Жертвоприношение и судебная система

В начале исследования Рене Жирар предпринимает исторический и историографический экскурс с целью определить исходные точки своего рассуждения. Одной из таких точек оказывается утверждение о том, что жертвоприношение присуще всем обществам на том этапе исторического развития, когда судебной системы еще не существует: «многочисленные этнографы сходятся в том, что в первобытных обществах нет судебной системы. В «Преступлении и обычае в диком обществе» Малиновский приходит к следующим выводам: «В первобытных сообществах понятие уголовного права еще более непостижимо, чем понятие права гражданского: идея справедливости в нашем понимании там практически неприменима»[57].

Жертвоприношение в таких обществах заменяет собою судебную власть. Существенная роль этого института заключается в том, чтобы прекратить круг мести, возникающий в ситуации вражды сообществ. Другими словами, жертвоприношение регулирует кровную месть ибо внутренний смысл оной таит в себе огромную опасность: когда ее механизм запускается, остановить его невероятно сложно: «Отчего кровная месть, везде, где она свирепствует, представляет невыносимую опасность? Когда кровь пролита, то единственной приемлемой местью будет пролитие крови виновника. Между действием, которое месть карает, и самой местью нет четких различий. Месть считает себя карой, а всякая кара требует новых кар. Но и само преступление, которое месть карает, почти никогда не сознает себя первым: оно считает себя местью за более раннее преступление»[58].

Первобытное общество снимает «порочный круг» мести жертвоприношением: кто-то или что-то терпит насилие над собой вместо провинившегося (так в греческой традиции это объясняется представлением о том, что «Подвергать насилию того, кто насилие совершил - значит заражаться его насилием»[59]). Безусловно, институт жертвоприношения не может соревноваться в эффективности с развитой системой правосудия. Мы не можем употреблять термины правосудие, справедливость, правомерность, законность применительно к жертвенным практикам, но мы обязаны признать, что подобные ритуальные практики предлагали, пусть и кажущееся в настоящее время непонятным или спорным, решение безопасности и сохранности коллектива.

Если современный человек не замечает непосредственной угрозы насилия, то это происходит по той простой причине, что в большинстве случаев регулятором выступает система правосудия. Для члена первобытного сообщества, живущего в иных политических, социальных и экономических реалиях, принципы кровной мести иlex talionis актуальны и ежедневны. В его условиях институт жертвоприношения как – если можно так выразиться – «регулятор» мести и ее конечного воплощения [насилия] является первым ответом и реакцией общества на продуцируемое им или иным обществом, насилие.

Институт жертвоприношения «предлагает» такой механизм, при котором насилие осуществляемое в ответ на первоначальное насилие, оказалось бы насилием «без риска мести»[60]. Как замечает Жирар, здесь речь идет о том, чтобы «придумать и совершить такое насилие, которое бы по отношению к предыдущим насилиям не стало всего лишь очередным звеном в цепи, ведущим от предыдущих звеньев к последующим; требуется найти радикально иное насилие, насилие поистине решающее и окончательное, которое бы раз и навсегда с насилием покончило»[61].

Судебная власть и институт жертвоприношения выполняют одну функцию: прерывают порочность и замкнутость круга насилия. Разница заключается лишь в том, что первобытное общество вынуждено идти на «уловки», потому что в ответе насилием на насилие, как следствием на причину, запускается бесконечный круг мести, ведущий к истреблению сообщества: в случае ритуальных практик «за жертву не мстят, потому что она не «та»»[62]; в случае судебной системы «насилие поражает именно «ту» жертву, но с настолько сокрушительными силой и авторитетом, что всякий ответ становится невозможен»[63].

С развитием политических отношений и судебной системы роль жертвенных практик отходит на второй план, а затем и вовсе вытесняются судебными запретами (как пример, распространение практики вергельда в германских варварских правдах или виры на Руси, заменяющей принцип кровной мести денежной компенсацией): «Еще одно указание на функции жертвоприношения можно усмотреть в том факте, что оно приходит в упадок там, где устанавливается судебная система, в частности в Греции и в Риме. Исчезает причина его существования. Разумеется, оно может сохраняться еще очень долго, но уже в виде практически пустой формы; обычно в этом виде мы его и застаем, отчего и укрепляемся в мысли, что у религиозных институтов нет никакой реальной функции»[64].

  Но первобытное общество, не имеющее системы правосудия, беззащитно перед «эскалацией насилия»[65]. Ответ на вопрос о губительном и вседовлеющем характере насилия, по Жирару, для первобытного человека лежит в плоскости религии: «религия в широком смысле, несомненно, совпадает с той темнотой, которая в конце концов окутывает все средства, используемые человеком против собственного насилия, — как исправительные, так и профилактические, с тем мраком, который покрывает судебную систему, когда она приходит на смену жертвоприношению. Этот мрак есть трансцендентность священного, законного, легального насилия, в отличие от имманентности насилия греховного и незаконного»[66].