В начале был Фрейд, потом - Фрейд и несколько коллег в Вене, а к 1910году возникло международное сообщество психоаналитиков. Ни у кого не былочеткого представления о том, как оно должно быть организовано, к тому жесуществовало скрытое нежелание делать что-то подобное вообще. "Внутренняя политика" заключалась в спорах между венцами, обычно о том,кому принадлежит та или иная идея, а Фрейд играл роль судьи. Зрелостьозначала для них лишь возможность спорить о более серьезных вопросах. Вначале года планировали провести вторую ежегодную конференцию, чтобыкомпенсировать то время, пока начальство было за океаном. До нее, то есть домарта, Фрейд продолжал участвовать в "потасовках со своими невоспитаннымивенскими мальчишками" и в то же время мечтал о новой эре организации, прикоторой центр тяжести сместился бы на запад, точнее, в Цюрих, и планировал,как бы это выглядело. Он держал свои административные планы при себе, если не считать Юнга,который ими мало интересовался, и Ференци, получавшего намеки в письмах и,возможно, устные указания, когда приезжал в Вену. Ференци выступал зафрейдистский образ жизни, который "преступал инфантильность" и исключалнеобходимость произносить ложь в частной или публичной беседе. Склочныевенские аналитики были плохой рекламой для такой утопии. Фрейд с грустьюотмечал, что психоанализ не действует на них "облагораживающе", но Ференцине терял надежды. "Только подумайте, что бы это значило, - писал он сэнтузиазмом Фрейду в феврале, - если бы все могли говорить друг другуправду, отцу, учителю, соседу и даже королю. Вся фальшивая и обманная властьотправилась бы в тартарары". Но вместе с безрассудным идеалистом в немуживался старомодный сторонник авторитарной власти. "Не думаю, - писал онвсего через два предложения, - что психоаналитическое мировоззрение приведетко всеобщему демократическому равенству. Интеллектуальная элита человечествадолжна сохранять гегемонию". Фрейду это было больше по душе. Вместе с Ференци и Юнгом он готовился кпроведению конференции 1910 года, которая должна была состояться в Нюрнбергесразу после Пасхи. Юнг уезжал на три недели и вернулся к самому началуконференции. Он совершил краткий визит в Чикаго, потому что в его услугахнуждался страдающий маниакальной депрессией миллионер, Гарольд ФаулерМаккормик. Делегаты, собравшиеся в отеле "Гранд", в первый же день услышали отФеренци предложение организовать международную ассоциацию, которая будетуправляться из Цюриха новым президентом, Юнгом. Его пожизненная власть будетдиктаторской и даст ему право подвергнуть цензуре любую статью или лекциюпсихоаналитиков. Походя Ференци прошелся насчет венцев (так, как Фрейдпозволял себе только в частной беседе), а потом ударился в идеализм ипрочитал делегатам мораль о том, что нужно быть разумными детьми в семьепапы Фрейда, способными признать правду, уравновешенными и "лишеннымидетской обидчивости и мстительности". Поднялся невообразимый шум. Конференцию пришлось приостановить. Штекельорганизовал частное собрание венцев, где они обсуждали планы своих действий,пока не явился неприглашенный Фрейд. Виттельс тоже был там и впоследствиинаписал, какую страстную речь произнес их загнанный в угол лидер. Он сказалим, что евреи не могут завоевывать друзей для новых идей, что он слишкомстар, чтобы выдерживать постоянные нападки, что все они в опасности, а"швейцарцы спасут нас - спасут меня и вас всех тоже". На следующий день был достигнут компромисс. Пожизненное президентствопревратилось в двухгодичное, право цензуры отменили. Никто не пыталсяпомешать Адлеру и Штекелю начать в Вене издательство своего журнала,"Центральблатт фюр псюхоаналюзе" ("Центральный журнал по психоанализу").Адлера, который имел слишком большую власть, чтобы с ним не считаться,назначили председателем венского общества, чтобы он не слишком возмущался, ау Фрейда осталась реальная власть в качестве председателя научных собраний.Однако некоторые венцы так этого ему и не простили. Непослушные мальчишкистали еще непослушнее. Фрейд считал, что в Нюрнберге "закончилось детство нашего движения". Онпредставил оптимистичную статью, в которой содержались намеки на то, чтопсихоанализ может стать новой религией. За неврологом скрывался пророк.Немногие цивилизованные люди, - говорил он, - могут существовать неполагаясь на других и даже в состоянии иметь свое собственное мнение. Их"внутренняя нерешительность и желание подчиняться авторитету" огромны, и"значительное увеличение количества неврозов с тех пор, как власть религийослабла, свидетельствует об этом". Фрейд справедливо добавляет, что общество не будет спешить передать этувласть психоанализу. Описывая свои первые попытки быть услышанным, онотметил, что "люди просто не верили мне, как и сегодня многие не верятлюбому из нас". Но впереди он видел более разумное отношение. Фрейд привел ипрактический пример (он знал, как привлечь внимание аудитории). Предположим,- сказал он им, - что несколько дам и мужчин из хорошего общества однажды собрались на пикнику таверны в сельской местности. Дамы договорились между собой, что,почувствовав естественную надобность, женщина скажет, что пойдет собиратьцветы. Но какой-то зловредный человек узнает об этом секрете и добавляет кпрограммке, которая раздается каждому члену компании "Дам, желающихуединиться, просим объявлять, что они идут собирать цветы". Конечно, послеэтого ни одна из них и не подумает использовать "цветочный" предлог. К томуже любые подобные формулы, придуманные на ходу, окажутся серьезноскомпрометированными. Что получится в результате? Дамы будут признаваться всвоих естественных надобностях без стыда, и мужчины не будут возражать. Так Фрейд нарисовал небольшую часть утопии. Психоанализ раздражал людей своей связью с другими сферами жизни.Писатели, художники и знаменитости вообще стали посвящать свое творчествоэтим интересным предметам, а некоторые венские аналитики начали заниматьсяновой "психобиографией". Они исследовали Вагнера или Стендаля посмертно,чтобы обнаружить, где берет начало их талант. Причем результат обычноприносил разочарование. Карл Краус, возмущенный сообщением о том, что втворчестве Гете содержатся "неоспоримые свидетельства о мастурбационныхжеланиях его создателя", написал в "Факеле", что "психиатры, копающиеся вжизни гения, заслуживают того, чтобы их стукнули по голове полным собраниемсочинений этого гения". И Штекель, и Садгер очень любили делать из поэтовневротиков. Фрейд был выше подобных банальностей и старался отговорить от этогосвоих учеников, но верил в психобиографию и писал ее сам, вызываяожесточенную критику. Его исследование, "Леонардо да Винчи. Воспоминаниедетства", опубликованное в мае 1910 года, вызвало не только осуждение, но ипохвалу. Даже враждебная рецензия в одном венском журнале допускала, что"величие Фрейда делает его недоступным для средних умов". Понемногу онприобретает репутацию "великого человека". Можно ли считать "Леонардо" правдивым рассказом, и видел ли в нем Фрейддокументальный материал, это уже другой вопрос. Как небольшая книга илидлинное эссе, эта работа представляла собой полет фантазии в манере,развившейся у Фрейда за эти годы, смелое (или сумасшедшее) историческоепредположение. Если его будут критиковать за то, что он "просто написалпсихоаналитический роман", - сказал он, - то он ответит, что не утверждает,будто его результаты совершенно точны, но, как и многие до него, "подчинилсяпритягательности этого великого и таинственного человека". Что касаетсяобвинения в том, будто психобиография "вываливает в грязи все высокое", онневинно отвечал, что великие люди заслуживают того, чтобы о них зналиправду. О плутарховских взглядах на биографию он уже давно не вспоминал. В книге на основе скудной информации о молодых годах художника делаетсяпредположение, что он как внебрачный ребенок был воспитан женщинами и"излишняя нежность" матери и его сильная эротическая привязанность к нейсделали его гомосексуалистом. Фрейда интересовала скорее не сексуальнаяжизнь Леонардо, которая, как он думал, едва ли существовала, а идея о том,что сексуальное любопытство ребенка может стать интеллектуальным стимуломдля взрослого - что Леонардо "превратил свою страсть в тягу к знаниям". Дажеего интерес к полету получил объяснение: детские мечты о полете Фрейдобъяснил как желание иметь сексуальные способности. Несомненно, Фрейду нравилось видеть в себе такого же (ногетеросексуального) художника, как Леонардо - "человека, половые желания идействия которого были в значительной степени сокращены, как будто болеевысокие цели подняли его над обычной животной потребностью человечества". Врассказе о Леонардо есть и другие намеки на образ Фрейда-аскета. Увлекшись,он писал, что среди "более высоких и утонченных" классов "большинство изживущих сегодня с неохотой подчиняются зову размножать себе подобных. Онисчитают, что их достоинство как человеческих существ от этого страдает и впроцессе уменьшается". Это было новостью для большинства людей, в том числе"более высоких и утонченных". Фрейд-романист, не сдерживаемый законами написания биографии,использовал детское воспоминание Леонардо о коршуне, который залетел в егоколыбель, открыл ему рот своим хвостом и "многократно хлопал меня хвостом погубам". Это маловероятное событие интерпретируется как фантазия ссексуальным подтекстом, которая выражает отношения Леонардо с его матерью и,значит, его характер. Особая значимость коршуна была в том, что древние египтяне считали,будто у них нет самцов, а самок оплодотворяет ветер - так что птица быласимволом материнства. Предполагалось, что Леонардо знал этот миф уже вовзрослом состоянии и создал на его основе, сам того не подозревая, фантазиюпосещения птицей колыбели, а это, в свою очередь, позволило Фрейду увидеть внем ребенка, воспитанного без отца, и тому подобное. Эта идея о коршуне понравилась другим аналитикам, и они развили ее,утверждая, что нашли контуры этой птицы в картине Леонардо "Мадонна имладенец со святой Анной". Оскар Пфистер, цюрихский священник и аналитик,увидел эту картину в Лувре в 1910 году, вскоре после выхода очерка в свет, иобнаружил несомненный образ коршуна в голубой ткани, драпирующей бедраМарии. "Я тоже видел там коршуна, - вскричал Юнг, - но в другом месте: клювкак раз в области лобка". Ференци увидел птицу там, где ему показали, и"удивился, что не нашел ее сам". Десять лет спустя с коршуном приключился конфуз, когда было обнаружено,что слова Леонардо неправильно переведены. На самом деле он писал о грифе.Несмотря на это, очерк остается интересным образчиком реконструкции прошлогос помощью воображения, и если бы Фрейд заставил себя признать эту ошибку в1923 году, когда она была обнаружена, он мог бы сделать это совершенноспокойно. Но 1923 год был плохим годом для признания фактов, и Фрейд оставилочерк таким, какой он есть. Он был слишком привязан к своим произведениям*. * Джеймс Стречи во время подготовки "Стандартного издания" предлагализменить текст Фрейда, чтобы убрать эту ошибку. Джонс, который в то времяработал над биографией, написал ему в 1952 году: "Относительно коршуна, чтоочень неприятно. Не представляю себе, как можно изменить Священное Писание".Прошло уже тридцать лет с момента обнаружения ошибки, но коршун все ещепричинял беспокойство. Фрейд как раз руководил чьими-то попытками написать психобиографию, кактут Фриц Виттельс начал вендетту с Карлом Краусом из "Факела". Если несчитать редких вздохов сожаления о том, что его ученики не умеют держатьсебя в руках, Фрейд мало интересовался их личными делами. Но на этот раз онопасался, что скандал может повредить общему делу. Виттельс уже произвел на Фрейда неприятное впечатление своимбесстыдством, когда имел роман с Ирмой Карчевской, молодой актрисой,принадлежавшей в 1907 году одновременно ему и Краусу. Три года спустя, 12января 1910 года, когда Краус уже решил, что психоанализ - это обман и ихдружба закончилась - в том числе и из-за роскошной Ирмы, - Виттельспредставил собранию психобиографическую статью о Краусе под названием"Невроз 'Факела'". Он обыгрывал предполагаемые связи между искусством ипсихопатологией и насмехался над Краусом, утверждая, что у него маленькийорган, "Факел", который противопоставляется большому органу, "Нойе фрайепрессе", газете, ненавидимой Краусом. Венское психоаналитическое обществовыслушало статью, хотя Фрейд не был от нее в восторге. Он добавил, чтоВиттельсу следует быть поосторожнее и не повторять подобных изречений передболее широкой публикой, которая не сможет "оценить их научность". Вскоре подробности дошли до Крауса, и 13 февраля Фрейд писал Ференци отом, что "психоанализ оказался под угрозой из-за яростных нападок "Факела" всвязи с лекцией Виттельса", и жаловался на "безграничное тщеславие инеуважение этого талантливого зверя, Карла Крауса", как будто шутки омаленьких органах того не извиняли. Но зверь продолжал кусаться. Вспомнили ипро маленького Ганса. Детям психоаналитиков приходится тяжко. Сначала сын вынужденпризнавать, что испытывает эротические ощущения во время дефекации. Потом ондолжен говорить отцу, что у него на уме, когда по пути в школу видитиспражняющуюся лошадь. Можно считать, что ему действительно повезло, если ондоживает до возраста, в котором может признаться, что ему приснилось, как оннасилует мать. Фрейд посоветовал венскому обществу не обращать внимания на эти "глупыевыстрелы", как он их назвал, но Виттельс самостоятельно решил, что уничтожитврага, сделав его героем сатирического романа. Краус попытался предотвратитьего издание, увидев рукопись через общую подругу, которую та показала емубез ведома Виттельса, и его юрист посетил Фрейда, чтобы сообщить, скольковреда Краус может причинить их делу. В конце концов Фрейд настоял, чтобыВиттельс показал ему гранки, и заявил ему, что "психоанализ важнее, чем твоиглупые ссоры. Почему я должен позволять твоей необдуманной книге вредитьему?". Виттельс проигнорировал эти предостережения, осенью 1910 годаопубликовал книгу, получал вызов в суд за клевету и продал множествоэкземпляров. Он оставил кружок Фрейда, позже написал его несанкционированнуюбиографию, потом переехал в Америку, где и работал. Делу это не повредило,но Фрейд так никогда полностью и не простил его. Когда они встретились в1933 году, он все еще ворчал по поводу этого эпизода. Виттельс отметил, чтовсе это было очень давно. "Знаю, - ответил Фрейд, - но ты был мне близок". Те, кто оставался лояльным, получали в награду дружбу ипрофессиональную поддержку. Джонс, которого во время лекций в университетеКларка Фрейд все еще считал не совсем надежным, вскоре укрепил свои позиции.Он написал Фрейду, что тот совершенно справедливо подозревал его в том,будто он хочет возглавить движение в Англии и Америке, но теперь его"сопротивление" закончилось. Джонсу было легко признать отцовский авторитет Фрейда. Он не былбезгласным и ни на что не жалующимся последователем, но в молодости былочень осторожен. В том, как он себя вел с Фрейдом, искренние чувствасмешивались с определенной долей лести. Использовались такие слова, как"гений" и "редкое удовольствие". Оттиск одной статьи, посланной ему Фрейдом,оказался, как и все остальные работы, слишком коротким. "Мы жаждем, какОливер Твист, еще". Когда в апреле 1912 года до Торонто не дошло одно письмос Берггассе, Джонс предположил, что оно пропало вместе с "Титаником",который утонул среди айсбергов как раз 14 апреля. "Если это так, - добавилон, - то последствия этой катастрофы еще печальнее, чем показалось на первыйвзгляд". Впрочем, этот валлиец не был таким раболепным, как можно было быпредположить на основе этих выражений. Он знал, что его и таких, как он,считают послушными и легко подчиняющимися, но в своей биографии Фрейдапишет, что "лучше описать их как людей, которые справились со своимидетскими комплексами и научились работать в гармонии и со старшим, и смладшим поколениями". В своей характеристике из письма в июне 1910 года онобъясняет черты мазохизма в своем характере: Комплекс оригинальности у меня слабо развит. Я стремлюсь скорее знать,быть "за сценой" и "в курсе", а не узнавать... Для меня работа подобнавынашиванию женщиной ребенка, а для людей вроде вас, мне кажется, это что-товроде мужского оплодотворения. Точнее выразиться я не смог, но думаю, выпоймете, что я имею в виду. Если оба были согласны, что ломать голову над новыми проблемами - дело"отца", какие могли быть проблемы? Фрейд принимал то, что предлагал емуДжонс, без иронии. Еще в начале 1910 года он говорил Юнгу, что валлиец,когда его сопротивление навсегда исчезло, кается больше, чем нужно. Джонсуон написал, как учитель в дневнике: "Вы изменились очень значительным иудовлетворительным образом". Продолжение истории Джонса в Торонто - он снова изолирован и нуждаетсяв моральной поддержке из Вены. Друзья умоляли его быть поосторожнее, и онвроде бы слушался, но с ним продолжали происходить неприятности. Из егостатей вычеркивали ссылки на секс, издаваемый им журнал запретили,неизвестные враги действовали за его спиной, распространялись слухи о том,что он советовал людям мастурбировать, посылал молодых мужчин кпроституткам, а женщинам рекомендовал заниматься развратом. Невролог из Нью-Йорка, Джозеф Коллинз, ездил за Джонсом по Америке отлекции к лекции, публично критикуя его, потому что, как объяснил Джонс, ещев Англии он сделал психоанализ миссис Коллинз, после чего та развелась смужем. Как обычно, Джонс был воплощением оскорбленной невинности. Джеймс Путнам хотел, чтобы кандидатуру Джонса рассмотрели для места вГарвардской психологической лаборатории (это могло бы изменить жизнь Джонсаи, возможно, всю историю психоанализа в Соединенных Штатах). Но главалаборатории Хьюго Мюнстерберг, хотя и признал, что Джонс - неплохойкандидат, опасался, что упор на сексе в курсе, который читается не толькомедикам, может привлечь "бездельников". В чем-то Гарвард был прав. В феврале 1911 года пациентка, которую Джонслечил в Торонто, "тяжелый случай истерии", пришла к врачу-женщине, котораяодновременно исполняла функции секретаря местной Лиги чистоты, утверждая,что Джонс спал с ней "для ее пользы". Джонс дал приличное объяснение о том,что у нее произошел эротический перенос на своего аналитика - одна изопасностей профессии, как Фрейд говорил Юнгу. Но, как обычно, у Джонса этипроблемы принимали другие масштабы. Эта разведенная женщина угрожала емуревольвером, и Джонс нанял детектива, чтобы успокоить Лоу Канн. Когда он былв Чикаго, детектив тоже сопровождал его. По словам Джонса, все это стоилоему (конечно, Лоу) больше тысячи долларов. Почему же не подать в суд за клевету, мягко осведомился Фрейд. Ответсодержался в письме Джонса Путнаму в Бостоне, где дается другая версияистории. Женщина шантажировала его, и он заплатил ей пятьсот долларов "воизбежание скандала"*. Многие в Лондоне наверняка сказали бы, что другого отДжонса трудно было ожидать. * Джонс признавался, что его интересовали женщины, но не сообщал особыхподробностей. В его мемуарах "Свободные ассоциации" объясняется, чтоописание его эротической жизни в них "совершенно правдивое", но неполное.Возможно, женщина с револьвером была бывшей женой разгневанного мистераКоллинза. С профессором ничего подобного никогда не случалось. Его жизнь быласовершенно другой и неизменной: самодисциплина, пациенты, семья, ученики,стопки исписанной бумаги, необходимый отдых. После пятидесяти он сталособенно нуждаться в перемене обстановки летом. В апреле 1910 года онговорил Ференци: "Я отсчитываю восемьдесят один день до начала отдыха", - ипредлагал ему отправиться в конце сезона в Сицилию. Психоанализ - этотяжелая работа, война с демонами, которая все осложнялась. Теперь переносэмоций пациента на аналитика считался важнейшим элементом анализа, которыйустанавливал между обоими эмоционально напряженные отношения, вызывавшиепризраки из детства, которые пациент или пациентка должны были увидеть ипонять. Среди новых пациентов Фрейда в 1910 году оказался обеспокоенный молодойчеловек, Серж Панкеев, будущий Волчий Человек. На его анализ ушло четырегода. Из письма Фрейда Ференци о Панкееве видно, как это было сложно: В целом я просто машина для зарабатывания денег и последние нескольконедель работаю до пота. Один богатый русский, за которого я взялся из-затенденции к навязчивому неврозу, признался в следующем эмоциональномпереносе после первого же сеанса. Этот еврейский жулик хотел бы использоватьменя сзади и испражниться мне на голову. В возрасте шести лет у негопоявился первый симптом - богохульство, когда он называл Бога свиньей,собакой и т. п. Когда он увидел на улице три кучки дерьма, у него возниклинеприятные ассоциации со Святой Троицей и он с тревогой начал искатьчетвертую, чтобы разрушить эту ассоциацию. Пришло лето. Адольф Гитлер, теперь живший в общежитии Бригиттенау,занимался продажей акварелей под лучами солнца. Юнг отправился в путешествиепо озеру Констанс на своей яхте. Фрейд попрощался с Панкеевым и остальнымидо осени и отправился на побережье Голландии, под Гамбург, где Марта моглапосетить старую госпожу Бернейс на смертном одре, хотя та прожила еще доосени. Ровные пляжи в Нордвике не нравились Фрейду. С балкона пансиона"Нордзее" он смотрел на закат и думал о своей теще и смерти. С Северногоморя дули холодные ветры. Если целый день плыть вдоль берега насеверо-восток, где цепь островов из голландской становилась немецкой, можнобыло попасть в воды, где храбрые британцы расстроили планы "Гансов" в ужеизвестной нам книге "Загадка песков". С конференции в Брюсселе прибыл Джонс и ненадолго остановился на виллев Нордвике, принадлежавшей сестре Канн. ("Мое терпение к канадскойцивилизации неожиданно достигло предела, и я сбежал в Европу".) Они долгогуляли по пляжу, и Фрейд ковырял водоросли тростью. Джонс спросил его, чтоон хочет там найти. "Что-нибудь интересное, - отвечал Фрейд. - Заранееникогда не знаешь". Он нашел время, чтобы написать мрачное письмо Юнгу, "моему дорогомусыну и преемнику", чтобы сказать, что он, Фрейд, слишком спешил организоватьмеждународную ассоциацию. Первые месяцы правления Юнга "не слишком хороши"из-за недостаточной серьезности со стороны Юнга: "Тот, кто хочет управлять,должен научиться искусству привлекать людей на свою сторону". Фрейд незамечал, что Юнг не хотел быть правителем по образу и подобию старшего. Онполучил дружеский ответ, что его приободрило. Фрейд на время позволил работе прервать его отдых, когда композиторГустав Малер - который жил от него в нескольких трамвайных остановках вВене, хотя они никогда там не встречались, - прислал ему телеграмму спросьбой срочно увидеться. Этот человек был слишком важен, чтобы получитьотказ, но, когда Фрейд согласился встретиться с ним, Малер начал отменятьвстречи. В конце концов им удалось увидеться в ресторане в Лейдене у самогопобережья, и во время прогулки по городу Фрейд провел нечто вроде анализа.Малер, женатый на молодой женщине со сложным характером, как говорят,страдал импотенцией. Фрейд утверждал, что обнаружил за один день"сосредоточенность на образе матери" и "многого достиг". Интересно, как принехватке времени годы анализа можно свести к нескольким часам. Настоящий отдых начался для Фрейда в сентябре вместе с Ференци, вСицилии. Но ему не удалось расслабиться так, как он хотел. Проблема быласвязана с Ференци, который, как большинство людей из круга Фрейда в товремя, не был в восторге от подчинения такой фигуре отца. Все они слишкоммного знали о теории родительских комплексов и вели себя соответственно -как актеры во фрейдистской драме. В случае Ференци явного мятежа не было. Он просто стремилсяпродемонстрировать свою зависимость и всегда подвергал ее анализу. У негобыло что-то общее с Джонсом, но валлиец относился к власти Фрейда спрактической точки зрения, подчинялся ей и не волновался по этому поводу.Ференци, более оригинально мыслящий, чем Джонс, не умел так себя вести. В Сицилии, когда они осматривали развалины по приезде из Палермо, онбыл разочарован, что Фрейд, объект его восхищения, вел себя как турист,стремящийся поразвлечься. Ференци мечтал о проникновенных беседах спрофессором, в которых они сказали бы друг другу правду обо всем. А Фрейдупросто был нужен попутчик. Среди книг, которые он взял с собой, были мемуары немецкого судьиапелляционного суда, Поля Шребера, который страдал от периодическогоумопомешательства, но успел во время просветления написать автобиографию,после чего его состояние стало необратимым. В 1910 году он был впсихиатрической больнице и приближался к концу жизни. Фрейд хотелпроанализировать его на основе мемуаров. Ференци надеялся работать над этимпроектом вместе с Фрейдом, но в первый же вечер, когда Фрейд захотел, чтобытот сыграл роль секретаря и написал под диктовку его мысли о Шребере,Ференци надулся и ответил, что ожидал лучшего задания. После этого Фрейдстал работать по вечерам один. Во время путешествия обратно он писал Юнгу изРима, что Ференци "милый парень, но досадно мечтательный, отношение[которого] ко мне инфантильно". В Сицилии он был плохо настроен. В общем Фрейду нравилось теплоеотношение Ференци (и, возможно, даже его подхалимство - если рядом никого небыло) и то, что тот поверяет ему свои тайны. Он выслушивал жалобы Ференци наздоровье и его сексуальные признания Ференци был давно удручен романом сматерью и дочерью одновременно, Гизеллой и Эльмой Палос, и многие месяцы немог решить, на которой жениться. Фрейд был всегда готов - даже слишком, еслиподумать, как эгоистично вел себя его друг по отношению к несчастнымженщинам, - помочь ему советом и ободрительным словом. Несмотря на все это,Фрейд относился к Ференци серьезно, потому что тот был умелым аналитиком иинтуитивно находил подход к пациентам. А самым большим его достоинством вглазах Фрейда было то, что его лояльность, как, впрочем, и лояльностьДжонса, не вызывала сомнений. Чтобы считаться лояльными, они должны были не только поддерживать идеюпсихоанализа в целом. Они были обязаны принимать на веру некоторыепостулаты, например секс как корень невроза или центральную роль эдиповакомплекса. Альфред Адлер первым бросил вызов Фрейду. Он решил, что гений Фрейдасостоит в том, что тот создал методику, на основе которой его ученики могутразрабатывать свои собственные приемы. Еще в 1907 году он говорил венскомукружку, что "у психоанализа не один способ", на что Фрейд резко ответилчто-то о "своеволии отдельных психоаналитиков". После конференции 1910 года, когда идея бунта витала в воздухе, Адлер,"простой человек", который лечил бедных и иногда сам выглядел как они,неаккуратным и немодным, нашел в себе силы восстать. Штекель поддержал его.К ним присоединилось еще несколько менее заметных венцев. В адлеровском варианте анализа ведущую роль играла агрессия, жаждавласти. Ребенка побуждает на поступки желание выжить, а чем слабее ребенок,тем больше его потребность компенсировать свои недостатки (сам Адлер былболезненным ребенком, страдавшим от рахита и других болезней). Невроз - этоне подавление, а компенсация. Секс - проявление желания властвовать.Социальные конфликты помогают сформировать личность. Сначала Фрейд отнесся к этому терпимо. Именно Юнг, который в октябре1910 года жаловался Фрейду, что вынужден "пачкать руки" махинациями вовнутренней политике, начал ворчать по поводу "полного отсутствия психологии"у Адлера. Фрейд успокаивающе ответил на это, что "внутренняя сторона другихвеликих движений выглядела бы не более аппетитно, если бы мы могли ееувидеть". Месяц спустя Адлер все еще оставался "очень приличным и умнымчеловеком", но быстро превратился в "параноика", а его теории были объявленынепонятными. К концу года в письмах Фрейда появляется обеспокоенность: Суть дела - и это меня действительно тревожит - в том, что он сводит нанет сексуальное желание, и наши оппоненты вскоре смогут заговорить обопытном психоаналитике, выводы которого радикально отличаются от наших.Естественно, в своем отношении к нему я разрываюсь между убеждением, что еготеории однобоки и вредны, и страхом прослыть нетерпимым стариком, который недает молодежи развиваться. Сомнения самого Юнга о сексуальном желании никогда и не пропадали. Но вэтот момент ему не нужно было подчеркивать их. В любом случае, он быллюбимым сыном, которому позволено все - почти все. Адлер же не был на особомположении. Если теории Фрейда были полетом фантазии и блистательной прозой,психология Адлера больше походила на здравый смысл, а в его изложениизвучала еще более банально. Адлер был грубоватым мещанином, далеким отпатрицианских манер обоих лидеров движения. Фрейд с бородой, котораядесятилетиями подстригалась каждый день, выходил из своих апартаментов - гденесколько человек состояло в прислуге - в плаще с меховой оторочкой, держа вруке трость с набалдашником из слоновой кости, покуривая толстую сигару.Карикатура на Адлера - это человек с обвисшими усами и мясистым лицом,который спорит с социалистами в кафе Леопольдштадта, откуда Фрейды срадостью переехали тридцать лет тому назад, и открыто курит дешевый табак. Теперь для врагов часто использовалось слово "паранойя". Фрейд считал,что причиной этого заболевания являются подавленные гомосексуальные чувства(этот вопрос рассматривается в статье о сумасшедшем судье, Шребере). Онсделал ретроспективный анализ применительно к своему утраченному другу,Вильгельму Флису, и назвал Адлера "маленьким рецидивом Флиса". Он дажепризнался Юнгу, что его так расстраивает ссора с Адлером, потому что "отэтого открываются старые раны дела с Флисом". Внутри он был менее увереннымв себе, чем казался внешне. Началась "чистка". Для подавления бунта были хороши все средства. Фрейдобъявил небольшие ошибки в редактуре номера "Центральблатт" за январь 1911года, который издавали Адлер и Штекель, психологическими слабостями. Венское общество в январе и феврале 1911 года провело собрания, накоторых обсуждалось дело Адлера. Почти все осудили его. После последнегособрания он снял с себя полномочия президента общества, и Штекель,вице-президент, ушел вместе с ним. Взгляды Адлера, как писал Фрейд Юнгу,были умны, но опасны; его поведение - устойчиво невротическим. Фрейд былпровидцем, который никогда не падал на землю - в этом заключался его трюк.Адлер, упрямый и упорный, никогда с земли и не поднимался. На этих собраниях присутствовал Макс Граф и видел, как властно ведетсебя Фрейд. Граф уже считал, что атмосфера на собраниях фрейдистовнапоминает "основание религии". Не принадлежащие к движению частокритиковали его за нетерпимость. Например, профессор из Вюрцбурга, ВильгельмВейгандт, говорил, что последователи Фрейда сравнивают его с Галилеем иотказываются выслушивать какие бы то ни было возражения. Граф, впрочем, былне чужаком, а последователем Фрейда и аналитиком-любителем, отцом маленькогоГанса. Его беспокоило, что основатель церкви изгоняет Адлера, которого онуважал. Пришло время, когда Граф перестал "уметь и хотеть подчинятьсяуказаниям Фрейда - с чем он однажды обратился ко мне". И он тоже ушел. В течение нескольких месяцев Адлер оставался членом венского общества,врагом внутри. Штекель помирился с Фрейдом и на некоторое время вернул себеего расположение. "Второй парень", негодный Адлер, был безнадежным случаем."[Он] упорствует в молчаливом сопротивлении и плохо скрываемом гневе", -пишет Фрейд Юнгу в мае. "Вынужден признать, что он параноик". Вскоре тотпревратился в "ненормальную личность, которую сводят с ума амбиции". В июневраг покинул кружок. В октябре 1911 года оставшиеся последователи Адлера получили приказвыбрать один из двух лагерей. Всего вместе с Адлером ушли десять членовдвижения, которые решили образовать свой собственный кружок. Между обеимичастями не допускалось контактов. Это имело абсурдные последствия. Годспустя (в ноябре 1912 года), когда Лу Андреас-Саломе* гостила в Вене изавязала интеллектуальный роман с Фрейдом, она рассказала ему, что Адлерпригласил ее на одно из обсуждений, которые проводились у него по четвергам.Фрейд отметил, что между этими группами нет контакта, и гости венскогообщества должны выбирать одну или другую. Но в случае этой дамы онвеликодушно переступил это правило. "У меня и в мыслях не было бы, дорогаяледи, навязывать вам такое ограничение". И все же он попросил ее "неупоминать о вашем контакте с нами, когда вы там, и наоборот". * Луиза Андреас-Саломе (1861 -1937), дочь русского генерала, былачрезвычайно умной (а в молодости еще и очень красивой) женщиной с большойизвестностью. Среди ее интеллектуальных завоеваний (в некоторых случаяхфизических) оказались Толстой, Стриндберг, Шницлер, Рильке и Ницше. О нейговорили, что мужчина через девять месяцев после начала связи с ней рождаетидею. С Фрейдом она вела себя покорно и обожающе. Адлерианцы стали затерянным племенем, дожившим до наших дней в видешколы "индивидуальной психологии", которую фрейдисты провозгласилиупрощенной, социалистической и ненаучной. Идеям Адлера повезло несколькобольше. Фрейд сам перенял несколько из них, например, предложенный в 1920году термин "инстинкт смерти" (или "влечение к смерти") произошел от"агрессивного желания" Адлера, придуманного им в 1908 году. Только специалисты по истории психологии знают эти подробности ипридают им значение. Эти яростные противостояния кажутся в наши дниабсолютно не заслуживающими внимания. Ко второй половине двадцатого векаеретические идеи Адлера стали частью психоаналитического образа мышления.Половое желание перестали считать ключом к пониманию всего. Но в 1911 годуФрейд мечтал лишь о том, чтобы Адлер оказался в небытии и пересталпредставлять собой угрозу.
