Освоение/усвоение языка, овладение языком

Е. К.

КРИТИКА КОГНИТИВНОГО НАПРАВЛЕНИЯ. Направле­ния критики когнитивной науки достаточно разнообразны, а сама критика может относиться как к критике узкого когнитивизма - см., например, [Nuyts 1992], так и к критике когнитивной науки в целом. Несмотря на то, что цели, которые ставит перед собой эта наука, считаются важными и актуальными, а решение задач, намеченных в ней, - существенными для общего прогресса науки, указывают и на то, что в реализации программы когнитивных исследований ученые нередко исходили из чересчур технократичного и даже механическо­го представления о том, что представляет собой человеческое позна­ние. В силу этого здесь неправомерно отвлекались от факторов эмо­ционального порядка и/или таких факторов человеческой психики, как воля и интенциональность; ср., например, [Lieb 1987; Searle 1992:

 

глава 5]. Мало учитывается также, что когниция - это исторический и социально-обусловленный процесс [Kirkeby 1994: 598]. В свои бу­дущие программы когнитивная наука должна решительно включать сведения культурологического порядка [Eckardl 1993: 341].

Когнитивная наука должна более точно отграничить свои за­дачи и объекты своего анализа от того, что делает семиотика, пси­хология или от того, что совершается в области изучения искусст­венного интеллекта, лингвистики, философии и т. п.; взамен широкой и не вполне определенной программы исследования она должна сформулировать собственную точку зрения как на цели исследова­ния, так и на методы его осуществления; ср. [Eckardt 1993: 60 и сл., 66; Jorna 1990]. Недостаточно ясными полагают иногда границы анализа языка в пределах лингвистики в отличие от когнитивной науки; ср. [Кубрякова 19942: 44].

Особенно резкие возражения вызывает, по всей видимости, понимание роли компьютера в исследовании мыслительной деятель­ности человека и некритическое восприятие всей компьютерной ме­тафоры (т. е. сравнения работы мозга и работы машины), преувели­ченное внимание к анализу информации и правилам ее обработки, что часто означает на практике уход от проблемы значения и моде­лирования человеческого сознания во всей его сложности; см. [Демьянков 19942: 20-21].

Критика когнитивного направления может, по всей видимо­сти, вестись с двух разных позиций, ибо, с одной стороны, часть ког-нитологов придает чрезмерное значение данным непросредственного чувственного восприятия, считая главными познавательными про­цессами те, что связаны с категоризацией или же концептуализацией сенсорного опыта человека. С другой стороны, гипостазируя роль «машинного мышления» и формализации операциональных данных, когнитологи менее обращают внимание на рациональное, но не строго логическое мышление обычного человека с его простым здра­вым смыслом. В итоге мы имеем либо необоснованное решение отно­сительно пределов того, что может быть постигнуто в актах сенсор­ного опыта и преувеличенное внимание к «экспериенциализму», ли­бо увлечение разного рода формализациями, разными логиками, методами математического моделирования и их использованием там, где это плохо работает. Страдает же при этом исследование креа­тивности и творческих начал в теоретической и научно-познавательной деятельности человека, а также - что, несомненно, еще серьезнее - исследование направленности самих познавательных процессов на преобразование мира и изменение мира, изучение дея­тельности человека как активности самого разного рода, но актив­ности интенциональной, целенаправленной, ориентируемой на реше­ние практических задач и выход из проблемных ситуаций и т. д. При всей исключительной важности вопросов об обработке информации, поступающей к человеку, и ее извлечения из разных источников, на

повестке дня сегодня также стоят иные вопросы - и прежде всего вопросы о получении новой информации и таких типах деятельно­сти с нею, которые и приводят к прогрессу человечества и не столько к накоплению знаний, сколько к их принципиальным преобразова­ниям.

Е. К.

МЕНТАЛЬНЫЙ ЛЕКСИКОН (mental lexicon; mentale Lexicon) - система, отражающая в языковой способности знания о словах и эквивалентных им единицах, а также выполняющая сложные функ­ции, связанные не только с указанными языковыми единицами, но и стоящими за ними структурами представления экстралингвистиче­ского (энциклопедического) знания. Развитие когнитивного подхода, как и развитие генеративной грамматики и когнитивной лингвисти­ки, характеризуется возрастающим интересом к этому компоненту языка, противопоставляемому обычно грамматике, поскольку, по признанию большинства лингвистов, свойства лексических единиц оказались гораздо более существенными для грамматики и синтак­сиса, чем то полагали ранее. Целое направление так называемых лексических грамматик (Дж. Бреснан, Р. Хадсона, Ст. Старосты и др. ) исходит из положения о первостепенной важности для порождения и восприятия речи такой единицы, как слово, признаваемой централь­ной единицей хранения и использования информации, доступа к ней и ее извлечений из памяти говорящих и т. п.; см. подробнее [Кубрякова 1991].

Для обозначения рассматриваемого понятия используются не­редко и такие названия как «внутренний лексикон», «словесная па­мять» и даже «информационный тезаурус человека»; см. [Залевская 1985]. Последнее обозначение относится, однако, к вместилищу всех знаний человека, а, значит имплицирует объединение вербальных и невербальных знаний о мире, что чаще интерпретируется с помощью понятий модели или картины мира или же понятий концептуальной системы (в отличие от ментального лексикона, отражающего знания о лексических единицах, концептуальная система трактуется скорее как совокупность концептов или ментальных репрезентаций разного типа, т. е. не только репрезентаций лексем). Ср. [Агибалов 1995].

В центре внимания когнитивных исследований лексикона на­ходятся как вопросы о когнитивных функциях слова (одним их пер­вых, поставивших эту проблему был Р. Берд - см. [Beard 1981]), так и проблемы организации словаря, ибо на смену представлениям о лек­сиконе как неупорядоченном наборе и даже простом списке слов конкретного языка пришли многочисленные теории относительно устройства и формального и семантического строения лексикона как принимающего заметное место в обработке и переработке языковых

                                                                                                             97

 

знаний. Для психологии эти теории обладают тоже огромной значи­мостью, ибо они помогают понять, как соотносятся слова с объекти­вацией (лексикализацией, по терминологии генеративной лингвис­тики) структур знания и как вербализуются разные концепты. В то же время исследования по структурации лексикона, по типам пред­ставленных в нем отношений и связей, по формирующимся здесь более крупным разрядам слов (лексическим полям, категориям, фреймам и т. п. ) требуют зачастую специальных экспериментов, что способствует выработке совместных научно-исследовательских про­грамм по изучению лексикона в рамках когнитивной науки. Ср. ма­териалы в [The Making of Cognitive Science... 1988].

Хотя считается, что М. Л. хранит сведения и о форме и о со­держании ментальных репрезентаций лексических единиц - ср. [Marslen-Wilson 1992], особое внимание уделяется сегодня определе­нию лексического значения и вообще семантике слов, так что много­численные сборники и исследования разрабатывают эти проблемы (из последних исследований см., например [Stembergcr 1985; Levin, Pinker 1991; Pustejovsky 1993, Frames, Fields and Contrasts 1992]). Вме­сте с тем актуальными проблемами остаются и вопросы о том, в ка­ком виде хранятся в М. Л. репрезентируемые в нем слова - целостно или же по их частям. Особенно сложен этот вопрос применительно к разного рода дериватам и композитам, ибо мнения относительно отдельного хранения основ и аффиксов не всегда поддерживаются экспериментально. Нередко полагают, что в то время как многие дериваты хранятся в уже «собранном» виде, словоформы, напротив, при необходимости, создаются заново, т. е. порождаются вместе с порождаемым высказыванием.

Многие наблюдения подобного типа заставляют поставить еще раз вопрос о том, как вообще соотносится описание лексическо­го компонента, данное в результате обычного лингвистического анализа, с когнитивной организацией внутреннего лексикона, выяв­ляемой в процессе специальных экспериментов, т. е. вопрос о том, в терминах Н. Хомского, каково соотношение Э-языка и И-языка (см. ). Если рассматривать М. Л. как часть долговременной памяти человека, в которой репрезентирована информация исключительно о словах и их составляющих, то возникающие в связи с ним проблемы касаются не только организации лексикона в целом и не только спо­собов хранения (а, значит и доступа к этим единицам), но и вопроса о том, где же сосредоточена остальная часть сведений о языке и в чем именно она заключается; ср. (Schwarz 1992: 99]. Еще в начале 80-х гг. Н. Хомский говорил о языковом знании (компетенции) как о прави­лах и репрезентациях [Chomsky 1980], притом в виду имелось в зна­чительной степени знание синтаксиса. С развитием генеративной грамматики понятию правила, однако, оставалось все меньше места (ср., например, [Nuyts 1992; Cook 1989: 23]) и все большее внимание уделялось принципам и параметрам, которые считались в значитель-

ной степени врожденными. Но о том, как все-таки они репрезенти­рованы в голове человека и где, в какой части когнитивной системы, они репрезентированы, мнения расходятся. С точки зрения Н. Хомского, они, несомненно, являются составляющими интериори-зованного, т. е. внутреннего, ментального языка (И-языка), но про­тивостоят ли они ментальному лексикону или же составляют его собственную ингеренпгую часть, достаточно неясно. Один выход из этой ситуации - противопоставить лексикону 1рамматикон (ср. ра­боты Ю. Н. Караулова) или выделить знание о синтаксисе и грамма­тике в отдельный модуль языковой компетенции, другой - считать, что вся информация о языке «записана» при слове и что слово про­ецирует все свои, в том числе и синтаксические, свойства в форми­рующееся высказывание в процессах порождения речи; ср. [Степанов 1989; Караулов 1987; 1992]. Можно, наконец, отнести сведения об операциях со словами, о схемах построения предложений и текста и пр. «крупных» единицах-правилах к системе ментальных репрезен­таций. Тогда среди разнообразных форм репрезентаций вербального порядка надо найти место схемам реализаций пропозиций или аргу-ментно-предикативных структур, которые тоже считаются состав­ляющими репрезентационной системы в голове человек - его памяти (обзоры литературы и мнений по поводу см. [Залевская 1985; Кубря-кова 1991]).

Е. К.

МЕНТАЛЬНЫЙ ЯЗЫК (Mentalese; mentale Sprache; lingua mentatis) - метаязык, на котором задаются единицы концептуальной системы и/или описываются ментальные репрезентации для значения естественноязыковых выражений. При конструировании репрезен­тационной семантики выявляются правила, по которым каждому предложению языка-объекта (напр., английского) приписывается выражение на некотором метаязыке (который может быть, напр., как английским, так и языком логики первого порядка или специально изобретенным для этой цели). Главное в том, чтобы систематичные отношения между значениями предложений (такие как идентичность, различие, логическое следствие и т. п. ) были отражены систематич­ными же отношениями между метаязыковыми выражениями, кото­рым и придается статус «языка мысли» (lingua mentalis) [Fodor 1985: 13]. Одной из первых попыток создать М. Я. был логико-философский метаязык Лейбница. В настоящее время М. Я. в качест­ве метаязыка лингвистического описания особенно активно разра­батывается А. Вежбицкой.

М. Я., или язык мысли, является по [Fodor 1975: 172] средством для внутреннего репрезентирования психологически значимых и выделенных человеком аспектов его окружения. Только в той степе-

 

ни, в какой эта информация «выразима» таким языком, она может дальше подвергаться переработке процедурами, входящими в когни­тивный репертуар организма: эти процедуры записаны также на внутреннем языке. Некоторые свойства языка мысли тоже должны задаваться на этом же языке, поскольку способность репрезентировать репрезентации есть предпосылка для рациональ­ного манипулирования ими.

Естественный язык - механизм, связывающий мысли (т. е. мен­тальные репрезентации) с языковыми формами (т. е. репрезентация­ми, в конечном счете физически выразимыми как звуки). Поэтому предложение обладает (синтаксической и фонологической) поверх­ностной структурой, когнитивной структурой (представляющей мысль, которую предложение обязано выразить в замысле говоряще­го и, в нормальном случае, в интерпретации слушающим) и - проме­жуточным между первыми двумя - уровнем значения, представляю­щим языковую информацию. Когнитивные структуры - не языковые репрезентации, они не принадлежат какому-либо естественному язы­ку, а относятся к языку мысли в смысле [Fodor 1975]. Их существова­ние не зависит от того, отражены ли они какой-либо системой есте­ственного языка: они могут порождаться и непосредственно систе­мой восприятия человека, например, зрительным аппаратом. Не обладают когнитивные структуры и линейностью, какая есть у есте­ственноязыковых выражений. Скорее порядок следования информа­ции, содержащейся в когнитивных структурах, соответствует страте­гиям сканирования у наблюдателя [Stassen 1985: 260].

Набор правил формирования, характеризующий выразитель­ную силу «языка мысли», аналогичен соответствующему набору правил для формирования синтаксических структур обычного языка. Эти правила являются объектом семантической теории в той степе­ни, в какой они существенны для описания концептуальной структу­ры естественноязыковых предложений [JackendofF 1987: 355].

По гипотезе о языке мысли [Fodor 1989: 26-27], ментальные со­стояния обладают интенциональными объектами, и те и другие яв­ляются сложными сущностями. В частности, пропозиции анализи­руемы как сложные выражения. Ментальные состояния играют кау­зальную роль, которая и позволяет функционально идентифициро­вать эти состояния, отличать одни состояния от других по функци­ям. Все это составляет некоторый язык. Синтаксическая структура таких ментальных состояний отражает семантические отношения между их интенциональными объектами. Более того, когнитивные состояния - а не просто их интенциональные объекты - обычно об­ладают структурой непосредственно составляющих, подобно обыч­ным языкам.

Существуют трудности в построении МЛ.:

1. Практическое установление свойств М. Я. [Fodor 1985: 13], в частности, синтаксических. Например, в логическом метаязыке

кванторные элементы имеют статус префиксов с символами пере­менных, что позволяет наглядно задать область распространения кванторов во всем логическом выражении. А ведь философам до этого нотационного приема пришлось додумываться очень долго, задолго до Фреге, предложившего такой прием. Это означает, что разработка деталей М. Я. может превратиться в бесконечное занятие.

2. Теоретическое определение понятия референции [Putnam
1983: 222]: список объектов М. Я. должен быть либо таким же пол-­
ным, как и мир объектов (как реальных, так и абстрактных и фик­-
тивных), что невозможно, - либо же столь же многозначным, как и
обычный язык, что также чревато трудностями.

3. Индивидуальные различия в интеллекте между людьми свя-­
заны со свойствами мысли, а интеллектуальное развитие - свойство
механизмов, работа которых сама по себе мышлением не является.
Это имеет отношение к спору о том, является ли ментальность (mind)
процессором символов - или же символы, правила и репрезентации
являются всего лишь удобными вспомогательными понятиями, эпи­-
феноменами, для лежащих в их основе сетей нейронов? Процедура
непосредственного усвоения знаний (мышления) в результате приме­
нения некоторого алгоритма, порожденного конкретным процессо­-
ром, несомненно связана с преобразованием символов. Однако неиз­-
вестно еще, являются ли модули непосредственного задания опыта
(скажем, непосредственного получения ощущений) чем-то вроде
«коннекционистских машин». Во всяком случае ясно, что модули
опираются не на тот же формальный аппарат переработки символов,
что мышление [Anderson 1992: 212].

4. По [Хинтикка 1979: 336-339], «семантическая относитель­-
ность своим острием направлена против теорий эязыка мыслиь, т. е.
против тех теорий, которые постулируют существоване некоторого
внутреннего языка или внутреннего метода представления фунда­-
ментального языка понимания».

В. Д.

МОДУЛЬ (module; Modul; module) - одно из основных понятий когнитивизма, относящихся к обозначению тех простейших систем или частей, из которых состоит вся инфраструктура мозга / разума / языка и т. п. Модульность - представление о поведении человека, объясняющее видимую сложность как результат взаимодействия нескольких достаточно простых подсистем, называемых М. [Демьянков 1988: 140].

К характеристикам М. относятся (особенно в отношении рече­вой деятельности):

 

 

- относительная автономность его - обмен информацией меж-­
ду М. слабее, чем внутри М., а связи внутри М. достаточно органич­-
ны;

- специализация модуля - каждый М. обладает своими собст­-
венными принципами функционирования, несводимыми друг к другу
или к какому- либо обобщающему принципу;

- возможно (и здесь необходима большая осторожность), что с
каждым М. связана определенная локализация или определенный тип
связей в мозгу человека;

- генетическая заданность;

универсальность: так, определяя тот или иной уровень синтаксической или семантической репрезентации, М. задают поня­тия универсальной грамматики.

Основная идея М. в когнитивизме заключается, по [Jackendoff 1994: 629-635], в следующем. Ментальность разложима на большое число способностей (faculties), или М., каждый из которых специали­зируется на когнитивной переработке определенного вида информа­ции, а потому на выполнении конкретных типов перцептивных или когнитивных заданий (возможно, эта специализация соответствует и тому, как организована нейронная система связей в различных об­ластях мозга). Есть, среди прочего, и М. или группа М., специализи­рующихся на социальной копшции: задача этого М. - образование образа себя как индивида в обществе. В то время как фундаменталь­ными единицами пространственной когниции являются физические объекты в пространстве (о них человек задается вопросами типа: Что это? и Где это расположено? ), единицами социальной когниции являются личности в социальном взаимодействии, о которых спра­шивают: Кто это? и Каковы его/ее отношения ко мне и к остальным?

Концепция функциональной разложимости ментальности на М. разрабатывается начиная с середины 1970-х гг.: считается, что вся мыслительная деятельность представима как взаимодействие дис­кретных и специализированных компонентов, а разумность - следст­вие кооперированности этих М. (как аналога гомункулюсов). Сего­дня представление о модульности является не только центральным для когнитивной науки [Bayer 1987: 3], но и одним из главных мето­дологических идеалов науки в целом [Jacobs 1992: 8].

Есть как минимум две версии тезиса о модульности [Sterelny 1989: 71]:

1. Каждая система восприятия представлена своим М.; есть
еще М. управления памятью, языковой способности, зрительного и
пространственного восприятия и воображения и т. д. [Lycan 1990].

2. М. автономны (каждый обладает относительно ограничен-­
ным доступом к информации, располагаемой другими М. ); структура
ментальности обладает скорее вертикальным, чем горизонтальным
характером: нет общей памяти или общих механизмов решения за­
дач - есть системы, специзирующиеся на конкретных областях: зре-

пня, речи и т. п. Кроме того, аналогией с гомункулюсами обладают действия периферийных М., а не центрального когнитивного «процессора»: построить общую теорию центрального процессора сегодня вряд ли возможно (концепция Дж. Фодора).

Обычно же мы имеем дело с синтезом этих двух подходов (Sterelny 1989]: каждый из М. в свою очередь рассматривается как набор более специализированных, более простых М., и так далее, до тех пор, пока мы не дойдем до психологически примитивных компо­нентов. Так, по [Raccah 1986: 103], семантика языка как отдельного М. когнитивной системы сама имеет модульную структуру: репрезен­тация знамения, связанного с информацией об определенной ситуа­ции и о мире, приводит к интерпретации смысла высказывания. Главным же предметом семантики является установление принципов, правил и репрезентаций, регулирующих взаимодействие языковой системы с концептуальной системой [Bienvisch 1983: 122-124].

Различаются [Thompson, Altmann 1990: 343]:

- репрезентационная модульность - инкапсулирование долговременной информации, поддерживающей когнитивную переработ­ку на самых различных стадиях,

- процессуальная модульность - распределение обязанностей между различными этапами обработки информации.

Некоторые виды знания индивида непосредственно хранятся соответствующими М., формирующимися в результате эволюции, а «созревание» М. (главный стимул когнитивного развития человека) приводит к усилению выразительных возможностей «языка мысли» (см. ментальный язык), к расширению репертуара форматов для ре­презентирования знаний. Индивидуальные различия в когнитивном развитии ребенка коренятся в заложенной в нем биологической про­грамме развития, в общем не зависящей от абсолютного времени [Anderson 1992, 1].

Язык также может быть рассмотрен под таким модульным уг­лом зрения [Seuren 1986: 2] - отсюда концепция модульной или моду­лярной грамматики как системы правил и репрезентаций, разложи­мой на независимые взаимодействующие подсистемы [Farmer 1984: xv]. Эта идея о модульности языка, но в других терминах, лежит уже в теории «двойного членения» языка, когда считают, что функция единиц более низкого уровня, фонологии (звуков языка) состоит

только в комбинировании между собой для формирования единиц более высокого уровня - слов [Woodbury 1987, 685]. Развивая эту идею, М. Бирвиш [Bienvisch 1983: 122-124] указы­вает, что первопричина внутренних и внешних условий, формирую­щих ментальные репрезентации, в конечном счете заключена в мате­риальных свойствах окружающего мира. Отсюда вытекают следую­щие положения: - ментальная организация имеет модульный характер, т. е. различные системы и подсистемы ментальной структуры взаимодей-                          103

 

ствуют определенным образом, предопределяя способ реагирования организма на свое окружение;

- каждая ментальная система основана на наборе принципов,
приводящих, в результате онтогенетического развития, к системе
правил или структур, предопределяющих ментальные репрезентации,
лежащие в основе соответствующего аспекта поведения;

- системы языка и понятий являются такими ментальными
системами, причем репрезентация языка отвечает за использование
естественного языка, а репрезентации понятийной системы предо-­
пределяют то, как концептуализируются реальные и вымышленные
ситуации, восприятия, действия и системы убеждений.

Грамматической теории приписывается в концепции модуль­ности также модульный характер: она распадается на автономные подтеории, только в своей кооперации определяющие структуру предложений [Drubig 1992: 147]. Гипотеза об универсальности струк­туры и внутреннего устройства всех М. языковой системы не всем кажется правдоподобной. По [Radford 1990: 3], вряд ли все М. языко­вой способности одинаковы для всех языков: М. падежной системы языков сильно варьируются от языка к языку.

С развитием этих положений связана в грамматической тео­рии последних лет и гипотеза об автономности отдельных М.: раз-личные типы языкового знания (семантическое, синтаксическое, лек­сическое и прагматическое) образуют различные модули, взаимодей­ствующие при использовании и интерпретации речи. Часто к этому общему тезису добавляют еще следующие положения (объединяемые под названием тезиса о строгой автономии):

- формальная различительность: формальная природа у каж­-
дого М. отлична от других М.;

- четкое разграничение М.;

- возможность подмодулей;

- простота взаимодействия М.: внутренняя механика одного
М. не сказывается на внутренней механике другого;

- разделение труда между М. по функциональному принципу:
М. не избыточны, а дополняют друг друга; каждое элементарное
явление объяснимо действием только одного М.

В то же время, можно выделить две версии тезиса о такой мо­дульности, или автономности [Riemsdijk 1982: 693]:

- внешняя автономность: грамматика в целом представляет
собой автономный когнитивный компонент, который во взаимодей-­
ствии с другими когнитивными компонентами определяет языковое
поведение;

- внутренняя автономность: в рамках грамматики выделяются
Компоненты, обладающие значительной автономией друг по отно-­
шению к другу; то есть, правила одного компонента могут получить
Доступ к информации других компонентов только при взаимодейст-­
вии компонентов; однако это не 9значает, что разные компоненты,           104

 

и М. грамматики, обладают совершенно различной природой. Напротив: фонология и синтаксис обладают большим числом фун­даментальных формальных свойств.

Среди прочего, выделяются М. овладения языком у ребенка, в соответствии с различными задачами, решаемыми человеком при овладения грамматикой [Peizer, Olmsted 1969: 60]. А в стандартной «нативистской» генеративной модели (принимающей гипотезу о врожденности языковой способности) утверждается:

1. Мозг подразделяется на некоторое число независимых вро­-
жденных М.

2. Нейронные структуры, предопределяющие когнитивное по­
ведение человека (в частности, языковое) не подвержено дарвинско­-
му естественному отбору.

3. Естественные М., отвечающие за язык и когницию, не созре­-
вают по ходу онтогенеза.

4. У всех людей одинаковая языковая компетенция.

Впрочем, критики считают, что эти последние четыре положе­ния противоречат представлениям современной биологии, утвер­ждающей прямо противоположное [Lieberman 1989: 199-204].

Кроме того, даже если принять только в общих чертах идею модульности при объяснении феноменов усвоения языка, следует признать, вслед за [Wexler, Manzmi 1987: 41], что некоторые аспекты языка и его усвоения регулируются не собственно языковым М., а М. обучения. К последнему М. относится и теория маркированности, внеположенная собственно языковой теории: иерархии маркирован­ности вычисляются на основе принципов М. усвоения знаний.

В. Д.

НАТИВИЗМ (nutivism или inoatcncss от англ, native «природный, прирожденный» и innate 'врожденный') - концепция врожденности языка; один из главных постулатов генеративной грамматики, свя­занный с признанием языковой способности и языковых структур универсального порядка врожденными и входящими в биопрограм­му человека, наподобие таких органов или систем, как кровообра­щение. Нативизм, пришедший в когнитивную психологию вместе с учением Н. Хомского, может принимать в разных направлениях ког­нитивной науки слабую и сильную форму, в зависимости от ответа на вопрос о том, какие именно языковые механизмы структуры, стратегии и т. п. являются врожденными, а какие - благоприобретае-мыми в процессе онтогенеза и когнитивного развития ребенка. Все теории овладения языком и его усвоения существенно зависят от установок на врожденный или, напротив, на неврожденный характер возникающего знания языка, и полемика по этому поводу, начатая чуть ли не с 60-х гг., продолжается и сегодня. В отечественной науке,                            105

 

в традициях учения Л. С. Выготского и позднее А. Р. Лурия, принима­лась концепция исключительной важности социализации ребенка, но в американской психологии дебаты о врожденных структурах мозга шли не столько вокруг вопроса о врожденности языка (сами эти представления разделялись едва ли не большинством исследовате­лей), сколько вокруг более конкретных вопросов о том, что именно следует считать предсуществующим появлению первых языковых форм и навыков.

Позиция сильного нативизма была сформулирована Н. Хомским; уточняя свою концепцию и указывая на таких предше­ственников как Платон или Лейбниц, он подчеркивал, что в более современных терминах эта позиция может быть сформулирована в следующем виде: «мы утверждаем, - пишет Хомский, - что главные свойства когнитивных систем даны в разуме врожденно (are innate in the mind), это часть биологического наследия человека... », и хотя происходящие в онтогенезе процессы иногда существенно зависят от окружения, оно играет роль только пускового и регулирующего ме­ханизма, не более [Chomsky 199 li: 15-17].

Отвечая на возражения своих противников, Н. Хомский счита­ет все состоявшиеся на этому поводу дискуссии бесплодными и счи­тает, что в настоящий момент очень важные эмпирические исследо­вания, которые позволяли бы проверить выдвинутую им «гипотезу о врожденности» [Chomsky 19912: 33-34]. Задачу приведения таких доказательств и поставил перед собой С. Пинкер [Pinker 1994].

Интересно в этой связи отметить, однако, что в обстоятельной и глубокой рецензии на эту монографию М. Томазелло [Tomasello 1995] опровергает прежде всего те экспериментальные данные, кото­рые, якобы, свидетельствуют в пользу гипотезы Хомского. Разви­ваемые им идеи могут быть определены как позиция умеренного на­тивизма, а суть его формулируется Томазелло в следующем виде. Врожденной является предрасположенность к овладению языком, к усвоению языковых навыков, умений и т. д. в процессе нормальной социализации ребенка и его актах общения со взрослыми, в ходе обучения языку и во время определенных этапов его когнитивного развития. Томазелло отмечает также, что к рассматриваемой гипоте­зе Н. Хомский пришел в результате чистого теоретизирования и ло­гических решений проблемы, а не на основании каких-либо эмпири­ческих данных: данные о языке, получаемые ребенком, якобы, так бедны, что из них он не может извлечь сведений об абстрактной ор­ганизации языка, а сами эти сведения настолько сложны, что по­стичь их индуктивным путем невозможно. Все эти аргументы, одна­ко, можно так или иначе опровергнуть, а предлагаемая С. Линкером интерпретация эмпирических данных неубедительна.

Другие ученые принимают все же положение о врожденности некоторых когнитивных структур и языка более спокойно и «нейтрально», хотя вопрос об этом поднимается в любых исследова-

ниях детской речи, онтогенеза, когнитивного развития ребенка и Т. д., и он, таким образом, уже имеет особую историю своего освеще­-

ния; ср. [McShane 1991; Menuyk 1988; Paivio 1986: 42^3, 84-85; Byrnes, Gelman 1991].

E. K.

ОСВОЕНИЕ/УСВОЕНИЕ ЯЗЫКА, ОВЛАДЕНИЕ ЯЗЫКОМ

(language acquisition; Spracberwerb; apprentissage du langage) - эта про­блема, давно изучавшаяся в психологии, вошла в проблематику об­щелингвистического порядка лишь с появлением генеративной грам­матики Н. Хомского и когнитивной науки, когда проблема онтогенеза языковой способности была причислена к трем важнейшим пробле­мам теоретической лингвистики и была указана наряду с проблема­ми природы языковой способности, ее использования и, наконец, возникновения; ср. [Chomsky 1986; 1991; Cook 1988: 56 и ел.; Nuyts 1992: 92, 98, 149 и ел.; Beaugrande 1991: 155 и ел. ]. Нередко полагают, что само выдвижение проблемы О. Я. на первый план знаменовало собой важный аспект хомскианской революции; ср. [Tanenhaus 1989: 5]. И хотя с признанием подобной значимости проблемы для лин­гвистики согласились бы далеко не все лингвисты, важность иссле­дования детской речи для решения многих общелингвистических проблем не вызывает сомнения: ни формирование языковой способ­ности и знания языка, ни проблемы порождения речи и ее понима­ния, как и связанные с этими проблемами вопросы обработки и воз­никновения языковых данных, не могут быть освещены без обраще­ния к детской речи; ср. [Кубрякова, Шахнарович 1991: с библ. по вопросу].

Несмотря на то, что общие идеи Н. Хомского о языковой спо­собности как врожденной когнитивной способности человека при­нимались со значительной долей скептицизма и конкурировали с конструктивной концепцией Ж. Пиаже, - отражением различий этих взглядов может служить публикация их полемики по данному поводу [Piattelli-Palmarini 1980], - фактически все рассуждения об онтогенезе речи последних десятилетий так или иначе были связаны с указан­ными точками зрения и служили отправными моментами исследова­ний не только по языковому, но и когнитивному развитию ребенка; ср. [Dubois 1980: 48 и ел.; Menyuk 1988; McShane 1991; Pinker 1984; 1994 и др. ].

По мнению Н. Хомского, ребенок рождается не только с таки­ми органами как руки, ноги, система кровообращения и т. д., но и таким, как язык, и в процессе взросления ребенка они растут вместе с ним. Окружение ребенка и его контакты со взрослыми - это только пусковые механизмы заложенной в биопрограмме человека «универсальной грамматики» - тех общих принципов, на которых

                                                                                                                                                107

 

 

держится любой язык и которые получают характер более конкрет­ных параметров индивидуального языка в актах соприкосновения с ним и своеобразной проверки тех гипотез, которые ребенок, овладе­вая языком, строит о своем родном языке. См. также Параметриза­ция.

В отличие от предыдущих концепций О. Я., рождавшихся в хо­де длительных наблюдений за развитием детей и/или эксперимен­тальной работы, у Хомского она формулируется им как чисто логи­ческая проблема, нередко именуемая проблемой Платона: как при­ходит человек к таким богатым и специальным сведениям о мире и к таким сложным представлениям о нем, когда в его распоряжении поступают такие скудные данные? Ср. [Cook 1988: 54; Tanenhaus 1989: 21; Chomsky 1991i: 21; Wexler 1991]. Посылки концепции Хом­ского состояли в том, что разум ребенка не был в состоянии постичь такой сложной и абстрактной системы единиц и правил, каковую являет собой язык, на основании той скудной информации, которую он получает от взрослых, да еще и сделать это за такое короткое время. Остается, следовательно, предположить, что такая система является врожденной (см. также Нативизм). Аргументы Хомского были положительно восприняты одними исследователями и критиче­ски - другими; ср. показательную в этом отношении рецензию [M. Tomasello 1995] на книгу [Pinker 1994], но они послужили поводом для интенсивной проверки каждого их его постулатов и оказали огромное влияние на все последующее изучение проблем О. Я. См. [Gleitman, Wanner 1982; MacWhinney 1987; Menyuk 1988; Pinker 1984; Gleitman et al. 1989 с библ.; Bates, MacWhinney 1989].

В отечественной психолингвистике (ср. [Леонтьев 1969; Тара­сов, Уфимцева 1985: 32 и ел.; Тарасов 1987: особ. 68 и ел.; Сахарный 1989], а также вышеперечисленную литературу) теория врожденных знаний вообще не получила признания: находившиеся под влиянием трудом А. Н. Леонтьева, Л. С. Выготского, А. Л. Лурия, А. А. Леонтьева и других видных отечественных психологов, ученые развивали свои оригинальные концепции, в которых значительную роль отводили социализации ребенка, его когнитивному развитию, творческим аспектам в О. Я. (ср. работы А. М. Шахнаровича, С. Н. Цейтлин, Н. Ф. Уфимцевой и их учеников; ср. также [Горелов 1974]).

⇐ Предыдущая567891011121314Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: