 |
Глава I. Проблемы текста "Евгения Онегина"
|
|
|
|
Глава I. Проблемы текста " Евгения Онегина"
Стабильный текст романа
Пушкин при жизни дважды осуществил полное издание " Евгения Онегина" (1833, 1837), и, казалось бы, никаких проблем у текстологов, призванных определять окончательный текст романа, возникнуть не могло. Тем не менее они возникли. Более того, в нашем веке они продолжали осложняться, хотя как будто все изначально было ясно. Впрочем, случай с " Евгением Онегиным" в целом оказался довольно типичным. Мы всегда стремимся, чтобы читатели получили самый правильный и единственный текст, санкционированный последней авторской волей. Но на деле все получается иначе.
Несмотря на солидную изученность творческой работы Пушкина над романом, в ней до сих пор остаются и частично, видимо, навсегда останутся белые пятна. Над своим поэтическим шедевром Пушкин работал в лучшую пору своего творчества (1823—1832). Параллельно за этот срок было создано множество крупных и мелких произведений, но единственный роман в стихах писался долго. В нашу задачу не входит подробное изложение и все перипетии творческой истории " Евгения Онегина". Читатель может легко познакомиться с ней по многим источникам, например по великолепному комментарию к роману, написанному Ю. М. Лотманом в 1980 г. Все же мы напомним ее здесь в самом кратком виде.
Первые строфы " Онегина" Пушкин начал в Кишиневе 3 или 28 мая 1823 г. Тут же он перебрался в Одессу, где в течение года с небольшим были завершены две главы и почти закончена третья. Затем в Михайловском уединении (1824—1826) Пушкин написал целых три " деревенских" главы, до шестой включительно. В 1825 г. началась публикация " Онегина" отдельными главами, и в поглавной редакции до 1832 г. вышло восемь глав. Таким образом, современники Пушкина уже прочли всего " Онегина" за год до появления первого полного издания, но при этом поглавный текст заметно отличался от будущего, оставаясь как бы даже самостоятельной версией романа (1). Ранее все это рассматривалось в рамках общего возникновения текста; теперь же, при наличии двух редакций " Онегина", уже решается новая текстологическая проблема.
|
|
|
Однако осложнения начались раньше. В последекабристское время работа существенно замедлилась. В 1828 г., публикуя шестую главу, Пушкин заключил ее обозначением: " Конец первой части", из чего следовало, что он, скорее всего, собирался писать не менее двенадцати глав (это был устойчивый канон). Впоследствии замысел изменился, и когда Пушкин в 1830 г. решил закончить " Онегина", то спланировал весь текст из девяти глав в трех частях и в конце Примечания. Здесь же, в Болдине, он сжигает так называемую " X песнь". По не вполне проясненным причинам он далее меняет и этот план: вписывает в последнюю главу " Письмо Онегина" (1831), затем извлекает из текста восьмую главу " Странствие" (все девять глав имели названия), перерабатывает ее в " Отрывки из путешествия Онегина", придавая им вид черновика, и переставляет в самый конец романа после Примечаний. Девятая глава теперь нумеруется как восьмая. Это и будет полным изданием 1833 г., а буквально перед гибелью Пушкин успевает повторить его, перенеся Посвящение из Примечаний в начало текста и сделав ряд малозаметных поправок.
Издание 1837 г. представляет собою бесспорный, завершенный и засвидетельствованный самим автором текст " Евгения Онегина", который принят современной академической наукой в качестве окончательного (дефинитивного). Казалось бы, что же еще? Но вот здесь-то и возник текстологический парадокс, создавший проблему на ровном месте. Едва ли не во всех популярных изданиях " Онегина", включая даже десятитомное малое академическое (! ), текст до сих пор печатается не так, как нам его оставил Пушкин, а с прибавлением так называемой X главы, гипотетических и неполных строф, создающих иллюзию решительной недописанности романа (2). Действительно, что можно подумать, если " Онегин" заканчивается следующим образом:
|
|
|
Казалось...........................................
Узлы к узлам....................................
И постепенно сетью тайной
Россия...............................................
Наш царь дремал……… (3)
Однако соблазн усмотреть в творческих замыслах Пушкина политическую окраску настойчиво укрепляется. " Находка десятой главы показывает, что роман из восьми глав является в сущности незаконченным" (П. Н. Сакулин, 1929). Иные предполагали сознательное искажение текста: " Под давлением цензурно-политических условий поэт вынужден был нарушить замечательную стройность целого" (Д. Д. Благой, 1955). Такие суждения естественно приводили к выводу, что " восемь глав романа — это искусственно свернутая, неполная редакция его" (Г. А. Гуковский, 1957). Важнее всего было то, что в предполагаемом " большом варианте" романа " Онегин, потерпевший полный крах в личной жизни... примыкает к декабристам" (С. М. Бонди, 1957; та же мысль у Гуковского). Между тем перспективы для Онегина-декабриста в законченном романе ниоткуда не вычитываются, да и сама революционная борьба ничем не украсила бы героя, у которого и без того хватает человеческих ценностей.
Мы не случайно обозначили даты процитированных высказываний, как раз в это время начался сдвиг в научной парадигме прочтения " Евгения Онегина", явственно обозначившийся во второй половине 1960-х гг. Он выразился в переходе от поисков исторических, социокультурных, поведенческих соответствий романа и жизни к внимательному всматриванию во внутренний мир текста как таковой, в его стилистику и поэтику. В связи с этим были заново поставлены вопросы о составе и границах текста " Евгения Онегина".
Перенос внимания быстро обнаружил, что от концепции неоконченности романа, концепции законченности его в восьми главах, а также от увлеченности фрагментами " X главы" для доказательства декабризма героя — от всего этого зависит существенная недооценка структурно-смысловых функций " Отрывков из путешествия Онегина" (далее " Отрывки". — Ю. Ч. ) и Примечаний в цельнооформленности текста. Как правило, " Отрывки" почти единодушно считали приложением к роману, воспринимали их как необязательный и неравноправный привесок к основному тексту, не подлежащий рассмотрению внутри художественной ткани. Удалось выяснить, что лишь Ю. Н. Тынянов и Г. П. Макогоненко имели на этот счет другое мнение, хотя и декларированное (речь идет о 1967— 1968 гг., когда хорошо известная теперь статья Тынянова " О композиции " Евгения Онегина" " была частично опубликована в Италии. Взгляд на " Отрывки" в ней был развит подробнее). Макогоненко отметил, что " Отрывки" " не приложение, но композиционный конец романа" (4). Тынянов еще в 1920-х гг. назвал их " подлинным концом Онегина" (5). Тогда же возникла мысль о художественной функции Примечаний к " Онегину", поскольку они находились в окружении поэтического текста и им усваивались.
|
|
|
Нет необходимости повторять здесь обоснования и аргументацию нового взгляда на место " Отрывков" и Примечаний. Достаточно заметить, что тридцать лет назад тыняновская концепция претерпела второе рождение под влиянием идей структуральной и феноменологической поэтики. Важно увидеть, что Примечания и " Отрывки" осуществляют в сюжете романа ходы, отклоняющиеся в сторону от любовной истории героев, и что эта сюжетная многоплановость, не будучи развязанной до конца, придает законченному тексту характер и форму неоконченности. Поэтому " единственным полноценным текстом романа для нас остается тот, который сам автор предложил читателю как законченный" (Ю. М. Лотман. Комментарий, с. 391). Это и есть издание 1837 г. Из сказанного следует, что восемь глав, Примечания и " Отрывки из путешествия Онегина" являются твердо определенным и стабильным художественным текстом " Евгения Онегина", причем все эти компоненты без исключения и включения каких-либо иных имеют в составе текста равный поэтический статус.
|
|
|
