Как любой европейский город начала двадцатого века, Вена относиласьснисходительно к мужчинам среднего класса, желающим "поразвлечься". Строгиезаконы морали существовали, но в основном применительно к женщинам, да и вэтом случае их тоже можно было обойти. В эту игру играли в закрытых купе,маленьких гостиницах, холостяцких квартирах и комнатах в ресторанах, кудапары могли удалиться после ужина. Состоятельным мужчинам в летах было несложно найти нуждающихся вденьгах молодых продавщиц, швей или актрис. Они жили в стране АртураШницлера. В одном из своих рассказов он описывает бедную Катарину("перчаточный магазин Кляймана, Вильгельмштрассе, 24"), которая даетвременное утешение герою, врачу средних лет, но не может рассчитывать напостоянную связь, потому что "у него только одно желание - быть счастливым,и он был готов брать это счастье везде, где его предлагают". Половые отношения до брака между постоянными партнерами среднего классабыли в то время менее распространены. Порядочные девушки боялисьбеременности и скандала. Часто они выходили замуж за мужчин на годы, а то идесятки лет старше себя. Для одиноких женщин добродетель была так жеестественна, как воздержание считалось неестественным для одиноких мужчин.Иногда молодой человек мог найти женщину даже в своем собственном доме илидоме отца. В домах буржуа были служанки, которые заранее знали, чтосовращение встречается очень часто, и почти ожидали, что молодей хозяинбудет этим заниматься. Фрейд тоже передает рассказ одного пациента (Эрнста Ланцера, КрысиногоЧеловека, которому тогда, в 1907 году, было двадцать девять лет) о подобномслучае. История связана со служанкой, которая "не была ни молодой, никрасивой... Он не может объяснить зачем, но внезапно он поцеловал ее и началдомогаться близости. Хотя, несомненно, ее сопротивление было притворным, онпришел в себя и убежал в свою комнату". Фрейд, скорее всего, прав:сопротивление едва ли могло быть серьезным. Говорили, что здоровых ипривлекательных молодых женщин брали в дом в качестве прислуги специальнодля того, чтобы сыновья в безопасности узнавали, что такое секс. Практическито же практиковалось в Лондоне. Что до обычной проституции, с ней в европейских городах проблем небыло. Американский исследователь Абрахам Флекснер, побывав в Европе передпервой мировой войной для изучения проституции, с огорчением обнаружил, что"ни традиции, ни общественное мнение не требуют мужского воздержания", хотяВеликобританию он счел несколько менее развращенной. Как оказалось, великиестолицы Европы гордятся своей репутацией городов страсти, в то время какболее мелкие города, например Женева, "сгорают от зависти" и безнадежностараются догнать Берлин или Вену. Венцы радовались, что живут в городе удовольствий, который был в то жевремя центром культуры и сердцем империи. Для того времени вообще характернаскрытая за внешними приличиями чувственность. Лондонский Вест-Энд кишелборделями, на которые полиция закрывала глаза, но лицензий не выдавала,потому что это означало бы признание их существования. В Вене, как и вбольшей части городов континента, была система лицензирования, хотя онаохватывала лишь часть уличных женщин (Флекснер считал, что в Вене тридцатьтысяч проституток - не подкрепленное фактами предположение). Их дома иногдастроились на месте средневековых кладбищ или виселиц, где многие годы никтоне хотел жить. Над мужчинами витал страх заболеть сифилисом - это считалосьединственным недостатком половой распущенности. Несмотря на это, прелюбодеяние процветало. Серьезные скандалы былималовероятны, хотя связь с замужней женщиной могла стать причиной дуэли(Шницлера это очень беспокоило). В редких случаях, когда были замешаныинтересы государства или высокопоставленное лицо хотело отомстить, адюльтермог иметь очень неприятные последствия. Когда обнаружилось, что у графиниЛуизы фон Кобург роман с лейтенантом, венские психиатры, в том числеКрафт-Эбинг, объявили ее умалишенной и отправили в сумасшедший дом, потомучто так было нужно правительству. К опасным симптомам этой женщины отнеслиантипатию по отношению к суду. Журналист Карл Краус защищал ее в 1904 году в ходе своей сатирическойкампании против правительства в журнале "Факел", которым он владел иосновным автором которого являлся. В этом журнале длинные очерки, состоявшиеиз фактов вперемешку с фантазиями, создавали образ Вены как темной столицыразлагающейся империи Габсбургов, пребывающей во власти ложных идеалов илицемерия. "У полиции и армии появилась новая обязанность, - пишет он вочерке, посвященном фон Кобург, - направлять сексуальное желание в новоерусло". "Факел" то и дело высмеивал психиатрию, но психоанализа это сначала некасалось. Краус и Фрейд видели достоинства друг друга, поскольку обасчитали, что ищут истину за фальшью и обманом. Большая часть этого обмана(большая, по мнению Фрейда) касалась сексуального поведения. Впервые эти двачеловека встретились, когда Краус освещал еще один скандал 1904 года, делоХервея. Женитьба мелкого австрийского чиновника на экзотическойеврейке-иностранке стала достоянием общественности, после того как газетныесплетни довели его до самоубийства, а жена попала в тюрьму за двоемужие. Эдвард Тиммс, историк, занимающийся деятельностью Крауса и егоокружения, считает, что основной темой статей Крауса в "Факеле" об этомскандале является "столкновение двух несовместимых миров - провинциальностинесчастного Хервея и космополитизма его жены". Фрейд послал Краусу запискуна своей визитной карточке, поздравляя его с тем, что тот увидел болееважные вещи, стоящие за незначительным событием". Год спустя Краус писал в"Факеле" о смелом заявлении Фрейда о том, что гомосексуалисты не сумасшедшиеи не преступники. Эти люди имели много общего, хотя Крауса интересовалообщество в целом, а Фрейд смотрел на человека изнутри. Странная история Фрейда о Доре, датируемая 1900 годом, ноопубликованная лишь в 1905 году, была связана с некоторыми частнымисобытиями в богатой буржуазной семье, которые могли бы заинтересоватьКрауса, если бы стали частью публичного скандала. Поскольку этого непроизошло, внешний мир был к ним равнодушен. Мы знаем о них лишь потому, чтонекая девушка доставляла неприятности семье и ее отвели к Фрейду дняпсихоанализа. "Фрагмент анализа случая истерии" объемом в пятьдесят тысяч слов -единственное крупное психоаналитическое описание из пяти опубликованныхФрейдом, которое касалось женщины. Это очень отличается от ситуации с раннейработой "Этюды по истерии", написанной еще до создания теории психоанализа иимевшей дело только с женщинами. Возможно, Фрейд, у которого, какпредполагают, было в два раза больше пациенток, чем пациентов (по крайнеймере, до 1914 года), не хотел, чтобы его считали врачом, специализирующимсяна женщинах, то есть на менее важной области. Дора, настоящее имя которой было Ида, впервые попала на Берггассе вначале лета 1898 года, куда ее привел отец, Филипп Бауэр, преуспевающийпромышленник чуть моложе пятидесяти лет*. За несколько лет до того Бауэр ужеобращался к Фрейду - как к невропатологу, а не аналитику - и лечился отугрожающих симптомов, напоминающих рецидив сифилиса, которым он заразился добрака. Дора родилась 1 ноября 1882 года, и, таким образом, летом 1898 годаей было пятнадцать. Она страдала от постоянных головных болей и потериголоса. Когда Фрейд увидел ее, она кашляла и хрипела. Он решил, что девушкастрадает от истерии, и предложил психоанализ, но та отказалась, потому чтоее уже водили от врача к врачу и подвергали гидротерапии (ваннами и душем) иэлектротерапии. * Как обычно, в тексте Фрейда все имена скрыты. Фамилия и прошлоеБауэров были названы исследователями лишь в 1980-х годах. Через два года ее состояние ухудшилось. Она стала подавленной ивраждебной по отношению к отцу, отказывалась помогать своей чрезмернодомовитой матери Кэт и начала посещать "лекции для женщин", скорее всего,посвященные женской эмансипации. Когда родители обнаружили черновик запискио самоубийстве - оставленной на письменном столе, где они не могли ее незаметить, - они настояли, чтобы Ида отправилась к Фрейду дляпсихологического лечения. Та неохотно повиновалась, и в октябре 1900 года,незадолго до того, как ей исполнилось восемнадцать лет, анализ начался. Этоо ней Фрейд писан Флису, что случай "легко открылся" его отмычками. Фрейд быстро узнал многое о Бауэрах и скелетах в их семейном шкафу -кое-что от самого Бауэра еще до анализа, - что, как можно было быпредположить со стороны, помогло ему объяснить проблемы Доры. Бауэры и ихблизкие друзья, тоже еврейская пара, Ганс и Пеппина Зелленка (Фрейд изменяетих фамилию на "К."), были похожи на героев рассказа о несчастливых семьях,вышедшего из-под пера какого-нибудь меланхоличного русского писателя. В этомрассказе Дора, главная героиня с белым как мел лицом, находится напересечении главных и побочных сюжетных линий, причем все они связаны ссексом. Во время приступа сифилиса, из-за которого Бауэр и попал к Фрейду,за ним ухаживала госпожа Зелленка, а не его жена, и у них начался роман,немного ограниченный состоянием его здоровья. Дора, которая была для детей семьи Зелленка "почти матерью", знала обэтой связи. Она была в близких отношениях с госпожой Зелленка и являласьповеренной ее сердечных тайн, спала с ней в одной спальне (муж был "размещенгде-то в другом месте") и восхищалась, как она сказала Фрейду, "великолепнымбелым телом" женщины. Пеппина выглядит в этой истории не менее странной, чеммать Доры, хотя, возможно, дело просто в манере Фрейда описывать женщин. Почти все эти события произошли в Мерано (в книге Фрейд называет его"Б-"), австрийском южном курорте, где была Минна в 1900 году. Бауэрыотправились туда в связи с ухудшением здоровья Филиппа, и именно там онипознакомились с семьей Зелленка. Ганс тоже занимался бизнесом, хотя и вменьших масштабах. Роман Филиппа Бауэра и Пеппины Зелленка начался в 1894году. Два года спустя, по всей видимости, в конце весны 1896 года, Зелленкаустроил так, чтобы оказаться наедине с Дорой в своем магазине на главнойулице Мерано. В тот день был церковный праздник, и он пригласил ее якобы длятого, чтобы посмотреть на процессию. Там он схватил ее и поцеловал. Фрейд,восстанавливая события после рассказа Доры, решил, что "во время страстногообъятия мужчины она чувствовала не только поцелуй на своих губах, но идавление его эрегированного члена". Как бы там ни было, Дора почувствовалаотвращение и убежала. В истории Фрейда ей четырнадцать лет. На самом делеей, скорее всего, было тринадцать. Фрейд добавляет ей год, и это объясняетсятем, что день рождения Доры приходится на конец года. Два года спустя, летом 1898 года, когда Доре было пятнадцать, Зелленкаповторяет свою попытку. На этот раз они были у альпийского озера, гдесупруги Зелленка, Дора и ее отец проводили летний отдых. Зелленка "сделализвестное предложение" Доре, добавив, что не может "ничего получить от своейжены". Она дала ему пощечину, а потом рассказала обо всем матери. Тапередала все отцу, а он обвинил Зелленка. Ганс же не только отрицал всеобвинения, но сказал, что слышал от жены о нездоровом интересе Доры к сексуи о том, что девочка читает книгу "Физиология любви". Бауэр поверил ему - или сказал, что поверил. Он решил, что у его дочерибыла сексуальная фантазия о Зелленка. Когда в 1900 году с ней началисьпроблемы, Бауэр сказал Фрейду, что считает ее фантазии причиной "депрессии,раздражительности и мыслей о самоубийстве". (Кроме того, он тоже говорил:"Вы уже знаете, что я ничего не могу добиться от своей собственной жены".)Задачей Фрейда было сделать Дору более сносной. В истории есть и скрытые течения. Одно время у Бауэров работалагувернантка, которая пыталась настроить Дору против госпожи Зелленка и, какподозревали, была влюблена в Бауэра. Зелленка тоже держали гувернантку, иГанс ухитрился заполучить ее в постель незадолго до того неприличногопредложения Доре у озера. Дора уже знала обо всем от гувернантки, котораядобавила, что частью обольщения Зелленка была все та же универсальная жалобао том, что он "ничего не может добиться от жены". Неудивительно, что Дорадала ему пощечину. Такие сложные сексуальные перипетии не слишком удивляли Фрейда. Он несомневался в их правдивости и своей "реконструкцией" событий еще большеусложнял историю. Предположение Бауэра о том, что его дочь фантазирует оЗелленка, было отметено. Здесь были задействованы реальные поцелуи и,несомненно, настоящие пенисы, но Фрейд отнюдь не видел в Доре жертвунеестественных и унизительных условий - как и большинство его современников.Разве что Карл Краус, возможно, не принадлежал к этому большинству. Фрейда не волновала и проблема несчастливых семей. Это было слишкомраспространенным явлением. Дора считала, что ее "отдали господину К. вкачестве платы за то, что он закрывал глаза на отношения между своей женой иее отцом", но Фрейд не придавал значения этим горьким чувствам. Она была длянего всего лишь невротичкой, истеричной молодой девушкой, судьба которой ужедавно была предопределена, причем не поцелуями господина Зелленка. Целью метода Фрейда было исследовать, как произошло этопредопределение, с помощью искусства или ремесла психоанализа. Как-то онговорил, что "Случай истерии" - это "скрупулезно точный и художественныйрассказ". В "скрупулезной точности" можно усомниться, но "художественность"едва ли кто-то станет отрицать. В очерке нет ни одного реального события, непропущенного сквозь призму воображения автора и не измененного им. Этаработа - великолепная смесь фактов и догадок, выходящих за пределы реальнойжизни. Он исследует жизнь Доры и находит в ней все нужные ему подтверждения,но выводы, к которым он приходит, фантастичны. Фрейд уподобляется писателю,который не только убежден в том, что за его рассказом стоят реальные факты,но и утверждает, что все произведение - чистая правда. Дора - героиня особого рассказа, и Фрейд не скрывает своего удивленияее поведением с преследовавшим ее господином Зелленка. Когда он обнял ее впустом магазине - продавцы ушли, девушка была у двери на лестницу, - это"чувство сильного отвращения", по мнению Фрейда, было нездоровым. Унормальной девушки это объятие вызвало бы сексуальное возбуждение,сопровождающееся "ощущением в гениталиях". Фрейду нужно было доказать, чтодевушка страдает от истерии, и это стало готовым доказательством. Еслитринадцатилетняя девочка чувствует отвращение от поцелуя, не говоря уже обэрегированном члене господина Зелленка, который, видимо, должен был ещеболее увеличить ее удовольствие, это "несомненная и бесспорная истерия".Возможно, такое уверенное предположение было частично связано своспоминаниями о Гизеле Флюс. Ей тоже было тринадцать, когда Фрейд былвлюблен в нее во Фрейбурге. В очерке "четырнадцать" смотрелось лучше, чем "тринадцать". В Вене этотвозраст считался брачным, и Фрейд не хотел обвинить уважаемого господинаЗелленка в противоправных действиях. Тринадцать лет в 1900 году было истаршему ребенку Фрейда, Матильде. Анализ Доры начался или непосредственноперед ее днем рождения 16 октября, или после него. Интересно, Фрейд думал,что и Матильда должна испытывать приятные "ощущения в гениталиях", если бы кней стал приставать друг семьи? Но Матильда была его дочерью, а не героинейкниги. В этом очерке Фрейд впервые подробно и открыто описывает процесспсихоанализа. В "Этюдах по истерии" в 1895 году этот метод все еще находилсяна стадии разработки, и ему приходилось скрывать моменты, связанные ссексом, чтобы не испугать Брейера и коллег, поставлявших ему пациентов. К1900 году Фрейд стал старше и смелее. Анализ перешел к нервическому кашлю Доры. Девушка рассказала Фрейду,что госпожа Зелленка любит ее отца только потому, что он "человек сосредствами". Фрейд решил, что за этой фразой кроется обратное. Ее отец -"мужчина без средств". Это могло означать только одну вещь, очевидно,связанную с сексом, - он был импотентом. Дора согласилась с Фрейдом. Как мог импотент иметь связь с любовницей? Фрейд в результате анализапришел, как это часто бывало, к идее орального секса, о котором Дора былахорошо осведомлена. Фрейд заявил, что зуд в горле и кашель - этобессознательные продукты фантазии Доры об оральном сексе между ее отцом иего любовницей. Впрочем, позволяла ли импотенция совершать фелляцию и какэто происходило, осталось невыясненным. Фрейд объяснил Доре, в чем заключается ее проблема. Всему виной любовь,которую она испытывает к господину Зелленка (бессмысленно это отрицать);эдипова любовь по отношению к отцу, вызванная ею из прошлого, чтобы отец могзащитить ее от последствий любви к господину К.; гомосексуальная любовь кгоспоже Зелленка (ключом к этому стали слова о "великолепном белом теле"). Как все это сложно! Доре приснился горящий дом, отец у кровати,шкатулка с драгоценностями, которую ее мать хотела спасти от пожара. Фрейднашел во сне связь с ночным недержанием мочи и гениталиями Доры (шкатулка),а также детской мастурбацией, которая и вызвала недержание. За сномскрывалось желание, чтобы отец спас ее от искушения в ситуации с господиномЗелленка, как когда-то в детстве он спас ее от мочеиспускания в постель. Воснове ее истерии была детская мастурбация, связанная с ночным недержанием,влагалищными выделениями и отвращением к самой себе. Фрейд писал: Если Дора чувствовала, что не может отдаться любви к [Зелленка], если,в конце концов, она подавляла это чувство вместо того, чтобы подчинитьсяему, ее решение зависело в первую очередь от преждевременного сексуальногоудовольствия и его последствий. 31 декабря 1900 года Дора отказалась от анализа. Она попрощалась сФрейдом, пожелала ему счастливого Нового года и навсегда покинула егокабинет. Какие бы секреты он ни раскрыл, он выслушивал то, что она ему говорила.Но, с ее точки зрения, Фрейд тоже был частью подавляющего ее мира мужчин. Онполучал деньги от ее отца, чтобы сделать ее более послушной, и мог сказатьей - что он и сделал во время последнего сеанса, когда она уже объявила отом, что прекращает лечение, - что она совершенно серьезно хочет, чтобыЗелленка развелся со своей женой и женился на ней. Поколения аналитиков считали "Случай истерии" святой правдой. Толькосаму Дору Фрейду не удалось убедить. Даже тогда Фрейд признавал, что анализне дал, да и по сути своей не мог дать полных ответов на вопросы. Впрочем,теперь ее история - всего лишь музейный экспонат. В этой истории есть и неразгаданные тайны самого Фрейда, в частности,его отношение к героине (причем сам он был таким же участником истории, каки она). Позже перенос эмоций и желаний, или "трансфер", между пациентом ианалитиком стали считать взаимным процессом, но сначала придавалось значениетолько эмоциональной реакции пациента по отношению к аналитику. Фрейд всееще осваивал в то время метод анализа, в котором пациент наделяет аналитикакачествами (хорошими и плохими) людей, с которыми у него сложилисьвзаимоотношения до того. Дора, как считал Фрейд, видела в нем сначала отца,а потом Зелленка. Но (как он говорил) он заметил это изменение отношенияслишком поздно, чтобы убедить ее не прекращать анализ и не мстить тем самымобразу Зелленка в его лице. Обратная передача - эмоциональное отношение Фрейда к пациентке - врассказ не входит. Она просто раздражала его, в первую очередь потому, чтоушла именно в тот момент, когда он считал (а как же иначе?), что вот-вотвылечит ее. Невозможно выйти необожженным, выразительно пишет он, из борьбысо "злейшими полудикими демонами, населяющими человеческую душу". Но чувстваФрейда по отношению к Доре, вероятно, были не менее сложными, чем ее чувствак нему. Его вопросы касались мельчайших подробностей ее половой жизни, и,хотя этот допрос совершался ради лечения, трудно представить, что мужчинамог изо дня в день говорить об этом с молодой женщиной, по сообщениям,привлекательной и, без сомнения, интересующейся половыми проблемами, иоставаться совершенно равнодушным к неизбежному напряжению между ними. Фрейд не забывал заранее защищаться от возможной критики по поводусвоей откровенности. Он понимал, что многое врачи, "по крайней мере, в этомгороде", читают истории болезни, подобные этой, "каким отвратительным это никажется", как "roman a clef*, предназначенный для личного удовольствия".Возможно, он имел в виду и истории Крафта-Эбинга, но те были болеебесстрастны и сухи, в них не было той полноты и яркости, усиленныххудожественным даром Фрейда, благодаря которым Дора и окружающие ее люди такреалистичны и чувственны. * Роман о реальных лицах и событиях, изображаемых с некоторымихудожественными изменениями (фр.). В другом месте Фрейд оправдывает свой подход к подобным вопросам,утверждая, что он общался с Дорой "сухо и прямо", о приятном возбуждении небыло и речи. Он пишет, что "менее отталкивающие" сексуальные извращения"широко распространены среди всех людей, как известно всем, кромеспециалистов, пишущих статьи на эту тему". Это скорее усиливает подозрение, что Дора интересовала Фрейда какженщина больше, чем он себе в этом признавался. Психоанализ впоследствиистал принимать это явление как должное. В случае Доры постоянноприсутствующая сексуальность чувствовалась в рассказе и, возможно,способствовала тому, что девушка увидела во Фрейде еще одного мужчину,усложняющего ей жизнь. Не казалось ли ей, когда она уходила от него, что,несмотря на всю оригинальность и яркость, его захватывающая теория - всеголишь выдумка? Некоторое время Фрейд поддерживал с ней связь. Больше года спустя, в1902 году, она побывала у него, чтобы сообщить, что чувствует себя лучше. Заэто время она повидала госпожу Зелленка и насладилась небольшой местью,сказав ей, что знает о ее романе. В конце 1903 года она вышла замуж зачеловека на девять лет старше себя, родила ребенка, приняла протестантство иисчезла из поля зрения Фрейда. Ее брак оказался несчастливым, и она посвятила себя игре в бридж. В1920-х годах в возрасте сорока лет она обратилась к другому психоаналитику,Феликсу Дейчу, личному врачу Фрейда, и тот услышал от нее горестную историюо мужчинах, сексе и запорах. Кроме того, она вела себя, как решил он,кокетливо. Но Дейч, приближенное лицо Фрейда, знал все нелестные вещи оДоре, причем самым плохим было то, что она демонстративно ушла от Фрейда. В1957 году он цитировал замечание Фрейда о том, что она была "одной из самыхотвратительных истеричек", каких он когда-либо встречал. Эти слова были ееэпитафией до тех пор, пока уже совсем недавно ее не реабилитировалисторонники феминизма и пересмотра теорий Фрейда. Одна из внучек Фрейда, доктор Софи Фрейд (дочь Мартина, родившаяся в1924 году, гражданка США), писала в 1993 году языком, который очень удивилбы ее деда, о том, что история Доры - это история "талантливой, умнойеврейской женщины среднего класса, которая провела подростковый возраст вдисфункциональной семье в женоненавистнической и антисемитской Вене, подэмоциональным гнетом враждебного окружения, сформировавшего ее жизнь". Хотькакую-то награду она все же получила: другого такого рассказа, как о ней,Фрейд не написал. К моменту выхода очерка в свет в 1905 году Фрейд начал постепенноопределять, какой тип пациентов его интересует. Они должны бытьинтеллигентными и воспитанными: "Если врачу приходится иметь дело сникудышным характером, он вскоре теряет к нему интерес, который необходимдля глубокого проникновения в психическую жизнь пациента". Ненадежные инеобразованные люди, "никчемные", не подходили для его лечения. Фрейдподразумевал, что пациент должен быть польщен, если он соглашается егоанализировать. Эта процедура не для грубых и глупых людей, не для простогонарода, от которого Фрейд отгораживался еще десятки лет до того, когда писалМарте о "толстой шкуре и легкомысленных привычках" толпы на ярмарке. Своим коллегам из кружка он говорил (в 1906 году), что от неврозапрактически свободны две группы людей: пролетарии и принцы. После первоймировой войны это стало вызывать сомнения, когда стало ясно, что этикатегории просто не обращаются к врачам. Тем не менее психоанализ продолжалоставаться привилегией образованных, цивилизованных и богатых. Уже к 1904году предполагаемый курс лечения должен был составлять "от шести месяцев дотрех лет". Это требует большой решимости и не меньших средств. Операция намозге стоила дешевле. В отличие от демократичного Альфреда Адлера, которыйсидел по одну его руку на встречах кружка (а Штекель - по другую), Фрейд невладел лексикой, которую можно было использовать в разговорах с водителямитрамваев и дворниками, и счел бы непрактичными попытки ее освоить. Он отдалился от остальных и создал метод психотерапии себе под стать,хотя применение его собственных приемов к нему самому - дело неблагодарное.Среди требовательных клиентов-буржуа, тени которых по сей день проносятся потротуару возле его квартиры, попадались и более легкие случаи. Однажды кФрейду где-то в 1905 году пришел студент психологии из Швейцарии, Бруно Гец,с жалобами на головную боль и проблемы со зрением. Геца прислал егопрофессор, который сначала удостоверился, что Фрейд прочитал несколькостихотворений студента. Гец, который впоследствии стал писателем, обнаружил,что свободно беседует с Фрейдом, и тот произносит: Что ж, мой студент Гец, яне буду вас анализировать. Живите счастливо со своими комплексами". Фрейдвыписал ему рецепт для глаз, спросил, когда тот последний раз ел отбивные, иотправил его, дав конверт с "небольшой платой за то удовольствие, которое выдоставили мне своими стихами и рассказом о своей молодости". Вернувшись ксебе, Гец нашел в конверте двести крон и расплакался. Чтобы заработать этиденьги, Фрейду нужно было не раз принять пациента. Но напоминание омолодости того стоило. Гораздо чаще он подчеркивал, как серьезны случаи, которыми онзанимается. Психоанализ, писал он, создан "для лечения пациентов, навсегдаисключенных из нормального существования". Он даже утверждал (в 1905 году),что пока использовал психоанализ только "в самых тяжелых случаях" и все егоранние пациенты проводили "многие годы в санаториях". Это не может бытьправдой (разве Эмма Экштейн находилась в больнице годы?), но Фрейду былонеобходимо подчеркнуть, что в мире столько несчастных людей, которых нужновылечить, и что он может преуспеть там, где другим, особенно традиционнымпсихиатрам, это не удается. Со своими коллегами он теперь обращается болеетонко: на медицинском собрании в Вене в декабре 1904 года он говорит, что"мы, врачи" все занимаемся психотерапией того или иного рода, и иначе бытьне может, раз этого требуют пациенты. Он становится все более известной фигурой на венской сцене, почтизнаменитостью - с дурной славой. Австрийские и немецкие психиатры наперебойосуждали его. В. Шпильмейер выражал сарказм по поводу Доры. А. А. Фридландерв рецензии на "Случай истерии" говорил о "джунглях странных фантазий, вкоторых задыхается интеллектуальная работа автора". Секс, лежавший в основетеорий Фрейда, был и причиной всех возражений. Его критики и в то время, исегодня замечали странный полет фантазии Фрейда, но главное, что вызывало ихотвращение, имело более глубокие культурные корни. Они были голосом прошлоговека, считавшего, что половое поведение не имеет значения для серьезноймедицины, и возмущались тем, что теории Фрейда делают отрицательнымтрадиционный образ человека, представляют его иррациональным и управляемымтайными желаниями, о которых мужчины не говорят вслух, а женщины не должны идумать. С Фрейдом или без него подобное отношение было так или иначе обречено.Над проблемами сексуальности работали Крафт-Эбинг и Мориц Бенедикт в Вене,Флис в Берлине, Гавелок Эллис в Англии и многие другие. Эллис,непрактикующий врач, который черпал свой материал из книг и личного опыта, ане от пациентов, был первым английским автором, написавшим на эту темучто-то разумное и четкое. Первый том своего новаторского "Исследованияпсихологии секса" он опубликовал в Германии в 1895 году. Эта работанаходилась в типографии как раз в момент выхода в свет "Этюдов по истерии"Фрейда и Брейера. Первый том был посвящен гомосексуализму, запретной теме вЛондоне, столице европейского ханжества как в то время, так и сейчас. Именнопоэтому он вышел сначала на немецком языке. После опубликования книги наанглийском языке в 1897 году (это сделал немецкий издатель порнографическойлитературы, которому для того, чтобы скрыть свою деятельность, пришлосьорганизовывать в Англии подставное университетское издательство) она былазапрещена и оставалась под запретом много лет. Если бы некоторые работы Фрейда, например "Дора", были переведены такрано, их, возможно, ждала бы та же участь: рецензент "Британскогомедицинского журнала" без колебаний назвал работу Крафта-Эбинга в 1902 году"отвратительной" и посоветовал врачам не читать ее. Однако в конце концовдаже англичане поняли, что Эллис, Крафт-Эбинг, Фрейд и иже с ними не причинаразвития событий, а их следствие. Фрейд становился все более уверенным в своей правоте, но так и не сталтолстокожим. Он никогда не забывал плохих рецензий, обидных слов, насмешекколлег. Теперь настоящий профессор, он продолжал читать лекции студентам иаспирантам, распространять свои идеи по субботним вечерам небольшимаудиториям, которые насчитывали иногда меньше десятка людей, но тем не менеепомогали расходиться кругам от камня, брошенного в стоячую воду. Егорасстраивало, что некоторые студенты ищут в его лекциях порнографию. "Есливы пришли сюда за сенсациями или непристойностями, - по некоторым сведениям,говорил он, - будьте спокойны, я позабочусь о том, чтобы ваши усилия ни кчему не привели". У него была преподавательская слегка сутулая осанка, голос твердый,хоть и не звонкий" лекции он читал практически без конспекта. Когда егоспрашивали, как он готовится к лекциям, ом отвечал: "Я оставляю это моемубессознательному". У него всегда были в запасе истории и отступления дляиллюстрации материала. Подчеркивая, что некоторые психологи не хотят принятьего концепцию бессознательного, "первичного процесса", скрывающегося под"вторичным процессом" сознательного, он утверждал, что это напоминает емувеликана из поэмы Ариосто, которому в битве отрубили голову, но тот былслишком занят, чтобы заметить это, и продолжал сражаться. "Не сможет непоявиться мысль, - сказал Фрейд, - что старая психология убита моей теориейснов. Но она не осознает этого и продолжает по-прежнему учить других". Зимний вечер; морозный воздух, пахнущий дымом угля и дров; задернутыезанавески в доме в Девятом округе, куда Фрейд приехал в экипаже с Берггассе.Он читает лекцию в старой психиатрической клинике общей больницы. Рядомнаходится "Наррентурм", "Башня глупцов", где до Фрейда сумасшедшихприковывали к стенам и всегда держали наготове плети и смирительные рубашки.У Фанни Мозер, Эмми из "Этюдов по истерии", были фантазии о сумасшедшихдомах, где пациентов погружали в холодную воду и закрепляли в механизме,который крутил их до тех пор, пока они не успокаивались. Десять лет спустядушевнобольные по-прежнему оставались загадкой, и поэтому они вызывали такойгнев у психиатров. "Башня глупцов" опустела. Сумасшедшие бедняки быливывезены за пределы города, в другое здание, где их заперли и снова забыли. Некоторые прохожие сворачивают с соседних улиц к больнице и заходят влекционный зал. Он освещен электрическими лампами, висящими над кафедрой, аярусы скамей, в основном пустые, остаются в тени. Фрейда не оскорбляет такоенебольшое количество слушателей - во всяком случае, он этого не показывает.Он предлагает горсточке заинтересованных пересесть поближе к свету, идвухчасовая лекция начинается. Ганс Закс, молодой юрист, впоследствии доверенное лицо и тоже аналитик,впервые увидел Фрейда именно там, на этих субботних лекциях, куда пришел,как и остальные, под влиянием книга "Толкование сновидений". Фрейд с тепломговорил о Либо и Шарко. Он раскрывал веред ним тайны сновидений и неврозов,и Закс увидел в нем пророка, но без свойственной пророкам претенциозности.Подчеркивая важность сложных приемов психоанализа, Фрейд показал слушателямюмористическую открытку, где был изображен деревенщина в гостиничном номере,пытающийся задуть электрическую лампу как свечу. "Если вы боретесь ссимптомами прямым путем, - сказал Фрейд, - вы поступаете так же, как и он.Нужно искать выключатель". Большинство людей отождествляло имя Фрейда с жестокой полемикой. Как онни старался казаться обычным ученым и защитником истины, они качали головамии мололи языками. В 1904 году Фрейд стал участником дела Вейнингера,небольшого скандала, связанного с плагиатом, отказавшей памятью инеудавшейся дружбой с Вильгельмом Флисом. В какой-то момент Фрейд застигнутврасплох, и он уже не полностью владеет собой. Отто Вейнингер - психически неуравновешенный молодой философ(родившийся в 1880 году), человек с мягким взглядом за очками без оправы,пессимист с мрачными взглядами на женщин и евреев, - опубликовал в 1903 годуумную и опасную книгу под названием "Пол и характер". Она произвела в Вененастоящий фурор, особенно когда вскоре после этого Вейнингер застрелился (вдоме, где умер Бетховен). Явный гений со свойственными некоторым гениальным людям проблемами,Вейнингер осудил половое сношение, провозглашая его отвратительным ипризывая человечество от него отказаться. И женщины, и евреи, по его мнению,испорчены женским принципом", который оказывает разрушительное воздействиена "мужской принцип" мужчин и арийской расы. Вейнингер подробно рассматривалвопрос бисексуальности и использовал алгебраические формулы, чтобыпродемонстрировать силу "мужского" и "женского" начал, присутствующих влюбом человека в различной пропорции. "Закон бисексуальнойкомплементарности" был призван объяснить сексуальное притяжение: мужчина сдвадцатью пятью процентами женственности притягивается к женщине ссемьюдесятью пятью процентами женственности, и так далее. Эта территорияпринадлежала Флису. Жемчужина его теоретической короны, "периодическийзакон" двадцати восьми дней женского цикла и двадцати трех дней мужского,основывался на бисексуальности. Летом 1904 года эта опасная книга попала в руки Флиса. Он знал (илиразузнал впоследствии), что Вейнингер был близким другом молодого венскогопсихолога Германа Свободы. Свобода знал Фрейда. Флис решил: заговор. В то время Флис как раз был в Вене. Фрейд тогда уже уехал отдыхать вгоры, но даже если бы он остался на Берггассе, едва ли они захотели бывстретиться. Вместо этого они пишут друг другу расстроенные письма. Флис начал (20 июля) с описания своего "ужаса" от того, что он нашел вкниге "Пол и характер" собственные идеи о бисексуальности и о вытекающей изнее природе сексуального притяжения ("женственные мужчины привлекаютмужественных женщин и наоборот"). Он "не сомневался, что Вейнингер узнал омоих идеях от тебя", и требовал "откровенного ответа". Сначала Фрейд оказался неспособен на откровенность. Снова предметомспора стала бисексуальность. Когда они встретились, как позже оказалось, впоследний раз, у Ахензее в 1900 году, он заметил, что для того, чтобы решитьпроблемы неврозов, нужно исходить из предпосылки, что все люди изначальнобисексуальны. Вильгельм тут же напомнил ему, что говорил об этом Зигмундуеще пару лет назад, в Бреслау. Тогда Зигмунд отмахнулся от этой идеи,сказав, что не склонен ее обсуждать. А в 1900 году он уже выражал ее каксвою собственную. Фрейд признал, что ему удобно было забыть это. Он даже написал об этомв "Психопатологии обыденной жизни", не называя имени Флиса, и назвал этотпровал в памяти частью "всеобщей" склонности "забывать неприятное". Три дня спустя после того, как Флис написал ему из своей гостиницы вВене, Фрейд ответил с гор, что Свобода мог узнать от него о бисексуальноститолько то, что мог понять любой во время психоанализа - "в каждом невротикеесть мощное гомосексуальное течение". Он добавил: "Я не читал книгуВейнингера до публикации" - странное заявление, ведь
