 |
Из карманного еженедельника 1914 года
|
|
|
|
[Конец марта 1914 г.]
Сюжет для кабаре
«По болезни» — пьеса, в которой заболевают исполнители и их в каждом новом действии (явлении?) заменяют другими:
1. сказка;
2. лгут;
3. у больного;
4. выкуривают;
5. репетиция пьесы для синематографа;
6. дома готовят урок;
7. в провинции, на сцену;
8. по объявлению в брачной газете;
9. в ресторане;
10. давно не видались;
11. «Летучая мышь»;
12. [Нрзб.] деньги на спор.
[Начало апреля 1914 г.]
Искать водевиль через трагедию. Искать трагедию через водевиль.
Из опыта
Требовать в каждом отрывке бодрости, если даже играют пониженность.
Из опыта
Публикуется впервые.
Автограф.
Музей Театра им. Евг. Вахтангова. № 26/Р.
ЭПИГРАММА
НА Б. Л. ИЗРАИЛЕВСКОГО
Май 1914 г.
Киев Сатир визажем,
Мозгами Кант
{370} И, прямо скажем:
Душою — Бранд.
В кругу друзей он музыкант
В оркестре он Сатирикон.
Публикуется впервые.
Автограф.
Музей МХАТ. Фонд Телешевой. Без номера.
Е. Б. ВАХТАНГОВ — С. В. ХАЛЮТИНОЙ
14 мая 1914 г. Киев
Многоуважаемая Софья Васильевна,
Мне не удалось переговорить с Вами.
Если я нужен Вам, то считайте меня в числе преподавателей по-прежнему.
Я думаю, что К. С. Станиславский разрешит мне. (У меня теперь новое условие: без его разрешения я не имею права нигде работать[166].)
Пользуюсь случаем засвидетельствовать Вам свое почтение.
Уважающий Вас
Е. Вахтангов
Публикуется впервые.
Автограф.
Музей МХАТ. Ф. 355. Оп. 1. Без номера.
КОММЕНТАРИИ:
ИГРА В «УЧЕНУЮ ОБЕЗЬЯНУ»
Михаил Чехов:
Театр совершал гастрольную поездку по южным городам России[167]. Мы с Е. Б. Вахтанговым условились жить вместе, в одном номере гостиницы. Не помню, что задержало меня в Москве, но я должен был приехать в тот город, куда направился театр, одним днем позже. Приехав в чужой город, я с вещами подошел к извозчику и сказал ему адрес гостиницы, в которой остановились наши актеры.
|
|
|
— Вы племянник Антона Павловича Чехова? — вдруг неожиданно, наклонившись ко мне, спросил извозчик.
— Я! — ответил я с изумлением.
— Пожалуйте‑с!
Я был так поражен, что даже не пытался разгадать, что значило это происшествие. Денег с меня извозчик не взял. У дверей гостиницы меня встретил швейцар.
— Вы племянник Антона Павловича Чехова?
— Я!
{371} — Пожалуйте‑с!
Меня провели в большой номер. Там сидел Вахтангов и хохотал. Кто проделка удалась блестяще. Мы поселились вместе с Вахтанговым. Несмотря на наши дружеские отношения, наша совместная жизнь протекала не без некоторых осложнений. Виной тому был я. Я увлекался в то время Шопенгауэром и имел постоянно отсутствующий и мрачный вид. На лице моем было написано, что я знаю нечто такое, чего не знает никто, не читавший Шопенгауэра. Это, по-видимому, раздражало Вахтангова. Он чувствовал неестественность моего поведения. Я целыми днями лежал на кровати с томами шопенгауэровских сочинений в руках. Вахтангов достал две мандолины и выучил меня играть по нотам. Мы играли с ним дуэты, но пессимизм мой не убавлялся, и Вахтангов имел в моем лице тяжелого и скучного сожителя. Но тяжесть наших отношений еще больше усилилась, когда я купил на улице у какого-то оборванного человека большую черную таксу, заплатив за нее рубль. Такса оказалась больной, и все мое внимание было сосредоточено на ней. Вахтангова раздражала моя такса. Она скулила дома и в театре, куда я брал ее с собой.
И вот в результате наших натянутых с Вахтанговым отношений у нас как бы сама собой возникла игра особого рода. Она называлась игрой в «ученую обезьяну». Заключалась она в том, что мы каждое утро по очереди варили кофе. Причем тот, кто варил кофе, и был «ученой обезьяной». Он вставал с постели первым и на четвереньках должен был проделывать все, что связано с приготовлением кофе. Тот же из нас, кто не был в это утро «обезьяной», имел право бить обезьяну за все, что казалось ему достойным наказания. Обезьяна должна была безропотно сносить все побои и ждать следующего утра, когда обезьяной становился другой и когда можно было отомстить за все нанесенные обиды. Легко догадаться, что с. каждым днем наши актерские темпераменты разгорались все больше и больше. Пускались в ход коврики, свернутые в трубку, стулья и т. п. Но мы терпели все. Никто из наших товарищей не знал об этой игре в «ученую обезьяну». У нас образовалась своя этика, обязывающая нас не только терпеть, но и хранить молчание. Наши накопившиеся страсти разразились, наконец, небольшой катастрофой. Не помню, кто из нас был на этот раз «ученой обезьяной», но «обезьяна» взбунтовалась, и начался жестокий бой. Один из ударов Вахтангова пришелся мне по лицу и выбил зуб. Оставшимся осколком зуба я буквально распорол себе язык, но бой не прекратился, и через несколько секунд мне удалось зажать голову Вахтангова у себя под мышкой, и я крепко сдавил се. Пользуясь его беспомощным положением, я решил немного передохнуть. Случайно взгляд мой упал на лицо моей жертвы: Вахтангов почернел и задыхался. Я отпустил его. Бой кончился, и вместе с ним окончилась и наша «вражда». Я долго не мог есть, мой рот распух, и Вахтангов заботливо ухаживал за мной. Потом, когда я спросил Вахтангова, почему он не сказал мне, что он задыхался, когда я сжал его голову, он ответил, что в первую минуту он не хотел просить пощады, так как до сих пор никто из нас не делал этого, но потом он уже не мог ничего сказать, так крепко сдавил я его шею. Но, как ни странно, как ни трудно поверить этому, но наши бои, несмотря на всю грубость их, были вовсе не так грубы! Помимо спортивного характера в них было много веселья и молодого задора, о которых теперь приятно вспомнить. Такие, больше чем интимные отношения наши не мешали мне смотреть на Вахтангова как на старшего товарища и учителя в театральном деле.
|
|
|
Чехов. Т. 1. С. 71 – 74.
КОММЕНТАРИИ:
{372} ИЗ ПИСЬМА Л. А. СУЛЕРЖИЦКОГО С. Г. БИРМАН
20 мая 1914 г. Евпатория
Серафима Германовна, где же Вахтангов?
|
|
|
Я его уже давно поджидаю, а между тем о нем даже и не слышно. Удивительная, ей-Богу, манера — условиться, а потом, не выполняя условий, не предупреждать. Чудак, право! Погода замечательная в Крыму, он болен, ему надо серьезно заняться желудком, а он где-то пропадает. Может быть, я что-нибудь напутал? Но ведь «Мысль» в Киев не поехала?[168] Значит, он после Петербурга свободен. Мы, насколько я помню, условились, что он приедет в Евпаторию прямо после петербургских гастролей.
Ничего не понимаю, волнуюсь и жду. Может быть, он раздумал ехать ко мне? Пусть бы сообщил тогда. Дело в том, что тут будет интересная поездка, и я его поджидаю. Вообще надо знать.
Очень прошу Вас, окажите услугу, сообщите, если сами знаете, где он и что с ним? Пишу Вам, потому что совсем не могу понять, поехала ли Лидия Ивановна [Дейкун] в Киев или нет? Если она в Киеве, то очень прошу Вас, передайте ей это письмо, пусть она ответит мне, даст его адрес, чтобы я мог повлиять на него, если он где-нибудь застрял по глупости и как-нибудь случайно и теряет такую важную вещь, как летний отдых и возможность вылечиться от своей болезни. Уж не болен ли он? Очень прошу Вас, если нет Лидии Ивановны, ответить мне на все эти вопросы. Меня беспокоит, что случилось с Вахтанговым. Жалко каждого дня, который он теряет для себя. <…>
Автограф.
Музей МХАТ. Фонд Сулержицкого. Без номера.
Впервые опубликовано: Сулержицкий. С. 500 – 501.
КОММЕНТАРИИ:
Е. Б. ВАХТАНГОВ — Л. И. ДЕЙКУН
8 июня 1914 г. [по штемпелю]
Евпатория
Таксу получил. Здесь очень жарко. Здесь Николай Григорыч [Александров] с женой. Здесь Грибунин. Здесь еще нет Массалитинова. Здесь А. М. Сац с детьми. Здесь еще не видал Красковскую. Здесь пробудем до 15‑го. Здесь я очень обжегся. Здесь очень тоскливо. Здесь мечтается о тихом Каневе. Здесь не хочется уж больше быть. Здесь у меня койка на балконе у Сулержицких. Здесь же приписываю привет милой Анночке.
Здешний Ж.
Сейчас получил вторую открытку. Анне опустил открыточку до востребования.
Е. Вахтангов
Публикуется впервые.
|
|
|
Автограф.
ГЦТМ им. А. А. Бахрушина. Ф. 525. Ед. хр. 5.
{373} Е. Б. ВАХТАНГОВ — Л. И. ДЕЙКУН
11 июня 1914 г. [по штемпелю]
Евпатория
Скучно здесь. Сулер нервничает и меня не любит пока. Я почти целый день с Николаем Григорычем [Александровым]. Пью фосфат[169]. Аппетит хуже. Становлюсь апатичнее. Плохо стало действовать море. Малокровным нельзя купаться — Миша прислал письмо, что долг переведет. От Колина нет еще ничего. Массалитинов не приедет. Он остался в Севастополе. Скучно здесь. Сулер нервничает и меня не любит пока.
Е. Вахтангов
Анне тоже есть открытка до востребования.
Публикуется впервые.
Автограф.
ГЦТМ им. А. А. Бахрушина. Ф. 525. Ед. хр. 6.
КОММЕНТАРИИ:
Е. Б. ВАХТАНГОВ — Л. И. ДЕЙКУН
13 июня 1914 г. Евпатория
Все то же и то же. Тоска. Скука. Однообразие монотонное. Предельный срок выезда на [нрзб.] 17‑е. Сейчас Сулер на 2‑3‑4 дня уехал к Станиславскому в Севастополь. Вернется, и мы двинемся. Надоело не море. Его я люблю. А те, что возле моря. Может быть, такие же нудные, как и я. Моя личность держит себя в одиночестве и вдалеке от пляжа. За день только и скажешь: спасибо… да… хорошо…
Лежу все да лежу.
Женя
Публикуется впервые.
Автограф.
ГЦТМ им. А. А. Бахрушина. Ф. 525. Ед. хр. 7.
Е. Б. ВАХТАНГОВ — Л. И. ДЕЙКУН
15 июня 1914 г. [по штемпелю]
Евпатория
До сих пор послал Вам и Анне до востребования по 3 открытки. Сегодня получил первое письмо с адресом.
Эх, кого-нибудь убил бы.
Жарко, сухо, дует ветер.
Ах, от скуки бы купил бы,
Если б мне попался сеттер!
Е. Вахтангов
Публикуется впервые.
Автограф.
ГЦТМ им. А. А. Бахрушина. Ф. 525. Ед. хр. 8.
{374} Е. Б. ВАХТАНГОВ — Л. И. ДЕЙКУН
16 июня 1914 г. Евпатория
Сулер опять опоздал. Так что выедем, наверное, уже 18‑го. Приехал Бурджалов. Видел Красковскую — детку. Все поет малороссийские песни. «Ах, жалко, что нет Хмары, — сказала она, — мы с ним так хорошо спелись». Прошу передать это Фаине [Шевченко].
Женя
Публикуется впервые.
Автограф.
ГЦТМ им. А. А. Бахрушина. Ф. 525. Ед. хр. 9.
Е. Б. ВАХТАНГОВ — Л. И. ДЕЙКУН
19 июня 1914 г. [по штемпелю] Канев
Напишите мне Ваш точный адрес. Пишу на этой открытке наугад. Думаю, что Вы уже приехали в деревню.
У нас все по-прежнему. Хорошо. Отдохнуть можно. Мой товарищ приехал вчера. Подожду от Вас письма о том, что Вы приехали, и тогда напишу. Сулер кланяется.
Е.
Публикуется впервые.
Автограф.
ГЦТМ им. А. А. Бахрушина. Ф. 525. Ед. хр. 11.
Е. Б. ВАХТАНГОВ — Л. И. ДЕЙКУН
21 июня 1914 г. Кременчуг
Завтра эдак часов в 5-6 будем в Каневе. С нами Кира [Алексеева] и Игорь [Алексеев]. Едем хорошо. Друг другу не мешаем. Сулер добродушно ворчит. Ночь хорошая. Небо ласковое. Спал целый день, а теперь вот и не хочется.
Начал третью банку фосфата. Анне предъявлю счет.
|
|
|
Привет всем, которые женщины. Бабье царство!
Колин не прислал.
Е.
Публикуется впервые.
Автограф.
ГЦТМ им. А. А. Бахрушина. Ф. 525. Ед. хр. 10.
{375} Е. Б. ВАХТАНГОВ — Л. И. ДЕЙКУН
6 июля 1914 г. Канев
Может быть, Вы уже приехали? Тогда приветствую Вас. Напишу по получении от Вас весточки с нового местожительства. У нас все то же. Скучновато. Однообразновато.
Е.
Публикуется впервые.
Автограф.
ГЦТМ им. А. А. Бахрушина. Ф. 525. Ед. хр. 13.
Е. Б. ВАХТАНГОВ — Н. М. ВАХТАНГОВОЙ
8 июля [1914 г.]
Наконец-то, радость моя, Наденька моя, я могу написать тебе закрытое письмо. Сегодня праздник, работ нет, стол поставлен, перья и бумага приобретены, и я могу спокойно писать.
Что я отвечу тебе на твои два последних письма?
Что скажу тебе о том, что ты для меня?
Чем докажу, что люблю тебя сердцем своим глубоко-глубоко?
Горжусь тобой.
В который раз повторить, что нет у меня ничего дороже, чем твоя и Сережина жизни?
Ответь мне, что я пожалел из того, что у меня есть, для Вас.
Укажи мне, в чем я могу отказать Вам.
Не с Вами я сейчас.
И прошлое лето. И позапрошлое.
Чем же я виноват, что до сих пор не мог отыскать способа отдохнуть?
Что я уставал — это ты видела.
Что мне нужен отдых — ты видела. Что я искал его — ты видела.
Искал в театральной работе (Северский).
Искал в одиночестве (Швеция).
Нашел в деревне. Почему я не с Вами?
В позапрошлом году я был нищ.
В прошлом хотел быть абсолютно один. В этом не отдохнул бы без Сулера.
А если я и в этом году не окрепну — прощай, зима.
Халютина не пригласит наверное: не нужен ей такой непрактичный преподаватель, который может чему-нибудь научить, но не может под соусом показать ученика антрепренеру.
Уроков частных не предвидится.
Адашев не пригласит, ибо он помирился с Болеславским. В Студии прибавили жалованье и займут больше.
(Мне в театре дали 900, в Студии 480 + 1380.
В месяц значит 115 руб. Это очень хорошо и для меня неожиданно: прибавили почти 500 руб. Никому не говори ничего. Отцу я сказал, что получаю полторы тысячи. В общем, конечно, не соврал, если принять во внимание, что 120 руб. всегда набегут различными наградными, дивидендом Студии и пр.)
{376} Театр, Студия и Михайловский кружок — вот основное и верное. Остальное надо искать. Шора я не считаю — у него еврейское жалованье, да и школа, кажется, закроется.
Словом, мне будет работка.
Буду жить аккуратнее.
Рестораны и, по возможности (не совсем, Наденька), извозчики — долой.
Стол должен быть роскошный и здоровый. Все эти котлетки долой. Нужно побольше зелени (больше, чем мяса). Комнату хорошую и дорогую. Когда приедешь, сразу же занять дорогие номера до отыскания квартиры.
Все это много значит для хорошего состояния на душе.
Надо избегать жалкого положения. Оно только нервит.
Я подсчитал свои заработки. Вместе с летом в среднем вышло 250 руб. в месяц — неужели нельзя жить очень хорошо на эти деньги, если считать, что от отца в крайнюю минуту можно взять подспорье.
Будет хорошо, мамочка моя маленькая.
Буду с Вами всегда, буду таскать тебя за собой, чтобы ты убедилась, как неправа ты, когда говоришь, что я «стыжусь тебя». Боже мой, господи, какая нелепость! Я горжусь тобой, а ты говоришь, я избегаю бывать с тобой где-нибудь. Поверь мне, ну, поверь, Наденька моя, что у тебя больная фантазия. Что ты опять начала эти идиотские вымышления безмозглых господ про
Щербин и Дейкун! Прихожу в ярость от бессильной злобы. И, главное, ничего не могу поделать. Опускаются руки, в голове все мешается. Рвать все на себе хочу от бешенства. Какая сволочь (прости) все это сочиняет.
Наденька — я дик, я телепень, я не умею ухаживать. Я стесняюсь. Я бегу от женщин. Я дураком чувствую себя в их обществе. Мне приходится наигрывать что-то, чтобы не выдать, до чего я неопытен и нелеп. У меня прилипает язык к гортани. Я вообще не переношу отношений, где я должен быть не то что неискренним, а должен занимать, разговаривать. Вот почему я не люблю визитов, встреч с людьми, с которыми у меня только формальное знакомство, ухаживаний за девами и пр.
С женщиной у меня может быть только товарищеское отношение, точно такое как к мужчине. Тогда я не замечаю даже, что она женщина. И если кому-нибудь вздумалось нарисовать картину других отношений, то я испытывал бы физическую тошноту и омерзение, как если б мне попробовали вспомнить, что моя мать или сестра, или кухарка — женщины. Как ни один сын не видит в матери и в сестре женщину — так я просто не замечаю, что данная женщина, к которой я хорошо почему-либо отношусь, — другого пола.
Мне даже на мысль не может прийти что-нибудь нехорошее. И противно-то невероятно, если б кто-нибудь, ну, предложил бы представить, что ли, другие отношения с нею.
Я как-то не умею точно сказать это. Ну, вот разве приходят тебе мысли о том, что Леонид мужчина по отношению к тебе, разве не вывернет тебя всю, если ты представишь что-нибудь эдакое противоестественное.
Вот такое у меня чувство к женщине-товарищу, или как там назвать, по работе. И общий интерес исчерпывается только работой, и только о работе я могу говорить с ней.
Разберись-ка с этим. Чувствую, как неясно говорю. Не умею я сейчас. Словом, для меня противоестественно чувствовать к товарищу то, что к общему делу не относится. У меня никогда не бывает частных отношений, моих личных, как бы это сказать. Романов у меня не бы‑ва‑ет, что, может быть, и очень печально, ибо печально сознавать, что сердце твое перестало быть молодым.
{377} Да и на меня до сих пор никто не заглядывался, хотя я, по твоим словам, «собою хорош».
Вот видишь, заговорился, бумаги исписал много, а о том, как живу, подробно не рассказал. В следующий раз.
Целую Вас, мои маленькие. Зацелуй Сереньку.
Твой Женя
Отцу послано заказное. Прошу тебе сейчас 150 и себе 50. Мне не хватит расплатиться с Сулером и выехать. В Москве же на первое время у меня есть 50 руб. — жалованье с 1 по 15 августа. В Москве буду 15‑го августа.
Как получить от отца тебе — не знаю. Наверное, тебе надо пойти к нему и прямо сказать. Если он не даст, я напишу матери и займу под проценты. Если же ты не поедешь на море, я умру, задохнусь.
Публикуется впервые.
Автограф.
Семейный архив Вахтанговых.
Е. Б. ВАХТАНГОВ — Л. И. ДЕЙКУН
12 июля 1914 г. [по штемпелю]
Канев
Я получил Ваши открытки с дороги и письмо из деревни. Странно, что Вы имели последние [письма] только из Кременчуга. Я писал и отсюда несколько раз. К следующей почте напишу о житье-бытье. Совсем не пишется здесь, так как все не приспособлено к письму.
Всего. Пока.
Е.
Публикуется впервые.
Автограф.
ГЦТМ им. А. А. Бахрушина. Ф. 525. Ед. хр. 12.
Е. Б. ВАХТАНГОВ — Л. И. ДЕЙКУН
22 июля 1914 г. Киев
Сижу у Гладенюка за тем же столиком. Подает тот же Иван.
А здесь мы потому, что Сулер выехал в Москву. И мы с ним. Жить буду у Зеланда. Чтоб достать билеты 1‑го класса — на единственный, может быть, последний поезд в Москву, пришлось нанять 4‑х артельщиков, поставить их с 8 утра и уплатить им 30 рублей. Советую сидеть и ждать, ибо одна Вы ни за что не уедете сейчас. Столпотворение вавилонское[170]. С дороги и из Москвы буду писать. В Киеве все внешне спокойно. Все как было. Вот только шашлычная закрыта.
Е.
Публикуется впервые.
Автограф.
ГЦТМ им. А. А. Бахрушина. Ф. 525. Ед. хр. 14.
КОММЕНТАРИИ:
{378} Е. Б. ВАХТАНГОВ — Л. И. ДЕЙКУН
23 июля 1914 г. [по штемпелю]
Брянск
Нет возможности сказать о том, что делается. И не думайте выезжать: грызут, рвут и давят. Крики. Стоны. Дети. На станциях нет ничего. Завтра доедем. Встретили Лазарева.
Е.
Публикуется впервые.
Автограф.
ГЦТМ им. А. А. Бахрушина. Ф. 525. Ед. хр. 15.
Е. Б. ВАХТАНГОВ — Л. И. ДЕЙКУН
28 июля 1914 г. [по штемпелю]
Москва
Добрались до Москвы; как мы ехали, я сообщал в прошлой открытке из Брянска. Устроился пока у товарища, с которым жил летом.
Видел Колина, Адашева.
Многих берут на войну. О театре пока ничего не известно.
Е.
Публикуется впервые.
Автограф.
ГЦТМ им. А. А. Бахрушина. Ф. 525. Ед. хр. 16.
ИЗ ТЕТРАДИ 1914 – 1919 ГОДОВ
16 августа 1914 г.
12 ч. дня. Нижнее фойе
Владимир Иванович Немирович-Данченко:
Я — на несколько минут. Хочу поставить несколько вопросов, на которые хотел бы иметь ответ молодежи к завтрашнему дню, когда соберется весь театр. Мне хотелось бы выяснить настроение Студии, с которым она приступает к сезону. Чувства настоящего времени не дадут нам того настроения, которого требует искусство. Возникает вопрос — что должно делать искусство в такое время, как война. Должно ли оно развиваться или должно умолкнуть. Играть патриотические пьесы… Может быть, патриотические спектакли и нужны, но мы не умеем играть их. Наше искусство не выработало актера той гибкости, с которой можно играть в короткий срок различные роли.
Второй вопрос — как работать.
Работа должна идти усиленнее. Я говорю работать, о спектакле не может быть пока речи. Может замолчать выработка новых форм, но зачем останавливать то, что есть, что найдено. Наверное, не все пьесы можно будет играть. «Коварство и любовь», например, придется отложить. Дело, конечно, не в том, что автор немец, и не в угоду публике это делается. Но как же прозвучат слова роли: «я германский юноша»… Затем, даже Чехова… Я как-то чувствую, что скорее можно играть «Три сестры», чем «Дядю Ваню», хотя «Три сестры» грустные. Тут есть что-то, отвечающее чувствам времени.
{379} Третий вопрос — какую помощь мы все сможем принести во время войны. У нас кое-что говорилось по этому поводу, но мне хотелось бы знать желания молодежи. Я знаю, что вы доверяете своим руководителям, но, может быть, у вас явятся свои собственные желания.
Предлагаю Вам все обсудить вместе, чтоб к завтрашнему собранию у меня был Ваш ответ.
22 августа 1914 г.
7 ч. веч. Фойе Студии
Владимир Иванович Немирович-Данченко:
Мне кажется, что у актера главную роль играют нервы. Я утверждаю, что ни один актер не переживает на сцене чувства так, как он переживает их в жизни.
Я не понимаю, что значит «жить таким-то чувством».
Есть нервы.
Заразительные и незаразительные.
Он улыбается — и все улыбаются; это заразительные нервы.
Он плачет — а мы нет; это не заразительные.
Горев, Стрепетова, Заньковецкая, Мочалов — у них была необыкновенная заразительность нервов. Нервы без пищи — пьяные, алкоголичные, они не слушаются вас. Нужно дать им пищу. Пища нерва — мысль. Если нерву дана не та пища, не та мысль, нерв работает не в нужном направлении. Отсюда — необходимость отыскания верного содержания куска роли.
Публикуется впервые.
Тетрадь 1914 – 1919 гг. Автограф.
Музей Театра им. Евг. Вахтангова. № 79/Р‑17.
ПРОТОКОЛЫ СОБРАНИЙ СТУДИИ
25 сентября 1914 г.
8 1/2 ч. вечера
Кабинет Леопольда Антоновича
Читаем «Изнанку жизни» Х. Бенавенте[171].
Читает Е. Б. Вахтангов.
26 сентября 1914 г.
1 1/2 ч. дня
Большой зал Студии
Чтение комедии «Седьмая заповедь» Гейерманса.
Читает Е. Б. Вахтангов.
27 сентября 1914 г.
1 час дня
Мужская уборная
Общее собрание
Вахтангов читает пьесу Зайцева «Пощада». I и II акты, III акт читает В. В. Тезавровский.
{380} Большинством голосов пьеса отвергается[172].
30 сентября 1914 г.
1 час дня
Средняя комната
Председательствует Е. Б. Вахтангов.
Относительно пьесы «Изнанка жизни» Вахтангов обещает переговорить с Леопольдом Антоновичем о возможности занять в этой пьесе безработных.
Леопольд Антонович говорит о том, что вопрос об «Изнанке жизни» — вопрос большой важности. Решение его откладывается до вечера — заодно надо подумать, нельзя ли использовать Гауптмана, Ибсена и Гамсуна.
Публикуется впервые. Музей Театра им. Евг. Вахтангова. № 2964/Р.
КОММЕНТАРИИ:
|
|
|
