Жертвоприношение и религия

В самом начале «Козла отпущения» Р. Жирар делает, принципиальное заявление: «…в коллективном насилии нужно признать машину по изготовлению мифов, которая в нашем универсуме хотя и не прекратила функционировать окончательно, но — по причинам, которые мы вскоре обнаружим, — функционирует все хуже и хуже… Для западной и новой истории характерен упадок мифологических форм, которые выживают лишь в виде гонительских феноменов»[67]. Упадок мифологических форм, хоть и представляет собой весьма интересную тему, предметом данного исследования не является, в то время как вопрос коллективного мифотворчества имеет непосредственное отношение к нашему рассуждению.

Выше было показано, что институт жертвоприношения играет значимую роль в обществах, где по каким-либо причинам (историческим и другим) не развита судебная власть. Жертвоприношение прерывает круг насилия, не дает ему развиться. В ритуале акцент смещается на объект идеального или реального происхождения, который не может быть отомщен. Жирар замечает[68], что жертвоприношение выхолащивает насилие, но это выхолащивание имеет временную форму: насилие бесконечно и не может прекратиться.

Этот пункт проходит через все его рассуждение. Насилие представляет собой определенную заданность, с которой встречается человеческое сообщество. Принесение жертвы есть, возможно, одно из самых первых решений проблемы. Жизнь человеческой группы неустойчива. Поэтому-то отношения между людьми регламентировано традицией, следование которой объясняется катастрофичностью возможных последствий.

В первобытном обществе религия стремится подавить, погасить насилие: «Религиозное и моральное поведение стремится обеспечить ненасилие непосредственным образом в повседневной жизни и — часто — опосредованным образом в жизни ритуальной, через парадоксальное посредничество насилия…. С другой стороны, нельзя забывать, что жертвоприношение, чтобы сохранить эффективность, должно совершаться в духе pietans [благочестия (лат. )], характерном для всех аспектов религиозной жизни»[69]. Роль первобытной религии заключается в том, чтобы перенаправить внутреннее насилие, оформить его допустимым образом.

В жертвоприношении все неслучайно: от выбора способа убийства до определения жертвы. Жертва может быть одушевленной и неодушевленной, животной или человеческой (между которым, по мысли Жирара, нет принципиальной разницы[70]). Чем сильнее кризис, которое переживает общество, тем ценнее жертва.

Причиной этого является тот факт, что принесение жертвы, как было сказано выше, представляет собой способ «обмана» насилия. Для того, чтобы обеспечить «качественный» обман, необходимо соблюсти все условия. В конечном счете, обман играет двойную функцию: во время жертвоприношения «обманывается» не только насилие, но и сами участники культа: они не осознают и не должны осознавать ту роль, которую он играет. Жертва устраняет общий знаменатель, который собирает вокруг себя всех членов общества – внутреннее насилие. Приносимая жертва пытается искупить все негативные моменты, возникающие между членами сообщества: зависть, вражду, соперничество, ссоры, разногласия и ненависть.

По этому поводу Жирар замечает: «Если подойти к жертвоприношению с этой - самой главной - стороны, этим царским путем насилия, который перед нами открывается, то быстро замечаешь, что оно (жертвоприношение) действительно связано со всеми аспектами человеческой жизни и даже с материальным благополучием. Когда пропадает согласие между людьми, то хотя и солнце светит, и дождь идет, как обычно, но поля обрабатываются хуже, а это отражается на урожаях»[71]. Таким образом, жертвоприношение необходимо включается в религиозную и моральную жизнь общества, образуя механизм его саморегуляции.

Как пишет Жирар, «в мифо-ритуальных религиях нет ничего, что бы не вытекало логически из механизма козла отпущения, работающего в более интенсивном режиме, нежели в истории»[72]. Насилие вынуждает человека к борьбе за сохранение общественной целостности, к разработке формы, которая позволила бы ему взять под свой контроль стихийные проявления человеческой социальности. И в этом порядке насилие организует религиозные практики человека: «Священное — это все, что господствует над человеком, и тем надежнее, чем больше сам человек надеется над этим господствовать. То есть в том числе, хотя и во вторую очередь, это поражающие население бури, лесные пожары, эпидемии. Но прежде всего, хотя и в более скрытом виде, это насилие самих людей, насилие, выведенное за пределы человека и потому слитое со всеми прочими силами, грозящими человеку извне. Подлинное сердце и тайную душу священного составляет насилие»[73].