Е Течение и терапия • неврозов 7 страница

Классификация Александера имеет общие черты с типологией Юнга, разделением людей на экстравертов и интровертов (1908). И снова возникает возражение по поводу отсутствия динамического подхода. Те же самые индивиды могут быть экстравертами в одних обстоятельствах и интровертами в других. Тем не менее понятия «экстраверсия » и «интроверсия » весьма адекватно описывают два противоположных вида защитного поведения. Одни индивиды, когда пугаются собственных побуждений, «бегут в реальность » (1416), они становятся чрезмерно активными, пытаясь убедиться, что реальность не так страшна, как представляется в их фантазии. Другие индивиды, страшась своих побуждений, отстраняются от реальности и становятся малоактивными. Они чувствуют, что, если ограничиться грезами, страшные идеи не принесут вреда. Нормальные люди не опасаются своих побуждений. Выраженный экстраверт уступает побуждениям, не уделив достаточно времени их оценке, выраженный интроверт защищается, уклоняясь от соприкосновения с реальностью.

Попытка Кречмера связать характер со строением тела, выделив шизоидов и циклоидов как два основных типа, не очень привлекательна для аналитика (980). Хотя различие между поведением шизоидов и циклоидов иногда разительно, все же гораздо важнее то общее, что их объединяет: тенденция к утрате объектов и нарциссической регрессии. Шизофренические и циклотимические нарушения родственны по существу и отличаются от неврозов. Оба типа как нарциссические противоположны нормальным объек-тно-либидным типам.

Критика была бы плодотворнее, если бы сопровождалась конструктивными предложениями. К сожалению, предложить пока нечего. Дифференциация черт характера на сублимативные и реактивные не приносит особой пользы в суждении о людях, поскольку каждый индивид имеет оба вида черт. И все-таки, по-видимому, имеет смысл различать личностей с преобладанием сублимативныхчерт и преобладанием реактивных черт. Стало привычным отличать генитальный характер от прегенитального. Тем не менее черты анального и орального характеров состоят из субли-

маций и реактивных образований, прегенитальные черты начинают преобладать только в случаях, когда контркатек-сисы подавляют еще действующие прегенитальные побуждения. Другими словами, прегенитальные характеры, как правило, реактивные характеры, тогда как достижение первичности гениталий — лучшая предпосылка успешной сублимации, остающейся прегенитальной энергии.

В свою очередь, реактивные характеры лучше всего подразделяются по аналогии с неврозами в силу сходства механизмов образования симптомов и формирования свойств характера.

Фобические и истерические характеры

Фобические характеры правильно было бы приписать индивидам, чье реактивное поведение ограничивается избежанием первоначально желанных ситуаций. Тем не менее, если пациент избегает «открытых пространств » или «высоких мест», то обычно принято говорить о фобии, а не о фобическом характере. Положение меняется, если избегаются не внешние ситуации, а серьезность, гнев, любовь или вообще сильные чувства. Такие типы обсуждались в главах о торможении и тревожной истерии (с. 234, 276).

Понятие «истерический характер» менее определенно (1601). Учитывая механизмы истерии, следует ожидать появления черт характера, которые соответствуют конфликтам между интенсивным страхом перед сексуальностью и сильными вытесненными сексуальными влечениями, а впоследствии конфликтам между отвержением реальности (ин~ троверсией) и тенденцией снова находить инфантильные объекты в нынешнем окружении. Истерический характер приписывают индивидам, склонным наделять сексуальным значением любые несексуальные отношения, легко внушаемым, подверженным вспышкам раздражения, склонным к хаотичному поведению, драматизации и лицемерию, лжи и даже патологическому фантазированию.

Сексуализация при истерическом складе характера имеет природу псевдогиперсексуальности (с. 317), сексуальные устремления подавляются, их энергия смещается и заполоняет все отношения. Внушаемость, как было показано в связи с гипнозом и инфантильной сексуальностью (449, 454, 606, 1378), выражает готовность пациента к активации инфантильных объектных отношений. Эмоциональная

раздражительность аналогична истерическим приступам и состоит в неожиданном высвобождении запруженной вытеснением энергии при столкновении с событиями, которые ассоциативно служат дериватами. Хаотичное поведение обычно обусловлено травмофилией, т. е. представляет собой стремление избавиться от травматических впечатлений посредством активного их повтора, одновременно возможен страх перед этими самыми повторами из-за их болезненности.

Хаотичное поведение не всегда имеет такое происхождение. Пациентка совсем не умела распоряжаться своим временем и деньгами, была неупорядочена и в других отношениях. Термин «хаотичное поведение» явно подходил для описания данного случая. В процессе психоанализа оказалось, что страдания происходят вследствие реактивного образования против компульсивного невроза. В возрасте шести-семи лет пациентка перенесла ком-пульсивный невроз. Этот невроз, однако, не достиг своей цели. Страх нарушить распорядок, установленный строгой гувернанткой, был столь же силен, как и вызвавшие компульсивный невроз исходные страхи перед сексуальными побуждениями. Тогда внешние обстоятельства предложили выход (а именно «хаотичную модель » поведения). Она отрицала свои страхи, связанные с аккуратностью, став крайне неопрятной. Ее последующее поведение можно описать как «навязчивую демонстрацию отсутствия навязчивости». Когда пациентка впервые приступила к психоанализу, она производила впечатление истерички. Компульсивный фон прояснился только в процессе психоанализа, когда произошло осознание, что любая попытка воспротивиться хаотичному поведению вызывает тревогу.

Актерские качества обусловлены истерической интро-версией. Это поворот от реальности к фантазии и попытка овладеть тревогой, активно исполняя то, что в ином случае могло бы случиться непроизвольно. Однако истерическое актерство не только «интроверсия», оно адресовано аудитории. Другие побуждаются к участию в грезах, чтобы успокоить тревогу и чувство вины (или в тех же целях вызвать наказание) а также получить сексуальное удовлетворение от их участия. Стремление вернуться от интроверсии в реальность представляет своего рода пародию на процессы, лежащие в основе актерского творчества.

Лживость тоже можно считать следствием усиленного фантазирования. Некоторые фантазии, претендующие на правдивость, не только представляют попытку вернуться в объективный мир, но и выполняют защитную функцию.

Использование защитного механизма отрицания в младенчестве представляет первую ложь. «Абсолютное отрицание» вскоре замещается «отрицанием в фантазии »(541). Эффект отрицания усиливается, если другие люди (в качестве «свидетелей ») готовы поверить в правдивость отрицающей фантазии.

Главный предмет инфантильных отрицаний и последующей патологической лжи представляют события, относящиеся к комплексу кастрации, который наносит ущерб нарциссизму ребенка (1091).

Дети пытаются облегчить вытеснение переживаний, собирая по ассоциации маскирующие события (553). Они также «конструируют» соответствующий опыт в фантазиях и играх (409, 413, 1437). Вытеснение тогда облегчается по модели: «Точно так же, как это только фантазия, то (происшествие) неправдоподобно ». Фрейд показал, что абсурдные игры и фантазии часто служат высмеиванию взрослых (552). Ребенок словно утверждает: «Вы лжете мне по-своему, поэтому я тоже по-своему буду лгать вам. Псевдологическое поведение вполне может быть местью ребенка за его одурачивание относительно сексуальных дел (949). Однако существуют схожие игры и фантазии, направленные не во внешний мир, а высмеивающие собственную память. Представления, в которые индивиду неприятно верить, намеренно извращаются за счет абсурдного преувеличения. Так иногда игры позднего детства предназначаются для отрицания ранних сексуальных игр путем их повтора в абсурдном и преувеличенном виде с оттенком самоиронии, но сексуальная природа этих игр уже не осознается. Вытеснение, побуждаемое такими «завуалированными » играми, обеспечивается легче, если в «отрицании » участвуют братья и сестры, которые изначально были вовлечены в сексуальный опыт. Понятно, что на глубинном уровне в процессе игры повторяются сексуальные переживания (1332). Псевдология представляет собой нечто среднее между завуалированным воспоминанием и явной фантазией. И без психоанализа понятно, что пересказ вымышленных сексуальных историй сексуально заторможенными женщинами является компромиссом между желани-

ем обольщать и воспрещением. Но психоанализ может добавить, что ложь служит отрицанию. Парадигма такова: «Если можно заставить людей поверить в реальность нереальных вещей, то, возможно, реальные вещи, само воспоминание о которых представляет угрозу, вовсе не реальны».

Элен Дойч доказала, что псевдологии представляют собой завуалированные рассказы о неких событиях, действительно имевших место. Они сравнимы с национальными мифами, тоже содержащими некоторые факты, фальсифицированные желаниями (320). Но речь идет не только о прорыве вытесненных воспоминаний. Прорыв осуществляется в специфической форме, т. е. фантазия преподносится как реальность, что служит способом усиления вытеснения (437).

Объект, к которому лжец обращается, опять же предстает своего рода свидетелем внутреннего конфликта между воспоминанием и тенденцией к отрицанию или вытеснению (с. 192-194).

В одном из случаев лживость проявлялась только в определенные периоды, расцениваемые психоанализом как эквиваленты мании.

На первый взгляд кажется, что ложь скрывает правду. Элен Дойч продемонстрировала, что ложь все-таки выдает правду и способ предательства коренится в отрицании.

Не всегда патологическая ложь имеет данную структуру. Иногда она менее специфична, представляя борьбу индивида за поддержание самоуважения (ср. 198, 583, 1613, 1643).

Компульсивные характеры

Механизмы формирования компульсивных симптомов различным образом отражаются в характере. На первый план выступает общность реактивных образований. Попытки преодолеть садизм посредством доброты и вежливости и наслаждение грязью под прикрытием дотошной чистоплотности уже обсуждались (с. 374, 607).

Механизм изоляции создает дефицит адекватных чувственных реакций. Пациенты могут быть совершенно холодны или реагировать несколькими чувственными паттер-

нами, иногда они выражают чувства только при неких заверяющих условиях. Борьба за поддержание таких условий часто отличает компульсивный характер. Все поведение пациентов порой нацелено на доказательство, что системы заверений оправданы. Данная установка нередко сочетается с «невротическойтипизацией» (710).

Пациент чувствовал себя хорошо, пока знал, какую ему предстоит «играть роль». На работе он думал: «Я рабочий», и это устраняло тревогу. Дома он говорил себе: «Теперь я муж, пришедший с работы к любимой семье».

Это может быть эго-синтонный ритуал (например, реактивная роботоподобная деятельность), который пациент начинает осознавать только при его прерывании (например, во время отпуска).

Объектные отношения индивидов с компульсивным характером имеют анально-садистскую природу. Они амбивалентны и преисполнены заверениями (часто неадекватными) от агрессивности. Все объектные отношения обычно описываются с помощью понятий «обладание » и «дарение ». Процессы мышления протекают компульсивным образом (с. 385). Регрессия на анально-садистскую стадию делает компульсивный характер в значительной мере совпадающим с анальным характером, описанным выше (с. 363). Наконец, следует упомянуть, что в компульсивном характере отражается борьба с суперэго и склонность к определенным проявлениям социальной тревоги. В сравнении с другими характерологическими расстройствами компульсивный характер наиболее четко определен и лучше всего поддается диагностике (1052).

В отдельных случаях поставить диагноз не так просто. Вторичное приспособление и возмещающие псевдоконтакты могут оказаться столь успешными, что сложившиеся отношения лучше всего обозначить как «компульсив-ную нормальность», или «компульсивность в доказывании отсутствия компульсий». Такие пациенты выдают свою реактивную и патологическую структуру только при нарушении распорядка. Тогда выясняется, что они не в силах обойтись без определенного распорядка, т. е. их жизненные установки имеют компульсивную природу. Порой «реактивные образования против компульсивных реактивных образований » заходят так далеко, что индивид отказывается от любых правил и ведет себя совсем хаотично, производя впечатление истерика или импульсивного психопата (с. 680-681).

Немногое, однако, известно о том, формируется ли ком-пульсивный характер одновременно с компульсивными симптомами как составляющая компульсивного невроза или же этот характер предотвращает (и замещает) некие ком-пульсивные и обсессивные симптомы. Приходится встре-чатся с обоими вариантами. Компульсивный характер без симптомов представляет собой скорее задержку развития, чем регрессию.

Циклоидные характеры

Предположение, что циклоидный индивид обладает оральным характером, подтверждается клиническим опытом. Однако понятие «оральный характер» включает весьма разнообразные феномены (с. 629). Можно допустить, что в основе смены настроения и маниакально-депрессивных явлений лежат одинаковые механизмы, варьирует только степень их действия. Конфликты эго с суперэго и способы разрешения этих конфликтов индивидуальны, в них отражается некогда возникшее приспособление к объектам эдипова комплекса. Подъемы и спады настроения могут замещаться соматическими «аффективными эквивалентами» (1183, 1622).

К группе циклоидных характеров следует отнести многие «невротические характеры », описанные Александером (38), таким индивидам свойственно чередование успехов и неудач. У пациентов, склонных к периодическому «отреа-гированию », наблюдаются черты орального характера.

Шизоидные характеры

Шизоидные личности обсуждались в разделе, посвященном пограничным расстройствам, в главе о шизофрении (с. 573). Они характеризуются повышенным нарциссизмом, который может выражаться усилением потребности в одобрении окружающими, но чаще в силу природы первичного нарциссизма происходит игнорирование других людей и искажение оценки реальности (1380, 1635). Нарциссичес-кая фиксация выдается готовностью пациентов реагировать на фрустрацию частичной утратой объектных катексисов. Объектные отношения и эмоции могут многими способами замещаться псевдоконтактами и псевдоэмоциями. Возрас-

тание нарциссизма часто бывает реактивным. Пациенты не способны вынести даже малый ущерб нарциссизму и страхуются посредством регрессии к первичному всемогуществу (524, 1250). Для таких пациентов типично сохранение установок первичного всемогущества и склонность к их активации. Эти особенности обусловлены неизвестными конституциональными факторами и воспитанием в патологической среде. Поскольку такие индивиды неизбежно сталкиваются со многими фрустрациями, они всегда исполнены бессознательной враждебностью. Однако враждебные реакции могут предотвращаться и, следовательно, не переживаются как таковые. Эти реакции тогда замещаются шаблонным поведением, дежурными улыбками и другими кататоноподобными установками.

Особенности нестабильных и легко оставляемых объектных отношений уже рассматривались (с. 574—575). Таким образом, встречаются «квазихарактеры » с псевдоэмоциями (331, 333). Паранойяльные характеры, отягощенные подозрительностью и ревностью, репрезентируют абортивный бред преследования или ревности. Заторможенные во всех видах деятельности гебефреноидные личности часто имеют многочисленные реактивные образования против агрессивных тенденций. Кататоноподобное поведение нередко подразумевает дефект после нераспознанного психотического эпизода.

Шизоиды, балансирующие на грани психоза, принципиально отличаются по характеру от шизоидов, которых спасает от психоза их причудливость (глава XVIII о шизофрении, с. 577).

Отступление:

две коротких истории болезни

Недостаточность теоретических представлений о механизмах нарушений характера выступает яснее, чем в случае формирования невротических симптомов. Эта недостаточность имеет двойственную природу. Во-первых, описанные типы формируются вследствие внешних воздействий на биологические структуры и поэтому варьируют с изменением влияния извне. При описании типов не подчеркивается в должной мере тот факт, что это типы только современного мира. Превалирование определенных характеров специфично именно для данной культуры

и иногда только для определенного слоя общества в данной культуре. Особенно сказанное относится к конфликту двух противоположных целей: активного стремления к независимости и пассивно-рецептивных желаний. Обе цели стимулируются современными социальными условиями, детерминирующими сегодняшние патологические характеры (819). Во-вторых, типы никогда не соответствуют точь-в-точь индивидуальным случаям.

Вполне оправдана поэтому иллюстрация онтогенетической детерминации нарушений характера выжимками из двух прежде опубликованных историй болезни (433, 442а).

Пациентка отличалась торопливостью, с которой осуществляла любые мероприятия. Она постоянно пребывала в состоянии физического и психического напряжения, всегда была озабочена будущим и не жила в настоящем. Ассоциации пациентки распространялись во всех направлениях без какого-либо углубления, интересы и занятия тоже носили отпечаток поверхностности, которая не соответствовала ее интеллигентности и талантам. Она избегала всего, что имело серьезный характер. В описании своих переживаний пациентка выражала особое чувство неполноценности: «Со мной не случается ничего такого, что можно считать серьезным и подлинным». Ее поверхностная «игривая» активность, неугомонность и постоянное беспокойство о том, что случится завтра, служили предотвращению любого серьезного опыта.

Будучи замужем, пациентка была страстно влюблена в другого мужчину. Она не могла оставить его, хотя любовная интрига вызывала сильный внутренний конфликт. В состоянии тревоги и особенно при наступлении депрессии она спасалась реальным или воображаемым общением со своим возлюбленным, наподобие того, как наркоман прибегает к своему зелью. Вскоре стало понятно, что пациентка подвластна не реальной любви, а удовлетворению своих нарциссических потребностей в целях устранения тревоги и депрессии. Однако оставался вопрос, почему именно ее возлюбленный служил этой функции. Постепенно выяснилось, что главными его свойствами были чувство юмора, фривольность и остроумие, он никогда не называл вещи своими именами, чем диаметрально отличался от мужа пациентки. На самом деле пациентка искала в нем подтверждения своей позиции: «Мне не нужно бояться сексуальности, это только забава». Во время первого курса психоанализа пациентка с самого начала проявила сопротивление посредством молчания,

и прогресса достигнуть не удалось. Результат был отрицательным, потому что психоанализ представлялся ей серьезным делом, ставилась цель столкновения с реальностью и называния вещей своими именами, чего пациентка всячески старалась избежать. При прохождении второго курса психоанализа создавалось впечатление быстрого прогресса. Потребовалось немало времени, чтобы понять иллюзорность этого прогресса и расценить его как особую форму сопротивления. Так получилось, что аналитик случайно смеялся над некоторыми замечаниями пациентки во время первых сеансов. Это позволило ей работать в «изоляции». Она превратила психоанализ в забаву, точно так же, как в «шутку» наслаждалась сексуальностью. Поэтому психоанализ не затронул ее тревог относительно сексуальной жизни. Подобно ребенку, пациентка предвосхищала в активных играх будущие события, но никогда не достигала успеха. Ее тревожность была слишком сильна, чтобы сделать шаг от игры к реальности. Она всегда уверяла себя: «Это только игра и ничего серьезного». Психоанализ показал, что «серьезная сексуальность» приобрела для пациентки пугающий характер, когда на пороге пятилетия у нее возникли садистские побуждения в связи с рождением брата. Она испытывала бессознательный страх, что, если поддастся своим истинным побуждениям, то станет отрывать пенис у мужчин и вырывать детей из тел женщин. «Бегство в игру» было обусловлено, среди прочего, особым инцидентом в ухаживании за маленьким братом. Старшая сестра предложила ей опрокинуть коляску, чтобы избавиться от пришельца. С тех пор пациентка ощущала ужас при прикосновении к брату, особенно после того, как она заметила, что мать и няня смеялись над мальчиком, когда он мочился. Мать пыталась устранить отвращение дочки к соприкосновению с младенцем словами: «Возьми его на руки. Я здесь. Ты только играешь в маму, ты не настоящая мама ».

У другого пациента выявились следующие противоречия в поведении. С одной стороны, он испытывал явное чувство неполноценности, что проявлялось в честолюбивых устремлениях (невозможность реального удовлетворения амбиций и обеспокоенность сексуальной потенцией были причиной обращения к психоаналитику). С другой стороны, в реальной жизни он был совершенно инертен, жил уединенно, не имел подлинных объектных отношений и выражал неудовольствие, когда его беспокоили окружающие. Честолюбивые фантазии пациента носили ребяческий характер и вращались вокруг идеи демонстрации

своего превосходства в силе. Воображаемые соревнования были крайне примитивны, на уровне простых мальчишеских драк. Победа в них имела меньшее значение, чем сопутствующие признание и любовь. Общая цель амбиций и лености состояла в желании жить в нарцисси-ческой самодостаточности, получая необходимые ресурсы извне. Хотя карьера пациента была успешна, и он устанавливал псевдоконтакты взамен объектных отношений, его внутренняя жизнь отличалась удивительной бесцветностью. К профессиональной деятельности он относился, как к неизбежному злу, которое следует по возможности быстрее преодолеть. У него не имелось особых интересов, по крайней мере, соответствующих его интеллектуальным способностям. Он легко впадал в депрессию, если непосредственно не чувствовал всеобщей любви к себе. Его отношения с женщинами отличались такой поверхностностью, что и без длительного психоанализа за ними легко усматривалась латентная гомосексуальность. Однако отношения пациента с мужчинами тоже имели нарциссическую природу и в основном состояли из ребяческих фантазий о соперничестве. По мере углубления знакомства с пациентом становилась все очевиднее его поглощенность примитивным нарциссизмом. Он ожидал от внешнего мира немедленного удовлетворения своей нарциссической потребности, не проявляя и малейшей склонности что-нибудь сделать для других. На самом деле он даже не понимал запросы других людей.

Для выяснения инфантильных составляющих нарциссической фиксации потребовалось время. Одной из этих составляющих оказался характер матери пациента. Его мать отличалась большой активностью и непрерывно предъявляла требования к обоим мальчикам, особенно в отношении чистоплотности. Пациент вспомнил, что в течение всего детства испытывал беспокойство из-за материнских требований и стремился их избежать. Вторая инфантильная составляющая имела большее значение. В воспитании пациента участвовала пожилая няня, представлявшая собой полный антипод матери. Благодаря няне, пациент мог реализовывать злобные нарциссичес-кие фантазии, первоначально направленные на мать. Он был абсолютно уверен в любви няни и под ее покровительством вел себя, как ему заблагорассудилось. От няни он получал все, даже не признавая в ней человеческое существо со своими чувствами.

Но достаточно ли объясняет угождение нарциссизму ребенка специфическую фиксацию, допускающую избежа-

ние повседневной активности, как в любовных отношениях, так и в интеллектуальной сфере? Конечно, нет. Несомненно, что бегство от полноценной жизни представляло собой эквивалент общей фобической установки: пациент страшился интенсивной жизни, как агорафобик боится выходить на улицу. Цепляние за примитивную нар-циссическую установку вполне объяснялось наличием няни. Однако оставались без объяснения те опасности, которые причинили избежание. Устрашающая природа материнских требований нуждается в понимании и дополнении.

Нескончаемое единоборство, которому пациент предавался в своих фантазиях, но не в реальной жизни, как и соответствующее отношение в ситуации переноса, были постоянным напоминанием о том, что у него имелся старший на три года брат. В немногих детских воспоминаниях он всегда появлялся в компании брата и его приятелей. Застревание пациента на «дерущихся мальчиках», вероятно, соответствовало его тогдашнему желанию быть сильнее, чем старшие ребята, и безнадежность этого желания заставляла убегать от ребят к няне. Можно предположить, что оральный позыв к няне основывался на «возврате вытесненных побуждений из вытеснения», а пассивно-рецептивная гомосексуальность, возникшая в отношении к мальчикам, сверхкомпенсировала желание быть сильнее их. Поскольку сверхкомпенсация не реализовалась, опять же произошла регрессия к рецептивнос-ти. Получив такую интерпретацию, пациент реагировал удивительным воспоминанием. Приблизительно с десятилетнего возраста он превосходил брата в силе и в частых кулачных боях между ними всегда выходил победителем. Этот триумф привел к попытке вытеснить воспоминание о бывшей слабости посредством формирования идеала в виде «дерущихся мальчиков ». Идеал остался теоретическим, в реальности пациент продолжал жить в «мире няни», что объяснялось именно бессознательной пассивно-рецептивной тоской по времени, когда он уступал в силе.

Когда пациент не мог превзойти других, он всегда чувствовал побуждение атаковать или оскорблять их и боялся, что компрометирующим образом поддастся побуждению. Фактически он избегал любого активного садистского шага, который отрицал бы наслаждение от пребывания в слабости. Но этот вид отрицания не был бы возможен, если бы в глубине не имелось базисного садизма, непрерывно выдававшего себя как драчливыми

фантазиями, так и оральной алчностью, с которой пациент требовал немедленного удовлетворения всех своих

нужд.

Этот садизм проявлялся также в единственном хобби пациента, в охоте, которая только и представлялась ему стоящим делом в жизни. В процессе психоанализа пациент осознал, что в доставлявшем ему радость отстреле животных в какой-то мере прямо выражался инстинкт, как и в фантазии о неожиданном избиении до смерти тех соперников, которых он настолько боялся, что избегал общественных сборищ. Постепенно его удалось подвести к пункту, где оживились страхи, не осознаваемые с детства (до психоанализа пациент жаловался только на отдельные страхи, например, боялся заразиться сифилисом). Прежние страхи появились сначала в сновидениях, а затем и в дневное время в форме симптомов. Пациент все больше и больше страшился предъявления к нему ужасных требований и пытался их избежать посредством упрямства. Иногда он запирался в своем офисе и ложился спать, испытывая сильное наслаждение при мысли, что его не будут беспокоить, сочтя занятым. Пациент признал, что страх служил и причиной разрыва дружеских отношений с мужчинами и любовных связей с женщинами, когда чувства достигали определенной интенсивности. Наконец, к своему удивлению, он заметил, что охота, его единственное удовольствие, тоже основывалась на страхе.

Охота позволяла пациенту удовлетворить фетишистские побуждения: он любил высокие ботинки и грубую одежду. Конечно, пациент не знал о сексуальной подоплеке своих предпочтений, поскольку особенности ботинок и одежды не выходили за рамки мужских атрибутов. Говоря о запахе резины, он смутно вспоминал о прорезиненных простынях, которыми покрывали его кровать в детской. Здесь впервые всплыла тема энуреза. Создавалось впечатление, что «мужественные» ботинки и одежда предназначались для отрицания некоего пассивно-детского идеала, на тот же манер, как идея о победе над братом прикрывала воспоминание о времени, когда он был любимцем старших мальчиков.

История страсти пациента к охоте впервые высветила его отношение к отцу. Отец пациента не был охотником, он увлекался рыбной ловлей. Когда отец стоял у воды и рыбачил, мальчикам разрешалось стрелять в маленьких птиц. Во время таких прогулок они чувствовали мужество и от-

вагу. Это чувство оживлялось и в последующем наслаждении пациента охотой. Но тревожные сновидения, относившиеся к воде, становились все чаще, и, наконец, пациент осознал, что радость от охоты тоже имела скрытое контрфобическое значение: «Я охотник, а не рыбак». Рыболовство отца непременно вызывало у пациента тревогу. Он преодолевал эту тревогу своеобразной контр-фобической гордостью, ведь вместе с отцом он отправлялся на отважный промысел. Однако только охота доставляла ему наслаждение, и тогда становилось все яснее, что докучавшее до сих пор беспокойство имело отношение к рыбной ловле и всему связанному с водой. Некоторые особенности поведения пациента во время охоты показывали, что он всегда стремился каким-то образом приблизить свое увлечение к воде, но не хотел, чтобы связь стала слишком тесной. В детстве он боялся плавать, но впоследствии заставил себя заниматься плаванием, хотя это не доставляло ему ни малейшего удовольствия. Сновидения и фантазии выявляли его страх именно перед грязной водой. Тем самым психоанализ раскрыл необычайно интенсивный анальный и уретральный эротизм, против которых и сформировался в качестве защиты патологический характер. В развитии патологического характера пациента сыграли роль два дополнительных фактора. Один из них связан с его отцом, впечатлявшим мальчика экстраординарным мужеством, увлечением спортом и, по-видимому, так и не преодолевшим жизненную позицию «дерущихся мальчиков». Кроме того, его отец уделял большое внимание одежде. Пациент испытывал к отцу гомосексуальную привязанность, тот часто брал мальчика с собой, особенно в гости, чтобы выставить себя в лучшем свете. В таких случаях пациент, с одной стороны, чувствовал сильную гордость, с другой стороны, боялся, что в силу своего возраста не справится с ответственной задачей. По этой причине он предпочитал липнуть к няне и погружался в примитивный нарциссизм. Мысль о том, что он всегда являлся помехой на общественных сборищах, поскольку не мог сравниться со взрослыми, как и мысль о необходимости избежания таких мероприятий, чтобы не нанести ущерб окружающим в неожиданной садистской вспышке, восходила к амбивалентному отношению к отцу, использовавшему его в целях эксгибиционизма.

⇐ Предыдущая44454647484950515253Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: