство о том,как будет жить его семья. Умерший владелец замка - это он сам, и "именно завоспоминанием о самых веселых днях во сне скрывались мрачнейшие мысли онеизвестном и жутком будущем". Похоже, Фрейд не мог нейтрально воспринимать ничего, что с нимпроисходило, даже прогулки или сон. Часть летнего отдыха он провел в поездках с Мартой, часть - с Минной впрогулках по ледникам и отдыхе в шезлонгах. С Мартой он снова отправился наАдриатику и остановился в Рагузе (теперь Дубровник), городке на побережьеДалматии, последнем оплоте Австрийской империи на юге. Этот городок сцерквушкой и аллеями шелковичных деревьев был очень живописным. У Марты, которая была далеко не так вынослива, как Минна, когда речьшла о путешествиях, снова началось расстройство желудка. В это время Фрейд вкомпании немецкого юриста, с которым познакомился на отдыхе, провел день вБоснии-Герцеговине, тогда входившей в состав Австрии. Они говорили оживописи, и Фрейд упомянул о фресках, изображавших конец света и Страшныйсуд, которые произвели на него большое впечатление год назад в Орвьето (вИталии). Он не мог вспомнить имя художника. Ему удалось сказать только"Боттичелли", но лишь через несколько дней кто-то смог подсказать емуправильный ответ: "Синьорелли". Почему, спросил себя Фрейд, он вспомнил лишь часть слова, и подавил всебе остальное? Немногие стали бы задаваться этим вопросом. Но Фрейдразработал объяснение и представил Флису предварительную версию. Они сюристом говорили не только о живописи. "В разговоре, который вызвалвоспоминания, явно вызвавшие это забывание, мы упоминали смерть и секс".Одна фраза, содержавшая слово "синьор", заставила эту часть слова"Синьорелли" выпасть из его памяти. "Как заставить кого-то в это поверить?"- задал он вопрос, который оказался риторическим, потому что вскоре Фрейднаписал об этом статью под названием "Психические механизмы забывания",вышедшую в свет в 1898 году. В этой статье история обросла новыми деталями. Фрейд объяснял, что он скомпаньоном обсуждал боснийский национальный характер с его "турецкими" (тоесть мусульманскими) элементами. Какой-то коллега еще давно говорил обезропотном отношении боснийцев к смерти, приводя слова пациента "Господин,что тут еще говорить?" Фрейд пересказал это своему спутнику, но (как онписал) подавил в себе еще один рассказ коллеги о том, какую важностьбоснийские мужчины придают сексуальному удовольствию, а также слова егопациента: "Господин, вы должны знать, что если этого больше нет, жизньтеряет цену". Вскоре после этого он и забыл имя итальянского художника. Объяснение Фрейда, как всегда, изобретательно. Оба рассказа о "сексе" и"смерти" были связаны словом "господин", с которого начинались обе цитаты. Агосподин - это "синьор". Подавление рассказа о сексе подавило и частьнеобходимого имени, так что ему осталось только "елли", к которому он смогдобавить разве что "Боттич". Тема, которую ум Фрейда подверг цензуре, была связана с мыслями,чрезвычайно его интересовавшими, но вызывавшими некое сопротивление. "То,что в то время меня действительно занимала тема смерти и сексуальности, ямогу доказать многими способами, полученными при самоанализе, которые здесьне стоит приводить". Фрейд редко говорил так открыто о своей сексуальности, а в будущем онделал это еще реже, разве что случайно. По поводу "смерти и сексуальности"нам остается лишь строить догадки. Беспокоило ли его то, что его супружескиеудовольствия подходят к концу? Или он в мыслях замещал Марту Минной, скоторой у него были общие интеллектуальные интересы, и мечтал о половойблизости с ней? Или же побережье Адриатики вызывало сексуальные ассоциации стем юношеским летом в Триесте? Все возможно в толковании по методу самого Фрейда. Турецкий плащ,который Фрейд носил во сне, увиденном им вскоре после возвращения в Вену изДалматии, как говорят, символизирует презерватив или что-то подобное - всеэто кажется маловероятным. Впрочем, возможности, которые Фрейд открыл длятворческого анализа снов и повседневных разговоров, оказались бесконечными. Человеческий мозг, по словам Фрейда, - странная среда. И он упорноработал над книгой о сновидениях в стремлении доказать это.
Глава 15. Книга о снах
Книга "Толкование сновидений" была посвящена исполнению желаний - посути дела, Фрейд отчасти писал ее для исполнения своего собственного желаниядобиться признания. Сны, как заявил он, не просто бессмысленные версии того,что произошло вчера, а замаскированные события, произошедшие много летназад, в раннем детстве. За ними скрываются примитивные желания, вызванныепохотью и ненавистью, чем-то вроде первородного греха (Фрейд использовалдругие термины), скрытого в бессознательном человека и преследовавшего его. Почти все сны взрослых, по мнению Фрейда, посвящены сексу, а желания,вызывающие их, - эротические. Понять их сложно, и в этом состоит задачапсихоанализа. Идеи Фрейда о снах, однако, относились не только к невротикам,нуждающимся в лечении и анализе. Теория сновидений применима и к обычнымлюдям. Книга "Толкование сновидений" была предназначена не только дляпрофессионалов, но и для обычных образованных людей. Почти вся книга была написана в 1899 году на основе более раннихчерновиков. Она составила двести пятьдесят тысяч слов - самый крупный трудФрейда. Практика Фрейда от этого страдала, и в какой-то момент,обеспокоенный тем, что ему придется жить на заработанные ранее деньги, онначал задумываться о том, не провести ли следующее лето в качестве врача вновой клинике для неврастеников в Кобленце, над "Бельвю". Для него работатам была бы унизительна, но в 1899 году самым важным Фрейд считал своюкнигу. Это было время, когда он стал употреблять спиртное, утверждая, что этонужно ему, пока он пишет. Его обычная точка зрения выражалась приблизительнотак, как в этом письме от 1896 года: "Капля алкоголя делает меня совершенноглупым". Но в декабре 1898 года, усталый, измученный необходимым чтениемлитературы о сновидениях, он пишет Флису, что иногда ему нужно немного вина,"пусть даже это и не напиток из Леты", но он "стыдится того, что приобрелновый порок". В течение следующего года порок, если его можно считатьтаковым, прогрессировал и достиг пика в июле, когда Фрейд писал о своихсложностях с книгой и добавлял: Я не могу прожить больше двух часов в день, не прибегнув к помощи другамарсалы [сорт вина]. "Он" внушает мне мысль, что все не так мрачно, как мнекажется, когда я трезв. Какие "мрачные вещи" привили ему вкус к алкоголю? Написание книги былосложным с интеллектуальной точки зрения хотя бы потому, что теперь он писалочень быстро. С другой стороны, Фрейд писал легко, и его колебанияпропадали, как только он подносил перо к бумаге. Его настроение и здоровье,возможно, иногда зависели от работы - может, и сам предмет лишал егоуверенности и вызывал потребность в утешении? В молодости он поддерживалсебя кокаином (к которому иногда прибегал и в середине 1890-х). Зачем жесейчас ему нужна была помощь? Почти все, что он написал летом 1899 года, было сделано в сельском домев Баварии, у самой австрийской границы. Поодаль находилась живописнаядеревушка под названием Берхтесгаден. Путешествий в Италию больше не было,разве что семья долго пробыла в этом сельском доме, в то время как Фрейд восновном оставался один в комнате на первом этаже с видом на горы, илиснаружи, в беседке. Некоторые античные статуэтки переехали туда вместе с нимв качестве пресс-папье: "Мои старые и грязные боги, - писал он лишенномуромантизма Флису, - о которых ты столь низкого мнения". Он писал последние главы и отсылал рукопись для распечатки сдеревенской почты, где одновременно получал уже готовое начало и тут жеотправлял Флису, комментариев которого ждал с нетерпением. "Каждая попытканаписать книгу лучше, чем она получается, делает ее вымученной, - пишетФрейд. - Так что в книге будет 2467 ошибок, и я их оставлю". (Позже онопределил бессознательные причины, заставившие его выбрать именно это число24 - потому, что ему было двадцать четыре года, когда он встретил генерала,об уходе которого на пенсию он прочитал в 1899 году, как раз перед тем, какписать то письмо Флису, 67 - потому, что в то время Фрейду было сорок три, асорок три плюс двадцать четыре равняется шестидесяти семи, что означало, чтоон не прекратит работу до этого возраста и перед ним еще двадцать четырепродуктивных года - все это прекрасный образец нумерологического суеверия). Вторую неделю сентября он провел там же. Последняя глава -теоретический обзор - била наконец закончена. В тех же местах были Брейеры,и "мы не можем не встречаться ежедневно, причем дамы с обеих сторондемонстрируют огромную нежность друг к другу. Еще одна причина жалеть, что яне где-нибудь в другом месте". Уже наступила осень, и в предгорьях лежалснег. Пора было возвращаться в Вену, чтобы прожить еще один год этойстранной жизни". В тот день, когда Фрейд прибыл домой, его ждал еще один почтовый пакетс отпечатанной частью рукописи. Он пишет Флису о "вычурных фразах" с"обилием уклончивых заявлений и опасливых идей", которые говорят о"недостаточном владении материалом". Теперь, когда работа была завершена, нешло и речи о "друге марсале", но Фрейд по-прежнему относился к этой работе снеловкостью. Фрейд сделал себя центром книги, потому что его собственный опыт долженбыл доказывать теорию. Он никогда не забывал упомянуть о своей собственнойжизни, а в этом случае мог продемонстрировать пользу психоанализа дляпознания самого себя. Книгу часто отмечают за смелые автобиографическиестроки. Фрейд действительно выражался более открыто, чем большинство людей.Но и тому, чем он мог поделиться с
