Лу Андреас-Саломе росла в России с любящими ее братьями, и поэтомувсегда чувствовала себя в безопасности с мужчинами, будучи уверенной в ихдобрых намерениях. "Неужели вы все еще верите, что все старшие братья такиехорошие?" - писал ей Фрейд в ноябре 1914 года. Она ответила из Германии, гдетогда жила, что старшие братья во всем мире "все совершенно сошли с ума",вежливо добавляя, что причиной этого является то, что странам нельзя сделатьпсихоанализ. Этот ответ был слишком прост для Фрейда с его пессимистическимивзглядами на человеческую природу и убеждением, что у многих людей слишкомслабый характер, чтобы психоанализ мог им помочь. Я не сомневаюсь, что человечество переживет даже эту войну, но я точнознаю, что для меня и моих современников мир никогда не будет счастливымдомом. Он слишком отвратителен. И самое грустное то, что все происходитсовершенно так, как мы ожидаем от людей, опираясь на свои психоаналитическиезнания. Из-за такого отношения к человечеству я никогда не мог согласиться свашим блаженным оптимизмом. Моим тайным выводом всегда было то, что раз мыне можем видеть самую развитую современную цивилизацию без груза огромноголицемерия, получается, что мы органически к ней не приспособлены. Намприходится оставаться в стороне, а Великое Неизвестное, Он или Оно, таящеесяза Судьбой, когда-нибудь повторит этот эксперимент с другим народом. Фрейд добавил, что немцы, "возможно, потому, что [они] уверены впобеде", ведут себя лучше остальных народов. Эту точку зрения онвпоследствии изменил. Его сыновья тоже оказались вовлеченными в войну. Оливер до мобилизацииучился на инженера-строителя и работал над строительными проектами. Когда-тоФрейд называл его "своей гордостью и тайной надеждой", но тот разочаровалотца, продемонстрировав признаки такого же навязчивого невроза, как и усамого Фрейда*. Двое других сыновей, Мартин и Эрнст, были военными с самогоначала. К январю 1915 года капрал М. Фрейд уже сидел в окопах Галиции возлерусского фронта. Фрейду не раз снилось, что их убивают, и он решил(поскольку сны - это исполнение желаний), что это говорит о его скрытомжелании избавиться от детей, поскольку он завидует их молодости. * Оливеру делали психоанализ, правда, не отец, в 1920-х годах. Егохарактер, по словам Фрейда, был безупречен, пока "не появился невроз и несбил все цветы" Анна продолжала жить дома. Она начала работать учительницей, переводиластатьи с немецкого на английский и наоборот, рассказывала сны отцу ирадовала его, став его ученицей внутри семьи. Отсутствие стремления к наукеу сыновей огорчало Фрейда. Анна это компенсировала. Война сократила возможности путешествовать и количество пациентов.Очень немногие приезжали из-за границы. "Внешний мир", для проникновения вкоторый была когда-то организована международная ассоциация, оказался ещеболее отдален, чем раньше. Джонс и Фрейд изредка обменивались письмами,которые пересылали через нейтральные страны. Осенью 1914 года известие осмерти Эммануила Фрейда шло до Зигмунда из Манчестера три недели*. * 17 октября Эммануил Фрейд в восемьдесят один год погиб на железнойдороге, выпав неподалеку от дома из движущегося поезда. Военная истерияВеликобритании привела к яростным антинемецким настроениям по отношению ктем, у кого были немецкие имена и родственники. На их собственностьпосягали. Возможно, англофил Эммануил покончил с собой. Теперь у Фрейда было больше времени для написания трудов. Он начал сВолчьего Человека, анализ которого длился с февраля 1910 года по июнь 1914года. Это был последний случай, получивший подробное описание. Серж Панкееввернулся в Россию еще до начала войны и жил в своем имении. Его имя в статьене упоминалось и стало известным только в последние годы. Волчьим Человекомон официально не был, равно как и его предшественник Крысиным Человеком,хотя в конце жизни Панкеев отвечал на звонки, говоря: "Волчий Человек утелефона". Статья, занявшая в "Стандартном издании" сто шестнадцать страниц,получила название "Из истории одного детского невроза". Написанная ближе кконцу 1914 года, она была, как подразумевалось в заголовке, не полнымотчетом о болезни Панкеева, а рассказывала только о детских событиях и ихзначении. Яркий рассказ о чувственной жизни ребенка был очереднымподтверждением теории. Превратив несколько снов и воспоминаний в эротическую сказку, Фрейдприбегал к художественности в той мере, в какой считал нужным, как и вслучае с детективной историей о сыновьях-убийцах из "Тотема и табу".Мастерство Фрейда как писателя и адвоката заставляло людей верить ему наслово много лет. Фрейд не ограничивал своей фантазии и не боялся самыхневероятных сюжетов. Панкеев, богатый молодой человек, страдавший от депрессии и различныхнавязчивых симптомов, ходил от психиатра к психиатру, пока не попал кФрейду. Он провел детство в роскошном доме в отцовском имении на юге России,где во внешний мир можно было попасть, отправившись по Днепру на речномпароходе в Черное море. Это была семья меланхоликов. Панкеев-старший времяот времени лечился в немецких санаториях, а известный профессор Крепелинпоставил ему диагноз маниакальной депрессии. Сестра Сержа Анна отравилась в1906 году. Ей был двадцать один год, а ему девятнадцать. Два года спустя егоотца нашли мертвым в гостиничном номере. Вероятно, он умер от передозировкиверонала. После этих душевных травм Панкеев, которому было уже двадцать три, вянваре 1910 года прибыл в Вену в сопровождении врача с револьвером ипосвятил себя следующие четыре года кафе, барам, Пратеру и проституткам, вто время как Фрейд по часу в день анализировал его, не считая воскресений илетних месяцев. Проблемы Панкеева, что касалось анализа, брали начало в егодетстве. По словам Фрейда, невроз его "совершенно обессиливал" исамостоятельно он не мог ничего делать, но есть данные, свидетельствующие обобратном, в частности, утверждения Панкеева в старости. В начале лечения Фрейд рассказал Ференци, что он взял этого пациентаиз-за его "навязчивых склонностей", под которыми он явно подразумевал еголюбовные похождения. Он действительно был очень активен в смысле женщин ивел, как говорил Фрейд с некоторым отвращением, "совершенно необузданнуюжизнь инстинкта". Кроме того, он страдал хроническим запором. Главную роль в анализе играл сон, который пациент вспомнил из детства.Панкееву было четыре года. Когда он лежал в постели, окно само собойоткрылось и он увидел шесть или семь белых волков, которые неподвижно сиделина ореховом дереве и смотрели на него. Он проснулся в ужасе. Уверенный, чтоза этим кошмаром кроется важное воспоминание, Фрейд восстановил событие израннего детства пациента, которое, если оно верное и психоанализ проведенправильно, должно было объяснить происхождение проблем Панкеева. Русский непомнил этого эпизода. Фрейд сделал это за него на основе элементов сна иассоциаций из анализа, в первую очередь, однако, полагаясь на своесобственное представление о том, что могло произойти и в творческойлихорадке Фрейда стало тем, что произошло. Откровение было точным и подробным. В 1888 году, когда Панкееву былополтора года, в летний день он (по словам Фрейда) увидел, как его родителизанимаются любовью, в то время как он лежал на кроватке в их спальне.Выражаясь языком Фрейда, он стал свидетелем "первичной сцены" -родительского полового сношения. Акт был "повторен три раза", что само посебе удивительно. Вероятно, было пять часов утра. Их белье и простыни былибелыми, и они занимались этим, как скромно выразился Фрейд, a tergo - тоесть женщина в колено-локтевой позе, а мужчина стоит на коленях позади нее.Ребенок видел их гениталии. В конце концов он наделал под себя и привлек ксебе внимание криком. Белые волки из его сна - это одетые в белое мать и отец. Несоответствующие друг другу числа (двое родителей, несколько волков) - этопросто попытка бессознательного скрыть значение сна. Другие аномалии тожебыли объяснены с помощью гибких принципов искажения сна Фрейда. Его умелоераспределение данных в таком сочетании, чтобы придать им смысл - с точкизрения психоаналитика, - убеждало и истинных последователей, и простолюбопытствующих. Но эта реальность больше похожа на сказку. Поза коитуса была выведена из страха Панкеева в детстве перед образомволка, стоявшего на задних лапах. Поэтому отец, который стоял на коленях засогнувшейся матерью, был якобы тем самым волком на задних лапах. При чтении рассказа Фрейда, который лишь вкратце описывает многие часыанализа, начинаешь ощущать величественную нелепость всей его концепции.Бабочка с желтыми полосками, которая в детстве пугала Панкеева, становитсяне только женщиной, разводящей ноги - потому что открывает и закрываеткрылья, - но и символом римской цифры V, потому что именно в пять часов онвидел, как его волки-родители занимаются любовью. Позже желтые полоскинапомнили ему о груше, а Грушей как раз звали его няню, которую он однажды вдва с половиной года видел моющей пол "с оттопыренными ягодицами", и этотвид взволновал его из-за связи с "первичной сценой". Одним из последствий этого стало пожизненное пристрастие к женщинамнизшего класса. Так, в семнадцать лет он увидел, как крестьянская девушкастоит на коленях у пруда и стирает, и, как говорит Фрейд, "тут же влюбился вдевушку с неодолимой силой" еще до того, как увидел ее лицо (еще одинсказочный мотив - "Жил-был прекрасный молодой принц, который однаждыпроходил по деревне..." - к несчастью, он заразился от девушки гонореей). Его аналитик считал своего пациента ребенком с нарушенными отношениямис людьми, который видел мать как кастрированного волка (без видимых половыхорганов), а отца - как волка кастрирующего. Его беспокойство было направленона проблемы с кишечником, которые, начиная с эпизода в кроватке, оставалисьс ним на протяжении всей жизни - равно как и отношение к мужчинам (слишкомпочтительное) и к женщинам (они обязательно должны были принадлежать книзшим слоям общества). Как Панкеев ко всему этому отнесся, согласно его собственнымвоспоминаниям, само по себе целая история. Он не поверил в сцену в спальне("ужасно притянуто за уши"), он знал, что Фрейд не вылечил его - навязчивыежелания и тревога не покинули его до конца жизни, - но в то же время Фрейдбыл для него "гением" с "очень серьезными глазами, которые вглядываются всамое дно души". Благодаря Фрейду, - сказал он, - он смог жениться наТерезе, няне из Мюнхена, в которую был влюблен. Фрейд стал для него отцом,которого ему не хватало, "новым отцом, с которым у меня были прекрасныеотношения". В терминах психоаналитики это называется "позитивным переносом"- банальное, но, вероятно, вполне удовлетворительное объяснение того, какФрейд помог Панкееву и многим другим пациентам. Он стал для них другом исоветчиком. Даже среди психоаналитиков есть скептики, которые считают эту историюслишком фантастической, но для большинства она остается прекрасным музейнымэкспонатом, который лучше не трогать. Некоторые говорят о несоответствиях иобщей невероятности. Среди довольно логичных вопросов (которые начализадавать лишь в последнее время) есть, например, такой: как наблюдательможет в подробностях видеть гениталии обоих людей во время сношения в позе"мужчина сзади"? Слышатся отголоски собственного детства Фрейда надкузницей. "Перед нами биография или автобиография?" - спросит критик. Но впсихоанализе не существует однозначных ответов. Какой бы ни была истина,неспециалисту невероятное тройное сношение и очень хорошо заметные гениталиичем-то знакомы. Именно так все происходит в порнографии. После исследования Волчьего Человека Фрейд написал очень мало статей,основанных на материале конкретных случаев. Он стал заниматьсятеоретическими утверждениями и предположениями. Ранее в 1914 году в статье"О нарциссизме" он рассматривал, что происходит, когда созреваетмладенческая любовь к себе. В 1915 году, когда была написана книга о ВолчьемЧеловеке (правда, опубликована она была лишь в 1918 году), Фрейд сел засерию статей по "метапсихологии" (по его собственному выражению). Войназашла в тупик, и иногда, как он писал Саломе, он чувствовал себя так же одиноко, как в первые десять лет, когда вокруг меня былапустыня; но тогда я был моложе и все еще был наделен неиссякаемой энергией иупорством. Эта метапсихология, которой Фрейд посвятил больше десятка статей, былапопыткой изучить мозг как абстракцию и создать общую теорию егодеятельности. Таким образом, она знаменовала собой возвращение к той теме,которой Фрейд занимался, когда разрабатывал в 1895 году для Флиса схемыпотоков психической энергии, а также писал странную последнюю главу"Толкования сновидений". В письмах содержатся намеки на новый "синтез", асами статьи он писал по две в месяц и даже быстрее весной-летом 1915 года. Возможно, он видел в них свой последний вклад, теоретическое завещаниебудущему. Кто знает, что будет после войны? А серия солидных статей,описывающих процессы, происходящие в мозге, и их отражение в неврозах иснах, поможет ему достичь бессмертия. Фрейд написал запланированные двенадцать статей, уничтожил семь из нихи опубликовал пять. Самые значительные - три первые, "Инстинкты и ихпревратности", "Подавление" и "Бессознательное". В рассуждениях видна стараясхема мозга, разработанная на основе моделей девятнадцатого столетия, -машина, которая управляет стимулами или "возбуждением", поступающими извнешнего мира. В этих подробных статьях с обилием мыслей разобраться так жесложно, как в инженерных чертежах. В них описывается воображаемый механизм,в котором сознание защищается и старается избавиться от вредной стимуляциисо стороны окружающего мира. Нервная система - это аппарат, функция которого заключается визбавлении от достигающих его стимулов или снижении их до минимальногоуровня, или же такой аппарат, который, существуй он в реальности,поддерживал бы себя в совершенно нестимулированном состоянии. Но неврологические предпосылки такого стремления к нирване неверны, иметапсихология Фрейда в действительности имеет мало общего с нервнойсистемой и еще меньше - с психоаналитической практикой. Почему были уничтожены семь статей, неизвестно. Эрнест Джонсвпоследствии сожалел, что не спросил его. Лу Саломе спросила, уже послевойны, и услышала в ответ, что метапсихология тогда еще не была написана, а"спорадический характер моих догадок" мешал этому. Это противоречило тому,что он говорил ей и летом 1915 года. Предположительно, Фрейда пересталаудовлетворять эта концепция, и он решил, что не сможет переработать ее иисправить. Если он считал эти очерки своим последним словом в теории, он могиспытывать опасение перед их публикацией, потому что они отмечали бызавершение работы жизни. Согласно очередной числовой фантазии 1899 года наоснове нового телефонного номера, шестьдесят второй год его жизни (начиная смая 1917 года) должен был стать последним. Фрейд снова остался в одиночестве. Война способствовала тому, чтобыэтот мотив, который всегда присутствовал в его мыслях, взял свое. Сказывалсяи возраст. Дж. Дж. Путнам, американский психолог, который принял идеипсихоанализа, но настаивал на его моральных ценностях, прислал ему копиюсвоей книги, "Человеческие мотивы", летом 1915 года. В своем ответе от 8июля, в четверг, где есть соответствующие случаю слова о религии и этике,Фрейд выражается как человек, который оглядывается на прожитую жизнь. Еслиему суждено встретиться с Господом, "это мне нужно будет упрекать его, а неему - меня. Я бы спросил его, почему он не дал мне лучшее интеллектуальноеоборудование". Его взгляды на личную этику были настолько же предсказуемы, как и увсех, и выражались одним предложением: "Я считаю себя высокоморальнымчеловеческим существом, [которое] никогда не сделало ничего постыдного илизлого". Он добавил, что имел в виду мораль социальную, а не сексуальную -как будто хотел признаться в чем-то. Впрочем, он этого не сделал. Сексуальная мораль в глазах общества - и в наибольшей степениамериканского общества - кажется мне отвратительной. Я выступаю за гораздоболее свободную сексуальную жизнь. Однако я мало пользовался этой свободой,если не считать того, что, как я считал, было позволительно в этой области. Если признание скрывается за этим "как я считал", данные слова слишкомнеясны, чтобы можно было что-то понять. Фрейд приблизился к этой теме и тутже отступил. Интересно, что в неопубликованных заметках, явно написанныхрукой Фрейда и описывающих серию его снов в ту неделю, упоминается "удачныйкоитус в среду утром", 7 июля, в связи со сном о Марте. Письмо Путнаму былонаписано на следующий день. Это два наиболее ярких документальнозафиксированных случая, когда Фрейд говорил о своей интимной жизни, и обаони относятся к одним и тем же сорока восьми часам. Значит, его половая жизнь еще не закончилась. На то не было причин,несмотря на его попытки утверждать обратное. Его трудовая деятельность быладостаточно активной. Он практически не принимал в то время пациентов, иработа выражалась в написании статей и лекциях. Он дал две серии лекций вуниверситетской психиатрической клинике в зимние семестры 1915-16 и 1916-17учебных годов аудитории из медиков и неспециалистов, где были, как Фрейдсчел необходимым отметить, и мужчины, и женщины. Среди слушателей первойлекции в октябре 1915 года были две его дочери, Матильда и Анна, истудентка-медик Элла Хайм, которая собиралась выйти замуж за Оливера и статьпервой невесткой Фрейда*. * Оливер, который в то время работал инженером на строительстве тоннеляв Карпатах, женился в декабре 1915 года. Его жена была из преуспевающейсемьи и не собиралась отказываться от своей карьеры. Брак вскоре разрушился,и Фрейд убедил сына подать на развод. Лекции представляли собой переработку более ранних версий - "старыйматериал, который вызывает у меня отвращение", как Фрейд сказал Ференци, -но их приходили слушать иногда до сотни человек, что для Фрейда довольносущественно. Это навело профессора и его издателей на мысли о том, какиспользовать этот интерес. Позже материал вошел в два тома "Стандартногоиздания", то есть составил его двенадцатую часть. Как и "Лекции по введениюв психоанализ", это остается самым доступным описанием работы Фрейда. Возможно, сама ситуация в мире вызывала интерес к человеческой природе.Все новые ужасы войны были насмешкой над привычным оптимизмом по поводу"цивилизации" и "прогресса", преобладавшим до 1914 года. Мрачный мирфрейдистского бессознательного, населенный демонами, делал из Фрейдапророка. Не нужно было обладать большим воображением, чтобы перенести егослова с частной жизни на политику, когда он говорил в лекции о снах мести исмерти близких, "желаний, скрытых цензурой, которые будто поднимаются изреального ада". Изолированный в Вене, Фрейд редко путешествовал, практически не виделсяс наиболее близкими коллегами - Ференци, Джонсом, Абрахамом, Ранком - иузнавал о новостях движения только через письма. Активная корреспонденция сФеренци, который жил в Будапеште, рассказывала ему о мучительной жизнидруга. Роман с Гизеллой Палос продолжался и во время войны. Ее дочь, Эльма,до сих пор нравилась ему. Она вышла замуж за американца, но все еще моглабыть его любовницей. Глуповатый Ференци старался смотреть на свои чувства хладнокровно, носумел только окончательно запутать и себя, и всех остальных. Фрейду пришлосьчитать о том, как гадалка предсказала ему, будто он женится дважды; как унего заложило нос во время занятий любовью с госпожой Палос; как она сломалазонт - "симптоматическое действие", которое могло означать только то, чтоона не хочет выходить за него; как его беспокойство о женитьбе на женщинесреднего возраста (они были любовниками с начала века) вызвало у негодиарею. Он подробно рассказывал о связях с проститутками и сестрой Гизеллы.Он представлял вниманию учителя каждую мелочь. Если он менял какое-то словово фразе о Гизелле, то тут же намекал, что это вычеркивание может бытьважным расстройством репродукции. Едва ли можно найти худший способ убедить человека в терапевтическойценности психоанализа, чем это печальное самопрепарирование одного излидеров движения, который провел больше десяти лет пытаясь сделать свойвыбор и втайне винил Фрейда в том, что его совет заставил его предпочестьстарую женщину молодой. Фрейд отвечал на его письма кратко и прагматично,отказываясь "погружаться в твой самоанализ" - мудрое решение. "Нужно уметь,- писал он, - решить, любишь ты женщину или нет, даже если у тебя заложеннос". У Фрейда хватало собственных поводов для беспокойства. Он писалАбрахаму, который теперь был вынужден служить военным хирургом, что стал"старым, довольно слабым и усталым" и "в основном отказался от работы... Ясчитаю, что уже сделал свое". Шестидесятый день рождения в мае 1916 годаупоминался в газетах и принес ему целое море цветов. Тревога о сыновьях неотпускала его. В Карлсбаде, где он лечился на водах вместе с Мартой, "вместодам в фантастических платьях были офицеры с железными крестами". Недостатокпродуктов и снижение уровня жизни вызывали у него пессимистические мысли. В1916 году до него дошло одно из писем Джонса, где он сообщал новости: купилкоттедж в деревне ("построенный в 1627 году") вместе с мотоциклом сколяской*. Фрейд принял "мотоцикл" за автомобиль и передал новость Ференцисо вздохом: "Англия по-прежнему счастлива... Как будто это не конец войны". * В 1917 году от Джонса пришли очередные новости. Сначала он бросилЛину, бывшую служанку Лоу Канн, с которой до того жил. Затем он женился наталантливой валлийской музыкантке, двадцатипятилетней Морфидд Оуэн, котораяначинала завоевывать известность как композитор. Кроме того, она была оченьрелигиозным человеком. "Он считает себя переродившимся", - сообщает ФрейдАбрахаму. Действительность была более тревожной Джонс считал, что сможетпоставить свои потребности выше талантов и религиозных убеждений жены. Ихбрак был очень бурным и закончился трагически. Летом 1917 года Фрейды отправились в Татры в Словакии, где у Ференцибыли родственники, и Фрейд смог "купаться в обилии хлеба, масла, колбасы,яиц и сигар, словно вождь первобытного племени". Там были даже грибы,которые можно было собирать; иногда, говорил Фрейд, он мог на целых полднязабыть о войне. Как раз перед отъездом из Вены его сестра Роза Граф,овдовевшая еще до войны, узнала, что ее единственный двадцатилетний сынГерман убит на итальянском фронте. "Ее горе, - сказал Фрейд, - невозможноописать". Тем летом в Австрии был очень плохой урожай. Англия наконец началасправляться с немецкими подлодками, и угроза голода отошла от британцев.Соединенные Штаты вступили в войну в апреле 1917 года. "Наше будущее оченьтуманно", - писал Фрейд. Беспокойство по поводу денег, остававшееся актуальным даже тогда, когдаФрейд преуспевал, теперь обострилось, потому что пациентов становилось всеменьше, а цены росли. Начались разговоры о Нобелевской премии. Фрейдутверждал, что хотел бы получить ее только из-за денег. "Мое умственноесостояние", - как он иронически писал Абрахаму, требует от меня срочного заработка для семьи в качестве удовлетворениясвоего хорошо известного отцовского комплекса. В таких обстоятельствах,совершенно против моей воли, я начинаю надеяться на Нобелевскую премию. Едва ли он был совершенно равнодушен к почестям, и тон его писемдвусмыслен. "Было бы смешно ожидать знака признания, когда семь восьмых миранастроены против тебя", - говорит он Ференци. Премии ему не досталось. Когдаон писал о "гневе и брюзжании" на времена, о своей "бессильной горечи",возможно, это отражало его страх не только перед приближающейся смертью, нои перед тем, что его слава, которой он добивался столько лет, бледнеет. В небольшой статье, написанной в 1917 году для венгерского журнала"Трудность на пути психоанализа", Фрейд рассматривал "три серьезных удара",которые наука нанесла человеческому тщеславию: космологический, которыйлишил нас места в центре вселенной; биологический, который продемонстрировалнаше происхождение от животных; а теперь еще и психологический, "вероятно,наиболее болезненный", который подчинил наш разум медлительномубессознательному и таким образом показал, что "наше 'я' не является хозяиномв собственном доме". В этом кратком очерке, написанном для неспециалистов,Фрейд как бы небрежно сделал одно из главных заявлений на всемирную славу. Он назвал Коперника тем, кто нанес первый удар, Дарвина - второй, а самФрейд (несмотря на скромное приписывание этой заслуги в последнем абзацеШопенгауэру, "бессознательная 'Воля' которого эквивалентна психическиминстинктам психоанализа") - третий. Абрахам хитро говорит о "вашем коллегеКопернике". Фрейд ничего не признает, но и ничего не отрицает: Вы правы, когда отмечаете, что этот список [в очерке] не может несоздать впечатления, что я претендую на место радом с Коперником и Дарвином.Однако я не хотел пренебрегать интересной идеей из-за подобных ассоциаций ипоэтому так или иначе вывел на передний план Шопенгауэра. Мир по-прежнему относился к психоанализу с опаской. Этот метод частовоспринимали как эксцентричный культ, как описывали его противники. Фрейдвсегда боялся последователей, которые могли бы загрязнить движение, непотому, что они могли оказаться еретиками, как Адлер или Юнг, а потому, чтоони могли быть психически неуравновешенными или в каком-то смысленеполноценными. Отто Гросс, который давно ушел из психоанализа, был одной изтаких неудач. Штекель-хулиган, исключенный еще до войны, тоже не подошел,равно как и Виттельс, поскольку они были ненадежными. Георг Гроддек, который появился на горизонте в 1917 году, завоевалдоверие Фрейда как единомышленник, эксцентричный, но надежный. Это былнемецкий врач, физиотерапевт и массажист, увлекшийся психоанализом. Под егоначалом была клиника в Баден-Бадене. Он называл себя "диким аналитиком" иухитрялся сидеть у ног Фрейда и в то же время иметь мистические взгляды.Из-за своего добродушия и неамбициозности он едва ли мог причинить какой-товред. Ему был пятьдесят один год, когда летом 1917 года он представилсяФрейду в длинном письме. Он тут же выразил свою идею-фикс: тело и разумнеразличимы и управляются силой, которая "существует в нас, пока мы считаем,что живем"; он назвал ее "Оно", по-немецки "Id". Его взгляды могли найти отражение в клинической медицине, поскольку этоозначало, что физические заболевания имеют психическое происхождение не втом ограниченном смысле, как считал Фрейд, когда, например, истерическаяреакция могла вызвать кашель или хромоту, но в более широком плане. Это былапреувеличенная версия "психосоматики", этой недоказанной отрасли медицины. Когда у человека дурно пахнет изо рта, его бессознательное не хочет,чтобы его целовали... А когда его рвет, он хочет избавиться от чего-товредного... а когда кто-то теряет зрение, он просто слишком сильноподчинился "Id", в привычках которого не замечать большинства вещей. Фрейд мягко упрекал Гроддека за то, что он пытается "одушевить природу"мистическими идеями, отмечая, что "ваша позиция по вопросу распределениясоматического и психического не совсем наша", и тем не менее приветствовалего в своем кругу. В то же время сам Фрейд занимался с Ференци проблемой разума и материи- это было развитием их общего интереса к телепатии - и надеялся доказать,что бессознательные идеи могут влиять на биологическое развитие. Ференцивроде бы искал доказательства процессов, о существовании которых Фрейдпредположил в "Тотеме и табу". Он говорил об этой работе Гроддеку летом тогоже года, выражая свое мнение о том, что "акт бессознательного оказываетинтенсивное и решающее воздействие на соматические процессы, в отличие отсознательных актов". Невозможно понять, что он имел в виду - если, конечно,он сам это знал. Он сообщил Абрахаму в ноябре 1917 года, что хотел бы рассмотреть сточки зрения психоанализа адаптацию, теорию Дарвина о том, как организмыизменяются и приспосабливаются к своему окружению. Фрейд считал, что это"станет завершающим штрихом психоанализа". Великий замысел не былосуществлен. Связь разума и материи осталась для Фрейда такой жетаинственной, как и для Гроддека. Зимняя нехватка пищи и топлива в Вене становилась все серьезнее*. Вконце 1917 года Фрейд был усталым и подавленным. На фотографии, которую онпослал Абрахаму, видно, как он постарел. Последний вариант невроза,связанного с датой смерти, утверждал, что его жизнь закончится в феврале1918 года, за три месяца до шестьдесят второго дня рождения. * Блокада союзниками Центральных сил имела после 1915 года серьезныепоследствия. Недостаточное питание вызывало эпидемии и даже повлияло на весмладенцев при рождении. В одной только Германии во время войны три четвертииз миллиона штатского населения погибли от голода. В тот же месяц в другом письме Ференци Фрейд отмечает, как на негоподействовал недолгий период отказа от курения: Я был ворчливым и усталым, у меня были сердцебиения и увеличилисьболезненные опухоли десен (карцинома? и т. д.)... Потом один пациент принесмне пятьдесят сигар, я закурил, повеселел, и раздражение десен моментальноспало! Я бы не поверил, если бы это не было так заметно. Совершенно поГроддеку. На некоторое время об опухолях больше речь не заходила. В январе 1918 года ежедневный мучной рацион был снижен с двухсотграммов до ста пятидесяти. Картофель был на вес золота, варенье варили изрепы, самые бедные уже начали есть кошек и собак. В доме 19 по улицеБерггассе жили сравнительно неплохо, благодаря пациентам и друзьям. "Мыживем на приношения, как семья врача в старые времена", - писал ФрейдАбрахаму вместе со списком необходимых продуктов, где сигары стояли напервом месте, а после них шли мука, жир и бекон. Но мяса ему не хватало - "явсегда был хищником", - и он винил в своей апатии питание. В Вене не хваталовсего, в том числе топлива. Приходилось довольствоваться низкокачественнымкоричневым углем и рубить на дрова заборы. Электричество часто выключалось,трамваи почти не ездили, а по ночам квартиры освещались очень слабо или былипогружены в полную темноту. Неубранный снег, покрытый сажей, громоздился наулицах. В начале одного январского письма Абрахаму Фрейд приписывает: "Дрожуот холода". Пришел и ушел февраль, а потом и май. Фрейд пережил свойшестьдесят второй день рождения. Октябрьская революция большевиков в 1917 году успешно вывела Россию извойны, но Центральным силам не удалось этим по-настоящему воспользоваться.Немецкие и австрийские войска вторглись в новое коммунистическое государство(Вена мечтала о поездах с украинским зерном, которые так и не пришли), иземлевладельцы на оккупированных территориях России смогли прожить немногодольше. Имение Волчьего Человека находилось под Одессой, на Черном море. Когдавесной 1918 года туда прибыли австрийцы, Панкеев, земли и состояние которогопока не тронули, попросил разрешения привезти жену в Вену, потому что онабыла больна. Он обратился к другу, профессору Фрейду, за справкой. В концеконцов Волчий Человек попал на Запад и после войны даже прошел несколькосеансов анализа на Берггассе. Россию он больше не увидел. Летом 1918 года Фрейд снова нашел спасение в Татрах. Его приободрилбогатый венгерский благодетель, который собирался оказать денежную помощьдвижению, Антон фон Фройнд. Когда-то Фрейд анализировал его жену. Это был"человек, которого надо было бы придумать, если бы он не существовал", какписал оттуда Фрейд. Фон Фройнд ("доктор философии и пивовар"), которому былопод сорок, перенес операцию по поводу рака яичек, затем лечился у Фрейдаиз-за возникшего невроза, а после этого решил одарить все психоаналитическоедвижение. В Будапеште он собирался организовать институт, а в Вене -финансировать издательство. Фрейд в сопровождении своей "маленькой дочки" (Анне было двадцать два)побывал на вилле Фройнда, перед тем как отправиться в горы, и работал тамнад новым изданием "Толкования сновидений" - уже пятым. В предисловии онпишет, что не мог заставить себя внести в книгу серьезные изменения, боясьразрушить ее "исторический характер". Это была часть его автобиографии.Нефрейдистское заявление о том, что "мы считаем детство счастливым, потомучто дети не знают сексуальных желаний", идет сразу же после воспоминаний омаленькой Анне, которой снилась земляника. Впоследствии оно было снабженосноской с противоположным мнением, но само осталось нетронутым. Приближалась очередная зима, и война подходила к концу, хотя оченьнемногие ожидали, что она закончится так быстро. В сентябре Фрейд и егоосновные последователи провели первый съезд в военное время. Он прошел вБудапеште при небывалой поддержке властей. Масштабы военного невроза и шокаот снарядов заставили армейских чинов задуматься о природе "симуляции".Некоторые военные применяли концепцию Фрейда о "бегстве в болезнь", спасениис помощью невроза от невыносимой ситуации, к поведению на поле боя. ПоэтомуБудапештский съезд получил одного австрийского генерала, двух чиновников извоенного министерства Берлина, радушный прием и банкет. Месяц спустя Центральные силы распались, подрываемые изнутрибеспорядками среди гражданского населения. На Западном фронте немецкая армияотступала перед союзниками. Вена беспомощно наблюдала. Венгры, богемцы,сербы, хорваты и другие подданные Австрийской империи неожиданно отделились.Италия, старый ненавистный враг с юга, разбила с помощью союзниковавстрийскую армию и захватила сотни тысяч военнопленных (лейтенант МартинФрейд был среди них). Триест с 3 ноября снова стал принадлежать Италии. Остатки австрийской армии начали распадаться. Целые поезда беглыхсолдат прибывали домой в Вену, разочарованные, но все еще с оружием.Габсбургская империя прекратила свое существование, как и габсбургскаядинастия, правившая более шестисот лет. Франц Иосиф умер в 1916 году, поповоду чего Карл Краус отметил, что он может поверить в смерть императора,но никак не может убедить себя, что тот когда-то жил. Его преемник,император Карл, исчез. Фрейд утверждал, что чувствует в связи с концомстарой Австрии только облегчение, добавляя в письме Ференци, что "Габсбургиоставили после себя только кучу дерьма". По улицам ходили вооруженные толпыс красными флагами. Однажды, когда Фрейд с дочерью Матильдой гуляли всего вдвух кварталах от Берггассе, они ненадолго попали под обстрел. Приблизительно за день до того, как 11 ноября наступило общее перемириепо условиям союзников, от Джонса пришло письмо, написанное за пять недель доэтого. Фрейд узнал, что Морфидд Оуэн, его "дорогая жена", с которой онпрожил девятнадцать месяцев, умерла. Несчастьям Джонса с женщинами, похоже,не было конца. Эти события, о которых он не рассказал Фрейду, отдавалимелодрамой, так же как и многое в жизни Джонса. Морфидд заболела, когда онив конце августа отдыхали в Южном Уэльсе. Местный хирург прооперировал ее поповоду аппендицита, причем Джонс, скорее всего, играл роль анестезиолога. Ейбыло двадцать семь лет. Некоторые факты позволяют предположить, что сначалаДжонс считал симптомы психологическими. Он написал, что ее смерть вызвана"замедленным отравлением хлороформом". Заключение о смерти делали большедвух недель, и несмотря на то, что вскрытие не показало ничегокриминального, и на очевидное горе Джонса, начались сплетни, которыесуществуют по сей день. В письме Фрейда с соболезнованиями, датированном 10ноября, говорилось, что "годы жизни вдали не изменили мое отношение к тебе". Нужно было восстанавливать многие контакты, но Австрия долгое времяоставалась в стороне от событий, изолированная и обнищавшая. Прошел почтигод, пока Джонс получил разрешение приехать в Вену. Приблизительно столькоже пришлось ждать Фрейду, чтобы увидеть своего старшего сына. Друзьяубеждали его переселиться в более спокойное место, и он нанял учителяанглийского, чтобы "освежить свой английский", подумывая о том, чтобыотправиться в Англию, как только получит разрешение. Английский пригодился ему и в Вене, откуда он все-таки не уехал, потомучто австрийск
