 |
Из дневника репетиций «праздника примирения»
|
|
|
|
12 ноября [1913 г.]
1 ч.
Генеральная репетиция в костюмах и гримах. Присутствуют Леопольд Антонович и случайно зашедшие.
13 ноября [1913 г.]
2 ч. дня.
Генеральная. Присутствуют К. С., Леопольд Антонович и труппа.
После репетиции К. С. делал общие замечания, не касаясь частностей.
Автограф.
Музей Театра им. Евг. Вахтангова. № 144/Р.
Впервые опубликовано: Вахтангов. 1939. С. 38.
«ПРАЗДНИК МИРА»: МНЕНИЯ СТАНИСЛАВСКОГО, СУЛЕРЖИЦКОГО, КАЧАЛОВА, ГОРЬКОГО
Софья Гиацинтова:
Приближался день показа «Праздника мира». Возбужденные переездом и несколько усыпленные успехом «Гибели “Надежды”», мы были совершенно не подготовлены к обрушившейся на нас беде: сказать, что Константин Сергеевич не принял спектакля, — ничего не сказать. Он бушевал так, что сам Зевс-громовержец завидовал, вероятно, ему в эти минуты. Обвиняя нас в натурализме — мы, видно, действительно перестарались в изображении тяжелых и некрасивых моментов жизни, — Станиславский уже не замечал ничего хорошего. На наши бедные головы камнями падали слова «кликушество», «истерия» и еще какие-то, не менее уничтожающие. Прячась за спины друг друга, мы тихо плакали. Объявив в заключение Вахтангову, что тот может быть режиссером, подготавливающим актерский {364} материал, то есть педагогом, но никогда не станет постановщиком, потому что не чувствует формы спектакля, Константин Сергеевич покинул зал. Уязвленный, расстроенный Вахтангов обратил на нас вопрошающий взор, исполненный горя и обиды.
— Почему он так определил? Откуда это видно, что я не могу быть постановщиком, объясните мне? Нет, я знаю, что чувствую форму, знаю, — настойчиво повторял он.
И был прав — театральная форма действительно оказалась наиболее сильной стороной его таланта.
|
|
|
Эта ошибка Станиславского, слава богу, не сгубила Вахтангова. Но в тот день нам нечем было его утешить — жизнь, казалось, черна и кончена. Правда, мы проявили мужество, упорство и, я бы даже сказала, отвагу — решили испросить разрешения Станиславского показать «Праздник мира» старшим актерам Художественного театра. И когда он внезапно согласился, не знаю, что в нас было сильнее — радость или страх. Снова играть разгромленный спектакль, да еще кому — им, не принимающим нас всерьез! <…>
Успех был полный, настоящий. Качалов говорил Станиславскому, что это один из лучших спектаклей, виденных им. Остальные «старики» его хором поддерживали, утверждая, что мы нашли подход к образам через «систему», что воздействуем на зрителей раскрытием глубоких человеческих страстей. И Станиславский сменил гнев на милость — разрешил играть на публике.
Премьерой «Праздника мира» открылась Студия на Скобелевской площади[164]. Отсутствием сцены новое помещение напоминало старое — только зрительные ряды приподняты амфитеатром. Скупостью оформления наш второй спектакль тоже был близок первому: холщовые стены, самые необходимые предметы мебели, некоторые бытовые подробности, случайно подобранные, но создающие впечатление верности эпохе костюмы. От публики нас отделял зеленоватый, с черным бордюром внизу занавес, который еще висел при открытии Художественного театра в Каретном ряду. Спектакль принимали хорошо: обвинения одних критиков в истеричности, в «будничной комнатной беседе» и т. п. тонули в восторженных отзывах других рецензентов, утверждавших, что на сцене Студии происходит психологическое чудо — подлинность чувств, открытость переживаний, обнаженность сердец. Зрители напряженно следили за событиями, часто раздавались рыдания. Нам это нравилось, а Сулержицкий страдал от такого дикарского понимания успеха, ругался с нами.
|
|
|
— Поймите, — надрывался он, — раз в зале истерика, — значит, играете отвратительно! Нужно трогать фантазию, душу, а вы дергаете нервы. Это чуждо искусству!
Мы верили Леопольду Антоновичу, но, что скрывать, еще больше — всхлипываниям и аплодисментам. И уж конечно, возомнили о себе, когда после спектакля увидели Горького: поднимаясь к нам по скрипучей узкой лестнице, он плакал в огромный носовой платок. За ним, тоже плача, шла Мария Федоровна Андреева. Они захвалили нас, удивлялись, как это при такой молодости мы показываем совершенно «взрослое» искусство. Их восхищение укрепило репутацию спектакля, хотя прав, конечно, был Сулер — потом мы это поняли.
Гиацинтова. С. 121 – 123.
КОММЕНТАРИИ:
А. А. БЕРНАРДАЦЦИ, Г. Д. СИДАМОН-ЭРИСТОВ, В. Ф. КРУШИНСКИЙ, Н. К. ЦЫБУЛЬСКИЙ — Е. Б. ВАХТАНГОВУ
21 ноября 1913 г.
[На бланке:
Художественное Общество Интимного театра —
СПб. Подвал «Бродячей собаки», Михайловская площадь, 5]
Глубокоуважаемый и дорогой Евгений Богратионович.
24 ноября сего года день рождения hund-directora[165] Бориса Пронина, которому исполнится 40 лет!
Комитет по устройству празднества этого колоссального по своей важности события настоятельно и убедительно просит Вас забыть все, заболеть в театре и курьерским приехать порадовать нас всех и в особенности новорожденного. Никаких отговорок не принимается. Проезд туда и обратно во втором [классе] будет оплачен Комитетом.
P. S. Такое же точно приглашение Комитет посылает Николаю Николаевичу Званцеву и Константину Эдуардовичу Гибшману.
Употребите все Ваше обаяние, чтобы убедить их последовать Вашему примеру.
А. Бернардацци
Г. Сидамон-Эристов
В. Крушинский
Н. Цыбульский
Автограф.
Музей Театра им. Евг. Вахтангова. № 70/Р.
Опубликовано: Парнис А. Е., Тименчик Р. Д.
Программы «Бродячей собаки» //
Памятники культуры. Новые открытия. 1983. Л., 1985. С. 216.
КОММЕНТАРИИ:
Е. Б. ВАХТАНГОВ — В. В. ГОТОВЦЕВУ
17 декабря 1913 г.
Вы слишком жестоко и легкомысленно воспользовались своим правом записывать в протокол. Зная Вас и относя Ваш тон и преувеличение фактической стороны исключительно за счет Вашей индивидуальности и веря, что все исходит из такой же {367} любви к Студии, какая есть у меня, я не хочу прибегать к разбирательству и выяснению случая.
|
|
|
Мне хотелось бы только Вашего товарищеского отношения, хотелось бы, чтобы перед тем, как я буду записан в протокол, я был бы об этом предупрежден. У нас не театр, я не отношусь к Вам, как к поставленному надо мной, — поэтому я прошу к себе отношения товарища по работе, а не начальства.
В Вашем протоколе неверно:
1. Я зашел только один раз — а не несколько.
2. Я зашел в антракте.
3. Вы просили меня удалиться не со сцены (на которой я не был), а из-за кулис, и тоже один раз.
4. Замечаний учащимся я не делал.
Хмаре, Чехову, Поповой и Колину я сказал, что они очень хорошо играли, и пришел за кулисы исключительно ради того, чтобы поделиться с ними своей радостью.
5. «Буквально ломился в дверь»… На это я не знаю, что Вам сказать… Пусть это будет на Вашей совести.
Я пьян не был, и ломиться мне незачем было.
Подчиняюсь следующему:
1. Никогда не приду за кулисы во время «Гибели “Надежды”».
2. Никогда не буду говорить с участвующими об исполнении.
Прошу оставить за мной право приходить за кулисы во время «Праздника примирения». Со дня первого спектакля я ни разу не был за кулисами во время действия… Но я хочу иметь это право. (Л. А. Сулержицкий во время «Синей птицы» и Мольера бывает за кулисами.) Кроме того, мне иногда нужно пройти наверх во время действия.
Если меня лишат этого права — я обращусь к Л. Ант. или к К. С. и только их решению и подчинюсь, нисколько не считаясь с тем, как Вы на это посмотрите.
Я, отдавая Студии и любовь, и труд, и радость, — хочу чувствовать себя таким же свободным членом, как и Вы, и не хочу иметь в Вашем лице начальства, перед которым мне надо трепетать.
Карайте меня, и беспощадно, если я поступаю неэтично, но не как начальник, а как товарищ.
Сделайте мне больно, но не так, как сделали это Вы в своем протоколе.
Я ни разу не оказал Вам неповиновения, когда Вы — помощник режиссера, и чувствую, как незаслуженно и жестоко Вы обошлись со мной в этом первом протоколе обо мне за все мое служение и в Театре, и в Студии.
|
|
|
Е. Вахтангов
Публикуется впервые.
Маш. копия.
Музей Театра им. Евг. Вахтангова. № 2949/3.
ЗАПИСИ
Января 1914 г.
Всякое искусство, в конце концов, заключается в интуиции.
Л. Ант. Сулержицкий
{368} 25 января 1914 г.
Всякую аффектированную роль можно сыграть без аффектации.
Вл. Ив.
К. С. прислал 10 января 1914 года письмо Леопольду Антоновичу:
«Очень тронут памятью и вниманием. Вас и всех обнимаю, поздравляю и желаю, чтобы поскорее создались главные основы, прочные и единственные, для того, чтобы дело окрепло навсегда. Эти основы — внутри нас всех. Они в этике, в чистой любви к делу, в правильном понимании свободы, своих общественных и художественных прав и обязанностей. Задатки для всего этого существуют у всех хорошие, надо только воспитать себя в правильном направлении и, главное, понять, что в жизни и в искусстве — свобода и право в правильно выполняемых обязанностях. Я желаю укрепления правильных и крепких основ Студии и за это мысленно пью (№ 20) вместе с Вами.
Ваш К. С. Станиславский»
Фазис работы, когда актер репетирует, не беспокоя себя на громкую речь, должен быть. Но нужно начать себя готовить и к сцене театра. Эту работу нельзя откладывать до спектакля, а постепенно приучать себя от репетиции к репетиции, после того, как укреплены основы переживаний.
Вл. Ив.
[На репетициях] «Мысли»
Неровность исполнения и нажим бывают иногда от верно намеченных кусков, когда слишком сознательно знают границы их.
Вл. Ив.
Есть два пути исканий:
1. Искание по кускам.
2. «Обмозговать» все и искать всем актом.
Вл. Ив.
Февраля 1914 г.
Ни одна роль, я утверждаю, не может быть готова раньше 6‑ти месяцев.
К. С.
Публикуется впервые.
Беседы К. С. Станиславского с молодежью Художественного театра.
Автограф.
Музей Театра им. Евг. Вахтангова. № 16/Р. Л. 70 – 72.
Н. П. БУХАНОВ, В. А. СМИРНОВ — Е. Б. ВАХТАНГОВУ
28 марта 1914 г.
[На бланке
Правления Михайловского драматического кружка]
Многоуважаемый Евгений Богратионович!
На сегодняшнем заседании Правления и Художественного совета предположен ряд постановок на сезон 1914 – 1915 гг.
{369} Прежде чем окончательно решить вопрос о постановках, мы решили предварительно переговорить с Вами о деталях каждой из постановок, — и эта миссия возложена на нас, В. А. Смирнова и Н. П. Буханова.
Мы просили бы Вас уделить нам около одного часу времени в воскресенье, 30 марта, днем с 12 часов. Если Вам почему-либо это время неудобно, то будьте любезны протелефонировать о том Анне Иосифовне [Михайловой] (50-49; 110-82).
Ник. Буханов
В. Смирнов
Публикуется впервые.
Автограф.
Музей Театра им. Евг. Вахтангова. № 73/Р.
|
|
|
