Функциональный способ толкования.

Этот способ толкования предложил польский ученый Е. Врублевский. Он состоит в установлении значения нормы с учетом ее функционального контекста. Этот контекст складывается из совокупности различных факторов: экономический и общественно-политический строй, общая культура общества, выраженная в общей системе оценок и норм (имеются в виду не нормы права, а иные: моральные, этические, технические и т. д., «правовой контекст» используется в систематическом и логическом способах толкования), идеология и политические программы сил, руководящих обществом, особенности явлений, влияющих на правовое регулирование (например, состояние техники, коммуникации, санитарные условия и т.п.). Сюда же относятся взгляды о целях законодателя и целях применения права[227] (иногда этот прием функционального толкования выделяют как самостоятельный телеологический способ)[228]. Причем в «чисто» функциональном способе имеется в виду современный контекст, а не относящийся ко времени принятия нормы. В этом отличие функционального способа толкования от исторического.

К функциональному толкованию А.Ф. Черданцев относит интерпретацию оценочных понятий[229]. С этим согласны не все – так, Е.А. Степанова полагает, что решение вопроса об обоснованности применения к определенным жизненным обстоятельствам нормы с оценочным понятием следует за уяснением ее содержания с помощью традиционных методов: грамматического, исторического, логического[230]. Насколько можно понять, Е.А. Степанова полагает, что вне связи с конкретным случаем раскрыть содержание оценочного понятия невозможно в принципе. Но даже если это и так, то отсюда следует невозможность дать исчерпывающее нормативное толкование оценочного понятия – оно тогда перестанет быть оценочным, казуальное же представляется не только возможным, но и необходимым.

В то же время, Е.А. Степанова подчеркивает, что оценочное понятие может быть вообще никак не конкретизировано в нормативных актах, а может и сопровождаться открытым перечнем[231]. Но если оценочное понятие сопровождается открытым перечнем, это означает его конкретизацию нормативным актом, т.е. безотносительно к конкретному случаю. Кроме того, в тех случаях, когда оценочное понятие не сопровождается каким-либо перечнем в нормативном акте, такой перечень очень часто дают в актах официального нормативного толкования или хотя бы доктринального. Так, оценочное, применительно к руководителям организаций и их заместителям[232], понятие «грубое нарушение трудовых обязанностей» (основание увольнения, предусмотренное п. 10 ст. 81 ТК РФ) конкретизируется пунктом 49 Постановления от 17.03.04: «В качестве грубого нарушения трудовых обязанностей руководителем организации (филиала, представительства), его заместителями следует, в частности, расценивать неисполнение возложенных на этих лиц трудовым договором обязанностей, которое могло повлечь причинение вреда здоровью работников либо причинение имущественного ущерба организации».

Другим примером является понятие «работник, выполняющий воспитательные функции». Согласно п. 47 постановления Пленума Верховного Суда РФ от 17 марта 2004 г. № 2 «судам следует исходить из того, что по этому основанию допускается увольнение только тех работников, которые занимаются воспитательной деятельностью, например учителей, преподавателей учебных заведений, мастеров производственного обучения, воспитателей детских учреждений». Слово «например» перед перечнем означает, что он открытый, неисчерпывающий. В литературе справедливо подчеркивалось, что дать исчерпывающий перечень работников, выполняющих воспитательные функции вряд ли возможно[233] (как, впрочем, и перечень аморальных проступков). Иногда к работникам, упомянутым в постановлении от 17 марта 2004 г., добавляют практикующих психологов, социальных педагогов, методистов, педагогических работников внешкольных учреждений[234].

По единодушному мнению всех специалистов в области трудового права увольнение по п. 8 ст. 81 ТК РФ возможно, только если воспитательная функция является основным содержанием работы. Поэтому недопустимо увольнение по этому пункту руководящих работников на том основании, что в их трудовые обязанности входит воспитание подчиненных (оно-то, конечно, входит, но это не главное содержание их работы).

Считается также, что нельзя также увольнять по этому основанию работников образовательных учреждений выполняющих технические обязанности. Однако здесь не все так просто: часто, перечисляя таких работников, наряду с уборщицами, медицинским персоналом, гардеробщицами, работниками пищеблоков называют лаборантов. Между тем, должностные обязанности лаборанта образовательного учреждения непосредственно связаны с участием в учебном процессе, должность его относится к учебно-вспомогательному персоналу, так же как, например, младшего воспитателя[235],возможность увольнения которого по п. 8 ст. 81 ТК РФ не вызывает сомнений. Таким образом, при решении вопроса о правомерности увольнения за совершение аморального проступка необходимо исходить из фактического круга обязанностей данного работника, определяемого локальными нормативными актами (должностными инструкциями, функциональными обязанностями и т. д.) и трудовым договором.

Вообще, по мнению автора, невозможность увольнения по этому основанию технических работников образовательных учреждений, хотя и вытекает из буквального толкования термина «работник, выполняющий воспитательные функции», далеко не бесспорна. Воспитание – процесс многогранный, он не сводится к произнесению назидательных речей. Не меньшую, если не большую роль играет воспитание примером. Технические работники находятся в постоянном контакте с учениками и так сказать воспитывают их своим примером.

Официального толкования понятия аморальный проступок (основание увольнения работников, выполняющих воспитательные функции по п. 8 ст. 81 ТК РФ) не существует, но все комментаторы Трудового кодекса какой-либо перечень таких проступков обязательно предлагают.

Обычно к числу аморальных проступков, несовместимых с продолжением воспитательной работы, относят скандалы, драки, появление на работе или в общественных местах в состоянии алкогольного, наркотического или иного токсического опьянения, оскорбляющем человеческое достоинство, недостойное поведение в быту, вовлечение несовершеннолетних в пьянство, жестокое обращение с животными и другие неблаговидные действия.

Увольнение по этому основанию возможно также в случае совершения противоправных действий корыстного характера, причем и в том случае, когда от уголовного наказания работник был освобожден. Так, в представлении Генеральной прокуратуры РФ от 28.02.99 № 21-19-99 "О нарушениях законодательства Тульским профессионально - педагогическим колледжем"[236] указано, что директор колледжа Савушкин Н.Н. допустил ряд подобных нарушений, в том числе злоупотребление служебным положением и должностной подлог, за что был осужден приговором Привокзального районного суда г. Тулы. Несмотря на то, что от отбытия наказания Савушкин Н.Н. был освобожден по амнистии, Генеральная прокуратура потребовала «решить вопрос об освобождении Савушкина Н.Н. от должности директора Тульского профессионально - педагогического колледжа» за совершение аморального проступка как лица, выполняющего воспитательные функции.

В связи с этим вызывает, по меньшей мере, недоумение, мнение, высказанное в периодической печати прокурорским работником (!), что «по закону аморальным проступком может считаться всякое нарушение моральных норм, не совместимое с продолжением работы, лицом, выполняющим воспитательные функции, как то: появление на работе или в общественных местах в нетрезвом состоянии, мелкое хулиганство, сквернословие, драки, скандалы и другие дискредитирующие действия. То есть в соответствии с Трудовым кодексом присвоение денежных средств не является аморальным проступком»[237]. При чем тут Трудовой кодекс вообще непонятно – никакого перечня конкретных аморальных проступков, несовместимых с продолжением воспитательной работы там нет. По-видимому, Кодекс перепутали с Комментарием к нему.

Иногда возможность увольнения по этому основанию не исключается даже в случае вынесения оправдательного приговора. И. работал учителем в средней школе района. Приказом директора школы от 3 января 2002 г. он был уволен по п. 3 ст. 254 КЗоТ РФ за совершение аморального проступка, в отношении него было возбуждено уголовное дело по ст. 133 УК РФ (понуждение к действиям сексуального характера).

И. обратился в суд с иском к средней школе о восстановлении на работе, взыскании среднего заработка за время вынужденного прогула и компенсации морального вреда, ссылаясь на то, что аморального проступка он не совершал, а увольнение явилось следствием его отказа проголосовать на выборах главы администрации района за родственника директора школы; по уголовному делу приговором суда он оправдан.

Суд первой инстанции в иске И. отказал.

Однако судебная коллегия по гражданским делам и президиум Верховного Суда Республики признала увольнение незаконным, полагая, что в силу ст. 61 ГПК РФ вступивший в законную силу приговор суда, которым И. был оправдан по предъявленному обвинению по ст. 133 УК РФ за отсутствием события преступления, обязателен для суда, рассматривавшего данное гражданское дело.

Рассматривая дело в порядке надзора, Судебная коллегия по гражданским делам Верховного Суда РФ оставила в силе решение районного суда, указав, что сам по себе факт вынесения оправдательного приговора в отношении истца по ст. 133 УК РФ не является доказательством того, что им не совершались аморальные действия, послужившие основанием для расторжения с ним трудового договора.

При рассмотрении уголовного дела установлена ошибочность квалификации совершенного И. деяния по ст. 133 УК РФ, но не признано, что он вообще не совершал тех действий, за которые был уволен. Обстоятельства совершения И. аморального проступка подтверждены по гражданскому делу исследованными и оцененными судом в соответствии со ст. 67 ГПК РФ доказательствами: материалами служебного расследования, показаниями свидетелей и др.[238].

Часто исторический и функциональный способы толкования используются совместно (поэтому их иногда объединяют в один – историко-политический способ). Проиллюстрируем это следующим примером. Вернемся к Определению Конституционного Суда о применении п. 8 ст. 33 КЗоТ. Выше было отмечено (§ 3 этой главы), что Конституционный Суд РФ пришел к выводу о несоответствии Конституции РФ буквального толкования этой нормы, данного Судебной коллегией по гражданским делам Верховного Суда РФ.

Обосновывая такое решение, Конституционный Суд исследовал, во-первых, исторические условия принятия этого пункта. Суд указал, что оспариваемая норма установила, по сути, один из способов - наряду с мерами уголовного, административного и общественного воздействия - борьбы с хищениями имущества предприятий, организаций, учреждений как основного объекта производственно-хозяйственной деятельности. В указанный период она была направлена на реализацию в трудовом праве принципа равной защиты всех признанных государством форм собственности, к числу которых частная собственность не относилась и относиться не могла, поскольку частнопредпринимательская деятельность являлась уголовно наказуемым деянием.

Во-вторых, Конституционный Суд рассмотрев ситуацию, сложившуюся к моменту вынесения данного Определения указал, что согласно статьям 8 и 35 (часть 1) Конституции Российской Федерации в Российской Федерации гарантируется свобода экономической деятельности, признаются и защищаются равным образом частная, государственная, муниципальная и иные формы собственности; право частной собственности охраняется законом. Из этих конституционных положений следует, что все субъекты права собственности должны иметь одинаковые возможности защиты своего имущества (объектов собственности) и связанных с ним интересов, как правило, без каких-либо привилегий или ограничений. Следовательно, на все закрепленные Конституцией Российской Федерации виды собственности принцип равной защиты должен распространяться в той же мере, в какой он распространялся до вступления в силу Конституции Российской Федерации на государственную и общественную собственность. Иное означало бы, что право работодателя на расторжение трудового договора с работником поставлено в зависимость от того, к какой форме собственности относится похищенное имущество предприятия, что не согласуется с предписаниями Конституции Российской Федерации.

В результате Конституционный Суд РФ пришел к выводу, что исходя из конституционно-правового смысла пункта 8 части первой статьи 33 КЗоТ Российской Федерации, который не предполагал и не предполагает ни ограничения правомочий работодателей и интересов собственников, ни неравенства прав граждан в сфере труда, в случае совершения работником хищения имущества предприятия, не находящегося в государственной или общественной собственности, работодатели не могут лишаться права на применение установленных законом мер, включая расторжение трудового договора (контракта)[239].

Отметим, что правомерность такого распространительного толкования небесспорна, о чем будет подробнее сказано в главе 4.