 |
Закон угла. Не молчи о своих желаниях 5 глава
|
|
|
|
— Хочу тебя! — вздох. Прогибается спина дугой, выворачивается наизнанку, стремясь слиться, выискивая близости.
— Потерпи, — смеется Дин.
Ладонь скользит по плечу, пальцы прижимают ключицу, подбираются к впадинке. Останавливаются на суматошно дрожащей венке, считают рваную дробь. Спускаются к соскам, а поверх пульса опаляют губы, алчно лакая биение, впитывая дурманящее, пьянящее вино с привкусом металла. Вырисовывают дорожку ниже, обводят темнеющую на светлой груди ареолу. Сжимают горошинку соска до жалобного вскрика. Ласкают, утешая. Зубы. Впиваются в кожу, оставляя на ней фиолетово-черные клейма собственника, печать хозяина, тавро любовника. Полноправного властителя, во владении которого остается точеное сильное тело, поигрывающее мускулами. Срывается дыхание, колотится в ушах кровь, напоминая экзекутору, что он тоже живой и не железный. Всхлип. Руки вдавливают в кровать тело, ложась на косточки таза. Зафиксировать измученного, сломленного, капитулирующего Кастиэля, прекрасного, как юное божество. Отнимать то, чего он столь отчаянно желает. Уничтожать невыносимым наслаждением. Дин, рывком спустившись вниз, втянул в легкие аромат мускуса и желания. Потерся щекой о изнывающий напряжением член, выбивая из послушного партнера неудовлетворенный крик. Не мешкая, погрузить затвердевшую плоть в рот, вжимая кончик языка от уздечки до основания. Сомкнуть губы, насадиться еще глубже, проталкивая головку в горло. Отстраниться, слушая, как звенящую тишину разрывает измученный вопль.
— Дин! — сорванный тенор, саднящий прорывающейся хрипотцой. Песня для того, кто впечатал в мелодичный голос столь эротичные обертоны. — Ненавижу тебя!.. — полный хлестких эмоций вскрик. Кас, теряя сознание от восторга, задыхаясь от желания, вспыхивая от голода, мечется по ложу, выискивая то, что сможет погасить разъедающее внутренности пламя, зажженное его жестоким возлюбленным.
|
|
|
— Я могу остановиться, — простодушно отвечает садист, посмеиваясь над растерзанным парнем.
— Пожалуйста, — бессильно всхлипывает Кастиэль. — Дин, — просьбы сыплются одна за другой, невнятные и неразборчивые, похожие на горячечный бред, но эмпатически понятные в своей неприкрытой честности.
— Хорошо, — сжалился Винчестер. — Хорошо, — шепчет он почти виновато. — Сейчас…
Мгновение, растянутое в вечность. Мир, сжатый до границ кровати. Испарились, словно не изводили никогда, страх и одиночество. Отодвинуты на задворки вселенной внутренний диалог и рамки правильности. Единственное правильное, что только могло быть в его пустой, сухой и неприкаянной жизни, происходит сию секунду. Вскрыты припрятанные чувства, расцвели скукожившиеся от жажды эмоции. Бытность раскрашена ярким колером единения, не замешанного на физике. Никогда раньше Дин Винчестер не испытывал столь мощный, неукротимый прилив жизни без использования приземленного, грязного и греховного траха. Мрачная весенняя ночь за окном – первая за тридцать один год существования, когда он занимается сексом для партнера, потому что самому ему достаточно одного осознания присутствия Кастиэля. Разбиваются, звеня, оковы навязанной независимости и свободы. Конечно, завтра все будет как прежде, вернется паника, и стены, рассыпающиеся в пыль, вновь воспрянут. Но это произойдет завтра, когда воскреснет солнце. Под интимным обманчивым светом желтеющей луны он иной. Честный. Искренний. Открытый. Природная магия свинцово-синего озера омывает его исступленную войной с самим собой душу. Очищает от скверны мятежа. Изгоняет демонов, засевших в уголках рассудка. В руках у него не человек. Наверное, ангел. Ангел в его руках…
|
|
|
Раскаленное тело прижимается к нему, умоляя о разрядке. Полуобморочный лепет, несвязный, пронизанный рефреном короткого имени. Дин оставил забавы, нет места играм. Лишь слияние в высшей, заоблачной сфере, необходимое, как воздух. Ладонь нисходит по животу, пересчитывая рельефные кубики пресса под нежной кожей, притрагивается к судорожно сведенному паху, спускается ниже, к ложбинке между ягодиц. Кончики пальцев обводят тугой вход, едва ощутимо, очень осторожно, словно впервые. Отстраняются, чтобы вернуться обильно покрытыми скользким составом любриканта, прикасаются к призывно сокращающейся плоти, лаская ее. Подушечка указательного вдавливается в гладкие мышцы, выцарапывая из легких Кастиэля вымученный, просящий всхлип. Почти сразу второй, не мешкая, погружается глубже, привычно находя упругую точку простаты. Кастиэль почти кричит. Ритмичные, массирующие касания рассылают по распластанному телу пронизывающие волны удовольствия, заставляющего каждую молекулу, каждый атом и каждый нерв предвкушено ныть. Дин развел пальцы ножницами, растягивая колечко мышц, прибавил третий, стремясь свести дискомфорт к минимуму. Не желал причинять боли. Никогда не насиловал партнеров, но знал, что сможет погасить случайную или намеренную боль доставляемым удовольствием. И теперь мог, но заботился, несмотря на подступающее к рассудку марево возбуждения, застилающее зрение мутно-красным туманом с наркотическим эффектом. Вело, вплоть до прорывающихся сквозь сжатые до зубовного скрежета челюсти гортанных стонов. Когда приливы крови в ушах стали грохотать от страсти, Дин выдавил смазку на ладонь, растер по торчащему колом члену и, повернувшись к Кастиэлю, рывком раздвинул его ноги в стороны.
Новак, вот уже час балансирующий между прострацией и безумием, послушно откинулся назад, позволив Дину вертеть себя, как ему хочется. В руках капитана он становился покорным, как глина в руках творца. Сила, которой веет личность и тело Винчестера, его несгибаемая воля и физическая выносливость, его мастерство ублажения заставляли Кастиэля забывать об окружающем мире и времени. Руки Дина. Его загрубевшие и покрытые мозолями от постоянного таскания оборудования ладони, прошлись от бедер к паху, поднялись по животу к груди. Парень сцепил лодыжки на пояснице любовника, когда тот склонился над ним в поцелуе. Рваное дыхание Дина. Его припухшие губы, властный захват… Мужчина уперся головкой члена в горячий, пульсирующий желанием вход. Помедлил немного, уговаривая себя быть аккуратнее, но проиграл, двинув бедра вперед, проникая на всю длину. Девятый вал. Цунами, обрушившееся на партнеров, вынудило обоих сорваться на протяжный стон в два голоса – тенор и баритон, одинаково сорванные и севшие от страсти. Дин чувствовал, как Кас обхватывает его руками, ногами и обволакивает гладкими мышцами, насаживаясь на изнывающий эрекцией ствол. Винчестер подался назад, сожалея о разочарованных нотках в тембре Кастиэля, остановился, ловя его обветренные губы в затяжной, глубокий, бесконечный поцелуй. Уговоры кончились. Внутренние голоса, нашептывающие о страхе или напоминающие об осторожности, заткнулись, не в силах бороться на равных с истребляющим потоком наслаждения.
|
|
|
Ритм проникновения и аккомпанирующие ему стоны стали чаще. Густой, бархатистый баритон сорвался на звериный рык. Тенор, существенно ниже, чем обычно, всхлипывал, исторгая из легких средоточие разбивающего на осколки восхищения – Дин. Дин летел в пропасть. Почти ослепнув от невыносимого восторга, оглохнув от грохота крови, он размеренно-быстро вторгался в горячее тело, подтягивая отстраняющиеся ягодицы, желая втискиваться до основания и не меньше. Безжалостно прокушенные губы подернуты налетом вязкой подсыхающей крови, то и дело выступающей снова. Проникновение. Имя. Остановившись на несколько секунд, Дин оторвал от своего плеча правую руку Кастиэля, вцепившуюся ногтями в кожу до срезанного эпидермиса, и уложил ее на член, накрывая сверху своей ладонью. Волнообразные движения, сковывающие спину, нарастающая тяжесть в паху. Крик. Кастиэль, ангел в руках, роняя на виски расплавленные слезы, орошает оргазмом живот, свиваясь в жгут с остервенелым партнером. С трудом удерживается в сознании, не желая пугать внезапным обмороком Дина, стремительно приближающегося к пику с коротким рыком, срывающимся между перепачканных алым зубов.
|
|
|
— Кас! — мужчина откинулся назад, изламывая спину оргастической судорогой. — Черт, Кас… вот черт! — отчетливо произносит Дин, детонируя экстатической, острой до паники эйфорией, вышвыривающей его из реальности в плотную спираль блаженной неги. Мелко дрожа – от усталости, схлынувшего возбуждения и все еще переживая сладко-уничтожающее наслаждение, офицер повалился на кровать, сжимая Кастиэля в объятиях столь крепких, что почти душаще-убийственных.
Кастиэль почти сразу же вырубился. Немудрено, собственно – он нередко отключается сразу после секса, хотя бы потому, что Дин очень изобретателен в плане постельных утех и танцев на горизонтальной поверхности, в особенности, с таким пылким и чувственным партнером, как Кас. Однако в последнее время капитан обнаружил, что лучше секса с Кастиэлем может быть только наблюдение за процессом засыпания Кастиэля. Он, положив голову на плечо любовника, медленно хлопал ресничками, потяжелевшие веки смежались, дыхание становилось мерным и глубоким. Разглаживалась упрямая черточка поперек лба – она появилась там из-за того, что парень постоянно хмурит брови, когда над чем-то задумывается. За прошедшие несколько месяцев все чаще. Выражение лица капрала становилось беззащитным и наивным, вызывая непреодолимое желание немедленно оградить обладателя от всех жизненных невзгод. И он цепляется за Дина, как утопающий за соломинку. Спит, как ангел, безмятежно покоящийся у ног создателя. А еще Кас сунулся за ним в огонь, зная, чем обернется подобный кульбит. Кто бы мог подумать, что все сложится именно так? Тогда, год назад Дин пялил Ника, ночевал в пустой квартире, жил в подразделении. Существовал, как долбаный зомби. Что странно – никаких особенных планов на молодость-зрелость-старость Дин не составлял. Не стремился к карьере, не гнался за славой, не болел богатством, но, тем не менее, годы пролетали мимо, будто он целыми днями на рудниках вкалывает. Причины одиночества, допустим, еще понятны. Трудоголизм, который мало чем отличается от наркомании, тоже проканает за отмазку. Но все остальное… додумать мужчина не успел. День был долгим, но, как ни парадоксально, коротким. Он учил малого стрелять, довольно успешно, кстати. Готовил жаркое, показывал парню Лоью-лейк, небольшое озеро в пределах округа Сассекс. Отец там иногда уток стрелял. Летом купаться можно. Нет, какой бы личной не была территория хижины, Дин ни секунды не жалел, что привез сюда Кастиэля. Надо бы и еще раз привезти…
|
|
|
Мужчина не заметил, как за размышлениями уснул сам, а когда вновь раскрыл глаза, не сразу понял, почему. Поднял голову, осмотрел комнату. Нахмурился, не обнаружив причину беспокойства. Винчестер очень чутко спит, хотя наутро не всегда помнит, что неоднократно просыпался. Вот и теперь, окинув темную спальню мутным со сна взглядом, он упал на подушку и приготовился нырнуть обратно в сон. И, скорее всего, там и случилось бы, не откройся внезапно дверь в комнату, осветив кровать с обнимающейся парой. Раздалось невнятное «нихрена себе!», сноп света исчез, не успев разбудить Кастиэля. Капитан, не успевший сфотографировать личность вторженца, осторожно высвободился из осьминожьих объятий любовника, подхватил стоящую у входа табуретку и вышел в гостиную, обходя все скрипящие половицы. Визитер обнаружился гостиной, у камина, промокший до нитки и, кажется, немало бухой. Табуретка за ненадобностью отправилась на кухню.
— Дииииин! — воскликнул пьянчуга и полез обниматься. — А я не знал, что ты тут! — капитан тяжело вздохнул. Накрылось воскресенье.
— Не ори, — осадил он. — Ты чего тут делаешь? — приглушенно спросил он. — Да еще и в таком виде? — парень развел руки, капая с сырой одежды на пол дождевыми струйками. — Нет, Сэмми, — выставил Дин руки. — Не лезь ко мне, пока не приведешь себя в порядок!
— Дин, — расстроено протянул младший. — Я ехал, но у меня сломалась машина, — пожаловался он. — И тут…
— Хорош, — отмахнулся Дин. Подошел у шкафу, выдвинул полки и принялся рыться среди старого барахла, свезенного сюда за ненадобностью. Выдернув из хлама несколько сухих шмоток, мужчина аккуратно прошел в спальню и вынес оттуда чистое полотенце. — Давай, — кивнул он в сторону душа, — расскажешь потом.
Брат послушно ушел отогреваться. Винчестер-старший ошарашенно почесал затылок, пожал плечами, соображая, какая из пары десятков причин сподвигла младшего переться ночью в Сассекс, когда живет он в арендованной квартире в центре города, с девушкой, на которой собирался жениться. Как вариант – поцапался с Руби, что само по себе достижение Книги рекордов Гиннеса. Уэллс, с присущей ей дипломатичностью, гасила вспыхивающие ссоры, не нанося ущерба достоинству жениха – Дину пару раз посчастливилось присутствовать при подобных разборках. Она не всегда права, но умеет выяснять отношения в рамках приличия, без взаимных оскорблений и битой посуды. А, судя по состоянию брата, предмет спора лежит глубже цвета свадебного платья. Достаточно поломав извилины, но так и не докопавшийся до сути происходящего, Дин открыл бар и налил себе виски. Услышал скрип двери в ванную комнату и, оценив степень трезвости Сэма на глаз, налил еще один. Подал выпивку брату, тот благодарно кивнул и уселся на диван, сверкая трафаретом «С кем это ты спал, Дин?»
— Ну, — мрачно уронил Дин, отхлебывая из стакана. — Кто начнет?
— Давай ты, — неожиданно серьезно попросил Сэмми. — Уверен, твои объяснения мне аппетит не испортят. Кто, — парень бросил любопытный взгляд на дверь в спальню, — это? — старший снисходительно скривился.
— А что, так не понятно? — с сарказмом парировал он, полагая, что если он спит с парнем в одной постели, то тот, очевидно, его сучка… ладно, любовник. Да. К Кастиэлю первое определение никак не прилипает, еще одна заноза в заднице Дина. Кас не вписывался в рамки сучки. Только нечто более глобальное, что порой пугало Дина до чертиков.
— Дин, — усмехнулся Сэм, — ты в хижину никого никогда не привозил. Всерьез? — приподнял парень бровь, задавая очень неудобный вопрос, на который Дин и сам еще не знал ответа.
— Не спрашивай, — отказался отвечать офицер. — Это сложно, — он отпил. — И это не твое дело, — братья помолчали, поглядывая друг на друга сквозь дно стаканов. — Ну? — ненавязчиво намекнул Дин. — Какого хрена произошло? — Сэмми скис. Буквально скукожился в мгновение ока, став похожим на сдувшийся шарик. — Только не говори, что ты блядовал…
— Нет, — помотал головой младший. — Выяснилось, что моя бывшая невеста – ультра.
— Чушь какая-то, — не поверил Дин. — А раньше? Вы полтора года вместе спите! — офицер налил себе еще. Резко обернулся, поедая брата глазами. — Она не знала обо мне?
— Нет.
— Почему?
— Каналья, как почему? — вспылил парень. — Не считал, что это важно! Уверен был, что твоя личная жизнь не касается никого, кроме тебя! А вчера, — он поставил выпивку на стол и скрылся в ванной. Вернулся, сжимая в руках какой-то флаер. — Вот. «Общество поддержки святости брака». Я проверял – целое движение гомофобов.
— Сэм, - капитан покрутил в руках бокал с виски, наблюдая, как маслянистая жидкость стекает по стенкам. — Послушай, если она тебе дорога…
— Ушам не верю, — медленно произнес брат. — Мы расстались, окончательно. Я не готов приносить брата в жертву остервенелой бабе. Точка. Правда… пожить мне пока придется здесь.
Чек на предъявителя
Apocalyptica - SOS (Anything But Love)
Apocalyptica - Faraway vol.2 (feat. LINDA) [extended version]
— У тебя сегодня тяжелый день, – с нотками сочувствия посетовала психоаналитик. Изящные пальцы с идеальным маникюром откинули обложку папки, взгляд заскользил по строчкам. Женщина, закончив читать, откинулась на спинку кожаного кресла и с сомнением посмотрела на пациента – светловолосого мужчину лет тридцати, напряженно хмурящегося отголоскам явно неприятных мыслей, отражающихся на ненормально красивом лице тоскливой гримасой. Поперек лба то и дело пропечатывалась глубокая черточка, губы кривились в горькой усмешке. Он опустил голову, изучая принт ковролина, будто ничего занимательнее в жизни не видел. — Как чувствуешь себя? – спросила она, тяжело вздохнув в ожидании привычного спора.
— Нормально, – неопределенно кивнул офицер. — Ничего такого, с чем бы я не справился, - усмехнулся он. Уилсон изогнула бровь, как человек, предположения которого подтвердились.
— Ты у нас чемпион по подавлению чувств. Мистер, – она добавила в глубокий, чистый голос язвительности и показала кавычки, – «у-меня-все-хорошо».
— Зачем задаешь вопрос, если не довольствуешься ответом? – равнодушно, почти безучастно парировал он, продолжая созерцать заметную, видимо, ему одному точку на полу.
Уилсон сдвинула брови, от чего вид ее приобрел несколько грозный оттенок, а ладонь начала нетерпеливо отбивать по колену нервный, недовольный ритм. Ей не нравилось состояние подопечного, не нравился его депрессивный настрой, и отрешенность, отдающая безвольным смирением, ей не нравилась тоже. Но больше всего ей не нравился тот факт, что помочь она ничем не может. Сложившаяся ситуация выходила за пределы компетенции врача, разрешить ее мог только сам пациент, а зная свойственный ему максимализм, можно с уверенностью утверждать, что решение он изберет самое кардинальное и болезненное. Женщина дотянулась до стоящей на столе сумочки, вытащила из необъятного нутра «Captain Black» и зажигалку. Выщелкнула себе сигарету, бросила пачку на колени сидящего напротив мужчины. Туда же полетела тонкая серебряная «Zippo». Спустя мгновение они оба выдохнули из легких густой, насыщенный ароматом шоколада дым.
— Расслабление по методу Уилсон? – иронично протянул капитан, от души затягиваясь терпким табаком.
— А что мне остается? – пожала плечами психоаналитик, искоса поглядывая на него сквозь кружево ресниц. — Говорить ты отказываешься, хотя тем для обсуждения – вагон и маленькая тележка. Время, – она повернула правое запястье циферблатом вверх, – идет.
— Ты сама сказала – выбирать мне. Я выбрал, – мужчина стряхнул столбик серого пепла и снова затянулся.
— И никаких колебаний? – Уилсон снисходительно закатила глаза. — Никаких сожалений?
— Не-а, – подтвердил офицер. — Ни капли.
Они курили, время от времени бросая друг на друга взгляд украдкой. Вряд ли осталось какая-то недосказанность – душа нараспашку, как бы нелепо это не звучало. Она и он вдвоем страдали от чувства вины. Причины разные, но сейчас, добивая сигареты, они сблизились настолько, насколько не могли сблизиться за последние шесть лет. Удивительно, как из самых острых конфликтов рождается самая крепкая дружба. Они понимали друг друга, но ничем не могли помочь, хоть и прилагали максимум усилий. Впервые женщина отступила. Впервые мужчина торжествовал. А хинная горечь поражения властвовала над обоими. Пат. Обезоруживающая, срывающая маски и притворство ничья, пиррова победа, опостылевшая обоим. Мрачные лица, разделенная на двоих, но одолевающая в одиночестве тоска, которую не утолить ни участием, ни общением, ни поддержкой. Родство бесконечно разных и парадоксально тождественных личностей, по вздорному капризу или сознательной, жестокой воле судьбы проживающих одинаковые жизни. Сизый смог развевается по кабинету, вытягивается в приоткрытое окно. Растворяется в прохладной сырости ноября. Оседает на свежевыпавший снег, что растает спустя час. Окурки безжалостно вминаются в дно пепельницы. Тишина становится вязкой. Физически ощущается на коже. Мужчина, покривившись, одергивает манжеты голубой рубашки, стряхивает несуществующую пылинку с лацкана дорогого костюма и, улыбаясь как-то жалко, поднимается с дивана. Психоаналитик не останавливает его – прием окончен, да и сказать, собственно, уже нечего. Офицер снимает с вешалки черное кашемировое пальто, легко накидывая его на плечи. Непривычная для него одежда, более комфортно ему в потасканной кожаной куртке, но…
— Ты в нем очень представительно выглядишь, – улыбнулась Уилсон, приближаясь к другу. — Я бы даже сказала – сексуально, – одобрительно кивнула она. Капитан посмотрел на доктора слегка удивленно. На губах его заиграла та порочная ухмылка, что не раз заставляла дамочек ронять слюни.
— Эва, – хохотнул он, – ты, кажется, выступаешь за женскую команду? – Эва покровительственно хмыкнула, глядя на него, как на наивного, желторотого юнца.
— Это не мешает мне ценить мужскую красоту, – ответила она, протягивая кисть для рукопожатия. Вокруг ее холеной ладони обвилась грубая, покрытая побелевшими рубцами и мозолями. Теплая и приятная. — Дин, – Уилсон нахмурилась. — Береги себя, придурок.
— Не обещаю.
Винчестер вышел на улицу, прикидывая дальнейший план действий. Стоило поторопиться – дел на сегодня действительно много. На Запад-Линкольн-авеню он поймал такси. Сто лет не ездил на заднем сиденье, отвык слегка, но Шеви сейчас стояла на парковке около дома, да и садиться за руль в элегантном пальто как-то глупо. Водитель – худосочный бородатый индус – поинтересовался местом назначения и отстал, чем немало порадовал пассажира, совершенно не настроенного на беседу. Настроение у офицера действительно препоганое. Визит к Лорелай Фицджеральд не доставлял Дину удовольствия, но не потому, что он избегал общения с вдовой сослуживца и просто хорошей подругой. Его беспокоили дети. Ронни и Диана, крестник и тезка. Дин не знал, зачем Лори назвала дочь именем человека, виновного в смерти ее мужа. Подруга извинялась перед ним за пощечину, за обвинения и истерику, но он, несмотря на ее заверения, продолжал чувствовать ответственность за гибель Гарта. Капитан выбил для семьи старшего лейтенанта пенсию, Фицджеральду - посмертное звание Героя, обеспечивающее семью покойного достойной рентой и страховкой, но легче не становилось.
Голос Лори и ее слова, несомненно, правдивые, отдавались гулким эхом в черепной коробке каждый раз, когда он смотрел в темно-карие глаза Ронни и Ди. Офицер заставлял себя держать лицо. Улыбался похудевшей от переживаний Лорелай, игрался с ребятишками, помогал оставшемуся без кормильца семейству, чем мог. Отводил взгляд и тушевался от благодарностей Лори, считая, что не заслужил. Сегодня – не исключение. Он, вот уже несколько дней пребывающий в состоянии полного эмоционального опустошения, ехал в Уоууотосу – небольшой спокойный квартал, застроенный уютными коттеджами, тремя школами вокруг парка и развлекательными площадками. Идеальное место для воспитания детей. Дин как-то пару раз даже гулял там с Рональдом, пока Лори возила девочку к терапевту. Бросал мяч и догонял хохочущего пацаненка, слишком маленького для того, чтобы понять, насколько глобальную потерю понес. А может, это и к лучшему. Вспоминая собственную, рвущую, терзающую сердце изнутри боль, не утихающую вот уже семь лет, мужчина приходил к крамольной, кощунственной, но рациональной мысли – Рон и Ди не успели узнать, насколько замечательным человеком был их отец. Значит, и тосковать о нем в полной мере у них нет оснований.
Дом Фицджеральдов встретил старшину громкими воплями Дианы и заливистым смехом Ронни. Лори, радушно обняв гостя, принялась лепетать какие-то смешные извинения и наскоро стирала со стола разлитое молоко. После смерти Гарта, родители его, всегда относившиеся к браку сына со снисхождением – как ни крути, фамилия Фицджеральд династическая – сблизились с невесткой. По лестнице, видимо, услышав звонок в дверь, спустилась Бренда, свекровь Лорелай. Мельком поприветствовав офицера, женщина подхватила внуков и унесла в детскую, давая взрослым возможность пообщаться наедине, хотя взгляд, которым она одарила Дина, явственно свидетельствовал о ее подозрительности к обходительному незнакомцу, не в первый раз посещающему вдову. Лори принялась хлопотать на кухне, сварила кофе, попутно рассказывая свежие новости. Дин слушал, откровенно говоря, вполуха. Здоровье Ди пошло на поправку, мальчик посещает группу дошкольного образования. Все хорошо – за исключением Гарта, само собой, но былого не воротишь. Девушка расставила чашки, уселась в кресло, предлагая Винчестеру угощаться еще теплым, недавно из духовки печеньем, но он отказался. Как и от кофе. Он, собственно, сам не знал, зачем пришел. Наверное, испытывал необходимость соприкоснуться с чем-то более стабильным и фундаментальным, чем его неподкрепленная обязательствами жизнь. Они беседовали. Мужчина, осматривая полуразгромленную шаловливым, очень активным для своих лет Ронни гостиную, позволял губам расплываться в довольной улыбке. Согласно кивал, избегая отвечать на точные вопросы Лорелай – она, как любая женщина, обладала недюжинным интеллектом и интуицией, инстинктивно чувствовала ореол темных мыслей, окутывающих старого друга.
— Ты прости меня, Лори, - смущенно опустил голову Винчестер. – Я не смогу присутствовать на кладбище.
— Дела? – участливо поинтересовалась девушка. Офицер покаянно кивнул, нахмурившись.
— Да. Никак не получается освободиться…
— Не оправдывайся, - приободрила Лорелай. — Я понимаю и не сержусь. Уверена, будь у тебя возможность, ты бы пришел. Да и Гарту, — она помрачнела, — уже все равно.
— Не говори так, - возмутился мужчина. Осекся, отворачиваясь – растерялся под мудрым взором подруги, заметно повзрослевшей за минувший год. Лори утратила ту юношескую непосредственность и беззаботность, что заставляла окружающих удивляться ее молодости и задору. Теперь она стала другой. Не хуже и не лучше, просто изменилась.
— Я, как никто, имею право так говорить, - пожала она плечами. — Я смирилась со смертью Гарта. Ты тоже должен отпустить его. И жить дальше, а не казнить себя за то, в чем нет твоей вины.
— Это непросто, - нехотя признался капитан. Тяжелый, длинный вздох, разделенный пополам. Визуальный контакт, выразительнее тысячи слов и объяснений. Нервно сжимающиеся в кулаки руки.
— Дин, у тебя все в порядке? – в лоб спросила девушка, ощущая недосказанность, повисшую в воздухе вязкой пеленой.
Винчестер бросил на Лорелай странный взгляд, сквозящий неопределенными, но пронзительными, холодящими душу эмоциями. Мужчина словно испугался ее бьющей точно в цель догадки. Пора бы привыкнуть, в конце концов. Дин никогда не умел общаться с противоположным полом. Никогда не понимал их, но те немногие представительницы прекрасной половины населения планеты, с которыми у него худо-бедно получалось наладить контакт, настолько ясно читали в его сознании, будто видели насквозь. Та же Эва. Какой бы сучкой не была, но более надежного и чуткого товарища у Дина не числилось даже среди мужчин. Да и вопрос еще, числились ли среди знакомых пожарного действительно друзья, если принять за константу его сумасшедший быт, замкнутый вокруг службы, социопатичность, густо замешанную с врожденным недоверием, и ориентацию, что он с присущей бравадой и не думал скрывать, беспощадно выбивая вполне ожидаемое предубеждение оппонентов стальными кулаками. Мир делился на коллег и задницы, попадающие в его койку от силы на пару недель. Единственное исключение из неписаного правила вывернуло уверенного в себе, сильного и одинокого офицера наизнанку, загнав в ловушку, выход из которой вел к минному полю, усыпанному крупными осколками разбитой души.
— Нет, - решился Дин.
Он рассказывал. Обо всем случившимся за последний, бесконечно короткий год, как на исповеди, от пятого октября, раскрасившемся трауром, до нынешнего дня, частично проведенного в кабинете психоаналитика. Говорил, теребя пальцами манжет голубой рубашки, стянутый опаловой запонкой. Время от времени умолкал, переводя дух, и вновь рассказывал. Делился, выпихивая из себя то, что не мог сказать Сэму или Адаму, не говоря уж о Уилсон. Вряд ли понимал, почему Лорелай довериться проще, вряд ли задумывался над столь парадоксальной дилеммой – никому, кроме нее, не смог бы – вряд ли помнил о своих рамках и границах, навечно сдерживающих личное внутри клетки из костей. Он просто выбрасывал из себя наболевшее, не осознавая, насколько сильно нуждается в поддержке. Лори слушала. Не перебивала, не вмешивалась в его отчасти беспорядочный рассказ. Не обрывала непривычно монотонный баритон, выцветший и поблекший. Она хмурилась, мрачнела, переживала, удивлялась и пыталась найти переломный момент, внесший в личность ее друга, кажущегося незыблемым столпом, фатальные изменения. Впитывала его боль, сочувствуя и сострадая. Не знала, что сказать. Пожалуй, впервые за неполные тридцать лет она не нашла ободряющих слов. Вернее, обычных, заезженных и затасканных оборотов, избитых шаблонов, принятых этикетом общения, в мыслях роилась масса… Лорелай не желала повторять их человеку, заслужившему почтительной тишины вместо пошлых и раздражающих банальностей. Она положила ладонь на покрытую рубцами кисть и слегка сжала ее, когда Винчестер замолчал.
— Ты знаешь, где меня найти. Не тащи все на своих плечах, Дин, - девушка улыбнулась. – Поверь, они не настолько широки.
Они тепло попрощались. Капитан, стремясь больше не попадаться на глаза Бренде, ушел, не проведав ребят. Да и настроение возиться с малышами у него совершенно отсутствовало. Нельзя сказать, что он не любил детей, но и особого восторга не испытывал. Совсем другое дело – Ронни и Ди. Ради них Винчестер готов пожертвовать собой, правда, кто знает – из привязанности или чувства долга. Имеет ли причина вообще хоть какое-нибудь значение? Для самих детей, конечно – они сразу ощущают эмоциональную пустоту, но для Дина, свыкшегося с ежедневным риском, естественно предпочтительнее отдать жизнь во имя чего-то более духовного. Или кого-то. Мужчина взмахнул ресницами, стряхивая налипшую снежинку. Метель началась незаметно – тротуары скрывало под девственно-белым снегом, крупными хлопьями повалившим из тяжелых туч. Все лучше, чем мерзкая серая слякоть, присущая последнему осеннему месяцу. Офицер шел по аллее, вырисовывая на асфальте тропинки парные следы толстой рифленой подошвой. Единственный предмет гардероба, не вписывающийся в общий стиль – обувь. Возможно, так он бунтовал против излишне прилизанного стиля городского денди, хотя, надо признать, стиль этот ему весьма к лицу. Кожаная куртка сильно износилась, пришлось отдать в ремонт. Стоило бы выкинуть ее уже, но раньше не хотел, а сейчас не может. Она стала нитью, связывающей Дина с тем, кого он потерял. Со всеми ними. Своего рода символ преданности, непреходящей верности прошлому. Капитан оскалился в ответ на всплывшую из глубин мыслительного процесса издевку – кажется, он стал чересчур сентиментален. Влияние его наивного любовника, не иначе. Образ Кастиэля, въевшийся в сознание, резал по живому. По свежему, всколупнутому безжалостным лезвием мясу. Перехватило дыхание, а сердце вспыхнуло протестом, сопротивлялось продиктованному здравым смыслом решению, рвалось и колотилось о ребра, требуя пересмотра жестокого, прагматичного и обоснованного вердикта. Дин скривился презрительно и наступил на горло сочащемуся из легких крику. Нет. Он сделал правильный выбор. А боль… боль скоро пройдет.
|
|
|
