Тянет - не тянет. Сербы и казаки

Подслушанный на улице разговор

Подобное — к подобному; поэтому на планете кро­ме разных стай, в которые их элементы «тянет», можно, должно и полезно искать и выявлять метанации, в кото­рые собираются неугодники из различных народов.

Неугодники в некрофилогенной культуре незамет­ны, в ней ценятся образцы болезненной психики, на вер­шины субиерархий возносятся уроды. Но неугодники заметны по результатам производимых действий; осо­бенно же ярко — во время отражения нападения сверх­вождя на Родину, метанацию.

Во время Второй мировой выяснилось, что Гит­леру в самые трудные месяцы 41-го сопротивля­лись только два этноса: этнические русские и эт­нические сербы.

«Этнические сербы» — понятие условное: «серба­ми» стали в XIX веке называть себя все христиане-некатолики (православные и представители малых цер­квей — вне зависимости от национальности) близлежа­щих к Сербии земель, после того, как в результате осво­бодительного от турецкого ига восстания образовалось это государство. Но и в прежние времена сербами себя называли выходцы из разных народов. В частности, в XIV—XV веках в православной Сербии (а может, наобо-

136 •

рот — в сербском православии?) спасались от «внешни-ческой» католической инквизиции еретики со всей Ев­ропы — разумеется, неугодниками были не все беглецы, бежали в Сербию также и «внутренники» самых разных национальностей.

Вообще, размышляя над историей Югославии и сер­бов в особенности, трудно не сообразить, что многие из обрушивавшихся на сербов несчастий — карательные крестовые походы, нашествие мусульман, нападение гит­леровцев — вели к очищению их от «внешников» в пер­вую очередь. Протосербов пространственно пододвига­ли, не желавшие стайного «внешничества» компактно уходили в сторону, а «внешники» оставались и массово принимали ислам или католичество — в зависимости от внешней атрибутики волны насильников. Результаты этого расслоения классически проявлялись во все вре­мена, даже во времена социалистического лагеря: юго­славский социализм был существенно более торговый и капиталистический, чем в остальных социалистических странах. Внутри же страны сербы отличались от, скажем хорватов, с готовностью работающих на конвейерах, сво­ими крестьянскими пристрастиями и тем, что они им не изменяют, несмотря на более низкий, чем у хорватов, уровень жизни.

В результате и образовалась современная Югосла­вия, в которой все говорят на сербскохорватском, но ка­толики-хорваты и косовские мусульмане зверски нена­видят сербов якобы за православие. Стайное начало на планете с этой ненавистью солидаризируется — вплоть до угроз вторжения со стороны Америки и НАТО. Сер­бы были костью в горле не только у римских пап, но и у Гитлера, на которого, как известно, крестились набожные католички.

Ненависть — как «внешников», так и «внутренников» — подтверждает: в Сербии действительно веками собира­лись неугодники.

• 137

Все эти проявления и «притягиваемые» события небезынтересны, однако, такой способ постижения, ско­рее, академичен — взять хотя бы малоизвестное знание о средневековых еретиках.

Автором истина познавалась и помимо книг тоже.

Я, вообще говоря, привык и, может быть, даже уже избалован тем, что скандальные и особо ценные исто­рические и психологические факты мне подносятся, что называется, «на тарелочке с голубой каемочкой». (В ча­стности, книгу воспоминаний об идеологами не замечен­ном партизанском отряде из научных работников-ремес­ленников я обнаружил у себя в подъезде, почти под дверью квартиры. История о том, почему это старое издание в благодарность везли с другого конца Москвы — не мне, разумеется, — и как оно у меня оказалось под дверью, как выяснилось, очень романтическая.) Но изя­щество способа, с помощью которого мне было сооб­щено об одной важнейшей детали из жизни пересе­лившихся в Россию сербов — сообщено всего через пару дней после того, как «всплыла» роль Сербии во Второй мировой войне, и стало очевидным, что некая часть сербов не могла не оказаться в России и среди русских раствориться, — поразило даже меня.

За последние лет десять внутренне доброжела­тельным разговором с поездными попутчиками марш­рута «Одесса-Москва» мне насладиться не удавалось ни разу, а тут с единственным в купе соседом разговор именно такого уровня и глубины завязался сразу.

И скоро выяснилось, что Алексей Андреевич Дюба-ров — а он родом с брянщины, из-под Локтя, — и есть потомок одного из тех самых сербов, которые в XIX веке переселились в Россию! Мало того, Алексей Ан­дреевич оказался не просто потомком, но и любителем истории, собирателем всех и всяческих деталей из жиз­ни своих разнонациональных предков.

— Прадеда по материнской линии звали Лукьяном Стефановичем. Фамилия, как видите, сербская — Стефа-

138 •

нович, — улыбаясь, рассказывал Алексей Андреевич. — Так вот, его дочь, а моя, соответственно, бабушка, расска­зывала мне, что она прекрасно помнит, что когда ей было четыре-пять лет, ее привязывали к стулу, чтобы она не убежала на берег Дона купаться...

Вот так, ни много ни мало. Переселившиеся в Рос­сию сербы, видно, поверив в официозные россказни о донских казаках как носителях «свободного начала», ушли из Сербии жить в низовья Дона, но с казаками не ужи­лись — и ушли на север на более бедные земли, на брянщину, где и остались.