Закон угла. Не молчи о своих желаниях 7 глава

— Джимми, — Филиция, усевшись во главе стола, как самая старшая, с упреком смотрела на капрала, теребящего в руках салфетку. — Выглядишь ужасно, - попеняла она. — Разве можно так пить накануне Рождества?

— Фил, он немного приболел, - вмешалась Бэт и получила полный благодарности взгляд от сына. Новак поежился – по телу прошелся озноб, зуб на зуб не попадал. Его часто трясло во время нервных срывов. В отличие от многих, он не бился в истерике, не кричал и не крушил окружающие предметы. Он трясся, словно голый на заснеженной улице, бледнел и молчал. Уходил в себя, выпадая из реальности.

— Не удивительно, - покачала головой Эллис Гроссман. — Мальчик так много работает, совсем не заботится о собственном здоровье.

— Он молодец, - улыбнулась Бэт.

Они взялись за руки, вознося молитву. Кастиэль, закрыв глаза и сжав протянутую кисть матери, впитывал ее тепло, но не мог насытиться. Свистящая сквозной дырой душа выстужала сознание, отнимала последние крохи самообладания. Он чувствовал себя, как приговоренный к смертной казни, проведенный по улицам обнаженным на потеху толпе. Безнадежность. Обреченность. Опустошенность. Оболочка без наполнения, брошенный в лужу манекен со смытым дождем лицом. Он возносил молитву Богу, как никогда искреннюю. Готов валяться в ногах, лишь бы тот участок мозга, что отвечал за привязанность, выгорел. Он стремился попасть под удар молнии, если она выжжет в нем все человеческое. Мечтал стать бесчувственным роботом, лишь бы никогда не знать ядовитого прикосновения любви. Презирал собственную трусость за безвольное желание наложить на себя руки, уговаривал, повторяя, что подобный выход уведет его не только от боли, но и от Элизабет. Она не выдержит потери, сломается, как сейчас сломался Новак. А жить становилось все сложнее. Сложнее просыпаться по утрам. Шевелиться. Есть. Слабость охватывала конечности, порой он не мог даже стоять.

Звякнул хрусталь. Парень отпил глоток и отставил бокал с вином, опасаясь напиться. Женщины шутили, перебрасывались последними новостями, пробовали восхитительную стряпню Гриссом. Губы Кастиэля растягивала блуждающая улыбка, глаза сосредоточились на одной точке. Голоса стихали, он погружался в давно минувшие дни, отрываясь от происходящего вокруг.

— Не дави так сильно на приклад. Положи палец на спусковой крючок. Нежно. Ага, - выдох щекочет румяную с мороза щеку. — А теперь жми.
Выстрел.
Разлетаются птицы с покрытых инеем веток деревьев. Смех. Отдачей едва не выбило сустав, но капрал не замечает разливающегося на плече синяка. Он смотрит на искорки, вспыхнувшие в зелени радужки.

Покачивает автомобиль на кочках. Слипаются веки, но Кастиэль не спит. Он подглядывает сквозь густое кружево ресниц за возлюбленным, отдавшемся дороге. Переключается рычаг, сыто урчит двигатель. Он проваливается в небытие, расслабленно ворочаясь на сиденье импалы.

От пояса брюк расходится по животу волны вибрации. Новак, возвратившись в суровую действительность, беспокойно схватился за служебный пейджер, вычитывая печатные буквы на тускло подсвечивающемся экране. Поднялся из-за стола, ничего не объясняя.

— Джимми? – голос матери догнал его уже в коридоре. — Куда ты?

— Я на дежурстве. Извини, — не скрывая облегчения, объяснял он. — У меня экстренный, - он скрылся у себя в комнате, чтобы выйти спустя пару минут полностью собранным. — Когда вернусь – не знаю. Празднуйте без меня.

Спустя полчаса он уже сидел в микроавтобусе, мчащемся к посадочной площадке вертолетов. Боевое облачение, шлем. На переднем сидении, занимая место отбывшего в Мэдисон Винчестера, сидел Нитро, переговариваясь по транку с оперативным штабом противопожарного управления столицы штата. Ничего необычного – возгорание класса G-2, код 120, 130. Потеряшки. Когда-то давно, почти два года назад, с подобного вызова началась карьера капрала Новака в АРИСП. И его роман. Парень помотал головой, отгоняя всплывшие кадры. Транспорт остановился, из салона высыпались пятеро мужчин в желтой форме, спешно загрузились в вертушку. До Мэдисон сто сорок семь километров, лететь от силы минут десять, поэтому Кастиэль заставил себя собраться в кучку и не раскисать, титаническим, невероятным усилием воли вынудил расхристанное сознание сконцентрироваться на работе. Хватало жестокого насилия ненадолго, но несколько коротких часов он мог контролировать рвущийся из легких вопль потери. Помогал огонь. Стихия, отнявшая у него родителей, теперь убаюкивала ноющее от тянущей боли сердце. Новак никогда не переставал восхищаться пламенем, оно влекло того, кого мать в детстве называла Pyrelord, манило красотой и величием первобытной, не подчиняющейся человеку мощи. Страшной, безжалостной, справедливой в своей слепоте мощи, не выбирающей жертв. Карающей всех подряд, куда как более честной, чем люди, осмысленно причиняющие страдания себе подобным. Капрал подхватил со стойки стандартный набор – два баллона по 17 литров, топор и аптечку, подошел к отряду. Вместе с ним отправился Пророк – нахватавшийся опыта профессионал, которого Винчестер, так же как и Нитро, выдрессировал быть лидером. Донован раскатал карту здания – выставочная галерея Мэдисон – раздал указания. Снаружи остался один из новеньких, второй отправился с группой Адама и Майка. «Эхо» прохрипело в рацию координаты последнего местонахождения пропавших пожарных и объявило тихий статус. Операция началась.

Привычный постапокалиптичный пейзаж. Огромная фигура Чарли закрывала обзор, но не особо и хотелось, собственно. Кастиэль, кличка которого, как и ожидалось, со временем оболталась до Принца, прекрасно знал, что впереди. Обрушенные стены, догорающие предметы мебели, гарь. Смог плотной пеленой снижал видимость до трех метров – не самый высокий уровень задымления, дело другое, что рейтинг недетский. Повсюду тела погибших гражданских, кое-где только запчасти тел. Рвануло несколько гелиевых баллонов, использовавшихся для наполнения воздушных шариков. «Вот и повеселились» - цинично подумал капрал, переступая через останки. Лемон неодобрительно покачал головой, заметив непочтительность напарника к мертвым, а сам Новак только скривился под шлемом. Состояние его не сильно отличалось от валяющихся вокруг разорванных мужчин и женщин, он чувствовал себя не живее их, в одночасье расставшихся с будущим и мечтами об отпуске на новогодних каникулах. Глубокий протяжный вдох. Летит в сторону от участков возгорания опустошенная емкость из-под сжатого воздуха, к шлангу привинчивается вторая. Они не нашли ни одного пожарного из пропавшего звена, что заставило капрала нервно поёжится. Он за два года в АРИПС вывел из огня лишь четверых коллег. Да, классификация возгораний в отряде аварийной разведки на порядок выше, и в периметр экстремальный отряд входит куда реже, чем рядовые расчеты, но легче Кастиэлю от сухой математики не стало.

Поворот. Лейтенант, как сильнее развитый физически, дождался, пока Новак измерит анализатором уровень испарений и давление под дверью, вынес ее одним сокрушающим ударом ноги, обутой в высокие сапоги на толстой подошве. В кабинете, заваленном обломками мебели, лежал ребенок - мальчик лет семи. Наверное, увидев его, капрал, наконец, почувствовал, как в груди шевельнулось сострадание. Он отпихнул сослуживца и приблизился к парнишке, осматривая его на предмет повреждений. С почти вдохновенной радостью почувствовал прерывистое дыхание, вырывающееся меж разбитых, покрытых кровавой коркой губ. Кастиэль улыбнулся. Впервые за прошедшие полтора месяца по-настоящему, без оскала и гримас. Топтавшийся рядом Чак связался по рации с «Эхо», сообщая о выжившем, получил приказ немедленно эвакуироваться. Они вынесли мальчишку на улицу, передали медикам. Группа Донована покинула догорающий периметр через десять минут, вытаскивая на импровизированных носилках двоих пожарных, потерявшихся только вследствие контузии. Мирная операция, без неожиданностей – редкость для АРИСП. Обычно периметр неласков с теми, кто пришел забрать у стихии принадлежащее ей по праву. Новак сорвал с головы шлем, втягивая в легкие запах растаявшего от жаркого пожара снега. Он спас ребенка от смерти, а на душе погано. Кто его знает, не было бы лучше этому мальцу навечно замереть среди оцепеневших от прикосновения старухи с косой. Выпасть из списков, никогда не повзрослеть, не дорасти до лет, входящих в группу риска опасной, убивающей болезни, заражающей незаметно, одаряющей эйфорией, непередаваемым счастьем, внушающей ощущение выросших крыльев за спиной. Скидывающей с высокого, неумолимого утеса на беспощадные камни, распыляющей молекулами по вселенной. Нежной. Безжалостной.

Любовь.

— Коловорот, - строго скомандовал мужчина в белом халате и маске.

Не понять ни цвет кожи, ни волос – все спрятано под стерильной тканью. Только темно-каряя радужка поблескивала хитринкой из-под прозрачных термостойких поликарбонатных линз. В протянутую ладонь, окутанную тонкой латексной перчаткой, лег инструмент, похожий на строительную дрель. Толстая, заостренная по окружности фреза немедленно впилась в обнаженную теменную кость. Медсестры наблюдали, почтительно помалкивая, и под руки не лезли, будучи прекрасно осведомлены о сложности выполняемой манипуляции и вспыльчивом, как порох, характере доктора, одного из лучших специалистов Миннеаполиса. Тишину разорвал мерзкий, въедливый звук, время от времени прерывающийся, чтобы спустя минуту вновь буравить барабанные перепонки. Поверхность кости постепенно вскрылась четырьмя ровными, аккуратными отверстиями, а коловорот лег в руки ассистентки.

— Циркулярку, полотно 0.4, - приказал он, сосредоточенно осматривая операционную рану. Маленькая дисковая пила с крохотными зазубринами, казалось, совершенно невесомая, завизжала и вгрызлась в череп, выпиливая фрагмент от конуса к конусу неглубокой линией. Летели в разные стороны пыль и брызги. — Проволочную Джигли, - последовало новое требование. Пила, за ненадобностью, отправилась на поднос с использованными скальпелями и пинцетами. Быстрыми профессиональными движениями мужчина отделил костяной лоскут от общего свода и откинул его на гладко выбритую кожу.

— Ну что, мальчики и девочки, - выдохнул он и окинул долгим взглядом второго хирурга и помощников. — Поперли, — доктор, поморщившись под маской, протянул руку сестре. — Диссектор Рогова, — распорядился он. — И очки мне смените.

Ассистентка дождалась, пока он отвернется от сидящего на манипуляционном кресле пациента, которому только что вскрыли череп, сняла заляпанные очки, одевая на широкую переносицу стерильные. Промокнула проступивший под кромкой шапочки пот и отошла.

— Подавайте сверхглубокий, - кивнул нейрохирург анестезиологу. Тот провернул вентиль, позволяя капельнице истекать чистым наркотиком. Пациент погрузился в стадию шаткой балансировки на грани жизни и смерти – цианоз, поверхностное дыхание, нитевидный пульс – весьма опасную для человека любого возраста, но проводимая операция требовала подобных мер. В конце концов, одно неверное – судорожное или конвульсивное – движение, и подверженный манипуляции орган можно считать нежизнеспособным. Рискованно, когда имеешь дело с открытым мозгом.

— И раз… два… три, - удовлетворенно буркнул анестезиолог, доведя подопечного до необходимой кондиции. — Вперед, Эндж. Он весь твой! – язвительно протянул он.

— Пошел нахрен, - беззлобно огрызнулся доктор.

Перед ним находилось полушарие, пораженное злокачественной опухолью с высоким порогом метастазирования. Медуллобластома, разросшаяся на пятую часть твердой оболочки. Гейб удивлялся стойкости пациента и проклинал штатных врачей противопожарного управления Милуоки. Такие новообразования не развиваются за год. Пациент явно таскал опухоль не меньше трех лет, раз у него защемило дистальный и слуховой нервы. Боль в правом боку и неполная потеря восприимчивости звуков еще цветочки. Как он кони не двинул на своей службе? Одного сотрясения достаточно, чтобы комок взбесившихся клеток разорвал оболочку и взболтал мозги в коктейль! Живучий какой офицер. Красивый, зараза… Нейрохирург выдохнул и взялся за распаратор. Труд предстоит долгий, рискованный и тяжелый. Вряд ли кто-то еще из сообщества Висконсина взялся за этого пациента. Слишком запущенный случай. Дело другое, у Гейба на сидящего в фиксирующем станке мужчину просто есть свои виды.

Дин очнулся вечером двадцать восьмого декабря, лечащий врач и анестезиолог уже не надеялись. Половина лица у него даже моргать отказывалась, руки ватные, ноги не шевелятся. Его предупреждали о последствиях – в ходе вмешательства неизбежны травматические сжатия участков мозга, отвечающих за моторику, мимику и вестибулярный аппарат. Зато обещали, в случае удачи полное восстановление слуха. Голова болела. Особенно слева, там, кажется, сам Менгеле поковырялся… в локтевых сгибах – капельницы. Когда срастется теменная кость, ему начнут повторно проводить радио- и химиотерапию, чтобы снизить процент рецидива и избавиться от возможных метастаз. Веселое времечко настало для Дина Винчестера, никогда еще он не чувствовал себя столь отвратительно как физически, так и эмоционально. Пустота. Обреченность. Безнадежность. Возможно, лучше было бы, присутствуй тут кто-нибудь из близких, но Винчестер почти никого не поставил в известность, а тем, кто знал, запретил приходить. И сейчас он даже счастлив раскалывающейся на осколки голове. Она неплохо отвлекает от расколотого сердца.

— Здорово, - донеслось от двери. Капитан медленно повернулся, рассматривая единственным глазом улыбающегося нейрохирурга. Гэбриэль Энджелс, настоящий сукин сын. Как этот прощелыга смог уговорить офицера на операцию? Никак Дин тогда галлюцинации вылавливал. Мужчина прошел к кровати и уселся в кресло. — Ты не против?

— Ты уже здесь, зачем спрашиваешь? – кое-как ответил Дин, злясь на едва шевелящиеся, помертвевшие и потрескавшиеся губы.

— Действительно, - невинно пожал плечами нахальный мужик. Тридцать три, оптимистичный, веселый и ненавидимый коллегами. По двум причинам – он гей, а вторая – они считали, что спекулируя собственной ориентацией и обвинениями в дискриминации, Гейб поднялся до должности заместителя заведующего нейрохирургией. Энджелс, или как его называли друзья, Эндж, обладая недюжинной толстокожестью, на придирки клал. — Хочешь, - он вытащил из кармана халата батончик, — шоколадку? – Винчестер расхохотался бы, будь у него возможность. Принял игру – почему бы и нет, в конце концов?

— Не люблю сладкое.

— И правда, — вскинулся Гейб. — Я, собственно, чего зашел, — с набитым ртом продолжил он. — Ты как? Мы тебя, откровенно говоря, вперед ногами выписывать думали. Может, психолога пригласить?

— Ты сама любезность, — парировал Дин, опуская веко. — Пробегись по анализам, получишь представление. Вы у меня только сперму не взяли, хотя и тут, думаю, найдете, как выкрутиться. А психолога можешь себе на обед приготовить.

— Зануда, — отмахнулся док. — Знаешь, считается, что рак – болезнь самоедов. У тебя не совсем раковая опухоль выросла, но самоед ты знатный.

— Отвали, а? Я устал, - еле слышно шепнул пациент, проваливаясь в сон. Его от души накачали седативами и обезболивающими.

— Запомни, бравый солдатик, - хохотнул Эндж, поднимаясь с кресла. — Я, как и обещал, вытащил это дерьмо из твоей башки. Дальше – дело только за тобой.