Глава XIII 15 страница

1. Он бессознательно обращается к зрителям: «Заверьте, что я обладаю пенисом, реагируя на его вид». Внутреннее сомнение побуждает призывать «объекты » в свидетели.

2. Он бессознательно обращается к своим зрителям: «Заверьте меня, что вы испытываете страх перед моим пенисом, т. е. боитесь меня. Тогда мне самому не придется бояться» (идентификация с агрессором) (541). Это особенно понятно, когда эксгибиционист испытывает удовольствие только от осуществления своей перверсии перед маленькими девочками, не видевшими пенис прежде. (Иногда здесь играет роль и страх, что из-за неполноценности пенис впечатлит только маленьких девочек, но не взрослых женщин. )

Садистское значение мужского эксгибиционизма, возможно, происходит из инфантильных представлений об уретральных атаках и относится к агрессивному значению энуреза и некоторым видам преждевременной эякуляции.

3. Действия эксгибициониста осуществляются как своеобразный магический жест, который означает: «Мне хочется, чтобы вы были готовы показать мне то, что я показываю вам »(5 5 5). На этом уровне эксгибиционизм не только маскирует скопофилию, но выставление пениса мыслится как магическое средство достижения ситуации, в которой атакуемая девушка выставит то же самое, т. е. пенис, а не женские половые органы. В известном смысле эксгибиционист ведет себя наподобие трансвестита: он исполняет роль девушки, показывающей свой пенис.

В заверениях индивида, что он не кастрат, на частный инстинкт эксгибиционизма может расходоваться вся сексуальная энергия, тем самым облегчается вытеснение других составляющих инфантильной сексуальности, особенно эдипова комплекса.

Встречаются случаи эксгибиционизма, где комплекс кастрации явно сочетается с «семейным романом». Фантазия пациента состояла в том, что в действительности его отец — подлый отчим, желающий его кастрировать. Пациент нарциссически переоценивал свой пенис как доказательство благородного происхождения. Выставляя пенис, он требовал признания своей исключительности, чтобы получить защиту от опасности кастрации.

Интерпретация эксгибиционизма как преодоления страха кастрации неприменима к женщинам. И действительно, у женщин не проявляется генитальный эксгибиционизм в форме перверсии. Тем не менее у женщин чаще, чем у мужчин, встречается выставление других частей тела в целях получить смещенное сексуальное удовлетворение.

Харник объясняет половые различия в формировании эксгибиционизма различием комплекса кастрации у мужчин и женщин. Сам факт, что девушки лишены пениса, наносит ущерб их нарциссизму. Побуждение к эксгибиционизму у них смещается, и, вместо инфантильного желания выставить гениталии, они испытывают желание выставлять все тело за исключением гениталий (736). По этой причине смещенный эксгибиционизм не может служить утешением и развиться в перверсию.

Частный инстинкт эксгибиционизма изначально имеется у представителей обоего пола. Но если мужчина, испытывающий страх утраты пениса, может удостовериться в сохранности органа, показывая, что пенис все еще в наличии, женщина, действительно лишенная пениса, переживает ущемление нарциссизма и пытается скрыть свой недостаток. Таким образом, у мужчин изначальный ин-фантильно-генитальный эксгибиционизм умиротворяет страх перед кастрацией. Мужской эксгибиционизм, следовательно, остается генитальным и может развиться в перверсию, т. е. мужчины демонстрируют свою потенцию, женский эксгибиционизм смещается от гениталий, т. е. женщины демонстрируют свою привлекательность. Если смещение недостаточно, эксгибиционисты-женщины боятся казаться уродливыми, подвергнуться насмешкам или оскорблениям. Женщины тоже пытаются использовать эксгибиционизм в магических целях, чтобы очаровать зрителей и подчинить их своей воле. Но они никогда не освобождаются от страха, что попытки такого рода обречены на провал. Эксгибиционисты-женщины всегда ведут себя так, словно они притворяются и опасаются выявления правды. Представление о выставлении напоказ в «кастрированном» состоянии— основное бессознательное содержание многих женских истерических тревог. Таково же типичное значение женского сценического страха. [Аналогичные идеи лежат в основе сценического страха у мужчин, когда комплекс кастрации формируется у них по женскому типу. У этих мужчин имеется представление о бывшем повреждении гениталий, неполноценность которых может выявиться при сопоставлении с гениталиями других мужчин (501). ] При некоторых обстоятельствах парадоксальный эксгибиционизм уродства — результат упрямо-мстительного типа женского комплекса кастрации, «магический жест», направленный на кастрирование мужчин посредством принуждения смотреть на «кастрационную рану» (483, 634, 739, 1249). Все невротические конфликты вокруг «эксгибиционизма как средства восполнить нарциссические ресурсы» уже рассматривались в связи с эритрофобией (с. 264-265) и социальной заторможенностью (с. 237). Эти же конфликты имеют место при эксгибиционизме в качестве перверсии.

И все-таки в смещенном сексуальном наслаждении женщин иногда играет роль подлинная склонность к выставлению гениталий. Это происходит у тех, чей опыт в значительной мере позволяет сохранить иллюзию обладания пенисом-

Предпочтение женщинами генитального эксгибиционизма связано со склонностью к куннилингусу, который дает возможность откровенно показывать гениталии мужчинам. У пациентки имелась мастурбационная фантазия вырезать часть платья и показывать свои гениталии, этот эксгибиционизм сочетался с пристрастием к куннилингусу. Пациентка руководствовалась бессознательной идеей отомстить мужчинам, ставя их в зависимость от своих чар и устрашая тем самым органом, который они некогда «презирали». Демонстрация себя в кастрированном состоянии представляла магический жест, направленный на кастрирование зрителей. На другом уровне бессознательного пациентка считала, что обладает пенисом. Она требовала от мужчины «смотреть внимательнее», чтобы обнаружить ее пенис.

Понятно, что эксгибиционистские наклонности такого рода часто смещаются от гениталий к некоему «символическому пенису». Пациентка очень гордилась красотой своих ног, ей нравилось ходить с обнаженными ногами и показывать соответствующие фотографии. У нее также имелся невротический симптом — в процессе сексуального акта вытягивать и разводить пальцы ног.

Женский эксгибиционизм, хотя и не избавляет от чувства «кастрированности», используется в целях мести двумя способами. Выставление красоты и шарм бессознательно мотивируется установкой унизить мужчин, заставить их восхищаться и зависеть от того, что они прежде презирали — метод Цирцеи, соблазнявшей мужчин и затем обращавшей их в свиней; выставление «уродливых» гениталий бессознательно мотивируется установкой унизить мужчин, упрямо им угрожая: «Я кастрирована. Очень хорошо! Показывая это, я собираюсь вас тоже кастрировать! »

Если бессознательные установки сильны, они вызывают чувства вины и страха. Страх подобного происхождения имеет место, например, в детской игре, если необходимо «строить рожу»: ребенок боится, что притворное уродство останется навсегда (с. 416).

Вуайеризм

На бессознательном уровне у вуайеристов обнаруживается та же тенденция, что и у эксгибиционистов. Пере-

живания детства, на которых вуайеристы зафиксировались, иногда представляют сцены, придающие уверенность, например, такие сцены, как в описанном Фрейдом случае с фетишистом ноги (596). Более часто вуайеристы зафиксированы на переживаниях, вызвавших у них кастрационную тревогу: либо на первичных сценах, либо на виде гениталий взрослых. Пациент пытается отрицать оправданность своего страха посредством повторения с некоторыми вариациями испугавших его сцен. Этот тип вуайеризма основан на жажде вуалирующих переживаний, т. е. на потребности в опыте, достаточно схожем с первоначальным, чтобы заместить его, но отличном в существенном пункте и тем самым вселяющим уверенность в отсутствии опасности (1198). Данная тенденция может конденсироваться с тенденцией повторения травмирующей сцены в целях достижения отсроченного управления (с. 163).

Бессознательное значение скопофилии особенно понятно из тех случаев, когда пациент получает удовлетворение, только если сексуальная сцена, которую он хочет засвидетельствовать, осуществляется в определенных условиях. Эти условия тогда представляют либо повторение обстоятельств, соответствующих важным переживаниям детства, либо отрицание этих самых обстоятельств или их опасного характера.

Абрахам описал перверта, получавшего сексуальное удовлетворение, только засвидетельствовав сексуальный акт в соседней комнате. Пациент начинал кричать, тогда женщина должна была оставить своего партнера и броситься к нему. Вероятно, репрезентировалось желание, оставшееся неосуществленным, когда в детстве пациент действительно переживал первичную сцену. Сабина Шпил-рейн описала случай вуайеризма, в котором пациент пытался преодолеть раннее вытеснение эрогенности гениталий и рук, спровоцированное сильным страхом кастрации (1454).

Тот факт, что в действительности никакое зрелище не вселяет уверенности, к которой вуайеристы стремятся, сказывается на их поведении. Они становятся ненасытными и вынуждены подглядывать снова и снова с непрестанно нарастающей интенсивностью, либо переносят свой интерес от гениталий к смещенным сексуальным действиям и пре-генитальности, либо вообще к сценам, которые лучше служат успокоению, чем рассматривание гениталий.

В силу ненасытности желание подглядывать может приобретать все более садистское значение. У женщин-вуайе-ристов представление, что другие девушки обладают пенисом, не умиротворяет комплекс кастрации, подглядывание у них нередко изначально замещает садистские действия. «Я не делал этого, а только наблюдал за действиями других », — очень часто говорят дети в свое оправдание (с. 642). Подобным образом вуайеристки смещают свою склонность к разрушению (кастрированию) на подглядывание, чтобы избежать ответственности и чувства вины. Как правило, они терпят неудачу, и на бессознательном уровне подглядывание приобретает значение первоначального побуждения.

Женское любопытство иногда более или менее откровенно направлено на катастрофы, несчастные случаи, военные действия, больничные сцены и т. п. Такое любопытство репрезентирует активно-садистские склонности к кастрированию, редуцированные от действия к наблюдению.

Стремление заместить наблюдением поступки вынуждает лиц, испытывающих конфликт относительно неких побуждений, желать, чтобы эти поступки совершали другие. Освобождение от ответственности, достигнутое таким способом, объясняет действенность «заразительного примера» (1258).

Обрезание кос

В дополнение к эксгибиционизму и вуайеризму следует упомянуть специфическую форму садизма, которая соотносится с этими перверсиями и впоследствии может послужить отправным пунктом в рассмотрении садизма. В настоящее время по понятным причинам перверсия в виде обрезания кос встречается редко. В этой перверсии сочетается садистское нападение с фетишистским предпочтением волос, а главное задействован тот же защитный механизм, что и при эксгибиционизме — идентификация с агрессором. Значение перверсии: «Если я обрезаю косы у других, Моя собственная не будет обрезана. Я обрезальщик, а не тот, у кого обрезают».

Тем не менее символическая кастрация проявляется здесь с удивительно тонким искажением. Харник в психоанализе обрезальщика кос сумел показать, что у пациента

имелась бессознательная идея: < < Я кастратор, а не кастрат». Эта идея конденсировалась с представлением: «Я совершаю только символическую кастрацию, а не настоящую. В фантазии пациента важнейшую роль играло представление, что волосы у его жертвы снова вырастут. Посредством психоанализа были выявлены и другие обстоятельства, способствующие отвержению идеи кастрации (740).

Наслаждение умиротворением, что символическая кастрация всего лишь игра, т. е. не подлинная и окончательная кастрация, проявляется в восторге мальчиков, когда они дергают девочек за косички (смягченная форма обрезания кос). Предпочтение девушек-калек (307а) или иной явный акцент на «кастрированности» партнера, как показывает психоанализ, двояко гарантирует от кастраци-онной тревоги: «Я кастратор, а не кастрат. Она кастрирована только символически, а не по-настоящему». Перверсии такого рода очень тесно связаны с контрфо-бическими установками характера (с. 618-619).

Копрофилия

Если в зрелом возрасте в связи с функциями экскреции (собственными или партнера) все еще возникает сексуальное возбуждение, то это явно свидетельствует об инфантильном уровне сексуальности. В таких случаях регрессия служит защитой от генитальных желаний не только обычным путем, как у любого компульсивного невротика, но и более специфично: копрофилические фантазии непременно представляют попытку отрицать опасность кастрации. При выраженных анальных перверсиях интерес к анальной функции усиливается также благодаря первоначальному равным образом интенсивному уретральному интересу, ведь в анальной функции отсутствуют половые различия. Подчеркивание анальности выражает желание получать сексуальное наслаждение, невзирая на половые различия, которые мобилизует страх кастрации. На глубинном уровне справедливо символическое равенство: фекалии = пенис (593). Мужчина-вуайе-рист, стремящийся наблюдать за дефекацией у женщин, руководствуется бессознательной идеей: «Хочу видеть, как некое подобие пениса все-таки выходит из женского тела ». Сходным образом женщины с сексуальной заинтересованностью собственными анальными функциями чув-

ствуют: «Я все-таки обладаю органом, который высовывается ». Понятие «ребенок » (подарок) образует связующее звено между понятием «фекалии» и генитальными представлениями.

Франсис Дери представила случай копрофилии, возникшей вследствие того, что пациент в раннем детстве наблюдал дефекацию своей матери. Этот опыт имел бессознательное значение, аналогичное переживаниям фетишиста, зафиксировавшегося на ноге гувернантки, фекалии матери воспринимались как символ пениса.

Эротико-уретральные перверсии, особенно интерес мужчин к женскому мочеиспусканию, направляют внимание на различение пола и, следовательно, не представляются приспособленными к успокоению страха кастрации. Психоанализ подобных случаев, однако, показывает, что специфический опыт детства делает пригодным в целях такого успокоения даже женское мочеиспускание.

У пациента с концентрацией сексуального интереса на женском мочеиспускании, этот интерес в общем смысле означал: «Всякий раз, когда я сексуально возбуждаюсь, мобилизуется мой комплекс кастрации». Перверсия, как оказалось, в первую очередь отвергала любые мысли о пенисе. Она возникла, чтобы обеспечить вытеснение ранних анально-гомосексуальных переживаний. Значение женской мочи состояло в том, что моча — «не мужские фекалии». В детстве пациент думал, что женщины имеют всего лишь одно отверстие и мочатся через анус. Перверсия, следовательно, была попыткой получить сексуальное наслаждение без упоминания о пенисе и фекалиях. Мочеиспускание женщин казалось опрятным и шаловливым, оно не мобилизовало страшные мысли, подразумеваемые мужской дефекацией. Перверсия обусловливалась одновременно торможением разглядывания, что облегчало поддержание фантазии о мочеиспускании через анус, и поэтому зрелище мочившейся женщины не напоминало о кастрации. На глубинном уровне стремление наблюдать за женским мочеиспусканием означало надежду обнаружить у женщины пенис. Собственно «мочившаяся девушка» означала «ури-нирующий пенис».

В копролалии (удовольствии от произнесения непристойностей) и повышенном интересе к порнографии сочетается копрофилия, эксгибиционизм и садизм (366). Непристойные слова сохраняют остатки древней магической силы,

которой изначально обладала речь в целом. Эти слова вынуждают или пытаются вынудить слушателя визуализировать с галлюцинаторной ясностью обозначенные ими объекты (451). Читатели порнографической литературы часто воображают присутствие «невинного » слушателя (они сами рисуются невинными слушателями), играющего ту же роль, что и испуганные объекты эксгибициониста или обрезальщика кос (поэтому копролалия может замещаться проклятиями) (П54).

Копролалия в процессе сексуального акта позволяет использовать партнера в тех же целях обретения уверенности. Ругательные слова вселяют чувство, что опасные «демоны сексуальности » находятся под контролем (с. 386-387).

У любителей порнографии часто встречаются две противоположные, вселяющие уверенность установки. Описание сексуальных подробностей в печати доказывает объективное существование сексуальности, и механизм «разделения вины» облегчает чувство вины, придавая фантазиям большую объективность. В то же время пугающая сексуальность не вполне реальна, наслаждение при чтении книг происходит не в действительности, а через эмпатию, поэтому менее опасно.

Мастурбация с помощью порнографической литературы в некоем отношении ближе к нормальной сексуальности, чем без этой литературы: книга осуществляет посредничество между фантазией и реальной сексуальностью. У юношей и лиц с извращенными наклонностями, стыдящихся признать свои желания, книга или изображение могут замещать сексуального партнера.

В самих понятиях «порнография» и «копролалия» подчеркивается связь с анальным эротизмом. Иногда анальные непристойности предпочитаются генитальным, но, даже если этого не случается, наслаждение от гениталь-ных непристойностей часто связывается с представлением о «грязи».

«Негативность» копролалических побуждений играет огромную роль в психологии заикания, тиков и многих компульсивных симптомов, где бессознательная сексуа-лизация слов систематически имеет анальное значение. Связывание слов с анальным эротизмом очевидно в распространенной навязчивости, чтении при оправлении кишечника. Ритуал обусловливается представлением, что вытолкнутое из тела содержимое необходимо восполнить другим содержимым.

Оральные перверсии

Предпочтение в сексуальном удовлетворении оральной зоны редко встречается в виде самостоятельной перверсии, исключающей другие способы сексуального удовлетворения. И снова психоанализ показывает, что рот предпочитается гениталиям в условиях торможения генитальности страхом кастрации (13). Это понятно в случаях феллации, которые в психоанализе раскрываются как отрицание откуса пениса или эквиваленты такого действия. В предпочтении куннилингуса лица обоего пола тоже находятся под влиянием тенденции исключить пенис из сексуального акта или предаются фантазиям о замаскированном женском пенисе.

Психоанализ пациента, предпочитавшего куннилингус, выявил у него фантазии о становлении женщиной, наслаждающейся лесбийским актом. Эта фантазия была бегством от пениса, который мобилизовал страх кастрации.

Крайняя сексуальная зависимость

Крайнее подчинение как условие сексуального удовлетворения представляет собой перверсию, которая довольно часто встречается у женщин и иногда у мужчин (1200, 1261). В этой перверсии чрезмерно преувеличиваются некоторые особенности, свойственные любой влюбленности. От собственного существования акцент смещается на личность партнера, пациент живет только жизнью партнера: он — ничто, партнер — все. «Влюбленный » готов на любые жертвы ради партнера (особенно ради завоевания интереса партнера к себе). Влюбленность как таковая, конечно, не перверсия, но она становится перверсией, если сексуальное возбуждение возникает только при чувствовании собственной незначительности в сравнении со значимостью партнера (606).

Данное описание показывает, что рассмотренная перверсия — это переходное состояние между безумной влюбленностью и мазохизмом. Общее с влюбленностью — в мо-номаническом характере перверсий, общее с мазохизмом — в наслаждении своей незначительностью.

Чувство собственной ничтожности и величия возлюбленного — прежде всего, реминисценция о времени, когда такое положение буквально верно, т. е. пациент был ребен-

ком и наслаждался взаимной любовью со взрослым. Покорность намекает на эдипов комплекс, и некоторые его проявления вообще-то часто встречаются у истеричных особ. Когда покорность усиливается до степени перверсии, она особенно отражает один из аспектов любви ребенка к родителям.

Уже упоминалось, что достижение пика объектного отношения привносит своеобразную регрессию к самой ранней его предтече: возникает инкорпорация, воспринимаемая как союз, и исчезает чувство разобщения. Безумная влюбленность характеризуется чувством единения: «Мы — одно целое, но партнер — более важная " половина" ». Переоценка сексуального партнера одновременно означает сопричастность к его величию. В этом смысле любовь всегда подразумевает «нарциссическоеудовлетворение», возобновление утраченного и спроецированного всемогущества (585).

В более выраженном виде подобное чувство встречается во взаимоотношениях, которые наверняка не следует называть любовью. У некоторых особ переоценка партнера не противоречит отсутствию интереса к нему, и вообще партнер не мыслится как личность. Сегодня объектом восхищения может быть один партнер, завтра другой. Такие типы так и не становятся индивидуальностью и поэтому нуждаются в «сильном » союзе, чтобы обрести способность чувствовать собственное существование. Это те, кто задержался на оральной стадии и всегда нуждается в доказательстве любви к себе, но сами не способны на активную любовь («любовные наркоманы ») (с. 498).

Реализация нарциссических устремлений осуществляется разными способами. Индивид, например, воображает, что он инкорпорирован объектом и представляет собой лишь часть более могущественной личности, тем самым преодолевается собственная неадекватность (265, 712). Идея инкорпорации объектом может одновременно служить в качестве защиты от садистского желания самому поглотить объект. Если возникает чувство, что единение с партнером достигается без каких-либо действий, насилие оказывается ненужным (428). Отвержение садизма, однако, не всегда успешно, и часто совершенно понятно, что покорная «любовь к могущественному партнеру имеет весьма амбивалентную природу.

«Крайняя зависимость» как перверсия основывается на бессознательной фантазии о существовании в качестве час-

ти тела партнера. Эта фантазия способствует избавлению от страха оказаться покинутым, нарушавшего прежде сексуальное наслаждение.

В 1925г. Йозин Мюллер описала такого рода случай: «Пациентка вообразила, что является пенисом своего возвышенного отца и, следовательно, его любимой и самой важной частью» (1160). Впоследствии Франсис Дери выдвинула идею, что фантазия о становлении частью тела партнера основывается на крайней зависимости. Другие авторы подтвердили эту гипотезу (428, 436, 1055, 1261).

Идентификация с пенисом партнера встречается у обоего пола. Основная фантазия мужчин-трансвеститов: «Я проявляю себя как фаллическая женщина », часто конденсируется с фантазией о исполнении роли пениса.

Пациент связывал свою женственность с простодушной нарциссической любовью к собственному пенису. Он называл пенис ласкательным именем. Даже женское имя, которое ему нравилось принимать при вхождении в роль девушки, очень походило на ласкательное имя его пениса (416).

У девушек идентификация с пенисом встречается даже чаще, чем у мужчин. У них фантазия о становлении пенисом — это бегство от конфликта между двумя противоположными тенденциями: желанием иметь пенис и стремлением любить мужчину. Фантазия об идентификации с пенисом и тем самым обретении неразрывной гармонии с мужчиной служит сверхкомпенсацией противоположной идеи, подвергшейся вытеснению: «Хочу лишить мужчину пениса, поэтому боюсь его мести ».

Опасности, отвергаемые этой фантазией, могут иметь разную природу. При идентификации с «материнским пенисом » отрицаются существа без пениса, при идентификации с отцовским пенисом отрицается тревога по механизму идентификации с агрессором.

Всякий раз, когда отношение к пенису направляется фантазиями об интроекции, это отношение основывается на прегенитальной истории. Пенис, с которым идентифицируются зависимые индивиды, репрезентирует также ребенка, плод (содержимое материнского лона), молоко. Пенис только последнее звено в длинной цепи интроектов (593).

В некоторых формах почитания героев сходным образом обнаруживается крайняя зависимость, основанная на бессознательной фантазии о существовании в качестве час-

ти героя. В одном из видов религиозности набожность связывается с фантазией, что Бог не обладал бы совершенством без человека, как и человек без Бога. В разработке фантазии некто не просто слаб, беспомощен и всего лишь часть могущественного партнера, но также репрезентирует самую важную и сильную сторону партнера. Тогда как некто фактически зависит от партнера, партнер в свою очередь мыслится как магически зависимый от этого лица.

Садизм

Применима ли общая теория перверсий к садизму, могут ли муки объекта успокоить страх кастрации? И если ответ положителен, то чем определяется выбор именно такой формы успокоения?

Коль сексуальное наслаждение нарушается тревогой, то понятно, что идентификация с агрессором (541) может принести облегчение. Если индивид способен сделать Другим то, чего он опасается с их стороны, то опасаться больше не следует. Таким образом, любые способы усиления власти или престижа могут использоваться для успокоения тревоги. Что могло бы случиться с субъектом при пассивном поведении, он в предвосхищении атаки осуществляет активно по отношению к другим.

Среди детей, страдающих от тревоги, старшие всегда в лучшем положении, поскольку они способны угрожать младшим.

Представление о необходимости убедиться в собственной силе перед получением сексуального наслаждения, конечно, не тождественно сексуальному наслаждению от истязания других. Однако это представление — отправной пункт в развитии садизма. «Угрожающий » тип эксгибициониста, обрезальщик кос и мужчина, показывающий порнографические открытки своей «невинной» жертве, наслаждаются бессилием партнера. Их поведение означает: «Мне не нужно бояться », и поэтому становится возможным удовольствие, которое иначе блокировалось бы страхом. Садисты этого типа, угрожающие своим объектам, озабочены идеей, что сами могут подвергнуться угрозе.

Многие опасаются не только того, что могут стать жертвой некоего рода кастрации во время сексуального акта, но также ущерба от собственного сексуального возбужде-

_ния. И снова они способны избавиться от этого страха, если им удается вызвать подобный страх перед возбуждением у других.

Аналогию составляет распространенный симптом навязчивого смеха как реакция на новости о смерти. Этот симптом возникает не только при смерти человека, кому пациент прежде бессознательно желал смерти, но вообще выражает страхование от тревоги, вызванной новостями, подчеркиванием триумфа: «Умер другой, не я».

Довольно часто садисты преодолевают не только бессознательный страх кастрации и опасения относительно собственного возбуждения, но также некоторые тенденции к саморазрушению. Происхождение тенденций к саморазрушению будет рассмотрено в дальнейшем (с. 467). Если однажды такие тенденции установились, они преодолеваются посредством их обращения вовне против сексуальных объектов. Поскольку мазохизм, как правило, возникает вследствие обращения внутрь первоначального садизма, возможна трехслойная структура. Садизм третьего уровня проявляется совершенно иначе, чем изначальная жестокость первого уровня. В публикации «Избиваемый ребенок » Фрейд описал типичное онтогенетическое развитие такого трехслойного образования (601).

Подобно обрезальщикам кос, другие садисты следуют формуле: «Я кастратор, а не кастрат», и так же дополнительно руководствуются бессознательным представлением: «Я лишь псевдокастратор, а не подлинный кастратор». Кастрируя символически, а не на самом деле, они убеждают себя на опыте своих жертв в том, что вещи, внушающие им страх, в действительности не столь уж опасны. Первер-сные акты, осуществляемые садистами, часто носят фактически игровой характер и имеют ту же цель, как и любая игра. Опасаясь, что полноценное сексуальное возбуждение привело бы к кастрации, пациенты пытаются научиться управлять ситуацией, активно и экспериментально связывая сексуальные акты с «мини-кастрациями ».

Обрезальщики волос и копрофилики используют соответственно представления о вырастании волос и ежедневной дефекации как доказательства, что кастрация необязательно окончательна (740, 1054).

Следующий случай показывает ту же тенденцию в несколько усложненной форме. Сексуальные фантазии пациента с компульсивным неврозом были исполнены са-

дистскими идеями опозорения женщин. Суть фантазий состояла в том, чтобы вынудить девушек испытывать сексуальное возбуждение унизительным образом. В детстве пациент обычно занимался анальной мастурбацией, чего сильно стыдился, и тщательно скрывал свою привычку. Его невроз направлялся страхом оказаться застигнутым и предвосхищением позора. Но бессознательно, будучи ребенком, он жаждал разоблачения и даже провоцировал развязку. Мотив провокации состоял не столько в потребности наказания, сколько в попытке соблазнить других, и обусловливался стремлением обратиться от аутоэротизма к объектам, кто мог бы участвовать в его сексуальной активности.

В садистских действиях и фантазиях пациент осуществлял по отношению к другим то, что, согласно его амбивалентному мышлению, могло бы случиться с ним. Его садизм имел следующие значения: 1) то, чего пациент опасался, случается не с ним, он производит соответствующие действия в отношении других; 2) то, чего он желал и боялся, наконец, происходит, он переживает соответствующие события в «альтруистической» и поэтому безопасной манере, разделяет чувства девушек, с которыми осуществляет действия, желанные в отношении себя; 3) реально происходящее не кастрация, а всего лишь «меньшее зло» опозорения.

⇐ Предыдущая27282930313233343536Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: