 |
Продолжение таблицы 1 5 страница
|
|
|
|
Однако, вполне естественно, что столь невысокое мнение германского генералитета не могло основываться просто на сообщениях прессы о ходе войны, донесениях военных атташе или своих предвзятых оценках. Для этого были необходимы более убедительные факты, которые подтвердили бы правильность собственных выводов. И в этом отношении, для немецкой стороны огромную роль сыграли материалы о “зимней войне”, которые были переданы командованием финской армии после ее окончания. Именно эта информация стала основным источником сведений о сильных и слабых сторонах советских вооруженных сил.
Финская сторона не один раз предоставляла главному командованию сухопутных войск Германии (ОКХ) разведывательную информацию по Красной Армии, в связи с прошедшей советско-финляндской войной 1939-1940 гг. Судя по разным данным[588], на протяжении 1940 г. – первой половины 1941 г. различные представители финского генералитета (П. Талвела, Х. Эквист, Х. Эстерман, А. Хейнрикс, В. Туомпо, В. Валве) неоднократно посещали Германию. Вероятно, что в ходе этих визитов финские генералы передавали немецкой стороне различные разведывательные материалы, в которых делались обзоры состояния Красной Армии по опыту “зимней” войны. В частности, в монографии М. Йокипии подчеркивается, что осенью–зимой 1940 г. “поток информации шел … только в одном направлении: от финнов, которые просили помощи, в сторону Германии”[589]. Упоминания об этой информации также содержатся в некоторых известных источниках. К примеру, 3 февраля 1941 г. начальник генштаба сухопутных войск Германии генерал-полковник Ф. Гальдер в своих заметках к плану “Барбаросса” пишет следующее о советской артиллерии: “…В численном отношении артиллерия весьма мощная, однако матчасть устарела. По опыту боев в Финляндии, артиллерия непригодна к ведению эффективного огня на поражение…”[590]. Причем, далее в своем дневнике он прямо ссылается на некую “финскую оценку”[591]. А если учесть, что 30 января 1941 г. в Берлин прибыл с деловым визитом начальник генерального штаба вооруженных сил Финляндии генерал-полковник А. Э. Хейнрикс, то нетрудно понять, откуда вдруг появились эти сведения у немецкой стороны. Или же 1 июля 1941 г., уже после начала войны с СССР, всё тот же Ф. Гальдер обсуждал с финским генерал-лейтенантом Х. Эквистом “боевой опыт войны Финляндии с русскими”[592]. Таким образом, между Германией и Финляндией имел место постоянный обмен информацией военного характера относительно Советского Союза.
|
|
|
2 октября 1940 г. отдел “Иностранные армии Востока” IV-го обер-квартирмейстера генерального штаба сухопутных войск Германии распространил за № 3535/40, с грифом “секретно”, документ под названием “Опыт финско-русской войны”[593]. Как было указано в его вводной части, “нижеследующий анализ основан на отдельных отчетах об опыте, полученных из финских источников”, которые “недостаточны для того, чтобы составить полное, соответствующее действительности, представление о Красной Армии”[594]. В этом крайне интересном обзоре, ныне хранящемся в Российском государственном архиве Военно-Морского флота (РГА ВМФ), были отмечены наиболее принципиальные недостатки в действиях Красной Армии.
В начале обзора “Опыт финско-русской войны” речь шла о тех условиях, в которых пришлось действовать советским войскам. Подчеркивалось, что боевые действия РККА развернулись в 100–200 км от станций выгрузки, а “вследствие труднопроходимой местности и неблагоприятных метеорологических условий подвоз на механической тяге и лошадях был недостаточным”. На Карельском перешейке, как указывалось в отчете, было сосредоточено такое количество войск, что подвоз продовольствия в течение длительного времени был организован очень плохо. Более того, подчеркивалось, что отдельные воинские соединения в течение нескольких недель получали продовольствие только с самолетов[595].
|
|
|
В качестве самых главных причин неудач советских войск были названы недостаточная инициатива и шаблонные, неповоротливые действия, выразившиеся в стремлении все время оставаться на дорогах, неумении совершать переходы по лесистой местности и вести на ней боевые действия[596]. Также, по мнению финского командования, “русские неправильно оценивали эффективность и возможности использования отдельных видов оружия”. В частности, было отмечено увлечение советского командования использованием танков[597].
Финские аналитики внимательно рассмотрели систему отдачи приказов в Красной Армии, указав на ее основные недостатки. Во-первых, была отмечена недостаточность данных о противнике и плохая организация разведки. Была подвергнута критике формулировка боевых задач в советских приказах: “…Распоряжения сформированы (скорее, сформулированы – П. П. ) так неясно, что в большинстве случаев подчиненные не понимают, что намечено и как командир представляет себе выполнение данной задачи”[598]. Здесь же указывалось, что при отдаче приказа на день, как правило, тщательно сохранялись в тайне дальнейшие действия командира: следует ли идти вперед или сделать привал. Командирам соединений и частей не всегда удавалось поддерживать связь с подразделениями, из-за чего в приказах часто ставились задачи сразу на 2 дня[599].
Финнами также отмечалась плохая ориентировка советских командиров на местности и незнание собственных разграничительных линий. Это приводило к тому, что они зачастую не знали, за какой район они несут ответственность и какая часть находится рядом. Финские подразделения, пользуясь неразберихой в управлении и отсутствием всякой согласованности в действиях советских соединений и частей, легко проникали в их тылы. Танковые части, временно придаваемые пехотным соединениям, не имели четкого представления о том, “в каком пункте они будут взаимодействовать, по какой дороге им следует идти и кому они должны передавать сообщения”[600]. Отдельно было указано на один из самых крупных недостатков в действиях Красной Армии – отсутствие всякого взаимодействия между различными соединениями и родами сил на поле боя[601].
|
|
|
Финскими командирами было верно подмечено, что изложенные в различных наставлениях РККА указания по ведению разведки в ходе боевых действий советскими частями практически не выполнялись. Финнами был приведен пример, хорошо характеризующий отношение советских командиров к разведке. При выдвиэжения советской стрелковой дивизии для наступления, ее разведывательный батальон, как правило, замыкал колонну, хотя обязан был находиться в ее авангарде[602].
Система боевого охранения советских войск была оценена финскими военными достаточно высоко. Как отмечалось в отчете, фланги и опорные пункты русских оборонялись отрядами из 15–20 человек, которым придавались пулеметы или танки. Это охранение “было очень бдительным, о тревоге оно предупреждало выстрелами, сиренами и световыми ракетами”[603].
Отдельную часть документа составило описание ведения боя советскими частями. Особо было отмечено, что пехота всегда проводила атаки с большим подъемом, а “русские боялись плена, так как пропаганда изображала финнов особенно зверским народом”. По наблюдениям финнов, если кто-либо из солдат обращался в бегство, то командир подразделения зачастую пристреливал его[604].
Атаке советских частей, как правило, предшествовала многочасовая артиллерийская подготовка, на которую отпускалось значительное количество снарядов. В качестве доказательства этого положения, был приведен пример, когда на участке фронта шириной в 1, 5 км за 2 часа было расстреляно свыше 10 тысяч снарядов. Насыщение передовой линии артиллерией вообще было довольно высоким: на участке фронта шириной в 2500 м находилось около 300 орудий. Помимо артиллерийской поддержки, атака пехоты почти всегда прикрывалась танками. В среднем, каждой дивизии придавалось 50–100 танков, а при наступлении на укрепленную позицию их количество достигало 200 штук[605].
|
|
|
При наступлении, согласно наставлениям, стрелковой роте отводился участок фронта шириной в 300 м, батальону – 600 м, а стрелковой дивизии – 4500 м. В ходе атаки, пехота шла за танками 2–3 волнами, при этом полковая артиллерия и пулеметы двигались вместе с пехотными подразделениями. По мнению финнов, самой мелкой атакующей боевой единицей РККА был батальон. В основном, атаки проводились глубокоэшелонированными волнами, хотя в конце войны использовались также и тактические группы. При атаке, все 3 батальона полка располагались очень плотно, друг за другом, что приводило к большим потерям среди атакующих.
Было замечено, что атаковавшие “линию Маннергейма” советские стрелковые дивизии довольно быстро бросали в бой все имевшиеся резервы. Причем, уничтожение первой волны советской пехоты отнюдь не приводило к прекращению наступления. Более того, финское командование заметило, что даже если наступление с самого начала захлебывалось, то на протяжении целого дня на этом участке фронта, не взирая ни на какие потери, бросались в бой все новые и новые части. В конце концов, не выдерживая такого яростного напора со стороны советских войск, финские части, оборонявшие укрепления, были вынуждены отходить[606].
Первая волна советской пехоты стремилась наступать до линии вырвавшихся вперед танков, чтобы под прикрытием их огня и поставленной ими дымовой завесы начать окапываться. Финнами было замечено, что пехотинцы окапывались очень быстро и умело. Поэтому, при наступлении советских частей финны стремились перейти в контратаку и не позволить создать оборонительные позиции. Если допускалось промедление с контратакой, то дальше выбить советские части с занятых позиций было уже крайне сложно, поскольку “однажды занятые позиции русские назад не отдавали, они защищали их до последнего человека”[607].
Оборонительные действия советских войск квалифицировались финским командованием как упорные и мужественные. Однако, несмотря на обучение и тренировку в оборудовании позиций, действия оборонявшихся советских частей страдали известными недостатками. Например, было замечено, что русские позиции были недостаточно эшелонированы в глубину и не всегда хорошо применены к окружающей местности. Кроме того, советские части так плохо поддерживали связь между собой, что зачастую между окопавшимися батальонами незаметно проходили финские лыжные отряды[608].
В действиях советской артиллерии также было обнаружено немало недостатков. На начальном этапе боевых действий было израсходовано огромное количество боеприпасов, но при этом не было достигнуто сколько-нибудь значительных результатов. Объяснялось это тем обстоятельством, “что не было никакого управления огнем”. Правда, в дальнейшем, как признавала финская сторона, было отмечено улучшение в использовании артиллерии[609]. Было замечено, что одна часть артиллерии использовалась исключительно против системы оборонительных сооружений финнов, в то время как другая обстреливала тыловые коммуникации. Для корректировки артиллерийской стрельбы в ходе войны применялись привязные аэростаты, которые вели наблюдение не только днем, но и ночью[610].
|
|
|
По применению танков финской стороной были сделаны следующие наблюдения. Взаимодействие танковых эшелонов было настолько плохо организовано, что атаки на главную оборонительную линию неизменно отбивались финскими войсками. Финны всякий раз успевали подготовиться к отражению советских танковых атак, поскольку подход последних к линии фронта сопровождался сильным шумом. Вообще, из опыта применения бронетанковых частей РККА финны сделали тот вывод, что “атака танков при хорошо организованной обороне редко может закончиться успешно”[611].
Общий вывод, сделанный немецкой стороной по итогам “зимней войны”, гласил, что “Красная Армия не отвечает современным требованиям”[612]. Однако, германская разведка не стала делать слишком поспешных категорических выводов, верно предположив, что недостатки, проявившиеся в ходе боевых действий, были хорошо известны советскому командованию и из них будут сделаны надлежащие выводы. В частности, были отмечены такие положительные меры советского руководства, как восстановление единоначалия офицеров, укрепление дисциплины, новые директивы об обучении высшего командного состава и хорошая подготовка отдельных воинских соединений (скорее всего, имелись в виду отличившиеся на маневрах 1940 г. дивизии). Все это, по мнению немецкого командования, свидетельствовало о том, что “следует рассчитывать на определенные успехи в отношении подготовки Красной Армии”[613].
Тем более удивительно, что, несмотря на столь выдержанную оценку боевых возможностей РККА, сделанную генеральным штабом сухопутных войск, германское военное руководство впоследствии полностью переменило свои взгляды на этот счет и стало довольно пренебрежительно отзываться о Советских Вооруженных силах. Достаточно только почитать записи из служебного дневника начальника генерального штаба сухопутных войск генерал-полковника Ф. Гальдера за 16 января 1941 г.: “…Материальная часть устарела. Новое только то, что взято из-за границы. Командование безынициативно. Не хватает широты мышления”[614]. Более того, начальник немецкого Генштаба полностью согласился с оценкой советских вооруженных сил, данной им А. Гитлером на совещании 5 декабря 1940 г., о чем свидетельствует следующая запись: “…Русский человек неполноценен. Армия не имеет настоящих командиров. Смогли ли они за последнее время серьезно внедрить правильные принципы военного руководства в армии, более чем сомнительно. Начатая реорганизация русской армии к весне еще не сделает её лучше… Если по такой армии нанести мощный удар, её разгром неминуем…”[615]. Но прошло не так много времени и уже после начала войны между Германией и Советским Союзом, в августе 1941 г., Гальдер был вынужден признать: “…Колосс-Россия, который сознательно готовился к войне, несмотря на все затруднения, свойственные странам с тоталитарным режимом, был нами недооценен. Это утверждение можно распространить на все хозяйственные и организационные стороны, на средства сообщения и, в особенности, на чисто военные возможности русских”[616]. Это было, конечно, уже слишком запоздалым признанием своих собственных ошибок и просчетов, но важно, что оно все-таки было сделано.
Акимова Е. А.
Освещение в ленинградской печати суда по делу организаторов тайных складов
оружия в Финляндии
Весной 1945 г. в Финляндии были обнаружены тайные склады оружия, боеприпасов и взрывчатых веществ. Данный факт свидетельствовал о нарушении статей 4 и 21 Соглашения о перемирии, по которому Финляндия взяла обязательство перевести армию на мирное положение и распустить политические, военные и военизированные организации фашистского толка. 1
Начатое следствие выявило, что в создании складов замешано высшее военное командование. Советское руководство расценило данную деятельность как прямое продолжение политики войны, в связи с чем, Союзная Контрольная комиссия (СКК) потребовала, чтобы она рассматривалась согласно ст. 13 Соглашения, как военное преступление. 2
Советская печать, в том числе ведущая ленинградская газета «Ленинградская правда», регулярно информировала читателей о ходе следствия. Основной комплекс публикаций составляли официальные сообщения Финского телеграфного агентства и радио, а также обзоры иностранных газет: в первую очередь финляндских газет левого толка «Тюэкансан саномат» (печатный орган КПФ) и «Вапаа сана» (газета ДСНФ).
Однако на протяжении 1945- начала 1946 г. дело о тайных складах оружия оставалось на втором плане, так как основное внимание уделялось суду над виновниками войны, который завершился лишь в конце февраля 1946 г.
В марте 1946 г. правительство М. Пеккала в своей программе особо отметило необходимость полной ликвидации тайных складов оружия и привлечения их организаторов к ответственности в целях превращения армии в опору демократии. 3
Между тем характер публикации «Ленинградской правды» свидетельствовал о более глубоком подходе к данной проблеме советского руководства, рассматривавшего дело о тайных складах как прямое продолжение судебного процесса над виновниками войны. Такой подход был основан на выводах следственных органов, установивших, что создание тайных складов оружия являлось частью плана подготовки вооруженных действий против СССР.
СКК тщательно следила за ходом следствия. 4 Но, несмотря на возникающие в связи с этим трения, руководство Финляндии, так же как и в деле виновников войны, медлило с принятием закона о наказании за подготовку незаконных вооруженных действий. Парламент приступил к его обсуждению лишь в конце 1946 г.
Оценка принятого закона дана в опубликованной «Ленинградской правдой» речи генерального секретаря компартии Финляндии. В. Песси заявил, что правым большинство конституционной комиссии в правительственный законопроект было внесено много ухудшающих его изменений. 5 Максимальное наказание, которое могло грозить организаторам тайных складов составило 8 лет каторжных работ. 6
В марте 1947 г. на итоговой пресс конференции, устроенной руководством следственного органа Министерства внутренних дел, было заявлено, что к этому времени следственный центр выявил 1. 311 тайных складов и допросил более 6 тысяч человек. При этом 1. 256 были подвергнуты аресту и 128 предварительному заключению, среди них – 2 генерал-лейтенанта, 4 генерал-майора, 19 полковников, 31 подполковник. На основе обвинительного заключения привлечению к судебной ответственности подлежало 40 высших офицеров финской армии. 7
Судебный процесс начался 28 марта 1947 г. Третье отделение Высшего военного суда приступило к рассмотрению дел главных виновников – 22 высших и других офицеров генерального штаба, в том числе главного инициатора военного заговора генерал-лейтенанта Айро, его ближайших помощников генерал-лейтенанта Мякинена, полковника Нихтиля, Хухтала и др. 8
18 июня в Четвертом отделении Высшего военного суда начался процесс второй группы организаторов тайных складов оружия. К суду было привлечено 35 вторых офицеров генерального штаба, руководивших деятельностью подпольной организации в 27 шюцкоровских округах, а также 6 начальников штабов военных округов. 9
Освещал судебный процесс спецкорреспондент ТАСС. Основной комплекс его материалов приходится на период с марта по июль 1947 г. Он включает подробные отчеты о ходе судебных заседаний, передающие основное содержание обвинения, показаний обвиняемых и свидетелей; характеристики позиций обвинения и защиты, а также описание обстановки самих судебных заседаний. Особенностью публикаций ленинградских газет в это время является то обстоятельство, что «Ленинградская права», «Вечерний Ленинград», «На страже Родины», используя общий источник информации, практически не повторялись. Причем такой подход не помешал каждой газете, осветить основные цели и направления деятельности организаторов тайных складов оружия. Хотя их сопоставление, безусловно, позволяют более полно реконструировать ход процесса и уточнить более конкретные детали.
Из данных материалов следует, что еще до заключения Соглашения о перемирии оперативный отдел генерального штаба, возглавляемый полковником Нихтиля и действовавший под руководством исполнявшего обязанности начальника генерального штаба генерал-лейтенанта Айоро приступил к тайному планированию и подготовке вооруженных действий. Для выполнения этой задачи была создана построенная по военному образцу тайная организация. В качестве мотивировки к ее созданию указывалась возможность вооруженного конфликта между западными союзниками и СССР и угроза оккупации Финляндии советскими войсками.
После подписания 19 сентября 1944 г. Соглашения о перемирии, в нарушение 4 и 21 статей соглашения и распоряжений СКК, данных на основании этих статей, тайная организация приступила к реализации своих планов по укрытию военных материалов и разработке мобилизационных мероприятий.
В октябре 1944 г. СКК запретила подготовку финской армии к мобилизации. Запрет был повторен несколько раз, как генеральному штабу, так и командованию ряда военных округов. Поскольку проверка, произведенная СКК, показала, что данные директивы нарушены, 6 января 1945 г. она сделала еще одно предупреждение. Тем не менее, разработка мобилизационных мероприятий была продолжена. 10
Опубликованные материалы проясняют также конкретную деятельность участников тайной организации и раскрывают ее структуру. Она состояла, как выяснилось, из нескольких сетей, объединенных в единую, покрывавшую всю страну.
Первая – основная – это сеть боевых организаций, в ее распоряжении находились тайные склады оружия.
Параллельно действовала разведывательная сеть, занимавшаяся сбором информации о советских войсках, навигации кораблей Балтийского флота, работе СКК, а также слежкой за КПФ, ДСНФ, рабочими организациями, обществом «Финляндия – Советский Союз».
Третья сеть, т. н. «опорная линия», должна была участвовать в переправе за границу семей заговорщиков и добывать средства для финансирования намеченных планов и текущих расходов.
Четвертая сеть была создана морскими офицерами для поддержания связи со Швецией на период военных действий.
Пятая сеть была призвана вести морскую разведку против СССР. Для взаимодействия этих пяти сетей создавалась система этапной связи. 11
В рассматриваемый период (с марта по июль 1947 г. ) на страницах «Ленинградской правды» публиковались статьи собственного корреспондента «Правды» М. Михалева, в которых была предпринята попытка анализа первых итогов процесса. Его выводы позволяли лучше понять какие аспекты внутриполитической жизни Финляндии волновали советскую сторону и каких результатов она ожидала от проходившего процесса.
М. Михалев считал, что дело организаторов тайных складов оружия искусственно сужено, поскольку следствие оставляет открытым вопрос об экономическом и политическом тыле заговора. Между тем материалы дела вскрыли тесную связь тайной организации с правыми партиями. В частности, выяснилось, что они использовали «опорную линию» для проведения своей предвыборной компании в сейм и финансировали эту деятельность. Обнаружилась также связь заговорщиков с рядом частных фирм и филиалами Национального акционерного банка. 12 Однако суд не делал надлежащих выводов из полученной информации. В связи с чем, М. Михалев отметил: «Следствие направлено не к тому, чтобы воспроизвести полную картину заговора, его корни, его природу, а в обратную сторону, - чтобы установить связь остальных заговорщиков с организаторами тайных складов... Формально в этом есть свой резон. Иначе многих из подсудимых не осудить по данному делу. Их надо подвести под закон о тайных складах оружия. Но эта формальная юридическая сторона заслоняет собой принципиальную политическую сущность процесса». 13
Такой подход судебных органов заострил внимание спецкорреспондента ТАСС как на организации самого судебного процесса, так и работе финляндской судебной системы в целом. В его материалах постоянно отмечалось, что рассмотрение дел в суде производилось с нарушением норм ведения процесса и закона о наказании за подготовку незаконной вооруженной деятельности. В суде допускалось информирование подсудимых о предшествующих заседаниях, нарушались принципы изоляции, что позволяло им согласовывать свои показания и вносить в протоколы желаемые поправки. Требования обвинителя по делу основной группы подсудимых о наведении порядка в судебных заседаниях и введения более строго режима в отношении арестованных фактически игнорировалось. 14 Еще до завершения оглашения протоколов следствия началось их освобождение, то же повторилось и в отношении второй группы. 15 В ответ на данные действия судебных органов «Ленинградская правда» цитировала газету «Тюэкансан саномат»: «Подсудимых выпускают на свободу не считаясь с тем, что они, свободно передвигаясь по стране, могут без труда уничтожить документы, изобличающие их самих и их друзей, и информировать тех, кто каким-либо образом был замешан в этом деле». 16
Одновременно в суде была предпринята попытка дискредитации материалов предварительного следствия, началось применение репрессивных мер в отношении сотрудников следственных органов. Все это, по мнению спецкорреспондента ТАСС, свидетельствовало о сочувствии судебных трибуналов к обвиняемым. В этой связи обращалось особое внимание на позицию обвинителя по делу второй группы подсудимых А. Рюдмана, о котором говорили, что он скорее выступает в роли защитника. 17
Причина происходящего виделась советской стороне в том, что после краха военной политики определенные круги Финляндии так и не произвели переоценку ценностей.
Уже неделю спустя после начала процесса организаторов тайных складов оружия корреспондент «Правды» М. Михалев отметил чрезвычайное сходство обоих процессов не только в плане организационном, но и в смысле вызванного ими политического резонанса. Подсудимые, так же как и на процессе виновников войны, пытались предстать защитниками национальных интересов, утверждая, что тайные склады оружия были организованы в связи с угрозой оккупации Финляндии. Поэтому и к данному процессу широкие слои финляндской общественности отнеслись лишь как к вынужденной необходимости. Об этом свидетельствовало, например, заявление газеты буржуазных сельскохозяйственных кругов «Карьяла», в котором говорилось: «На основании соглашения о перемирии нашей стране приходится выполнять ряд тяжких обязательств. Большая часть из них – экономического характера, но имеются и политические... К ним относится и процесс о тайных складах оружия. По всей вероятности, он будет последним из тех выяснений, к которым вынуждена наша страна условиями соглашения о перемирии». 18 В конечном итоге эти настроения привели к тому, что целый ряд лиц, причастных к делу организаторов тайных складов был выставлен правыми партиями в качестве кандидатов на коммунальных выборах в декабре 1947 г. 19
Судебный процесс окончился лишь в апреле 1948 г. Однако посвященные ему публикации, уже с осени 1947 г. все реже появлялись на страницах ленинградских газет. Безусловно, это свидетельствовало о падении интереса, поскольку стало очевидным, что он также не оправдает надежд на кардинальные перемены во внутриполитической жизни Финляндии.
Но были и другие, более важные обстоятельства, отодвинувшие дело о тайных складах оружия на второй план. Быстрый рост напряженности в отношениях с Западом подтолкнул Советский Союз к спешному формированию «оборонительного барьера» на своих западных границах путем заключения договоров о Дружбе и сотрудничестве со странами Восточной Европы. В связи с ростом влияния США в Скандинавии началась подготовка подобного договора с Финляндией.
Последней информацией по делу организаторов тайных складов оружия явилось сообщение о предъявлении суду обвинительного заключения по делу второй группы обвиняемых – 13 марта 1948 г. 20 С этого времени основное внимание советской прессы было уделено подписанию советско-финляндского
Договора о дружбе, сотрудничестве и взаимопомощи, состоявшемуся 6 апреля 1948 г. Это событие расценивалось как «начало новой эры» в советско-финляндских отношениях, поэтому факт окончания судебного процесса 9 апреля 1948 г. был обойден молчанием.
Национальные проблемы
Куропятник А. И.
Локальные мультикультуральные сообщества Северо-Запада России как социокультурный феномен
В современной социальной теории выделяются, как правило, три основных уровня мультикультуральных сообществ: транснациональный, национальный и региональный. Каждому из них соответствует особый вариант иммиграционной, инвестиционной и, шире, социальной политики, детерминирующей стратегии и механизмы межкультурной и межэтнической коммуникации. Между тем, ни мультикультуральная реальность, ни последствия иммиграционного давления извне не ограничиваются только этими уровнями контакта и взаимного влияния. Это обстоятельство стало очевидным уже в начале 1990 гг., когда в противовес активно развивающимся глобализационным процессам новый импульс реидентификации, своеобразного осознания культурных, этнических, экономических качеств и возможностей в новом, глобальном мире получили регионы как восточной, так и западной Европы.
В отличие от регионализма середины 1970-х гг., этот новый регионализм не ставит более перед собой в качестве первоочередных задач достижение политической независимости, автономии либо сепаратистского противостояния «национальной метрополии». Напротив, в центре внимания региональных движений, а также национальных правительств оказались проблемы более низкого таксономического ранга, но не менее значимые для перспективы стабильного их развития, такие как особенности формирования поликультурных локальных общностей, коммуникативные стратегии «коренных» и «некоренных» групп населения, проблема соотношения общенациональных, социетальных норм, ценностей с нормами и ценностями этнических и локально-территориальных групп населения.
Наиболее значимой в этом контексте является проблема восприятия «чужого», постепенного включения его в контекст культуры той или иной группы и, в конечном итоге, восприятия его как «своего» или сопряженного со «своим». Важно отметить, что региональный уровень межкультурного контакта является часто дискретным, недостаточным для адекватной артикуляции «чужого», а потому малоэффективным. Основная нагрузка в его восприятии и переосмыслении ложится на плечи средств массовой информации, со всеми вытекающими отсюда издержками, поскольку освоение «чужого» не является результатом непосредственного опыта отдельных индивидов и групп населения.
Опросы населения, проводившиеся в западноевропейских странах, в частности, во Франции, Германии, с целью выяснения мнения жителей крупных городов, их пригородов, отдельных кварталов по поводу ситуации локальной мультикультуральности показали, что восприятие «иного» как «чужого» сохраняется до тех пор, пока «чужое» не становится привычной, обыденной чертой «своего» общества. Более того, локальная мультикультуральная, полиэтническая среда является своеобразным стимулом в формировании отношения к иному, поскольку это – «социально и культурно иное» является заметным компонентом повседневной среды обитания.
|
|
|
