 |
Закон угла. Не молчи о своих желаниях 4 глава
|
|
|
|
— Нет, — еле уловимо улыбнулась она. Наверное, и головой бы покачала, не зафиксируй ее медсестра скобами по вискам. — Я не вышла замуж сорок лет назад, и не собираюсь теперь.
— Конечно, — кивнул Сайто. — Любовь всей вашей жизни сейчас бродит по коридору, ругая меня последними словами за задержку, — рассмеялся он.
— Это верно, — потеплел голос Бэт.
— Ну, беспокоиться ему не стоит. Мы, — расширитель исчез, и на закрытые веки легли марлевые тампоны, прикрепленные пластырем, — закончили, daitan'na.
— Что это значит? — спросила женщина, вставая. Медсестра усадила ее в кресло-каталку и вручила стопку назначений.
— Смелая, — перевел японец. — Daitan'na означает «смелая». Буквально, я имею в виду, но если толковать иносказательно, то героиня. Наш язык пропитан двусмысленностями и метафорами.
— Вы мне льстите, доктор, — засмущалась Гриссом. — Но спасибо.
Маленькая победа стойкого бойца. Девушка, подталкивающая каталку, наставляла пациентку о дальнейших действиях. Несмотря на то, что катаракта удалена и надрез естественным образом регенерировал, напрягать зрение в ближайшие несколько дней категорически не рекомендуется – во избежание осложнений. Капли, препараты, темные очки для защиты успевшей деградировать сетчатки. Элизабет наставления слушала вполуха. Она хотела найти Джеймса. Поделиться с ним распирающей изнутри радостью, накрывающей женщину с головой. Да, она уговаривала сына отказаться от заоблачных трат. Да, давно привыкла к слепоте. Но, черт вас всех побери, разве не прекрасно снова видеть мир самостоятельно? Видеть лицо Джимми. Стрелочки, разбегающиеся к вискам от уголков глаз, добрый взгляд. Читать в глубине свинцово-синей радужки, уникальной в своей яркости, правду. Наслаждаться источаемой любовью, переполняющей душу ее ребенка, такого взрослого уже, но оставшегося чистым и искренним. Не сковывай ее веки анестезирующий состав, она бы плакала, наверняка. Не привыкшая к радости и счастью, проведшая всю молодость и зрелось в ежедневной, непрекращающейся борьбе за счастье сына, Бэт растерянно думала, как будет жить дальше. Она уже смирилась с существующим положением, научилась читать подушечками пальцев и обслуживать себя, не спотыкаясь о предметы мебели. Необъяснимая опустошенность наряду со светлым и греющим чувством облегчения парадоксально поделила ее сознание пополам. Ненадолго. Элизабет привыкла к стремительным переменам, привыкла, что окружающая действительность бросает ее из стороны в сторону, поднимает и вновь болезненно роняет оземь. Происходящее – лишь итог долгой и муторной войны с собственным телом, усталость накатывает вкрадчивыми волнами, омывает истомленное сердце.
|
|
|
Движение прекратилось. Обостренное обоняние и слух Бэт оповестили ее о близости сына – запах его шампуня и бальзама после бритья, бодрый топот ног ни с кем другим не перепутаешь. Короткое «мам», на колени легли теплые ладони. Объятия. Ненавязчивые и бережные. Рука, обхватив которую женщина поднимается с сиденья. Медсестра еще раз повторила рекомендации, отдала карту и выписку, договор об оказании услуг. Бумажная волокита – не к месту, раздражающая и пустая. Бэт молчала. Она чувствовала, как Джимми приобнял ее за плечи, чувствовала его присутствие. После гибели дочери и внука, разбитая на осколки, ничего не желавшая и ни к чему не стремившаяся, она обрела сына. Нечаянно. Негаданно. Он, своей испуганной благодарностью и ревнивой, горячечной, кричаще-отчаянной, умоляюще-благодатной привязанностью воссоздал ее из пепла. И сотворил это снова. Его тепла порой даже слишком много – вот, как сейчас. Они давят на грудь, пинают и требуют встать, продолжать путь, не раскисать и не сдаваться, не сметь сдаваться! Отдающий, отрывающий от души кусок за куском мальчик даже не понимает, насколько важен и дорог для матери. Да. Он – любовь всей ее жизни, единственный смысл существования. Свет, с которым не сравнится жалкое солнце. Никакие перемены и испытания не страшны, если Джеймс рядом. Никакой печали не затмить его улыбки. Они – Элизабет и Кастиэль, которого она упорно называла Джимми – держались друг за друга, противостоя неумолимым порывам жизненного ветра. Нуждались друг в друге. Как никогда, в день проведения операции Гриссом ощущала единение с парнем, исцеленным ее ласковыми словами и самоотверженными поступками. Сыном, столь преданным, что заслуживающим уважения одним фактом преданности.
|
|
|
— Идем, — потянул ее за руку Кастиэль. — Блин, документов ворох, — посетовал он. — Не потерять бы.
— Сынок, — остановилась женщина. — Куда ты меня ведешь? Нам в другую сторону…
— Нет, — помотал головой парень. — Мы идем на парковку, там машина ждет.
— Нас подвозит кто-то из твоих друзей? — удивилась Элизабет. Новак никогда не обращался за помощью к приятелям, избегая быть обязанным и просто утруждать посторонних людей. Тяга к независимости передалась капралу от приемной матери, к тому же, он все детство провел, предоставленный самому себе.
— Я взял автомобиль в прокате, — сознался Кастиэль. — Везти тебя после операции на автобусе – слишком, тебе не кажется? — изогнул он бровь, незаметно для себя переняв у кое-кого привычку говорить мимикой.
Парень с утра ошивался у крыльца клиники – не смог заставить ноги развернуться и уйти, переживая за мать. После того, как факоэмульсификацию трижды откладывали, он переживал, что по каким-либо причинам, из-за возраста или ослабленного тяжелым трудом здоровья, доктор Нибори откажется оперировать совсем. Мало ли, в конце концов, что может случиться. Бэт немолода, занятость на четырех рабочих местах сказывается на организме отнюдь не положительно. Новак молил бога, чтобы все сложилось в пользу матери. В последнее время волнения, связанные с медобследованиями и анализами вытеснили остальные мысли и заботы. Даже сердечные.
|
|
|
— Вы неугомонный гедонист, молодой человек, — женщина иронично пожурила парня за чрезмерные траты. Зная, каким образом Джимми достаются деньги, она просто не в силах промолчать, когда он их бездумно расходует. Ей почти нечего оставить сыну в наследство – крохотная квартирка у чёрта на куличках, больше похожая на спичечный коробок, и стопка фотографий – все ее имущество. В отличие от остальных обывателей, она совершенно не горела желанием видеть Джеймса, закованного в кандалы ипотеки, потому и относилась с негодованием к легкомысленному отношению к финансам, которые пригодились бы самому Джеймсу. На жилье, например.
— Мам, — капрал открыл заднюю дверцу тойоты, помогая ей сесть. — Позволь мне позаботиться о тебе, — нахмурился он. Будь у Бэт возможность видеть его лицо, она очень расстроилась бы. На лбу Кастиэля отпечатался сонм мрачных размышлений, а в глазах то и дело мелькало отражение глубокой печали. — Ты в повязках. О каком гедонизме может идти речь?
— Джимми, — Гриссом устроилась поудобнее, бросила сумочку рядом. — Насколько я помню, ты собирался уехать на уик-энд…
— Дома обсудим, — прервал ее Кастиэль.
До Глендэйл они ехали, жонглируя словами. Мать не стала давить на сына, услышав его категоричный тон. Парень редко позволял себе перебивать Элизабет, в основном, он поступал так, услышав что-то очень неприятное – вроде переезда. Раз он решился перевести разговор на другую тему, да еще и так сурово, значит, в очередной раз вбил себе в голову какую-нибудь несусветную чушь. Кастиэль интересовался ее состоянием, Бэт отшучивалась, что всех переживет. Новаку нравился боевой настрой матери, он, не позволяя ей скатываться в депрессию, пресекал пессимистичные настроения на корню. Считал, что личное отношение к происходящему – первый показатель успеха… во всяком случае, во всем, что касалось Гриссом. Когда автомобиль слился с потоком на Север-Грин-Бэй-авеню, в салоне воцарилось молчание – центральный проспект нагружен двусторонним трафиком; заболтавшись, того и гляди влетишь во впереди идущую машину. Капрал выбирал умеренный стиль вождения, не рискуя по пустякам. Говорил, и был прав, что торопливость – путь к глупой, преждевременной и мучительной смерти, и что наиболее важно – не только для собственной персоны, потому не лихачил без надобности. День клонился к закату, час пик затормозил движение, сыграв против Кастиэля. Он стремился отвлечься от мыслей, растворяясь в дороге, но грозящие забиться пробками перекрестки такой возможности водителю не предоставили.
|
|
|
Парень то и дело возвращался к проваленным планам на выходные. Впервые за прошедшие с Рождества месяцы Дин проявил инициативу, предложив поехать с ним. Куда – не рассказывал, но, зная Винчестера, можно с уверенностью думать, что скуке там места не найдется. И время так удачно совпало – капрал получил пять отгулов по уходу за матерью, а у капитана законный отдых. Они должны были выехать сегодня вечером и вернуться в воскресенье к ужину, но факоэмульсификацию Бэт в последний момент перенесли с четверга на пятницу, поэтому предполагаемый уик-энд накрылся медным тазом. Новак понимал, что не имеет права оставить не далее как пару часов назад прооперированную мать одну, и понимал, что Дин будет в ярости. Его вспыльчивый любовник отрицательно относился как к опозданиям, так и к непредвиденным поворотам событий. Но основная причина испорченного настроения Кастиэля содержалась, конечно, не в реакции Винчестера. Парень хотел поехать. Очень хотел, но долг перед Элизабет всегда будет стоять впереди всего остального.
У крыльца Кастиэль высадил мать, отвел ее к скамье и велел ждать, пока припаркуется. Тойота арендована до вторника – он взял ее в Гринфилде, недалеко от расположения части, рассудив, что удобнее будет доехать на ней до центра, отдать в салон и отправится на работу, благо дойти пешком оттуда до 151 подразделения можно за 15 минут не напрягаясь. Новак, следуя обыкновению, рассчитывал свои действия на два шага вперед, предпочитая потратить несколько минут на составление плана действий, чем потом разгребать непредвиденные последствия. Рационально, четко, автоматично. Тяжелый вздох. Проклятье, не таким он представлял себе день, когда Бэт, наконец, избавится от слепоты. Он радовался, само собой, правда, подтачивала его энтузиазм некоторая усталость. Необъяснимое чувство утомления, горечи. Одиночества. Последние месяцы дались ему нелегко. Нелживый по натуре человек, вынужденный постоянно притворяться и лгать окружающим. Лгать возлюбленному, матери. Себе. На службе он делал вид, что абсолютно равнодушен к капитану. Ночью, засыпая в своей постели, убеждал себя, что легко обходится без Дина. Дину… Дину он лгал много и часто, скрывая полноту чувств, испытываемых в первый раз, столь остро, столь много. Боялся признаться и быть отвергнутым, зная, что Винчестер избегает длительных отношений. Ценил каждую проведенную совместно секунду, перебирая в памяти короткие эпизоды искренности. Болел душой, страшась того дня, когда Дин осознает, что наигрался.
|
|
|
— Джимми, — Элизабет, проигнорировав рекомендацию доктора, не собиралась лежать. Она прошла в кухню и устроилась в своем излюбленном месте – кресле, мягком и удобном. — Поговорим? — спросила она, утверждая.
Джеймс отмечал за женщинами удивительную особенность – задавать вопрос так, чтобы ответ оказался излишним.
— Тебе лучше отдохнуть, — покачал он головой. — Приляг. Если есть желание, могу включить тебе телевизор…
— Не юли, — отрезала она. — Ты сказал, что мы обсудим дома, но как по мне – нечего обсуждать, потому что ты уже все решил, — голос ее звучал крайне сердито, а указательный и средний палец дробно постукивали по полировке подлокотника. Сложно описать стук, но и он тоже приветливостью не отличался. Парень потер лоб, понимая, что если мать задалась целью выбить из него правду – она добьется своего. Присел, опираясь локтями на столешницу.
— Да, решил, — кивнул Кастиэль. — Я никуда не поеду.
— Причины? — поинтересовалась Бэт, прекрасно зная, в чем дело.
— Мам…
— Не надо, — отмахнулась она.
— Зачем спрашиваешь, если объясниться не даешь? — возмутился парень. Поднялся, грохнув ножками стула о паркет, достал из холодильника пакет сока и сделал несколько больших глотков, скривившись от ломоты в деснах. Гриссом дождалась стука дверцы и повернулась к сыну. Ее глаза, накрытые несколькими слоями марли, казалось, смотрели ему прямо в душу.
— Вы поссорились?
— С кем? — не понял Кастиэль.
— Не прикидывайся! — погрозила пальцем Элизабет. — Как с тобой сложно, сын, — разочарованно произнесла она. — Давай откровенно, договорились?
— Давай, — вскинул брови Новак, снова падая на стул. — Что ты хочешь знать? Разве я, — повысил он голос, — не все тебе рассказываю?!
— Знаешь, я ждала, что ты женишься и заведешь мне на радость детей, — парень сцепил челюсти и отвел взгляд. Он догадывался, конечно, что мать не в восторге от перспективы иметь в сыновьях гомосексуалиста, но знал, что она его никогда не осудит. Совесть его мучила за неоправданные надежды Бэт. Она действительно хотела внуков. — Так случилось, что твой партнер – мужчина, и, бог свидетель, мне наплевать, с кем ты спишь!
— Мам!
— Заткнись, — обрубила она беззлобно. — Ты взрослый человек, волен распоряжаться своей судьбой, как тебе вздумается, мне остается лишь принять твой выбор и поддержать. В любой ситуации. Но смотреть, как ты пропускаешь жизнь мимо себя, я не намерена. Ты хоть понимаешь, каково мне – знать, что мой сын киснет дома, потому, что я обуза?
— Какого чёрта ты несешь? — разозлился парень. — У меня нет никого важнее тебя!..
— И что в том хорошего? — отмахнулась Бэт. — Ты забываешь, что я не вечна. У тебя должна быть личная жизнь. И если уж тебе так важно мое счастье – выметайся на выходные туда, куда собирался!
— Да как я оставлю тебя одну?! — Джеймс подскочил из-за стола, словно ужаленный ядовитой змеей. — Подумай, чего ты требуешь от меня – уехать развлекаться, оставив мать после операции?!
— Со мной будет миссис Гроссман, сынок, — тихо ответила мать. — Пожалуйста, поезжай. Ты ведь еще не успел отказаться?
— Откажешься тут, если у него телефон постоянно отключен, — удрученно пробормотал себе под нос капрал. — Мам, мне не нравится эта идея. Я буду постоянно волноваться…
— Будешь звонить, — женщина пожала плечами. — У меня-то телефон всегда при себе. Давай, — принялась уговаривать она, поняв, что точка сопротивления преодолена, и оборона трескается. На самом деле, убедить в чем-то Новака, упершегося рогом, нелегкая задача. Главное – не передавить и знать, когда стоит прикрикнуть, а когда попросить. — Ничего со мной не случится. Не заставляй меня чувствовать вину, Джимми, — парень повернулся, скептически посмотрел на мать. Усмехнулся.
— Манипулятор, — закатил он глаза. — Хорошо.
Спустя два часа Новак, с трудом распрощавшись с матерью и на несколько раз повторив рекомендации врачей, вышел из дома на Бернард-лэйн, неся на плече небольшую спортивную сумку. «Возьми с собой закрытую одежду» – велел Винчестер, когда они договаривались о поездке. Кастиэль не расспрашивал, куда конкретно Дин хочет его отвезти, полагая, что раз тот не сказал сразу, значит, имел причины. Парню грела сердце мысль, что место назначения скрыто с целью устроить сюрприз, хотя… Винчестер, этот мужлан, затеявший неожиданно-приятное событие как-то неправдоподобен. Но ведь и сам факт интимной связи между ними не совсем правдоподобен, так что рано делать какие-либо выводы. На улице медленно темнело, встретиться парни решили как можно позже, во избежание различных эксцессов. Подойдя к перекрестку с Глен-Шор-драйв, Кастиэль осмотрел ближайшие парковки на предмет черной раритетной Шеви-Импала 1967 года, но искомого не обнаружил, чему немало удивился. Винчестер не опаздывает, а если возникли какие-то накладки или затруднения – позвонит и предупредит. Новак потоптался у светофора, ожидая, что Дин вот-вот появится, взглянул на часы. Свел брови, начиная нервничать – пунктуальность вросла капитану под кожу, ответственность его второе имя, он не мог ни опоздать, ни отменить встречу, не сообщив Кастиэлю. Парень сунул кисть в карман, выискивая в необъятном нутре мобильник, но не успел даже притронуться к корпусу. За спиной раздался гудок клаксона, следом еще один. Обернувшись, парень увидел массивный пикап Nissan Datsun 89 года, агрессивного дизайна, совершенно не похожий на угловатую, но изящную импалу. Пожав плечами, Кастиэль подошел к правому борту и открыл дверцу, заглядывая в салон. За рулем, нетерпеливо похлопывая ладонью по рулю в такт року, сидел Винчестер, при виде любовника широко улыбнувшийся. По одному его виду становилось понятно, что с расспросами лучше подождать до точки назначения, поэтому Новак прыгнул на пассажирское сиденье и бросил сумку назад. Как только пятая точка капрала соприкоснулась с обивкой, водитель дернул рычаг коробки и выехал на проезжую часть. Разговора, кроме короткого «привет», не состоялось.
Грохал Black Sabbath, автомобиль слегка покачивало, время от времени чуть подбрасывая вверх на кочках, шуршали шины по асфальту. Окончательно стемнело, поздний вечер затянул мраком весенний город, ограничивая видимость из окна. Фары пикапа освещали дорогу и обочину, позволяя, к глубокому изумлению Кастиэля, рассмотреть густой лес, растущий по сторонам от трассы. Парень давным-давно не выезжал на природу. Да он за черту города, исключая Кеноша и Чикаго, уже лет пять носа не совал. Любопытство пересилило сонливость, он прижался лбом к стеклу, тщетно высматривая сквозь ночь окружающий пейзаж. Они в пути около часа, и не похоже, чтобы Дин собирался останавливаться в ближайшие полчаса – судя по виду капитана, он полностью растворился в механизмах автомобиля. Насколько Новак знал любовника, тот резко отрицательно относится к современному автомобилестроению. «Машина должна быть машиной – никакой электроники, газ, тормоз и озверевший двигатель под капотом. Все». Очень категорично, учитывая засилье автоматической коробки и разнообразные плоды прогресса, типа ABS. Кастиэль искоса взглянул на мужчину, сосредоточенно всматривающегося в асфальтное полотно. Клонило в сон, особенно с учетом предыдущих бессонных ночей. Парень дергался всю неделю по поводу операции Бэт и этой поездки. Два основных источника его эмоций – мать и любовник. Джеймс с горечью подумал, что любовник – слишком громкое слово для определения их отношений. Дин не вдавался в определения и не подбирал специфических терминов для их связи. Все поступки Винчестера несли тепло и уют. Поведение заставляло сомневаться в правильности происходящего. Нет, офицер никогда не был груб с партнером, но и душу не открывал. Кто для него Кастиэль? Временное развлечение? Есть ли смысл надеяться на нечто большее?..
Конечности бы оборвать тому, кто довел авто до такого состояния! Руль приходится держать обеими руками – корыто ведет вправо, развал-схождение не отрегулировано, баланс колес рыдает кровавыми слезами, чуть скорости прибавишь, и создается впечатление, что весь корпус вот-вот развалится! Дин тяжело вздохнул. Для него автомобиль все равно, что лошадь для ковбоя. От здоровья транспортного средства зависит здоровье его пассажиров. Тут делов-то на час, не больше. Ему, как механику с детства, подобные проблемы автомобиля заметны с первого взгляда, но что поделать – другой тачки в прокате не имелось, а ехать весной в хижину на импале – самоубийство. Боковым зрением мужчина заметил, как пассажир скрутился калачиком на сиденье, пытаясь устроиться так, чтобы ни ноги, ни голова не свисали, но, естественно, не смог достичь желаемого. Уснул. Все-таки правильно Дин решил ехать в ночь. У малого будет время на отдых – за короткий беглый осмотр во время приветствия мужчина успел отметить тени, залегшие под нижними веками Кастиэля и осунувшийся вид даже при фальшивящем освещении салона.
Проклятье, этот Кас! Как он умудрился так глубоко запасть? Дин никого никогда не возил в хижину, тот лесной уголок, оборудованный, к слову сказать, вполне технологично, слишком личное место. Поначалу Винчестер старательно оправдывал стремление увезти любовника в Сассекс тем, что там уединенно. Мол, никто не сможет обнаружить неуставную связь командира и подчиненного. Но позже, примерно через пару недель с момента приглашения, осознал, что спрятаться можно где угодно помимо хижины, но хочется именно там. Страшно до жути. Откровенно говоря, Дин неоднократно задумывался о истинном положении вещей, и каждый раз подобные размышления приводили к неутешительному выводу. Пока зачерствевшее сердце капитана держалось, но чуткий слух Винчестера уже улавливал визг тормозов, слетающих под напором чистого света Джеймса Кастиэля Новака. Мужчина, не привыкший ни к чувствам, ни к эмоциям, порой испытывал непреодолимое желание забиться в темный угол и сидеть там, пока этот синеглазый монстр не уберется в ту же нору, откуда пришел. Безуспешно, конечно. Неся на руках обмякшее тело нечаянного любовника, Дин с наслаждением втягивал ноздрями фруктовый аромат шампуня, которым благоухала его ноша.
Проснулся капрал почти полностью раздетый на широкой постели. Проснулся от наглых солнечных лучей, бьющих прямо в лицо. Встал, не вполне понимая, где находится, огляделся по сторонам. Большая комната, обитая лаковой еловой вагонкой. Дверь, за которой обнаружилась ванная. Умывшись, парень вышел в гостиную, смежающуюся с кухней сплошным пролетом. Камин. Небольшой стол на двоих, старенький, но рабочий холодильник. На тумбе стояла тарелка, накрытая чистой салфеткой, а в тарелке – стопка блинов. Стакан с соком. Кастиэль отчасти сомневался, что окружающая его охотничья хижина – реальная, а не часть сновидения. Одна из причин – тот самый импровизированный завтрак, хотя судя по циферблату, это уже не завтрак, а ланч. Ехали они с Дином вдвоем, значит, кроме капитана состряпать блины – пышные и очень аппетитные на вид – больше некому, разве что тут есть кто-то, помимо них, в чем Новак сомневался еще больше, чем в кулинарных навыках любовника. Наскоро сжевав еду, парень накинул верхнюю одежду и вышел во двор. Где, как и в доме, никого не нашел.
Странностей прибавлялось не по дням, а по часам. Вокруг – густой лес, в воздухе запах свежести, какой бывает на берегах Мичигана. Слышен перестук дятла, переливы каких-то еще птиц. Истинная природа. Красиво – дух захватывает. Парень обошел хижину – небольшой дом, полностью из дерева, за исключением крыши и фундамента – у дровяного сарая нашелся припаркованный пикап. Капрал растерялся еще больше, так и не отыскав Дина. Возможно, он и еще бродил бы вокруг, но вдруг откуда-то из рощи донесся громкий хлопок, оглушающий до звона в ушах, следом второй, столь же неестественный для царящей лесной идиллии. Проследив за поднявшейся с ветвей деревьев стаей птиц, Кастиэль вознамерился проверить, какого хрена, черт возьми, происходит! Капрал руководствовался элементарным любопытством – ни страха, ни подозрения у него ситуация не вызвала. Наверное, потому что он безгранично доверял Дину…
— Дин? — картина, открывшаяся взгляду Кастиэля, поразила его своей гармоничностью. На поляне, приложив к плечу приклад винтовки, стоял Винчестер, прицеливаясь в висящую в ста метрах от огневой позиции мишень. Выстрел. Новак, наконец, понял, что за грохот распугал всех птиц в округе. Судя по тому, как встрепенулась белая бумажка с кляксой по центру, капитан попал точно в цель. Мужчина настолько увлекся своим занятием, что не заметил, как за ним наблюдают. Капрал, решив воспользоваться представившейся возможностью, начал осторожно подкрадываться к любовнику со спины, намереваясь… бог его знает, какой демон дернул Кастиэля играться с сосредоточенным стрелком, только он мяукнуть не успел, как оказался взятым на мушку.
— Кас? — осекся мужчина. — С ума сошел?! — возмущенно прикрикнул он. — У меня оружие в руках!
— Прости, — виновато попросил Новак. — Я сглупил, — потупил он взор. Дин, глядя на подобное раскаяние, смягчился. Как ни старался, злиться долго на синеглазое недоразумение он не мог.
— Завтракал? — воспитательным тоном поинтересовался Винчестер.
— Только не говори, — прищурился парень, — что блины пек ты!
— Тут больше никого нет, — хохотнул Дин. — А что?
— Вкуснее только Бэт печет, — сознался капрал. — Я сначала не поверил, что не сплю. Где ты научился так готовить?
— Я живу один, — протянул мужчина так, словно это прописная истина. — Как мать?
— Отлично, — радужно улыбнулся Кастиэль. — Вчера… — он переступил с ноги на ногу, соображая, стоит ли рассказывать. Прикинул, что лжет и без того достаточно. Решился. — Я хотел отказаться от поездки. Остаться с ней, но она меня выставила. Сказала, что слишком много времени провожу дома.
— Правильно сказала, — на полном серьезе подтвердил капитан. — Ты бледный, как смертушка. Я тебя сюда потому и притащил.
— Дин… — начал Новак, но остановился. Он желал спросить, почему все это происходит. Поездка, забота, связь. Не стал, боясь разрушать хрупкое очарование необычного пробуждения. Домашнего. Почти семейного. — Кто научил тебя стрелять?
— Отец, — пожал плечами Дин. — Кто же еще?
— Он охотник?
— Нет.
— Тогда зачем? — допытывался Кастиэль. Винчестер склонил голову к плечу, в глубине холодных, цвета зеленого ореха глаз сверкнула хитрая искорка. Взгляд мужчины настолько красноречиво изъяснялся, что не оставалось недомолвок или двусмысленностей, все как на ладони. Шаг. Дин приблизился, плотоядно рассматривая подчиненного, волею судьбы, богов или сатаны ставшего его любовником, обошел и встал со спины, уложив подбородок на плечо капрала. Винтовка, ремень которой он до сих пор сжимал в ладони, попала в руки Кастиэля. Офицер помолчал немного, ожидая негативной реакции – страха или отказа – и, не дождавшись, обхватил губами тонкий хрящик покрасневшего от смущения уха. Облизнул, спускаясь к мочке, снова вернулся к кончику, прикусив зубами.
— Джон, — и придыханием шепнул он, обдувая влажную кожу, — был немножко псих.
День пролетел незаметным выдохом вселенной. Они увлеклись стрельбой, приготовлением пищи и друг другом. Спокойствие. Время от времени Кастиэль едва сдерживал жгучие, наворачивающиеся на ресницы слезы. Невыносимая жестокость – душераздирающая, высекающая искры, вырезающая лезвием глубокие шрамы на трепещущем сердце нежность Дина. Словно он хотел показать, как могло бы быть у них, будь они настоящей парой. Или, может, парень просто торопил события? За те недели, что они «встречаются» с Дином, капитан только отдавал. Секс, являющийся для Винчестера лекарством от всех проблем, превратился в концентрированный сгусток ласки и удовольствия. Он, даже принимая, щедро дарил. Новак интуитивно понимал, хотел верить, что офицер становится другим рядом с ним. Смягчает жесткий характер, подбирает наиболее доходчивые и подходящие слова. Отчитывает, но не обижает. Воспитывает, но не лишает индивидуальности. Как садовник, нашедший редкое растение и исполняющий все его капризы, не забывая о том, что забота подчас бывает неприятной, но жизненно необходимой. Иногда Дин смотрел на него нечитаемым взглядом. Холодным, как и раньше, но теперь он будто пытался прикрыть что-то привычной холодностью. Случались минуты, когда капрал буквально не узнавал своего черствого, как высохшая хлебная корка старшину. На службе он перевоплощался во всем знакомую личину сукиного сына, но наедине с Новаком менялся настолько сильно, что казалось – это не командир АРИСП, а его брат-близнец, выросший в более благоприятных условиях. Кастиэль надеялся, что подобные признаки что-то значат конкретно для него. Для их с Дином отношений. Грезил о чем-то фундаментальном, ругая себя за бесплотные иллюзии.
— Дин…
Бог ты мой, звучит как музыка. Призывнее любого гимна и эпоса, романтичнее любой баллады.
Кастиэль, запрокинув голову, извивается по постели, то ли стремясь спрятаться, то ли сомкнуть в объятиях. Мужчина любуется своим партнером, таким искренним и откровенным. Кас не притворяется и не играет. Тает под ласками, как сливочное масло под раскаленным ножом. Красивый. Ни одного изъяна, как кажется Дину, и он понимает, что, возможно, ему действительно кажется, ведь он смотрит не на материальную оболочку. Словно средоточение ментальной энергии, плотный осязаемый пси-комок, бьющийся в руках, грозящийся поджечь. Уже поджег. Дин горит. Пылает, распыляясь на молекулы, теряет частицы себя. Сливается с Кастиэлем, обретая утраченное. Так муторно-тяжело. Так приторно-экстатично. Тела переплетаются в тугой канат, притягиваются магнитом, как плюс и минус. Взаимозаряжаются друг от друга и, пресыщенные, отвращено отталкиваются, чтобы спустя мгновение вновь ощутить нарастающий в самом центре сути голод, которому нет утоления.
— Давай же! — приказ.
Так волшебно – забавляться с его чувственностью. Дин его только потрогал немного, подушечками пальцев от шеи к груди, а его нервная система, богатая и восприимчивая, сводит обладателя с ума, выгрызая в мозгу жажду удовольствия. Мужчина навис над любовником на руках, разрывая тактильный контакт, чтобы позволить ему заглянуть вглубь самого себя. Показать масштабы его безграничной зависимости. Поцелуй. Кончик языка обводит контур вспоротых кромкой зубов губ, едва обозначая присутствие на коже. Выдохнуть, играя на контрасте – теплая влага холодит от дыхания, заставляя свинцово-синие, бездонные, беспощадные, убийственные в своей невинности глаза жмуриться. Мимику – умолять. Растерянный, разбитый, размазанный по простыням, он еще находит в себе волю вскинуть руки в попытке обнять своего мучителя. Запястья немедленно обхватываются сильной кистью, заводящей их на подушку. Теперь он совершенно беспомощен. Поцелуй. На сей раз настоящий, яркий, сочный. Прикусить верхнюю губу, чуть потянуть. Прильнуть и отдалиться вновь. Пососать, нежно облизывая укус, впиться зубами до алого бисера. Выпить томный стон, отданный в рот.
— Тише, — вкрадчивый шепот. Дразнящий, многообещающий, отнимающий надежду на скорое достижение желаемого. Сулящий бесконечное восхождение на священную гору и смертельно-манящее путешествие по краю пропасти. — Кас, — Дин потерся носом о плечо трепещущего от вожделения партнера. — Кастиэль, — распахиваются веки, обрамленные кружевом ресниц, слипшихся от выбившейся слезы. Горячей, как влюбленное сердце. Драгоценной, как ограненный алмаз. — Не торопись. Слышишь меня? — изощренная пытка словами, нанизанными на жгучие ласки, колдовские заклинания, магические заговоры, приговор судьи и казнь палача. — Куда ты так спешишь?
|
|
|
