Обращение к русскому читателю 12 глава

22 Benveniste E. Le vocabulaire des institutions indo-européennes. T. 1. Paris: Minuit, 1969. P. 115-121.

23 Ibid. P. 121

24 Ibid. P. 177

25 Крайняя осторожность, характеризующая состоявшегося политика и выражающаяся, в частности, в высокой степени эвфемизации его языка, объясняется без сомнения чрезвычайной уязвимостью пол­итического капитала, который превращает ремесло политического деятеля в профессию с высокой степенью риска, особенно в кризис­ные периоды, когда, как в случаях с Де Голлем и Петеном, незначи­тельные различия в использованных диспозициях и ценностях могут стать основой совершенно исключительного выбора (поскольку свойство экстраординарной ситуации навязывать систему классифи­кации, организованной вокруг одного критерия, исключает возмож­ность компромисса, двусмысленности, двойной игры, множественности позиций и т. п., тогда как в обычной ситуации допускается обращение к множественным и частично интегрирован­ным критериям классификации).

 

26 При всем том, политическая миссия даже здесь отличается от простой бюрократической функции тем, что она всегда остается, какмы видели, личной миссией, которая захватывает человека целиком.

²⁷ Weber M. Op. cit. P. 880, a также Р. 916.

 

28 Этот анализ применим также и к Церкви: по мере того, как политический капитал Церкви объективируется в институциях и, как это происходит в последнее время, в постах, контролируемых Цер­ковью (в образовании, прессе, молодежном движении и т. п.), власть ее все менее и менее опирается на внушение ее догматов и "спасение душ"; гораздо лучше власть Церкви измеряется числом должностей и агентов, опосредованно ею контролируемых.

 

29 Следует помнить, какое значительное место народная система ценностей отводит таким добродетелям как целостность ("отдаться полностью", "отдать всего себя целиком" и т. п.), верность данному слову, лояльность по отношению к своим, верность самому себе ("я таков, каков есть", "ничто меня не изменит" и т. п.) и другим диспо­зициям, которые в иных универсумах могут выглядеть как негибкость или даже глупость. С учетом этого можно понять, что привержен­ность первоначальному выбору, которая превращает политическую принадлежность в почти наследуемое свойство, способное выстоять даже несмотря на меж- и внутрипоколенные изменения в социальном положении, с особой силой проявляется в народных классах, чем и пользуются левые партии.

30 Несмотря на наличие инвариантных черт, противоречие между освобожденными работниками и простыми членами партии (или, тем более, теми, кто голосует за нее периодически) в разных партиях приобретает различный смысл. Это зависит от распределения капи­тала и, особенно, свободного времени между классами. (Известно, что если прямая демократия допускает экономическую и социальную дифференциацию, то потому, что благодаря ей, в результате неравно­го распределения свободного времени, административные нагрузки концентрируются преимущественно в руках тех, кто располагает вре­менем, необходимым для выполнения этих функций бесплатно или за небольшую плату.) Этот простой принцип может также служить объяснением дифференцированного участия различных профессий (или даже различных статусов внутри одной профессии) в политиче­ской или профсоюзной жизни и — шире — во всякой полуполитиче­ской ответственной работе. Так, Макс Вебер отмечает, что директора крупных медицинских или естественнонаучных учреждений не испы­тывают особой склонности к ректорской работе и плохо с ней справ­ляются (Weber M. Op. cit. II. P. 698), а Роберт Михельс указывает, что ученые, которые принимали активное участие в политической жизни, обнаруживали, чтоих научные способности медленно, но неуклонно снижались (Michels R. Les partis politiques. Paris: Bammarion, 1971. P. 155). К этому следует добавить, что аристократическое или профетическое презрение к временным выгодам, которые обещают или обес­печивают эти виды деятельности, очень часто подкрепляется социальным положением, подтверждающим и мотивирующим неже­лание отдавать свое время политической или административной ра­боте. Все это позволяет лучше понять некоторые структурные инварианты отношений между интеллектуалами аппарата (политиче­ского, административного и др.) и "свободными" интеллектуалами, между теологами и епископами или между исследователями и дека­нами, ректорами и научными руководителями и т. д.

31 Lacorne D. Op. cit. P. 114. Weber M. Op. cit. P. 867.

32 Weber M. Op. Cit. P.867

33 Роберт Михельс, который отмечает тесную связь между органи­зацией "боевой демократической партии", военной организацией и многочисленными заимствованиями социалистической терминоло­гией (особенно в работах Энгельса и Бебеля) военной лексики, под­черкивает, что руководители, которые, как напоминает Р. Михельс. тесно связаны с дисциплиной и централизацией (Michels R. Op. cit. P. 129, 144) не упускают возможности обращаться к магической форму­ле общего интереса и к "аргументам военного характера" всякий раз, когда их положение оказывается под угрозой: "Подчеркивается, в частности, что члены партии ни при каких обстоятельствах не долж­ны отказывать в доверии руководителям, которых они сами свободно поставили над собой, даже если это диктуется причинами тактиче­ского порядка или необходимостью сохранить единство перед лицом врага" (Michels R. Op. cit. P. 163). Но только при Сталине стратегия милитаризации, которая, как отмечает Стивен Коэн, является един­ственным оригинальным вкладом Сталина в большевистскую мысль, и, следовательно, основной характеристикой сталинизма, находит свое полное воплощение: сферы, куда вторгается партия, получают название "фронтов" (фронт уборки урожая, фронт философии, фронт литературы и т. д.); цели и проблемы — это "крепости", которые "теоретические отряды" должны "взять штурмом" и т. д. Эта "военная" доктрина носит безусловно манихейский характер, поскольку восхваляет одну группу, одно идейное направление иликонцепцию, ставшую ортодоксальной, для того, чтобы полнее уничтожить все другие (см.: Cohen S. Op. cit. P. 367-368. 388. В русском переводе: Коэн С. Бухарин. Политическая биография. 1888- 1938. M: Прогресс, 1988. С. 378-379, 399).

34 Таким образом, борьба внутри коммунистической партии против авторитаризма руководителей и их приоритетного внимания к инте­ресам аппарата в ущерб интересам доверителей лишь усиливает тен­денции, против которых ведется. Действительно, руководителям достаточно призвать к политической борьбе, в частности, против самых непосредственных конкурентов, чтобы оправдать призыв к дисциплине, т.е. к подчинению руководителям, обязательному в пе­риод борьбы. В этом смысле разоблачение антикоммунизма является абсолютным оружием в руках тех, кто командует в аппарате, посколь­ку оно дисквалифицирует всякую критику и даже объективацию и навязывает единство в борьбе против внешнего окружения.

 

 

ДЕЛЕГИРОВАНИЕ И ПОЛИТИЧЕСКИЙ ФЕТИШИЗМ

 

Доклад, сделанный 7 июня 1983 г на заселять Ассоциации студентов-протестантов г.Парижа

 

"Аристократы интеллигенции полагают, что есть истины, о которых не следует говорить народу. Я же, социалист революционер, заклятый враг всяческой аристократии и опеки, думаю, напротив, что с наро­дом нужно говорить обо всем. Другого средства дать ему полную свободу — нет ".

М.Бакунин

Делегирование, с помощью которого одно лицо предо­ставляет, так сказать, свои полномочия другому лицу, передача полномочий, в результате которой доверитель разрешает своему доверенному лицу подписывать до­кументы, говорить и действовать от своего имени, вру­чает ему свою доверенность, т. е. plena potentiel agendi (полномочие действовать, вместо себя), — это сложный акт, заслуживающий серьезного осмысления. Полно­мочный представитель, министр, доверенное лицо, де­легат, уполномоченный, депутат, парламентарий — все это лица, располагающие мандатом, поручением или доверенностью представлять (слово крайне полисемичное), т. е. выражать и отстаивать интересы определен­ного лица или группы.

Но если делегирование действительно означает передачу кому-либо той или иной функции или пору­чения путем предоставления полномочий, то следует задаться вопросом; как получается, что доверенное ли­цо вдруг обретает власть над передавшим ему свои пол­номочия? Когда акт делегирования осуществляется од­ним лицом в пользу другого, то все относительно ясно. Но когда одно лицо получает полномочия от множест­ва лиц, оно может оказаться облеченным полномочия­ми, трансцендентными по отношению к каждому из доверителей. Тем самым оно становится как бы вопло­щением того, что последователи Дюркгейма нередко называли трансцендентностью социального.

Но и это еще не все, и отношение делегирования рискует затемнить истинный смысл отношения представительства, а также парадокс ситуации, когда группа не может существовать иначе, как делегируя свои пол­номочия какому-либо одному лицу — генеральному секретарю, папе и т. д., — способному действовать как юридическое лицо, т. е. как субститут группы. Во всех этих случаях, согласно установленному канониками уравнению: Церковь — это папа, — по внешней види­мости группа продуцирует человека, выступающего вместо нее и от ее имени (если мыслить в терминах делегирования), тогда как в действительности было бы почти так же правомерно говорить, что представитель группы продуцирует группу. Ибо именно потому, что представитель существует и представляет (акт символи­ческий), представляемая и символизируемая им группа существует и в свою очередь обеспечивает своему пред­ставителю существование в качестве представителя группы.

В этом замкнутом круговом отношении легко увидеть корни иллюзии, в силу которой в предельном случае представитель может восприниматься другими и сам воспринимать себя в качестве cau^a sui, т. к. он сам является причиной того, что составляет его власть. Ведь группа, инвестирующая его полномочия, не суще­ствовала бы или во всяком случае существовала бы не в полной мере в качестве представляемой группы, не будь он ее воплощением.

Этот изначально круговой характер представи­тельства основательно затемнен: он подменен массой вопросов, наиболее распространенный из которых — вопрос сознательности. Затемнен был и вопрос о полити­ческом фетишизме, равно как и процесс, в результате которого индивиды конституируются (или оказывают­ся конституированными) в группу, утрачивая при этом контроль над группой, в рамках и благодаря которой они конституируются. Существует своего рода антино­мия, внутренне присущая политическому и связанная с тем, что индивиды — тем в большей степени, чем более они обездолены, — не могут конституироваться (или быть конституированными) в группу, т. е. в силу, способную заявить о себе, высказываться и быть услы­шанной, иначе, как отказавшись от своих прав в пользу того или другого представителя. Нужно постоянно ид­ти на риск политического отчуждения для того, чтобы

его избежать.

(В действительности подобная антиномия суще­ствует реально только для доминируемых. Упрощая, можно было бы сказать, что доминирующие существуют всегда, тогда как доминируемые существуют лишь тогда, когда мобилизуются или располагают инструментами представительства. За исключением, пожалуй, периодов реставрации, наступающих вслед за крупными кризиса­ми, доминирующие всегда заинтересованы в свободе дей­ствий (laisser-fairé), в независимых и изолированных дей­ствиях агентов, которым достаточно сохранять рассудительность, чтобы оставаться рациональными и воспроизводить установившийся порядок.)

Именно действие механизма делегирования, будучи игнорируемым и оставленным без внимания, оказывается первопричиной политического отчуждения. Доверенные лица — государственные министры и служители культа яв­ляются, согласно высказыванию К. Маркса по поводу фетишизма, теми "продуктами человеческого мозга, которые появляются как бы одаренными собственной жизнью".¹

В роли политических фетишей выступают люди, вещи, живые существа, которые кажутся как бы обязан­ными лишь самим себе существованием, полученным от социальных агентов. А доверители обожают свои собст­венные создания. Политическое идолопоклонство как раз и заключается в том, что ценность, которой наделя­ется определенный политический деятель — этот продукт человеческого мозга — выступает как объективное свой­ство личности, как обаяние, харизма, minisierium предста­ет как mysterium.

Здесь я мог бы сослаться на Маркса, разумеется, сит grano salis [69], т. к. его анализ фетишизма — что впол­не понятно — конечно, не относился к политическому фетишизму. В том же знаменитом отрывке Маркс пи­сал: "У стоимости не написано на лбу, что она такое"². По существу — это определение харизмы, такого вида власти, которая как бы является своей первопричиной. Харизма, по определению М. Вебера, есть нечто такое, что само выступает в качестве своей собственной осно­вы: дар, благодать, манна и т. д.

Итак, делегирование есть акт, с помощью кото­рого группа образует самое себя, обретая совокупность присущих группам элементов, а именно: постоянное помещение, освобожденных работников, бюро, пони­маемое в самых различных смыслах и прежде всего в смысле бюрократической формы организации с пе­чатью, штампами, подписями, передачей права подписи, штемпелями и т. п. (например, Политбюро). Группа существует, когда располагает постоянным представи­тельным органом, наделенным plena potentiel agendi и sigillum authenticum, a следовательно, способным заме­нить (говорить за кого-то — значит говорить вместо) серийные[70] группы, состоящие из разобщенных и изо­лированных индивидов, постоянно обновляющихся, способных действовать и говорить только от своего имени. Второй, гораздо более скрытый, акт делегиро­вания, к рассмотрению которого я хотел бы теперь пе­рейти, — это акт, посредством которого уже конститу­ировавшаяся социальная реальность — Партия, Церковь и т. д. — наделяет своим мандатом какого-ли­бо индивида (я сознательно употребляю бюрократиче­ское слово "мандат"). Им может быть секретарь (поня­тия "секретарь" и "бюро" прекрасно сочетаются), министр, генеральный секретарь и т. д.

Здесь уже доверитель выбирает своего уполномо­ченного, а бюро вверяет мандат своему полномочному представителю. Я сейчас постараюсь объяснить суть этого "черного ящика": во-первых, перехода от атомизированных субъектов к бюро и, во-вторых, перехода от бюро к секретарю. При анализе этих двух механиз­мов воспользуемся парадигмой организации Церкви. Церковь, а через нее и каждый из ее членов, распола­гают "монополией на легитимное манипулирование атрибутами спасения". В этих условиях делегирование является актом, которым Церковь (а не просто верую­щие) наделяет церковнослужителя правом действовать от своего имени.

В чем же состоит таинство богослужения? В том, что доверенное лицо оказывается способным действо­вать в качестве субститута группы своих доверителей, благодаря неосознанному делегированию (я предста­вил его здесь, как если бы оно было вполне осознан­ным, исключительно в целях ясности изложения как своего рода артефакт, аналогичный идее общественного договора). Иначе говоря, доверенное лицо некоторым образом находится с группой в отношении метонимии: оно — часть группы, которая может функционировать как знак вместо целой группы.

Оно также может выступать в роли пассивного, объективного знака, обозначающего, демонстрирую­щего в качестве представителя и группы in effigie [71] суще­ствование своих доверителей (сказать, что ВКТ** была принята в Елисейском дворце, значит сказать, что вме­сто обозначаемого был принят знак). Более того, имен­но знак сигнализирует и, в качестве представителя, способен сигнализировать, чем он является, что он де­лает и представляет, и как он представляет себе свое представительство. И когда говорят, что "ВКТ была принята в Елисейском дворце", то подразумевается, что совокупность членов конфедерации была представ­лена там двумя способами: фактом демонстрации при­сутствия своего представителя и, в зависимости от об­стоятельств, фактом его выступления. Становится очевидным, что уже в самом акте делегирования зало­жена возможность для злоупотреблений. В той мере, в какой в большинстве случаев делегирования доверите­ли предоставляют своему доверенному лицу свободу действий, хотя бы потому, что им часто неизвестно, на какие вопросы придется ему отвечать, они целиком на негополагаются.

Согласно средневековой традиции, вера доверен­ных лиц, целиком полагавшихся на институт, называ­лась fides impîicita. Это прекрасное выражение может быть легко применено и к политике. Чем более люди обездолены — особенно в культурном отношении, — тем больше они вынуждены и склонны, желая заявить о себе в политике, полагаться на доверенных лиц. На практике индивиды, находящиеся в изолированном и безгласном состоянии, не имеющие ни способности, ни власти, чтобы заставить слушать себя и быть услы­шанными, оказываются перед выбором: либо безмолв­ствовать, либо доверить другим право говорить от сво­его имени.

В тех крайних случаях, когда речь идет о домини­руемых группах, акт символизации, благодаря которому конституируются их представители — конституирование "движения", — единовременен акту конституирования группы: знак продуцирует обозначаемую вещь, обозначающее идентифицируется с обозначаемой вещью, которая без него не существовала бы и которая сводится к нему. Обозначающее — это не только тот, кто выражает и представляет обозначаемую группу; это тот, благодаря кому группа узнает, что она существует, тот, кто обладает способностью, мобилизуя обозначае­мую им группу, обеспечивать ей внешнее существо­вание. Только один он, при определенных условиях, благодаря власти, обеспечиваемой ему актом делеги­рования, в состоянии мобилизовать группу, например, на манифестацию. Когда представитель заявляет: "Я продемонстрирую вам свою способность представлять, представив людей, которых я представляю" (отсюда вечные споры относительно числа участвовавших в манифестациях), то он, демонстрируя тех, кто его уполномочил, демонстрирует свою легитимность.

Но способностью демонстрировать демонстрант то он располагает лишь в той мере, в какой сам является в некотором роде группой, которую демонстрирует. Иначе говоря, и это можно показать на примере как руководящих работников, как это сделал Люк Болтанский, так и на примере пролетариата или преподавате­лей, как это делается в большинстве случаев, для того, чтобы избежать существования, которое Ж. П. Сартр: называл серийным, и обрести действительно коллективное существование, не остается другого пути, как прибегнуть к услугам представителя. Это есть процесс объективации через "движение", "организацию", который с помощью ficîio juris [72] типичной для социальной магии, позволяет простому collectio personarum plurium выступать в качестве юридического лица, в качестве социального агента. Возьмем пример из самой повседневной политической жизни, ежечасно проходящей перед нашими глазами. Сделаем это с единственной целью быть понятыми, но рискуя, однако, при этом быть слишком легко понятыми в смысле обычного полупонимания — основного препятствия на пути к истинному пониманию.

Самое трудное в социологии — это, сохраняя полную способность удивляться и недоумевать, научиться размышлять о вещах, давно считающихся понятыми. Вот почему иногда, чтобы действительно понять самое простое, начинать следует с наиболее трудного. Приведу пример. Во время майских событий 1968 г. неожиданно возник некий господин Бэйе, который на протяжении всех этих "дней" непрестанно выступал в качестве президента Общества агреже[73], выражая их ин­тересы. Это общество — по крайней мере в то время — практически не имело социальной базы.

Вот типичный пример узурпаторства со стороны человека, который пытается убедить (кого? — спросите вы. — По меньшей мере прессу, обычно признающую только представителей и только с ними имеющую дело, обрекая других на "свободный обмен мнениями"), что "за ним" стоит определенная группа, раз он может го­ворить от ее имени в качестве юридического лица, не будучи никем уличен во лжи. Здесь мы оказываемся перед парадоксом: узурпатор тем надежнее защищен от писка быть уличенным во лжи, чем малочисленное его организация; отсутствие же разоблачений на деле мо­жет вообще указывать на отсутствие членов организа­ции. Что можно противопоставить такому человеку? Можно публично протестовать, можно начать собирать

подписи под петицией.

Например, когда члены коммунистической пар­тии пытаются избавиться от бюро, они вновь попадают в положение изолированных, "серийных" индивидов, вынужденных заново обзаводиться своим представите­лем, бюро, группой для того, чтобы избавиться от пред­ставителя, бюро, группы, т. е. они обращаются к тому, против чего большинство движений, особенно социалистических, постоянно выступает как против смертного греха, — к "фракционизму". Иначе говоря, как можно бороться против узурпации власти уполномоченными представителями? Разумеется, существуют индивидуальные решения против всех форм подавления коллективом — exït and voice, как выражается Альберт Хиршман, т. е. либо выход из него, либо протесты. Но можно также попытаться создать новое общество.;

И если вы почитаете газеты того времени, то узнаете,, что к 20 мая 1968 г. возникло еще одно Общество агреже со своим генеральным секретарем, печатью, бюрои т. д. И так без конца.

Следовательно, основополагающий в философ­ском и политическом смысле акт конструирования, каким представляется делегирование, является актом ма­гическим, позволяющим тому, что оставалось до этого лишь собранием множества лиц, серией случайно ока­завшихся вместе индивидов, возродиться к жизни в форме фиктивного лица, corporatio, тела, мистического тела, воплощенного в социальном теле, трансцендент­ном в свою очередь по отношению к составляющим его биологическим телам {corpus corporarum in corpore corporaîo).

⇐ Предыдущая45678910111213Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: