 |
В волненьи жизни так мертвеет
|
|
|
|
И ветреный и нежный нрав.
Это из лирических излияний Пушкина.
5.
... R. C. как ангел хороша:
Какая вольность в обхожденьи,
В улыбке, в томном глаз движеньи
Какая нега и душа!
Так Евгений видит возлюбленную.
6.
... Вы надо мной смеяться властны;
Но вы совсем не так опасны;
И знали ль вы до сей поры,
Что просто — очень вы добры.
Он записывает слова, сказанные ею.
9.
Вчера у В., оставя пир,
R. C. летела как зефир,
Не внемля жалобам и пеням,
А мы по лаковым ступеням
Летели шумною толпой
За одалиской молодой.
Последний звук последней речи
Я от нее поймать успел,
Я черным соболем одел
Ее блистающие плечи,
На кудри милой головы
Я шаль зеленую накинул,
Я пред Венерою Невы
Толпу влюбленную раздвинул.
Перед нами одна из эффектных лирикоповествовательных зарисовок Пушкина в " Онегине". Поражает экспрессивность словесного изображения. Она достигается прямо-таки " кинематографическим" видением Пушкина с применением монтажной смены планов. Сначала на общем плане — парадная лестница, по которой сбегает дама, сопровождаемая поклонниками. Онегин среди них: " мы... летели". Затем крупным планом " кадры" с R. C. и Онегиным: он помогает ей одеться. Снова общий или средний план, где Онегин картинным жестом раздвигает толпу вздыхателей. Именно рамка " крупного плана" повышает пластическую ощутимость происходящего, приближая к читателю предметную сферу. Вещи у Пушкина вылепливаются их называнием, хотя здесь впрямую названа лишь " зеленая шаль", а " черный соболь" осложнен метонимически. Пластика усиливается глубокой цветовой характеристикой, впечатляюще соединившей черное и зеленое. В общей динамической картине прибавляют рельефности и действия с предметами. Однако всю чувственную гамму формирует, в первую очередь, неназванное и несомненное прикосновение к возлюбленной, " блистающие плечи" и " кудри милой головы" которой дополняют это поэтическое переплетение опредмеченных метонимий. В результате читатель испытывает синэстезический аффект, обеспеченный сплавом зрительных, слуховых (" Последний звук последней речи" ), осязательно-тактильных и иных представлений (например, запаха духов).
|
|
|
Любому анализу следует держаться правила " ничего слишком", поэтому мы оставляем в стороне ритмическую экспрессию, зависящую от композиционного строя фрагмента. Девятая запись — это онегинская антистрофа, перевернутое четырнадцатистишие с соблюдением зеркальности и отклонениями от нее. Можно отметить также и риторику двух двойных анафор (нагнетание онегинского " я", после того, как он выделился из " мы" ). И по связи с этим надо сказать о дифирамбической интонации отрывка, тем более что Онегин в последнем восьмистишии и впрямь похож на корифея хора.
После этого " листка из Альбома" вернемся еще раз к вопросу об исключении онегинских записей из основного текста. Мы не будем здесь говорить о том, хотел ли Пушкин " ввести читателя в подлинный внутренний мир своего героя" (А. Е. Тархов), а потом, вероятно, посчитал его " реабилитацию" преждевременной или вообще ненужной. Но это ведь проблемы не Пушкина, а толкователей. Мы-то здесь придерживаемся мнения, что критике нет нужды разбирать, что стихотворец описывает, но как описывает (А. С. Пушкин. Черновое предисловие к 8-й и 9-й главам " Онегина" ). Поэтому не будем предполагать, например, что Пушкин избавил свою героиню от неловкости читать чужие интимные записи. Пушкин мог посчитать, что обсуждение героя критикой и читателями сильно осложнится, если в прошлое Онегина будет введена еще одна ретроспектива, да к тому же придется сравнивать его две влюбленности — Татьяну и " Венеру Невы". Возможно, однако, еще одна гипотеза. В " Альбоме Онегина" герою передана форма авторского повествования от первого лица единственного числа, так называемая " Ich — Erzahlung", которая слишком далеко выводила героя из принятой Пушкиным манеры говорить о нем внутри " романа третьих лиц". От этой передвинутой стилистики зависит, кстати сказать, приобретение Онегиным ряда положительных характеристик, принадлежащих скорее Автору, чем ему. Это могло не подойти Пушкину, несмотря на принципы открытости и взаимозамены в изображении персонажей. Кроме того, монологи Онегина стилистически беднее, чем постоянное многоголосие Автора в повествовании о том же Онегине. Там, где Автор — оркестр, Онегин — всегда соло. Мы остановимся на том, что, по всей видимости, фабульные и стилистические неувязки заставили Пушкина пожертвовать этой незавершенной новеллой из одиннадцати полулирических фрагментов, оставив блистательно написанный текст в " подвешенном" состоянии.
|
|
|
***
Установив в художественном существовании " Евгения Онегина" две действующих формы текста, стабильную и вероятностную, мы не собираемся решать вместе с читателями, какая из них правильная. Мы полагаем, что пушкинский роман в стихах не прочитывается в плоскости альтернативного двоичного мышления: то или это. Надо научиться двойному видению текста как единому, когда роман читается сразу в твердом и текучем состояниях. Собственно, мы так его и воспринимаем в естественном чтении вне анализа. Однако затем, поскольку без анализа обойтись невозможно, мы начинаем смотреть на текст как бы поочередно то одним, то другим глазом. А надо бы стремиться к нормальному видению двумя глазами, то есть в данном случае, к равновесию аналитического ума и созерцательного воображения. Это может развить в себе каждый, если дано. Как мир предстает перед нами в стереоскопическом и рельефном пространстве, таким же хочет предстать и " Евгений Онегин". Стоит только этого захотеть.
|
|
|
Такое аналитическое зрение позволит прикоснуться к фундаментальной черте романа, которая как всеопределяющий творческий порыв проявляется в каждой клеточке, в каждой тянущейся нити его поэтического формосодержания. Не назовем ее целостностью, так как понятие приобрело в литературоведческом обиходе характер оценочного клише с мистическим отливом. Не назовем ее и структурностью, так как в сетке зависимостей могут оказаться разрывы. Она будет называться у нас единораздельностью, потому что связывает ведущие принципы поэтики " Онегина", компактность, многомерность, фрагментарность и другие, вытекающие из них, тождеством взаимоисключающих понятий. В дальнейшем изложении этот термин может быть назван иначе в зависимости от контекста, но любая формулировка будет восходить к единораздельности, как к инварианту преобразований. Например, двуединство выглядит терминологическим синонимом, выстроенным в обратном направлении, но, тем не менее, он уже, потому что триединство, мультиединство и пр. покрываются единораздельностью. Единораздельность в нашем понимании сродни модальности, а модальность берется " как актуальная форма реальности и как условие его свободы" (С. Г. Бочаров). Все это имеет ближайший смысл для понимания одновременного существования " Евгения Онегина" в форме стабильного и вероятностного текста как основы для последующего анализа. Такова наша концептуальная предпосылка. В заключение скажем об одном наглядном образе единораздельности, который всплывает в нашем сознании при рассмотрении множества компонентов " Онегина", от самых крупных до самых мелких. Это лента Мёбиуса, то есть полоска, склеенная с одним перевивом, самое простое и удивительно непостижимое явление, если представить ее в дальнейших продольных разрезах. Она является единой плоскостью, и по ней можно провести сплошную линию, не отрывая карандаша. Однако, разорвав ленту, мы сможем повторить ту же линию только двумя раздельными движениями на каждой ее стороне.
|
|
|
ПРИМЕЧАНИЯ К ГЛАВЕ I:
1. Любознательный читатель может легко ознакомиться с этим текстом, так как он недавно переиздан факсимильным способом: Пушкин А. С. Евгений Онегин. Горький, 1989.
2. О не установленном до конца статусе этого фрагмента см.: Лотман Ю. М. Роман А. С. Пушкина " Евгений Онегин". Комментарий. Л., 1980. С. 391—415. Известный пушкинист Ю. Г. Оксман вообще не связывал этот проблематичный текст с " Онегиным".
3. Пушкин А. С. Полн. собр. соч.: В 10 т. М., 1957. Т. 5. С. 213. Далее текст " Онегина" цитируется по этому изданию.
4. Макогоненко Г. П. Роман в стихах Пушкина " Евгений Онегин". М., 1963. С. 135.
5. Тынянов Ю. Н. Архаисты и новаторы. Л., 1929. С. 277.
6. Тынянов Ю. Н. Пушкин и его современники. М., 1969. С. 156.
7. Арнхейм Р. Новые очерки по психологии искусства. М., 1994. С. 110.
8. См. об этом в необычайно талантливой книге В. Н. Турбина: Поэтика романа А. С. Пушкина " Евгений Онегин". М., 1996.
9. Баевский B. C. Elan vital // Русская филология. Уч. записки. Смоленск, 1994. С. 62.
10. Лотман Ю. М. Избранные статьи. Т. III. Таллинн, 1993. С. 99—140.
11. Томашевский Б. Пушкин. Кн. 1. М.; Л., 1956. С. 291.
12. Григорьев Aп. Литературная критика. М., 1967. С. 179.
13. Лотман Ю. М. Избранные статьи. Т. I. Таллинн, 1992. С. 322.
14. Ю. М. Лотман комментирует эти два стиха так: " Отсутствие луны на небосводе для пушкинского пейзажа — характерный признак петербургских белых ночей:
Твоих задумчивых ночей
Прозрачный сумрак, блеск безлунный"
(Лотман Ю. М. ... Комментарий. С. 170. )
Для " Медного всадника" это действительно так. Но здесь " Не отражает лик Дианы" может и не означать отсутствия луны, а означает, скорее всего, то, что светлые, как небо, воды слишком светлы, чтобы ее отразить. Зачем писать, что не отражается то, чего на небе нет? Разве что у Пушкина такой способ обозначения отсутствия? Не знаю...
15. Маркович В. М. О значении " одесских" строф в " Евгении Онегине" // Пушкин и другие. Новгород, 1997; Турбин В. Н. Поэтика романа А. С. Пушкина " Евгений Онегин".
16. Маркович В. М. Указ. соч. С. 92. Вывод связывается с актом духовного просветления и духовного освобождения Автора, несущим в себе возможность торжества Космоса над Хаосом. С этим идеалом сходится и значение фрагмента из Гнедича, рассмотренного выше.
17. ПД, № 945, л. 1 об.
18. Мы не стали бы соблазнять читателей рукописями Пушкина, так как в настоящее время они практически уже недоступны. Однако сейчас возможность увлекательнейшего знакомства с пушкинскими черновиками откроется для многих: под покровительством принца Чарльза в Англии напечатано несколько факсимильных копий рабочих тетрадей поэта. Издание продолжается.
19. В схеме черновые строки выглядят так:
счастливый свободный
А я ленивый человек...
Каковы замены!
20. См. об этом подробнее: Бочаров С. Поэтика Пушкина. М., 1974. Гл. I.
|
|
|
