Обращение к русскому читателю 11 глава

могущие войти в противоречие с нынешними актами и высказываниями и дискредитировать их автора (тем бо­лее полно, чем менее, как мы увидим, капитал полити­ческого деятеля обязан делегированию)²⁵. Этот до крайности неустойчивый капитал может быть сохранен лишь ценой беспрерывного труда, который необходим как для накопления кредита, так и для того, чтобы избежать его утраты. Отсюда все предосторожности, умалчивания, утаивания, к которым обязывает обще­ственных деятелей, вечно стоящих перед судом обще­ственного мнения, постоянная забота не сделать и не сказать ничего такого, что могло бы при случае всплыть в памяти противников, и в силу безжалостного прин­ципа необратимости не обнаружить ничего из того, что противоречило бы вчерашним и сегодняшним публич­ным заявлениям или опровергло бы их постоянство во времени. Особое внимание политических деятелей ко всему тому, что создает представление об их искренно­сти или бескорыстии объяснимо, если подумать о том, что эти качества предстают как высшая гарантия того представления о социальном мире, которое они стре­мятся навязать, тех "идеалов" и "идей", внушение ко­торых есть миссия политических деятелей.

 

Виды политического капитала

Человек политики, этот "банкир людей в режиме монополии" как Грамши называл профсоюзных функ­ционеров, своим специфическим авторитетом в полити­ческом поле, на профессиональном языке называемом "политическим весом", обязан мобилизующей силе, которой он обладает либо благодаря личным качест­вам, либо благодаря делегированию ему как доверенно­му лицу организации (партии, профсоюза), обладающей политическим капиталом, накопленным в ходе прежней борьбы в виде, прежде всего, должностных постов внутри аппарата или вне его, и активистов, при­писанных к этим постам. Личный капитал "известно­сти" и "популярности", основанный на факте "быть известным" и "лично признанным" (иметь "имя", "ре­номе" и т. п.), а также на владении определенным набо­ром специфических качеств, которые являются условием приобретения и сохранения "хорошей репутации", ча­сто бывает результатом реконверсии капитала извест­ности, накопленного в других областях, в частности, в профессиональных, которые, наподобие свободных профессий, предоставляют свободное время и предпо­лагают наличие определенного культурного капитала и — как в случае с адвокатами — профессиональное вла­дение искусством красноречия. В то время, как этот личный капитал нотабля[65] является результатом дли­тельного и непрерывного накопления, продолжающе­гося обычно всю жизнь, личный капитал, который можно назвать героическим или профетическим и ко­торый имеет в виду Макс Вебер, когда говорит о харизме, представляет собой результат акции инаугурации, осуществленной в ситуации кризиса, в пустоте и мол­чании институций и аппаратов: профетическая акция дарования значимости, которая самообосновывается и самолегитимируется ретроспективно, посредством подтверждения, которое ее собственный успех обеспе­чивает языку кризиса и начальному накоплению моби­лизующей силы, которую этот язык осуществил.

В отличие от личного капитала, который исчезает вместе с человеком — его носителем (впрочем, могуще­го вызвать споры о наследстве), делегированный капитал политического авторитета является, наподобие капитала священника, преподавателя и шире — функционера, ре­зультатом ограниченного и временного переноса (хотя и обновляемого, иногда всю жизнь) капитала, принад­лежащего институции и контролируемого ею, и ею од­ной²⁶. В качестве такой институции и выступает пар­тия, которая в процессе развития, благодаря работе своих кадров и активистов, накопила Символический капитал признания и преданности и обзавелась в целях и в ходе политической борьбы постоянно действующей организацией с освобожденными работниками, способ­ными мобилизовать активистов, постоянных членов и симпатизирующих, организовать пропаганду, необхо­димую для получения голосов и тем самым — постов, позволяющих в течение длительного времени поддер­живать и содержать освобожденных работников. Этот мобилизационный аппарат, который отличает партию или профсоюз как от аристократического клуба, так и от группы интеллектуалов, держится одновременно на объективных структурах, таких как собственно бюрокра­тическая организация, посты со всеми соответствую­щими привилегиями внутри нее самой или в государ­ственной администрации, традиции рекрутирования, подготовки, селекции и т. д., которые ее характеризу­ют, и на диспозициях, будь то верность партии или усвоенные принципы видения разделения социального мира, которыми руководители, освобожденные работ­ники или активисты руководствуются в своей повсед­невной практике и в собственно политической деятель­ности.

Приобретение делегированного капитала подчи­няется очень специфической логике: инвеститура, этот чисто магический акт институирования, посредством которого партия официально выдвигает официальную кандидатуру на выборы и который означает передачу политического капитала (наподобие того, как средне­вековая инвеститура торжественно отмечала "тради­цию" — наследование лена или какой-либо недвижи­мости), может быть лишь компенсацией длительного инвестирования времени, работы, преданности, само­отверженности во имя институции. Неслучайно так ча­сто церкви, как и партии, выдвигают в свое руководст­во облатов[66].

Закон, который регулирует обмен между агента­ми и институциями может быть выражен следующим образом: институция дает все, начиная с власти над институцией, тем, кто отдал ей все. Но поскольку эти последние ничего из себя не представляли без институ­ции или вне ее, они не могут отречься от институции, не отрекаясь и от самих себя, ибо полностью лишаются всего того, чем являются благодаря институции и для нее, которой они обязаны всем. Короче, институция инвестирует тех, кто инвестировал ее: инвестирование выражается не только в оказываемых услугах, зачастую тем более дефицитных и ценных, чем дороже они обхо­дятся психологически (как все "испытания" инициа­ции), и не только в повиновении указаниям или пол­ном соответствовании требованиям институции, но и в виде психологических вложений. Это приводит к тому, что факт исключения, будучи отлучением от властного капитала институции, часто превращается в настоящий крах, банкротство, социально и психологически одно­временно (оно тем более сокрушительно, что сопро­вождается, так же, как предание анафеме или отлуче­ние от священного жертвоприношения, "суровым общественным бойкотом" "в виде отказа поддерживать всяческие отношения с исключенным")²⁷. Тот, в кого инвестирован функциональный капитал, эквивалент­ный "институциональной благодати" или "функцио­нальной харизме" священнослужителя, может не иметь никакой другой "квалификации", кроме той, которая присуждается ему институцией посредством самого ак­та инвеституры. Институция же держит под контролем приобретение личной популярности, регулируя, напри­мер, доступ к наиболее видным позициям (позиция ге­нерального секретаря или официального представите­ля), или к рекламе, чем являются сегодня телевидение или пресс-конференция), хотя держатель делегирован­ного капитала всегда может приобрести личный капи­тал путем тонкой стратегии, заняв по отношению к институции позицию максимального дистанцирования, совместимую с поддержанием принадлежности и со­хранением соответствующих преимуществ. Из этого следует, что избранник аппарата зависит от аппарата по меньшей мере в той же степени, что и от своих избирателей, которыми он обязан аппарату и которых он теряет в случае разрыва с ним. Из этого вытекает также, что по мере того, как политика "профессиона­лизируется" и партии "бюрократизируются", борьба за политическую мобилизационную власть все более пре­вращается в двухступенчатое соревнование: от исхода конкурентной борьбы за власть над аппаратом, которая разворачивается внутри аппарата исключительно между профессионалами, зависит выбор тех, кто сможет всту­пить в борьбу за завоевание простых мирян; это под­тверждает еще раз, что борьба за монополию на выра­ботку и распространение принципов видения деления социального мира все более отдается на откуп профес­сионалам и большим объединениям по производству и распространению, фактически исключая мелких неза­висимых производителей ("свободных интеллектуалов" в первую очередь).

Институционализация политического капитала

Делегирование политического капитала предпо­лагает объективацию этого типа капитала в постоян­ных институциях, его материализацию в политических "машинах", постах и средствах мобилизации, а также его беспрерывное воспроизводство посредством механиз­мов и стратегий. Таким образом, делегирование явля­ется фактом политических предприятий, уже имеющих свою историю, в ходе которой был накоплен значи­тельный объективированный политический капитал в виде постов внутри самой партии, во всех организаци­ях, более или менее подчиненных партии, а также во всех учреждениях местной или центральной власти и во всей сети промышленных и торговых предприятий, существующей в симбиозе с этими учреждениями. Объективация политического капитала обеспечивает относительную независимость по отношению к электоральному санкционированию, заменяя прямое доминирование над людьми и стратегию личного инве­стирования ("платить за себя") опосредованным доми­нированием, которое позволяет длительное время со­держать держателей постов, удерживая посты²⁸. Понятно, что новому определению позиций соответст­вуют новые характеристики в установках тех, кто их занимает: действительно, чем больше политический капитал институционализируется в виде наличных по­стов, тем выгоднее стать членом аппарата, в отличие от того, что происходит на начальных этапах или во вре­мена кризиса, например, в революционный период, когда риск велик, а выгоды урезаны. Этот процесс, ко­торый часто называют расплывчатым словом "бюрок­ратизация" легче понять, если видеть, как по мере раз­вития жизненного цикла политического предприятия воздействие, которое предложение стабильных должно­стей партийных функционеров оказывает на рекрутирование, начинает усиливать часто наблюдаемый эффект, производимый доступностью позиций функционеров (и относительных привилегий, которые они обеспечи­вают для активистов — выходцев из рабочего класса). Чем дальше развивается процесс институционализации политического капитала, тем больше борьба за "умы" уступает место борьбе за "посты" и все больше активи­сты, объединенные единственно верностью "делу", от­ступают перед "держателями доходных должностей", "прихлебателями", как Вебер называл тип сторонников, в течение длительного времени связанных с аппаратом, доходами и привилегиями, которые тот им предостав­лял, и приверженных аппарату постольку, поскольку тот их удерживает, перераспределяя в их пользу часть материальных и символических трофеев, благодаря им завоеванных (например, spoils [67] американских партий). Иными словами, по мере того, как развивается процесс институционализации и возрастает мобилизационный аппарат, на практике и в настроениях беспрерывно усиливается весомость императивов, связанных с вос­производством аппарата и предлагаемых им постов, привязывающая к себе тех, кто их занимает, всякого рода материальными и символическими интересами, в ущерб императивам стремления к достижению целей, провозглашенных аппаратом. Становится понятно, что партии могут таким образом подводиться к тому, чтобы жертвовать своей программой ради удержания власти или просто выживания.

Поля и аппараты

Если не существует такого политического пред­приятия, которое, каким монолитным оно бы ни каза­лось, не было бы местом столкновений различных Тен­денций и противоречивых интересов, то все же партии тем сильнее проявляют склонность функционировать в соответствии с логикой аппарата, способного незамед­лительно отвечать на стратегические требования, впи­санные в логику политического поля, чем больше их доверители обделены культурно и привержены ценно­стям преданности и, следовательно, более склонны к

безусловному и долгосрочному делегированию: чем дольше они существуют и чем они богаче объективиро­ванным политическим капиталом и, следовательно, чем жестче их стратегии определяются заботой о "за­щите завоеваний", чем более тщательно они подготов­лены к борьбе, т. е. организованы по военной модели мобилизационного аппарата, чем более их кадры и по­стоянные члены обделены культурным и экономиче­ским капиталом и, следовательно, находятся в более полной зависимости от партии.

Сочетание меж- и внутрипоколенной преданно­сти, обеспечиваемой партиям относительно стабильной клиентурой, лишающей электоральное санкциониро­вание большой части его эффективности, с принципом fides implicita, выводящим руководителя из-под контроля непосвященных, парадоксальным образом приводит к тому, что нет политических предприятий, которые бы­ли бы более независимыми от давления и от контроля спросом, более свободными в следовании исключи­тельно логике конкурентной борьбы между професси­оналами (иногда ценой самых неожиданных и парадок­сальных поворотов на сто восемьдесят градусов), чем партии, которые громче других выступают в защиту народных масс²⁹. И это тем сильнее, чем более они склонны следовать большевистской догме, согласно которой вовлечение непосвященных во внутрипартий­ную борьбу, обращение к ним, или просто огласка внутренних разногласий считается чем-то противоза­конным.

Точно также сильнее всего зависят от партии те освобожденные работники, чья профессия не позволя­ет участвовать в политической жизни иначе, чем жерт­вуя временем или деньгами. В этом случае только от партии они могут получить то свободное время, которое нотаблям дают их доходы, или тот способ, благодаря которому они это свободное время имеют, т. е. не ра­ботая или работая время от времени³⁰. Их зависимость тем полнее, чем меньше был объем культурного и эко­номического капитала, которым они обладали до вступления в партию. Понятно, что освобожденные ра­ботники — выходцы из рабочего класса, чувствуют себя полностью обязанными партии не только своим положе­нием, которое освободило их от рабской зависимости, характерной для их прежнего статуса, но и культурой, одним словом, всем тем, что составляет их нынешнее существование: "Тот, кто живет жизнью такой партии как наша, все время повышает свой уровень. Я начал свой путь, имея за плечами начальное образование, а партия заставила меня учиться. Нужно работать, рыть­ся в книгах, читать, нужно влезать в это дело... Обяза­тельно! Иначе... я так бы и остался ослом, каким был 50 лет назад! Я говорю: "Активист всем обязан своей партии""³¹. Понятно также, что, как установил Дэни Лакорн, "дух партии", "партийная гордость" сильнее вы­ражены среди освобожденных работников коммуни­стической партии, чем среди освобожденных работников социалистической партии, которые, буду­чи чаще всего, выходцами из средних и высших классов и, в частности, из преподавательской среды, в меньшей степени зависят от партии.

Очевидно, что дисциплина и выучка, так часто переоцениваемые аналитиками, не имели бы никакой силы, если бы не находили подкрепления в диспозици­ях вынужденного или избирательного подчинения, ко­торые привносят в аппарат агенты и которые сами по­стоянно укрепляются в результате встречи со сходными диспозициями и интересами, вписанными в аппарат­ные должности. Не вдаваясь в различия, можно сказать, что некоторые габитусы находят в логике аппара­та условия для своего осуществления и даже расцвета, и наоборот, логика аппарата "использует" в свою поль­зу тенденции, вписанные в габитус. С одной стороны, можно было бы указать на общие для всех тотальных институций методы, посредством которых аппарат или те, кто доминирует в нем, навязывают дисциплину и способствуют появлению еретиков и диссидентов, или механизмов, которые, вкупе с теми, интересы которых они обслуживают, стремятся обеспечить воспроизводст­во институций и их иерархии. С другой стороны, невоз­можно перечислить и проанализировать всевозможные предрасположенности, которые служат пружинами и колесами милитаристской механизации. Это может быть отношение зависимости от культуры, которое пред­располагает освобожденных работников — выходцев из рабочего класса к своего рода антиинтеллектуализму, служащему оправданием или алиби своеобразному спонтанному ждановизму и увриеристскому корпора­тивизму, или озлобление, которое находит свой выход в сталинистском (в историческом смысле), т. е. пол­ицейском восприятии "фракций" и в склонности ос­мысливать историю в логике заговора; это может быть также чувство вины, которое, будучи вписанным в шаткое положение интеллектуала, достигает своей мак­симальной интенсивности у интеллектуала — выходца из доминируемых классов, перебежчика, часто сына перебежчика, замечательно описанного Сартром в пре­дисловии к "Aden Arabie". Невозможно понять некото­рые экстраординарные "успехи" аппаратного манипу­лирования, если не видеть, до какой степени эти предрасположенности объективно дирижируются, когда, допустим, различные формы "мизерабилизма", пред­располагающего интеллектуалов к увриеризму, приспосабливающемуся, например, к спонтанному ждано­визму, способствуют установлению таких социальных отношений, в которых преследуемый становится сооб­щником преследователя.

В результате организационная модель большеви­стского типа, утвердившаяся в большинстве коммуни­стических партий, позволяет осуществить вплоть до са­мых отдаленных последствий тенденции, заложенные в отношения между народными классами и партиями. Являясь аппаратом (или тотальной институцией), обу­строенным для реальной или воображаемой борьбы и базирующимся на дисциплине, которая позволяет при­водить в действие всю совокупность агентов (здесь — активистов) "как одного человека" во имя общей цели, коммунистическая партия находит условия для своего функционирования в перманентной борьбе, местом которой является политическое поле и которую можно ускорять или интенсифицировать волевым порядком. Действительно, поскольку дисциплина, которая, как замечает Вебер, "обеспечивает рациональное единооб­разие подчинения множества людей"³², находит свое оправдание, если не обоснование, в борьбе, достаточно призвать к реальной или потенциальной борьбе, и даже более или менее искусственно ее оживить для того, чтобы восстановить легитимность дисциплины³³. В ре­зультате, если не совсем буквально цитировать Вебера, ситуация борьбы укрепляет позиции доминирующих внутри аппарата борьбы и, отстраняя активистов от роли трибунов, уполномоченных выражать волю базы, как они могут порой того требовать, ссылаясь на офи­циальное определение своих функций, низводит их к функции простых "кадров", которым вменяется обес­печивать.исполнение приказов и призывов центрально­го руководства, и которых "компетентные товарищи" обрекают на "ратификационную демократию"³⁴. Луч­ше всего логику этой боевой организации иллюстриру­ет прием, выраженный в вопросе "Кто против?"какего описал Бухарин: созываются члены организации, объясняет Бухарин, и им задается вопрос: "Кто про­тив?". Поскольку все более или менее боятся быть про­тив, апробированный товарищ назначается секретарем, предлагаемая резолюция принимается — и всегда еди­ногласно. Процесс, называемый "милитаризацией" за­ключается в факте своего фундирования "военной" си­туацией, с которой столкнулась организация и которая может быть произведена посредством работы над пред­ставлением этой ситуации с тем, чтобы постоянно про­изводить и воспроизводить страх быть против, это вы­сшее обоснование всякой дисциплины, воинствующей или воинской. Если бы антикоммунизм не существо­вал, "военный коммунизм" не преминул бы его выду­мать. Всякая внутренняя оппозиция обречена представать как сговор с врагом, она усиливает милитаризацию, с которой сражается, укрепляя единство осажденных "наших", которое предрасполагает к воинской подчи­ненности: историческая динамика поля борьбы между правоверными и еретиками, теми, кто "за", и теми, кто "против", уступает место механизму аппарата, который ликвидирует всякую практическую возможность быть против, полусознательно используя психосоматиче­ские эффекты экзальтации, единодушия в одобрении или в осуждении или, наоборот, страха перед исключе­нием и отлучением, что превращает "дух партии" в настоящий дух корпорации.

Таким образом, двойственность политической борьбы, этого сражения за "идеи" и "идеалы", которое неизбежно является и борьбой за власть, и — хотим мы этого или нет — за привилегии, заложена в самой основе противоречия, которое пронизывает все полити­ческие учреждения, нацеленные на ниспровержение установленного порядка: все потребности, довлеющие над социальным миром, способствуют тому, что функция мобилизации, апеллирующая к механической логике аппарата, стремится опередить функцию выражения и представления, за которую ратуют все профессиональ­ные идеологии аппаратчиков (будь то идеология "орга­нического интеллектуала", или концепция партии как "повивальной бабки" класса...) и которая может быть реально обеспечена лишь диалектической логикой по­ля. Результатом "революции сверху" — плана, разраба­тываемого и осуществляемого аппаратом, становится разрыв этой диалектики, которая есть сама история. Вначале этот разрыв происходит в политическом поле — поле борьбы за поле борьбы и за легитимное представ­ление этой борьбы, а затем — внутри самого политиче­ского предприятия, партии, профсоюза, ассоциации, ко­торые могут функционировать как "один человек", лишь жертвуя интересами какой-либо части, если не всей совокупности своих доверителей.

Примечания

1 Weber M. Wrtschaft und Geselischafl. II. Berlin, Koin: Kiepenheuer und Witsch. 1956. P. 1067'.

2 См., в частности: Bourdieu P. La distinction. Paris: Minuit, 1979. P. 466-542.

3 Это предполагает, что разделение политического труда меняется в зависимости от общего объема экономического и культурного капи­тала, накопленного определенной социальной формацией (от ее "уровня развития"), а также от более или менее асимметричной структуры распределения этого капитала, культурного, в частности.

Так, в основе распространения всеобщего среднего образования ле­жит целый комплекс изменений отношений между партиями и их активистами, или их избирателями.

4 Wittgenstein L. Philosophical Investigations. New York: Macmillan, 1953. § 337. P. 108.

5 Отношение между профессионалами и непосвященными у доми­нирующих принимает совершенно другие формы: в большинстве слу­чаев они способны самостоятельно производить свои акции и вырабатывать политические взгляды и поэтому не без сопротивления и с двойственным чувством примиряются с делегированием (навязы­ваемым специфической логикой легитимности, которая, будучи ос­нованной на незнании, осуждает попытки к самоосвящению).

6 Конечно, этой эволюции в определенной степени противостоит общее повышение уровня образования, которое (учитывая решаю­щую роль школьного капитала в системе факторов, объясняющих различия в отношении к политике), по своей природе безусловно вступает в противоречие с данной тенденцией и усиливает, на раз­личных уровнях в зависимости от аппаратов, давление базы, менее склонной к безусловному делегированию.

7 Телевизионные дебаты, которые сталкивает профессионалов, отобранных в зависимости от специфики их компетентности, а также от знания ими правил политического приличия и респектабельного поведения в присутствии публики, сведенной до положения зрителя, представляют борьбу классов в форме театрализованного и ритуали-зированного столкновения двух поверенных лиц, что прекрасно ил­люстрирует результат процесса атомизации чисто политической. игры, более чем когда-либо замкнутой на своих приемах, иерархиях и внутренних правилах.

 

8 О логике борьбы за власть над принципом разделения см.: Bourdieu P. L'Identité et la représentation// Actes de la recherche en sciences sociales. 35. Nov. 1980. P. 63-72.

 

9 Доказательством служат различия, связанные с историей и логи­кой, присущей каждому национальному политическому полю. Такие различия обнаруживаются между представлениями, которые дают ор­ганизации, "представляющие" социальные классы, находящиеся в входном положении (например, рабочие классы европейских стран), об интересах этих классов, невзирая на все эффекты гомогенизации (типа "большевизации" коммунистических партий).

10 Weber M. Op. cil. P. 1052.

11 Парадигматическую форму этой структурной двусмысленности представляет, без сомнения, то, что в революционной традиции СССР называется "эзопов язык", т. е. секретный, закодированный, условный язык, к которому прибегали революционеры, чтобы обой­ти царскую цензуру, и который появляется вновь в большевистской партии в связи с конфликтом, возникшим между сторонниками Ста­лина и сторонниками Бухарина, т. е. когда встает вопрос о том, чтобы во имя "партийного патриотизма" конфликты внутри Политбюро и Центрального Комитета не просочились наружу. Этот язык при его внешней безобидности маскирует скрытую правду, которую "всякий, достаточно грамотный активист" умеет расшифровать, и дает воз­можность двух различных прочтений в зависимости от адресата {Cohen S. Nicolas Boukharine, la vie d'un bolchevik. Paris: Maspero, 1979. P. 330. 435. В русском переводе: Коэн. С. Бухарин. Политическая биография. 1888-1938. M: Прогресс, 1988. С. 338.)

12 Отсюда — неудача всех тех, кто, как многие историки Германии вслед за Розенбергом, пытались дать абсолютное определение кон­серватизму, не видя,что это понятие должно беспрерывно менять свое субстанциональное значение для сохранения своей относитель­ной ценности.

¹³ Gramsci A. Ecrits politiques. T. II. Р. 225.

14 Среди факторов этого эффекта закрытое™ и очень специфиче­ской формы эзотеризма, которую он вызывает, следует учитывать часто наблюдаемую склонность освобожденных работников полити­ческих аппаратов общаться лишь с другими освобожденными работ­никами.

15 Gramsci A. Op. cit. P. 258. Выделено П. Бурдье.

16 Не учитывая того, чем понятия обязаны истории, мы лишаемся единственной реальной возможности вычленить их из истории. Яв­ляясь орудием анализа и одновременно анафемы, инструментами познания и одновременно инструментами власти, все эти "измы", ко­торые марксистская традиция увековечивает, интерпретируяих как чисто концептуальные конструкции, свободные от всякого контекста и лишенные всякой стратегической функции, "нередко бывают свя­заны с определенными обстоятельствами, искажены преждевремен­ными обобщениями, на них лежит печать жесткой полемики" и они рождаются в "разногласиях, в резких столкновениях представителей различных течений". (Haupt G. "Les marxistes face à la question nationale:

l'histoire du problème" // Haupt G., Lowy M., Weill C. Les marxisteset laquestion nationale, 1848-1914. Paris: Maspero, 1974. P. II}.

17 Известно, что Бакунин, требовавший полного подчинения руко­водящим органам в созданныхим движениях (например, "Нацио­нальное братство") и бывший в глубине души сторонником "бланкистской" идеи "активных меньшинств", ходом полемики с Марксом был приведен к отрицанию авторитаризма, экзальтации спонтанности масс и автономии федераций.

18 Maitron J. Le mouvement anarchiste en France. Paris: Maspero, 1975. P. 82-83.

 

19 Более или менее центральная и господствующая позиция в аппа­рате партии и наличествующий культурный капитал в принципе представляют собой два различных и даже противоположных взгляда на революционную практику, на будущее капитализма, на(,связь пар­тии и масс и т. д., которые сталкиваются между собой в рабочем движении. Очевидно, например, что экономизм и склонность под­черкивать детерминистскую, объективную и научную стороны марк­сизма свойственны больше "ученым" и "теоретикам" (таким как, например, Туган-Барановский или "экономисты" в социал-демокра­тической партии), чем "активистам" или "агитаторам", особенно, если в области теории или экономики они самоучки (несомненно, это является одним из оснований разногласий между Марксом и Бакуниным). Схожим образом варьируется противоположность меж­ду централизмом и спонтанеизмом или, если угодно, авторитарным социализмом и анархистским социализмом, т.к. естественная тяга к сциентизму и экономизму способствует тому, что право на автори­тарное определение ориентации вверяется держателям знания (эти оппозиции, пронизывающие всю биографию Маркса, по мере его старения резко сдвигаются в пользу "учености").

 

20 Неслучайно опрос общественного мнения выявляет противоре­чия между двумя антагонистическими принципами легитимации — технократической наукой и демократической волей, чередуя вопро­сы, которые апеллируют то к экспертной оценке, то к мнению акти­виста.

21 Неистовость политической полемики и постоянное обращение к этике, которая пользуется чаще всего аргументами ad hominem [68] объ­ясняется также и тем, что форс-идеи частью своего кредита обязаны доверию, которым владеет человек, их проповедующий. Поэтому речь идет не только о том, чтобы опровергнуть эти идеи чисто логически­ми и научными аргументами, но и о том, чтобы дискредитировать их, дискредитируя автора. Выдавая лицензию поражать не только идеи, но и саму личность противника, логика политического поля чрезвы­чайно благоприятствует стратегии озлобленности: она предоставляет в распоряжение первого встречного возможность постичь, чаще всего в рудиментарной форме социологии знания, теории и идеи, которые он не способен подвергнуть научной критике.

⇐ Предыдущая45678910111213Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: