Глава XIII 10 страница

ма вещей в микрокосм слов. В страхе перед внешним миром они пытаются повторить процесс, с помощью которого, будучи детьми, научились овладевать пугающими сторонами окружения. Тем временем, однако, под давлением отвергнутых побуждений эта попытка терпит неудачу. Когда компульсивный невротик старается убежать от вещей, вызывающих эмоции, к «трезвым» словам, отвергнутое возвращается: слова не остаются трезвыми, а эмоционально сверхкатектируются, обретая эмоциональную ценность, которую для других людей имеют вещи.

Первые слова, усвоенные в детстве, обладают магией и всемогуществом, поскольку микрокосм еще недостаточно дифференцирован от макрокосма и имеет эмоциональную ценность (457). Благословения и проклятия сохраняют мак-рокосмические качества слов. При дальнейшем развитии мышления и речи яркий внутренний мир делается тусклым, чтобы облегчить управление им. Только некоторые иррациональные мысли и слова типа грез и непристойных слов сохраняют «живость »(451). При компульсивном неврозе мышление и говорение становятся замещениями эмоций, связанных с реальностью. Они восстанавливают свои изначальные качества, «сексуализируются и утрачивают практическую ценность. Слова снова становятся могущественными благословениями или проклятиями (1154).

Слова опять могут убивать или воскрешать. Они творят чудеса и обращают время вспять. Компульсивные невротики бессознательно верят, что простыми вербальными заявлениями способны изменить ход событий в желанном направлении. Мысли и слова тем самым обретают для них и опасность. Неосторожное слово может активировать садистские побуждения, которые тщательно отвергались. Со словами и мыслями следует обращаться осторожно, при необходимости их отвергать и аннулировать. Ошибочное же использование этих психических феноменов заслуживает того же наказания, что и проступки, они становятся регрессивными замещениями поступков (567).

Поскольку всемогущество слов (457) особенно часто проявляется в неприличных словах, которые, сохраняя свою магическую силу, заставляют говорящего и слушающего испытывать упоминаемые вещи, словно они действительно воспринимаются (451), эти слова, как правило, и становятся предметом компульсивных симптомов. Стеснение, которое препятствует употреблению неприличных слов, служит защитой от специфического побуждения их

произносить, тем не менее нередко именно эти слова навязчиво произносятся в самой смущающей связи. Побуждение к сквернословию может проявляться в качестве перверсии (с. 457-458), но чаще носит характер компуль-сии. Ее цель состоит в магическом принуждении к сексуальному опыту. Обычно, однако, подразумевается не простое сексуальное желание. Сквернословие служит скорее борению с тревогой, которая бессознательно связывается с сексуальными идеями. Садистский фактор в этом побуждении очевиден в случае, когда анальные слова доставляют анальное наслаждение и собственно сексуальное говорение приносит орально-либидную выгоду. Копро-лалия — результат «регрессии либидо» и поэтому играет важную роль в симптоматике компульсивного невроза.

Страх перед всемогуществом мыслей (457, 567) делает компульсивных невротиков необычайно зависимыми от мышления, которое у них превращается из средства овладения миром в замещение неконтролируемой сексуальности и овладевает ими самими.

Вторичные защитные меры против компульсивных симптомов часто осуществляются в словесно-магической форме, что объясняется склонностью использовать «всемогущие» слова в качестве защиты от опасности. Нередко обсуждается отношение компульсивных формул к магическим заклинаниям у примитивных народностей (579).

Пациент, страдавший навязчивым беспокойством о смерти аналитика во время сеанса, навязчиво оборачивался и смотрел на него, успокаивая себя словами: «Живой доктор сидит позади меня на расстоянии». «Удаленность» доктора служила утешением, что не нарушается табу прикосновения.

Фрейд показал, что вера во всемогущество мышления соответствует реальному факту. Мысли, конечно, не обладают такой внешней действенностью, как воображают компульсивные невротики, но субъективно их мысли и в самом деле намного могущественнее, чем у нормальных людей. Компульсивные мысли действительно непреодолимы, и это качество составляет их силу (567), которая отчасти дериват биологической силы инстинктов, а отчасти дериват отцовских требований. Компульсивные невротики, хотя и зависимы от своих компульсий, фактически не осознают этой зависимости. Они недооценивают внутреннюю силу мыслей настолько, насколько переоценивают их внешнюю силу.

13*

Бегство от чувственной сферы в мышление успешно, как правило, в одном отношении: компульсивное мышление представляет собой абстрактное мышление, изолированное от реального мира конкретных вещей.

Компульсивное мышление отличается не только отвлеченностью, но и обобщенностью, т. е. направленностью на систематизацию и построение категорий. Теоретичность мышления подменяет его реалистичность. Пациент интересуется географическими картами и иллюстрациями в большей мере, чем странами и вещами.

Но в другом отношении отказ от чувств обычно терпит неудачу. Расщепления и противоречия, пронизывающие эмоциональную жизнь компульсивных невротиков, смещаются на сексуализированные интеллектуальные проблемы, приводя к обсессивным размышлениям (бесплодному мудрствованию) и сомнениям. Сомнение — это инстинктивный конфликт, смещенный в интеллектуальную сферу.

Пациент, разглядывая дверь, проводил много времени в навязчивых размышлениях над вопросом: «Существеннее ли пустое пространство, заполненное дверью, или субстанция двери, заполняющая пустое пространство? » Эта «философская» проблема прикрывала сомнение, какое из начал важнее, мужское или женское. И опять же такое сомнение подразумевало вопрос: «Какое начало превалирует во мне? »

Бессознательное содержание обсессивных сомнений бывает многообразным, но сводится к немногим общим конфликтам. Это конфликты мужественности и женственности (бисексуальность), любви и ненависти (амбивалентность), а особенно ид (инстинктивных потребностей) и суперэго (требований совести).

Последний конфликт имеет решающее значение. Собственно бисексуальность и амбивалентность не создают конфликтов, если не репрезентируют также структурный конфликт между инстинктивной потребностью и противодействующей силой.

Некоторые обсессивные сомнения имеют относительно простую природу. Сомнения в правильности собственных суждений представляют собой желание, чтобы сомнительный факт не оказался правдой. Сомнительные факты могут репрезентировать первичные сцены или анатомическое различие между полами. Зачастую обсессив-ное сомнение в правдивости сообщения о чьей-то смер-

ти отражает страх перед всемогуществом собственных мыслей. Пациент пытается отрицать печальное известие, поскольку хочет исключить возможность собственной ошибки. Если сомнение становится настолько мучительным, что он благодарит Бога при подтверждении сообщения, то психологическая связь следующая: если известие оказалось бы ложным, тот факт, что у пациента столь плохие мысли, стал бы очевиден. Поэтому подтверждение известия приносит ему облегчение. Тем самым аннулируется подозрение, что можно зловеще желать о чьей-то смерти.

Понимание природы обсессивных размышлений и сомнений требует соблюдения простого правила: никогда не обсуждать с компульсивными невротиками их обсессии. Пренебрегая этим правилом, аналитик укрепляет у пациента механизмы изоляции. Пока мысли пациента изолированы от его эмоций, анализу следует подвергать только саму изоляцию, а не содержание изолированного материала.

Сдвиг акцента с действия на мышление подразумевает следующее: мышление подготавливает действие, индивиды, опасающиеся действий, фиксируются на приготовлениях. В соответствии с предпочтением размышлений действиям компульсивные невротики постоянно готовятся к будущему и никогда не живут настоящим. Многие компульсивные симптомы имеют характер приготовления к будущему, которое никогда не становится настоящим. Пациенты ведут себя наподобие Тиля Уленшпигеля, радовавшегося восхождению в гору, поскольку он размышлял о будущем спуске, и опечаленному во время спуска, поскольку предстояло восхождение.

Основная причина усиленного приготовления — страх перед реальными вещами. Склонность к приготовлению выражает одновременно анальное предудовольствие и инфантильное отсрочивание дефекации. Природа второго феномена тоже двойственна: избежать неожиданной утраты контроля и достичь эротического наслаждения. Пустяки, на которые компульсивные невротики смещают акцент от существа целого, репрезентируют приготовления вместо реального дела.

Компульсивный невротик, занятый приготовлением, Действует согласно правилу: статус-кво лучше, чем любая Перемена. Статус-кво — меньшее зло.

Страх любого изменения известных условий и вероятность опасного состояния заставляют даже цепляться за симптомы. Невроз, неприятный как таковой, хорошо известен и представляет «меньшее зло» в сравнении с непредвиденной ситуацией. Подобное отношение часто способствует латентному сопротивлению, которое ограничивает прогресс психоанализа. Невроз для пациента — «старый знакомый». Некоторые формы «негативной реакции» на аналитическое лечение выражают страх перед любыми переменами (608, 818, 1315).

Страх перемен может замещаться или сопровождаться его противоположностью, тенденцией к непрерывным переменам. На самом деле мир не подчиняется никакой ком-пульсивной системе пациента. Поэтому некоторые компуль-сивные невротики отличаются склонностью повсеместно все изменять, пытаясь привести мир в соответствие со своей системой.

Следующий случай хорошо иллюстрирует веру во всемогущество мышления, чувство вины, обусловленное этой верой, и попытки защититься от чувства вины посредством аккуратности.

Перед началом войны пациент, вешая свое пальто в шкаф, внезапно воспринял компульсивную команду: «Ты должен повесить пальто особенно аккуратно». Он, сопротивляясь, ответил: «Я слишком ленив», и вдруг почувствовал угрозу: «Если ты не повесишь пальто аккуратно, разразится война». Пациент не проявил осторожности.

Несколькими днями позже началась война. Пациент сразу вспомнил эпизод с пальто. Он знал, конечно, что причина войны не в его неосторожности, но чувствовал себя, словно дело в нем. Ранее он был убежден, что умрет на войне, и теперь считал войну справедливым наказанием за свою небрежность в повешении пальто.

Интерес пациента к войне имел долгую историю. В детстве он очень боялся деспотичного отца и преодолевал свою тревогу, пугая маленького брата. Он вел себя садистски по отношению к брату, особенно во время игр в войну. Когда пациент был в юношеском возрасте, его брат умер от болезни. Тогда у него возникла обсессивная мысль о собственной смерти на войне. Эта мысль выражала бессознательную идею: «Я убил своего брата во время игры в войну, поэтому должен ожидать возмездия и умереть на войне».

Отец пациента сильно акцентировал аккуратность. Правильное вешание пальто означало послушание отцу. В семейных ссорах отец обычно настаивал: «Ты должен вешать пальто», а подросток парировал: «Я слишком ленив». Впоследствии аккуратность, означавшая послушание отцу, приобрела бессознательное значение отказа от убийства отца. Неаккуратность, напротив, означала «риск совершить убийство отца и быть убитым». В тот день, когда случился инцидент с пальто, пациент был особенно рассержен из-за неприятностей на работе.

Связь «микрокосма» слов с представлением об «обладании собственностью » делает понятным, почему всякий раз при сексуализации мышления «сексуальность имеет анальное качество. В процессе психоанализа компульсив-ные невротики часто уравнивают, сознательно и бессознательно, продуцирование и торможение ассоциаций с продуцированием фекалий.

У пациентки, часто выступавшей на публике, наблюдалось явное уравнивание слов, но не с фекалиями, а с мочой. Во время выступлений у нее часто «утрачивался контроль» за речью. Иногда ее речь неожиданно приостанавливалась, и она испытывала своеобразный сценический страх, не зная, что говорить, ей казалось, что весь материал исчерпан. Для преодоления торможения она прибегла к простой уловке: ставила перед собой бутылку воды, и, после того, как «наполняла себя водой», «течение речи» возобновлялось.

С помощью психоанализа можно продемонстрировать, что и гораздо более деликатные детали манеры говорения и мышления часто повторяют соответствующие детские привычки туалета. Фантазии о всемогуществе, связанные с мыслями и словами, оказываются повторением детской нар-циссической переоценки функций экскреции (19).

Анальной сексуализации мыслей и слов соответствует тот факт, что при проведении психоанализа невротические заболевания головы и вокальных органов часто обнаруживают зависимость от анального эротизма.

Это открытие вполне совместимо с тем, что мышление и речь часто используются в качестве символов пениса, а способность думать и говорить мыслится как признак потенции (215, 520). Совпадение анального и фаллического значений в обсессиях и компульсиях обусловлено регрессией.

Возможно, физиологическая зависимость между кровенаполнением головы и органов пищеварения способствует бессознательному связыванию «мыслей» и «фекалий».

Обсессивный пациент, страдавший от хронических головных болей, говорил о своем недуге: «Мои нервы причиняют мне боль». Нервы он представлял как белые и розоватые нитеобразные структуры. Представление о строении нервов пациент составил во время посещения дантиста, где увидел «нерв зуба». Однажды ему приснился «nervus vagus», т. е. нерв, который «блуждает». Он имел в виду «белый волосок», который якобы проник в его голову из нижней области тела и теперь блуждает, вызывая головную боль. Такое представление было связано с опытом детства, когда у него были глисты (острицы). Бессознательно пациент полагал, что эти черви теперь продуцируют головные симптомы, как в детстве причиняли анальные симптомы.

Магия и суеверие

в компульсивном неврозе

Мышление имеет для компульсивных невротиков особую ценность, что часто заставляет их очень высоко развивать свой интеллект. Однако их высокий интеллект наделен архаическими чертами, он преисполнен магией и суеверием. Эго у них расщеплено: одна его часть логическая, другая магическая. Защитный механизм изоляции делает возможным поддержание такого расщепления.

На суеверии компульсивных невротиков Фрейд впервые продемонстрировал «сходство ментальной жизни дикарей и невротиков» (579). Суеверие основано на усилении нарциссизма в связи с большим или меньшим регрессивным восстановлением исходного всемогущества ребенка (457). Обсессивные игры вокруг этого всемогущества направлены на преодоление чувства зависимости и бессознательно представляют эквиваленты «убиения отца ».

Пациент получал сильное наслаждение от маленькой бумажной игрушки, отчасти похожей на калейдоскоп, которая при встряске меняла форму. Психоанализ показал, что он представлял себя «играющим Богом», магически творящим новые миры. Другой пациент, выполнявший церемониалы с постельным покрывалом, будучи ребенком, воображал себя Богом, творящим мир. Психоанализ

показал, что «сотворение мира» означало «зачатие детей», и бессознательно пациент играл роль отца, воображая половой акт своих родителей. Это творящее мир половое сношение понималось, однако, как анальный акт, и мнимое всемогущество было результатом инфантильной нарциссической переоценки функций экскреции (19). Другой пациент, у которого психоанализ обострил способность к самонаблюдению, поймал себя на мыслях о странности того, что ему необходимо открывать дверь, чтобы пройти в помещение. Он вдруг возомнил, что по его желанию дверь могла бы открываться сама. Неприятие подобных идей на высших уровнях эго дифференцирует такие претензии от бреда величия.

Дополнением к «творению миров » магическими средствами является «устранение» нежелательных аспектов мира, странная способность отрицать реальность там, где она противоречит желаниям пациента. Истинная утрата способности к проверке реальности — характерная особенность больных психозами (611). Типичное отворачивание от реальности при неврозах —• это «интроверсия »: индивид отворачивается от реальных объектов к представлениям об объектах детства. В этом отношении компульсивные невротики в силу их «всемогущества» стоят ближе к больным психозами, чем истерики. Бессознательная часть эго может отклонять некоторые стороны реальности, тогда как одновременно сознательная личность знает, в чем правда и в чем ложь.

В силу обсессивной скрупулезности, пациента беспокоила искусственность границ между странами (географическая обсессия). Согласно его желанию, должны были существовать только страны, совпадающие с географическими целостностями. Поэтому весь Пиренейский полуостров он называл «Испанией», игнорируя Португалию. Однажды пациента познакомили с иностранцем. Он поинтересовался его национальностью, и новый знакомый назвался португальцем. Пациент описал свою реакцию на это утверждение так: «Я сказал себе, что он испанец, иначе называющий эту национальность». Данный пример показывает связь «отрицания в фантазии» и «расщепления эго» (с. 191-192).

Дети под давлением реальности отказываются от веры в свое всемогущество, но взамен верят во всемогущество взрослых. Остатки такой веры сохраняются при невротических отклонениях и у подростков.

В течение латентного периода пациентка все еще была убеждена во всемогуществе взрослых, поскольку им удавалось узнать, когда она сопротивляется побуждению к дефекации.

Впоследствии качество всемогущества приписывается Богу, и эта всемогущая фигура становится фокусом тяжелых амбивалентных конфликтов при компульсивных неврозах. Едва ли существует компульсивный невроз без религиозных фигур. Обсессивные конфликты между верой и побуждениями к богохульству могут происходить как у убежденных атеистов, так и у набожных людей (468, 560, 599).