Что не менялось долгими столетиями, не может измениться — без исключительных на то причин —ив тысячелетиях.

К счастью, в том, что Россия — преемница Гилей можно убедиться и косвенно. Скажем, уже почти слившаяся в единую иерархию пла­нетарная чернь (всегда и везде с мудрецами не просто не совместимая, но им противопо­ложная) жителей Гилей должна ненавидеть — по тем же духовно-психологическим механиз­мам, что ненавидели и Христа. Важная деталь: прежде чем духовной черни было позволено Его распять, она, в лице «уполно­моченных» ею предводителей (главраввината, предков моего тестя), старалась Его оболгать (по-

пытаться внушить о Нём фантомные представле­ния). И легко и свободно сманипулировала толпой суверенитистов.

Скажите, а вы никогда не задумывались о глу­бинных и потому истинных, причинах ненависти мировой толпы к России, ненависти, вне феноме­на непримиримости двух видов духа явно не объяснимой?

Чернь везде и во все времена не меняется — она, как ни печально, представлена всеми без ис­ключения сословиями и социальными группами: военными, прислугой иной специализации, вклю­чая и «выборных» политиков (плоть от плоти фа-натизированной части выборщиков), лавочника­ми зажиточными и не очень, гильдиями артистов (одурачивающих чернь), ордами писателей-суве-ренитистов и так далее...

Итак, о глубинных причинах странной нена­висти к России вы не задумывались? То-то и оно! Неровности каменных ступеней древних театров до сих пор не менее осязаемы, чем днепровские пороги...

Итак, первенство в познании сокрытых просторов теории стаи и выводов из неё, важных для практичес­кой жизни, закономерно должно быть за Россией. Путь к постижению теории стаи может быть и извилист — скажем, через этап познания альковных и прочих тайн главраввината.

Мой тесть меня не любил.

Может быть, и ненавидел.

Он был сыном главраввина довоенной Белорус­сии, в подчинении которого было никак не меньше по­лумиллиона евреев, при немецкой оккупации умер ли он сам или был немцами уничтожен — неизвестно. Но что известно достоверно, единственного сына он от­правил в Москву вовремя — в те несколько часов до

• 33

2 Дурилка

прихода немцев, в которые смогли сориентироваться, понятно, не все.

Нет, мой тесть не пытался набить мне морду — я был крупнее раза в два, к тому же, хотя из-за травмы колена с борцовского ковра вынужден был уйти уже давно, возможности физически «нагрузиться», когда таковая подворачивалась, скажем, на лесоповале или при разгрузке вагонов, никогда не упускал.

Неприязнь тестя проявлялась в том, что даже ког­да я женился на его дочери, он мне помогать по сути от­казывался — в научном отношении мы работали в смежных областях, далее в одном институтском корпу­се, и помочь мне ему ничего не стоило. Тем более в за­кулисных игрищах — кто не знает, что в реальной на­учной деятельности они много значимей, чем соб­ственно естественнонаучные достижения, единствен­но ради которых научные учреждения, казалось бы, су­ществуют.

Он помогал, и даже охотно, — но только любому еврею, которому случалось оказаться рядом, причем среди них я застал двух таких типов, что далее у обыч­ных евреев (семитистов) они вызвали бы острейшие приступы антисемитизма. Так вот этим омерзитель­ным типам он помогал, а мне, зятю и отцу его первой внучки, квазисыну (по законам психологии дочь в му­жья выбирает отца, во всяком случае по одному из многих параметров отождествления), — нет.

Из своей лаборатории тесть вообще устроил форменную синагогу — и никто ему и слова не смел сказать. Напоминаю, рассказываю я не про демократический, а про советский период.

Что бы нам ни вдалбливали нынешние «иудо-внутреннические» средства массовой информации, жизненный опыт каждого рос­сиянина-горожанина говорит: привилегиро­ванное положение в обществе евреи заняли не в постсоветское время (просто при демок­ратии всё это приняло откровенно «отвязные»

34 •

формы и никакая пропаганда прикрыть этого уже не в состоянии), а гораздо раньше. При советской власти они тоже не стеснялись и свои похоти не сообразовывали даже с Уго­ловным кодексом. Й в Советское время тоже представителя любого народа могли начать преследовать за малейшие проявления наци­онализма и расизма — любого, но не еврея. Только за ними была закреплена привилегия вытворять что хотят — и уголовного пресле­дования не опасаться.

В те годы, по молодости (умению судить только по себе), я не понимал, как это можно: не помочь челове­ку, если он просит о помощи и оказать ее ровным сче­том ничего не стоит. (Тесть мой был ведущим специали­стом Института и парторгом — чего бы ни пожелал, всё на цирлах бежало исполнять. Вернее, как я сейчас по­нимаю, он, как представитель правящего рода, соот­ветственно, унаследовавший забытые другими наро­дами принципы теории стаи (первой и второй ступе­ней), сначала мог добиться исполнения всего, чего ни пожелает, а уж потом, как следствие, окружающие не могли сопротивляться идущему, казалось бы, изнутри голосу, диктовавшему, что он — ведущий специалист Института и только он достоин принять сан парторга Института — как о них тогда писали на стенах, «ума, че­сти и совести нашей эпохи».)

Это странное нежелание помочь мне хоть чуть-чуть тогда в мой ум просто не вмещалось. Теперь, прав­да, разобравшись в принципе родовой памяти и ос­мыслив феномен протекающего в веках расслоения народов по духовно-психологическому принципу, уже понимаю: если мы в чём периферийном с ним и совпа­даем (видимо, не только знаком Зодиака), то отличаем­ся в главном — он из лаборатории строил синагогу, а мне нет ничего дороже метанации (национальность не важна). Я себя с ней отождествляю, а он — нет.

• 35

Впрочем, это отступление. А сейчас важно только то, что в отличие от окружающих теорией стаи мой тесть владел (принял по наследству), пусть лишь в объёме первой и второй ступени. При достаточном уровне подавляющих способностей (силе некрополя) этого объёма знаний, конечно, вполне достаточно, чтобы в иерархическом обществе добиваться всего — он всего и добился. Ведь он занимал самое сладкое мес­то — для той эпохи, — о котором сколь-нибудь мысля­щий человек мог только мечтать.

Итак, мой тесть меня не любил — естественно, ти­пично по-еврейски доброжелательно улыбаясь в глаза, — и избегал не только меня, но, главное, содержатель­ных со мной разговоров.

А я, напротив, старался залезть к нему «в подкор­ку». Я, как бы молод (16-24 года) и, соответственно, глуп ни был, всё-таки не мог не заметить, что он обла­дал неким знанием, совершенно отличным от того, ко­торым по жизни руководствовались рядовые научные работники (в те годы я ни с кем кроме как с научными работниками не общался). Я старался оказаться в его обществе и порой мне удавалось его «прижать» — ска­жем, на балконе или ещё где во время чьего-нибудь дня рождения.

«Прижать» — то есть вынудить на содержательный разговор. И услышанное по меньшей мере запомнить — а лучше испытать на себе.

Простой пример: однажды, пожалуй, един­ственный раз впав в многословие, он сказал, что есть только два способа изучения какой-нибудь науки. Дескать, первый способ заключается в том, что человек берёт рекомендуемый Министерством образования учебник и начинает штудировать — каждую страницу, каждую строчку, читать, пере­читывать и даже заучивать целые абзацы. Только этот способ и распространён, — в этом легко убе­диться, оглянувшись вокруг, — но он для дураков. А есть другой способ.

36 •

Берёшь как можно больше книг по интересу­ющему предмету, вовсе не обязательно из числа тех, которые рекомендованы Министерством образования, и даже лучше не их, и читаешь за­поем — в детали особенно не вдаваясь] Не понятые или вызывающие чувство отторжения места не перечитываются! Читаешь до тех пор, пока не приходит некое ощущение предмета.

Только при таком подходе и возможно насто­ящее освоение предмета.

А первый способ, да, распространён, — но он для дураков.

Не знаю почему, но меня слова о двух спо­собах изучения наук поразили.

Но советом, выжатым из тогда ещё буду­щего тестя, я воспользовался ^— и разницу по­чувствовал. Она громадна. В ту пору я был ещё студентом, второго, а может, и первого курса. Набрал в библиотеке книг по химии и читал их запоем (тем более, что всё это мне нравилось) — всего-то навсего недели три. А затем все оставшиеся курсы по всем возмож­ным химическим предметам получал только высшие баллы. И это при том, что к экзаме­нам практически не готовился.

Это было как цирк, и я всячески демонст­рировал, что к экзаменам (по химии) вообще не готовлюсь, — и все равно высший балл! (Но так было только по химии. По другим предме­там я подняться до ощущения поленился, и зубрёжка накануне экзамена высший балл обеспечивала далеко не всегда.) Эта демонст­рация не прошла незамеченной. По оконча­нии института при распределении на первое место работы с дипломом требовалось пере­слать и характеристику, и наша староста, ев­рейка из Винницы и зубрилка, написала: «не­смотря на то, что у Меняйлова средний бал

• 37

высокий, он всё равно ничего не знает» (дес­кать, потому, что знать ничего и не может). На­чальница отдела кадров Института принесла эту характеристику показать моему тестю со словами: «Тридцать лет работаю в отделе кад­ров, но такой характеристики ещё не виды­вала!» (Моё изобретение в области алкили-рования было засекречено, так что эта харак­теристика скорее всего где-нибудь ещё хра­нится.)

К сожалению, описанным способом изучения лю­бого рода наук мало кто владеет, почти никто, несмот­ря на полчища причисляющих себя к просветлённым, продвинутым, убелённым, покаявшимся, вознесён­ным и проникшим в прошлое, будущее и параллельные миры, не говоря уж о кавалерах знака «Почётный педа­гог». Им не владеют даже начинающие неугодники, ко­торые владеть этим приёмом, вообще говоря, достой­ны как никто.

В каких словах главраввин преподавал собирае­мым вокруг себя евреям (несравнимо более тупым, чем он), это и подобное ему тайное знание и преподавал ли им вообще, не знаю. Но мне его «стенографические» об­молвки приходилось расшифровывать подолгу.

Это теперь его недосказанности я могу изъяснять в понятных нашему времени образах, а тогда было очень сложно. Итак, у человека есть две системы ото­бражения действительности, как бы независимые: ло­гическая и образная. Одна — функция левого полуша­рия мозга, а другая — правого. Работают на разных принципах. При заучивании строчек учебника, тем более рекомендованного Министерством образо­вания, бывает задействовано одно только логическое мышление. Но предназначение логического мышле­ния — оборона подсознания (образного мышления) от психоэнергетического вторжения некрофила-порабо­тителя.

38 •

А вот для постижения Действительности логичес­кое мышление совершенно бесполезно — ввиду нич­тожно малой, по сравнению с подсознанием, скорости действия.

Но логическим мышлением постичь Действитель­ность пытаются не только море дураков, но и те немно­гие, кто достоин подняться с уровня раба-исполните­ля, но ещё не успел этого сделать.

Вообще, шиворот-навыворот заставляют учиться тех, кого, одурачив, хотят сделать рабами, исполнителями, марионетками — включая и их потомков. Так повелось не только с древности, но и со времён, видимо, доисторических. Вторая система отображения действительности — просторы так называемого бессознательного. Именно оно отвечает за постижение смысла и взаимосвязей сложных явлений окружающей действительности — а сложные они все. У бессознательного есть такое неотъемлемое свойство: оно постигает помимо логи­ческого мышления — правда, только при наличии искреннего интереса.

Именно поэтому, читая хорошего (не совсем суве-ренитиста) автора, не надо останавливаться на не по­нятом и пытаться расколоть препятствие логическим мышлением (тем более, как правило, порабощенно­го суверенитизмом), опираясь на слова (заведомо многозначные!) и фразы (опутанные суверенитиз­мом!): если есть интерес, то как только вы постигните концепцию как целое, ощущение частностей придёт «само». Только не надо мешать самому себе — повину­ясь наставлениям учителей суверенитизма, тупицам настолько тупым, что они не в состоянии осознать сво­ей тупости.

Но в приведенных словах моего тестя о практике познания наук (в том числе и умения жить, причём так, чтобы не сомневаться, удалась жизнь или нет), про­сматривается ещё как минимум один уровень тайного

• 39

знания об успешной ориентации в всегда иерархичес­ком обществе. Речь идёт о реальном назначении Ми­нистерства образования и подпирающей его иерархии училок. Реальном, а не том благородном, который эле­менты этой иерархии на словах себе приписывают.

Обсуждал ли мой тесть с отцом-главраввином на­значение вообще любых образовательных иерархий, включая и официальное Министерство образования, или только, догадывался (бессознательно), не знаю. Но понимал.

Подобное понимание вполне по силам даже но­вичку. В самом деле, достаточно разобраться во всего лишь второй ступени теории стаи, как становится очевидно действительное назначение любого на пла­нете Министерства образования, этого «благотвори­тельного» учреждения властей. Назначение иерархии училок, увы, то же, что и клоунов древних цирков и те­атров — одурачивание населения и превращение его в скопище дезориентированных исполнителей.

Приёмов по массовой переработке людей в мари­онеток подхалимы при властителях за тысячи лет на­работали немало. Прямая подмена теории стаи на су-веренитизм — из них самый простой. Есть приёмы и более утонченные.

Вспоминается один фантастический рассказ времён моего детства. Инопланетяне прилетели на Землю изучать аборигенов. И так уж случилось, что приземлились они рядом с бензоколонкой — за жизнью которой они и установили наблюдение. Жизнь на бензоколонке известна: подъезжа­ет машина, из неё выскакивает человек, в одно от­верстие автомобиля заливает бензин, в другое — масло, и машина, прихватив обслужившего её че­ловека, едет дальше. На освободившееся место становится другая машина, из неё выскакивает че­ловек... И так далее.

Вот этот процесс и наблюдали марсиане. Одна машина... другая... третья... сто третья...

Первый вывод тайных гостей: двуногие без перьев и с плоскими ногтями — прислуга автома­шин, их рабы. Следовательно, смысл жизни людей заключается именно в обслуживании машин — об этом свидетельствуют факты их поведения на бен­зоколонке. Факты же, как известно, вещь упрямая. Через некоторое время просветлённым иноп­ланетянам надоело тупое однообразие и они ре­шили провести эксперимент. Один из них подо­брался к очередному автомобилю и поменял шланги — в бензобак пошло масло, а в картер хлы­нул бензин. Тут придаток автомобиля забегал, за­бегал... Засуетился. Засучил ногами. Застучал ку­лаками по капоту.. Марсиане глубоко задумались: почему от такой мелочи, как смена шлангов у гос­подина, человек потерял способность прислужи­вать? И почему появилась некая агрессия по отно­шению к своему господину? Странно...

Так и с двумя системами мышления — чтобы сделать людей управляемыми идиотами, доста­точно загрузить логическое мышление пищей бес­сознательного, причём загрузить такой «защит­ной» системой, которая бы уморила бессознатель­ное голодом. Если это «достижение» наложить на унаследованное внушение веровать в систему по­стулатов суверенитизма и не скупиться на бес­платные «образование» и зрелища (а с закончен­ных кретинов и вовсе со временем можно за это брать деньги), то исполнитель точно останется в рабах, дети его тоже, и дети его детей... Если что и удивительно, так только сила страсти людей (преимущественно среди пьяни, проститни и так называемой интеллигенции, то есть особо «обучен­ных» суверенитизму), которые утверждают, что бессоз­нательное не существует, дескать, люди руководимы расчетами разума, расчёты же опираются на факты

• 41

общественной жизни. Эти «знатоки» постоянно ноют, дескать, их обделили, обошли, живут-де в богатой стране, а нищенствуют, что-де достойны положения лучшего, чем сплюнутое им положение прислуги, пусть даже высокооплачиваемой (скажем, министра или ге­нерала).

Что ты, пьянь, жалуешься? Хочешь жить не по ощу­щению и не на основе теории стаи, а рассчитывать свои действия, основываясь на фактах?

Хочешь?

Основывайся!. Рассчитывай!

И упорствуй, что-де факт общественной жизни штука упрямая.

Репу только не протри.

Но, может, задумаешься хотя бы над тем, что сло­во «факт» привнесено в русский язык извне? И не так уж и давно?

Да, наши забытые предки, гилеяне, как-то обходи­лись не только без слова «факт» как такового, но и без его аналогов — ив рабах ни у кого не были. Что взаи­мосвязано. Ибо гилеяне, похоже, знали не только то, что известно главраввинату, но и, как будет показано ниже, много больше.

Перед главраввинатом комплексовать не надо и по другой причине: их вода только мёртвая.

Вспомните гилейскую народную мудрость: мёрт­вая вода, да, ценна — она может срастить части тела рассечённого (суверенитизмом?) двуногого без перьев и с плоскими ногтями. Но вернуть дух во внешне целое тело и сделать его человеком может только вода живая.

Мёртвая вода недвижима, потому её и могут спря­тать — до времени! — но живая вода существует в дви­жении по определению. Нет таких преград, которые её могут остановить. Потому и спрятать её невозможно. Живая вода много важнее, чем действительно необхо­димая мёртвая.

42 •

Живая вода жива в движении — от одного ищуще­го к другому. А из сына главраввина знания даже с в об­щем-то пустяшной второй ступени теории стаи при­ходилось тянуть разве что не клещами.

Поскольку абсолютное большинство русских и русскоязычных читателей прочно забыли основы русской народной мудрости, то вынужден повто­рить сказанное на языке, стилизованном под при­вычный суверенитизм: знание об удивительных свойствах бессознательного важно, но за пре­делами естественных наук ожить оно может только в пространстве теории стаи.

В русской же мудрости всё очевидней: жизнь кладёт на поиски живой и мёртвой воды не кто-нибудь, а сам замечательный Иванушка-дурачок (один из «псевдонимов» — Пьер(о) Безухов). И только ему и оказалась по плечу эта задача.

Слово «ощущение» у тестя-«главраввина» вообще было одно из самых ходовых.

«Казалось бы, если верить результатам этой серии экспериментов... но по ощущению...»

Или ещё более загадочно:

«Казалось бы, если верить газетам... но из про­стых соображений следует...»

Теперь понимаю: ощущение — это процесс (нечто вроде живой воды), а простые соображения — это ос­нование для продвижения в сторону верного результа­та (нечто вроде воды мёртвой). Если угодно, простые соображения — такая система постулатов, которая ве­дёт к успеху при соприкосновении с континуумом че­ловеческой массы.

К преимуществам ощущения привыкаешь на­столько, что забываешь, что далеко не все им владеют. Порой даже удивляешься: а почему обычный суверени-тист, с которым ты пытаешься порассуждать, за тобой не поспевает? Не догоняет?

(

• 43

Освоишь, читатель, ощущение в пространстве теории стаи и тоже это прочувствуешь. А вот про простые соображения при разговоре не забываешь. Может, поэтому их легче скрыть?

Пытаясь разрешить — бессознательно — загадку скрываемой от меня системы постулатов простых со­ображений я, среди прочего, долго думал: почему в русском языке нет слова, аналогичного завезённому к нам цивилизаторами «факту»?

То, что «факт» из языка цивилизаторов Рос­сии, понятно. Поверишь — и подломятся колени... А что тогда есть, если факта нет? Фактами из общественной жизни доказали, что Войну выиграл Сталин, затем фактами доказали, что Войну выиграл Хрущёв, опять-таки фактами пооче­редно легко доказывали, что войну выиграли Брежнев, Андропов, предатели родины и евреи. Сладкоголосые певцы, правда, таки всегда идут на уступку: дескать. Войну выиграл народ.

Но по ощущению на просторе теории стаи полу­чается, что стадная составляющая народа может выиг­рать только незначительную войну, а вот великую вой­ну выиграть может только ничтожная часть народа — неугодники.

Мысль можно усилить: из теории стаи [про­стые соображения — лишь её часть) следует, что всякую великую войну, в особенности если в неё вовлечена метанация, выигрывают неугодники. Она потому и Великая, что сверхвождь оказался глуп, не освоил третьей ступени теории стаи, не принял во внимание существования неугодников, и путь к мировому господству прочертил через земли метанации.

Впрочем об этом во втором томе «Катарсиса».

В период «породнения» с главраввинатом я, как и все, верил в факты и даже не предполагал существова-

44 •

ния простых соображений —то есть был глуп как и вся­кий суверенитист.

Я был глуп и когда, находясь уже в третьем браке, стал аспирантом Института Российской истории РАН. Это сейчас я понимаю, что вне теории стаи (или хотя бы простых соображений) история превращается в полную чушь. В инструмент порабощения населения. Или в демонстрацию убогости самих историков, опутанных суверенитическим мышлением.

Тогда я рассуждал как многие: занимаются ис­торики самым сложным объектом окружающей действительности — человеком, его взаимосвязя­ми с другими людьми, следовательно, должны не только разбираться в действительности, но и во­обще быть интеллектуально развитыми, по мень­шей мере силой ума выделяться из прочих катего­рий не то что населения, но даже и учёных. Писать они, понятно, могут не то, что думают, — кто дэ-вушку ужинает, тот её и танцуэт — но ведь есть же и внутренний мир, общение с себе подобными мыслящими!

Но что меня поразило, когда я, оформив соответ­ствующие документы, был допущен в их среду (доста­точно закрытую), так это действительно сила их ума — историки оказались много тупее не то что химиков или химфизиков, но даже завсегдатаев пивных. Я был по­трясён. Фактов, да, они знали множество... Но почему они много тупее других? Тех же, скажем, химиков?

Замечательный мыслитель современности Николай Николаевич Вашкевич, автор книги «Си­стемные языки мозга», объяснил бы это наблюде­ние следующим образом. Название профессии, с которой отождествляет себя человек, является ко­дом, управляющим им из подсознания. Но назва­ние нужно читать на одном из двух системных языков мозга. «Химия» это всё равно что «симия» (от этого слова происходит слово «семантика» — наука о смысле слов). Иными словами, идущая из

• 45

подсознания химика сила преданности симии бу­дет подталкивать к поиску в происходящем глу­бинного смысла, к несколько большей, чем у окру­жающих, самостоятельности мышления.

Следствий из этого знания множество. Одно из них то, что в государствах с марионеточным правительством (управляемым извне) в высших эшелонах власти будет мало химиков или их не будет вовсе, и наоборот.

Это наблюдение о сравнительной с химиками ту­пости историков переполняло и без того полную странностями чашу жизненного опыта. Учитель, ко­нечно, есть везде, но порой голос Его особо разли­чим...

Я тогда ещё не был знаком с трудами Н. Н. Вашке-вича — жизнь постоянно подтверждает верность неко­торых сторон его концепции — и потому объяснил на­блюдаемое другими, тоже верными, соображениями. Если кто и делает из факта культ, так это историки — за что и расплачиваются.

И не случайно историкам так ненавистен принцип психологической достоверности. А Лев Николаевич Гумилёв, пытавшийся реконструировать некоторые аспекты теории стаи, — и вовсе ненавистен.

Когда, еще в советский период, подорожали какие-то предметы роскоши (золото и т. п.), мой тесть вздохнул и сказал, что теперь сливочное масло будет хуже.

Я не понял и высказал сомнение.

Он, обидевшись, пояснил:

«Те, кто поставлен отвечать за масло, захотят пользоваться предметами роскоши в объемах, к которым привыкли».

Теперь я бы сказал так: что бы ни случилось вовне, психотравма остается и управляет испол­нителем.

46 •

Кстати, о масле. Действительно, через некото­рое время отечественное масло на хлеб намазы­вать стало неприятно: под ножом стали выступать крупные капли воды.

Получается, что хотя они нас учат, что люди живут по карлмарксовской торгашеской схеме, то есть подобно лавочникам логически высчитыва­ют, что им выгодно, а что нет, сам главраввинат мыслит совсем в другой плоскости — и они, владе­ющие простыми соображениями, предзная по меньшей мере ближайшее будущее, всегда сувере-нитистов седлают.

Сын главраввина, умевший всего добиться, отмалчивался, от меня разве что не бегал, но даже по отрывочным замечаниям, вроде предсказаний о скором ухудшении качества масла, он выдавал, что находится в курсе по меньшей мере некоторой части второй ступени теории стаи.

Теория стаи будет воссоздана — иначе невозмож­но исполнение древних пророчеств о глобализации (объединение всех подхалимов планеты в единую иерархию), за которою так на наших глазах бьются, как и было предсказано ещё тысячи лет назад, «иудо-внутренники» и их прихвостни.

Воссоздана же в полноте теория стаи может быть только в России — ибо для её воссоздания требуется сила критического ума гилеян.

Достижения француза Лебона — пустяки, так, не­большой плацдарм на второй ступени. Главраввинат — и я тому свидетель — знает много больше. Постулаты у Лебона всё равно подхалимские: в толпу-стаю у него входит только чернь и площадные вожаки, а высшие вожди уже не толпа, а личности.

Лев Николаевич Гумилёв, тот самый, который, лёжа на асфальтовом полу под нарами раскалённой жарой Лубянки, сочинял замечательные стихи о пре-

красной, необыкновенной судьбе России в веках и тыся­челетиях и размышлял над теорией стаи, продвинулся в ней далеко: у него в стаю вошли и вожди — это мощ­ный прорыв в осмыслении человеческого общества.

Но этот, самый важный вклад Гумилёва в Знание не замечают даже его номинальные последователи.

Жаль только, что по Гумилёву стая почти не несет отпечатка прошлого: измени, по Гумилёву, обстоятель­ства окружающей среды — и характерные мерзости народа вскоре будут уже другие.

С последователями-суверенитистами Гумилё­ва получилось как всегда (хотя хотели они как луч­ше): хромую часть изысканий Льва Николаевича они ценят, а главного — не замечают.

Систематическое изучение теории стаи логично начинать с первой ступени. С «яблочка от яблоньки». А здесь краеугольный камень, выражаясь современным языком, — это понятие невроза, то есть непроизволь­ного повторения событий прошлого.

В массовом (среди психологов) понимании «про­шлое» — это прижизненные события.

В самом деле, как ловят, скажем, убийц? У них есть такое свойство — они вновь и вновь воспро­изводят обстоятельства своего самого главного в жизни преступления против нравственности (того стержня, который сохраняет за человеком тот уровень критического мышления, который пропускает человека в неугоднический мир). Мань­яки-убийцы не могут не вернуться на место, ска­жем, убийства — и здесь их ожидает засада. Все знают, что на месте пролитой крови сыщики уст­раивают засады, но власть психотравматическо­го следа от преступления много сильнее расчётов разума.

Преступник может вернуться к жертве — на похороны — это из той же «оперы» и здесь его тоже ждёт засада.

48 •

Ещё убийца может полностью воспроизвести только обстоятельства убийства, жертва может быть и другой. При такой канализации невроза его поймать труднее. Но круг всё равно сужается. Совсем плохо (с точки зрения сыскарей), если убийца начинает воспроизводить убийство символи­чески. Можно было бы его словить по непонятным («не­адекватным») движениям рук, скажем, в состоянии подпития, — но беда в том, что очень уж много людей навязчиво совершают те же движения, нередко орга­низуясь в клубы «по интересам».

Иными словами, находящийся в розыске маньяк отнюдь не одинок, вокруг него много троюродных и де-сятиюродных братьев — пра-пра-пра-а-а-а-дедушка у них был общий, и был не безгрешен вполне определён­ным образом.

Развивая тему логически, мы, минуя уже обсуж­дённый уровень феномена национального характера, оказываемся у важнейшей оси творчества так и не по­нятого массой Михаила Булгакова: жизнь любого ин­дивида вращается вокруг главного преступления его рода (этноса, субстаи и стаи), потомок наследу­ет боль от психотравмы, полученной его преступ­ным предком.

Это очень важный элемент теории стаи — про­двигаясь по цепочке предков можно прийти к понима­нию главной темы «Мастера и Маргариты» — значимо­сти в жизни каждого Сверхпреступления, предельно­го преступления в истории человечества, которое и оп­ределяет в наше время странности поведения уже практически всего населения планеты.

Итак, тема рабства преступлению предка — пер­вая ступень теории стаи.

Главраввинату, если их прапредок-первосвя­щенник искренне веровал, что Иисус не Сын, пер­вая ступень теории стаи тоже известна не полно­стью. Они признают власть мелких страстей, но не

• 49

логично отворачиваются (на зрителях) от знания о главной страсти — «порождённой» Сверхпрес­туплением.

А ведь знание о коллективном Сверхпреступлении очень важно: из него следует, что стаи бывают разного типа — «внешнические», «иудо-внутреннические», «ко­горта» и «сыны».

Вторая ступень теории стаи — феномен психо­энергетической целостности толпы. Что важно: управ­ляется эта целостность психоэнергетически.

Третья ступень теории стаи — вся, совокупность феноменов, связанных с неугодниками, особенности их жизни на границе со стаей и особенностей их воз­действия на неё.

Неугодник это тот, которому чуждо общество элементов стаи, но, напротив, ценней всего осталь­ного общество других неугодников. Неугодник — счастливый обладатель критического мышления. Но приведённая систематизация — пустяки, не бо­лее чем пища для логического мышления. Вкусившему от умения утончённейше наслаждаться от общения с.Истиной есть смысл проломиться к уровню ощущения и в теории стаи.

Негоже метать бисер перед свиньями и потому сделаю ещё одну последнюю оговорку, необходимую.

Каждый из читающих эту книгу уже причислил себя к неугодникам. Но вынужден разочаровать. Ядро внушаемого толпе суверенитизма как раз и заключа­ется в том, что кретинам прививается вера, что каж­дый из них есть чуждая толпе неповторимая личность. В самом деле, подойдите на улице к любой прашмандовке — самой растипичной и стадной — и спросите, стадна ли она? И она с возмущением ответит, что вот именно-то её с остальными смеши-

50 •

вать не следует. Дескать, именно она и есть лич­ность.

И так ответит каждая прашмандовка.

Это и есть вернейший признак кретинизма. Человека характеризует не то, что он сам о себе ду­мает, и даже не то, как отзываются о нём другие, а со­вокупность его дел.

На практике легко убедиться, что всякий не­угодник живо интересуется проблемами построе­ния стаи. В то время как стадный, повинуясь вну­шению на веру в суверенитизм, заявляет, что стая ему чужда, следовательно, и не может быть инте­ресна.

Парадоксально: человек с выраженным личностным началом в себе проявление раз­личных слоев стадности распознаёт, стадный же — не замечает, тем демонстрируя полное отсутствие критического мышления.

Как сказал Михаил Булгаков, вперёд, читатель! Только не забывайте об искомом ощущении знание о котором мне удалось вырвать у глав-раввината великой ценой. Не забывайте: я потерял всё имущество, они отобрали у меня не только квартиру и прочее, но ещё я должен был годы расплачиваться унижением.

Книга эта построена так странно намеренно, дабы был преподан первый урок — по ощущению. Книга отнюдь не для того, чтобы ты, брат, воз­вращался к непонятому абзацу. А остальные мне безразличны.

Итак, подобно тому как в Библии понятие забытой святости мудро передается через отрицание хоро­шо известного — «не кради», «не прелюбодействуй» и т. п. — то и неугодника (биофила) мудро описать через его противоположность — некрофила.

• 51

Глава восьмая

⇐ Предыдущая12345678910Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: