Щественно противоположной подсознательной ориентированности.

Картина исхода была впечатляющая: семьи болгар — тысячи и десятки тысяч людей — бросали свои хозяй­ства, и, если были лошади или волы и собственная по­возка, то грузили, что можно было увезти, и повозки длинными вереницами присоединялись к обозам войс­ка из русских, рекрутов.

Те, кто обнаружил в себе желание уйти, перешли Ду­най и в основном осели на берегах большого, в десятки километров длиной озера Ялпуг, а частью ушли дальше, к Азовскому морю, вглубь тогдашней Российской импе-, рии, подальше от турок.

На берегу озера Ялпуг был в 1821 году основан го­род Болград, который и стал своеобразной столицей всего болгарского народа — во всяком случае, центром интеллектуальной и культурной его жизни. И это понят­но: ведь турки не успели понять, что оставшимся в Бол­гарии доверять самовыражение уже вполне можно — оно будет закономерно «внешническим».

Период процветания для болгар Болграда закон­чился вместе с падением царизма — в 1917 году. В 18-м здесь уже были румыны, которые прославились в Европе тем, что сердце у них расположено не к работе, а к грабежу. Преданность румын Гитлеру не случайна, а столь же психологически закономерна, как и предан­ность фюреру хорватов.

После почти двадцатилетнего пребывания в Болг-раде румын территория в 1940 году оказалась под вла­стью Сталина. Энкавэдэшники убивали активнее, чем румыны, и, может быть, отчасти и поэтому тоже, когда союзные с Гитлером румыны (вместе с немцами и хор­ватами) в 41-м пришли на берега Ялпуга вновь, никако­го партизанского движения не было. (Правда, возможны и некоторые другие объяснения. Во-первых, современ­ные бессарабские болгары психологически уже не те, что их переселившиеся предки: были достаточно мас-

• 163

совые переселения неугодных «внешническим» прави­телям России — в Сибирь; шел этот процесс и добро­вольно. Сибирь в восприятии современном, а уж тем более человека XIX века — это место хотя и сытое, но небогатое: богатство начинается там, где есть торговля [скажем, рядом с морем], грандиозность же сибирских пространств ассоциируется со свободой благодаря нео­граниченности, независимости от начальства. И тот, и другой механизм переселений в Сибирь выцеживал из бессарабских болгар сущность этого народа, определив­шую его в свое время исход из-под власти турок. Еще одно объяснение отсутствия партизанского движения то, что здесь проходил самый благополучный участок со­ветско-германского фронта — очевидно, не случайно: была проведена мобилизация, а неугодники из немоби­лизованных, предвидя трудности с сопротивлением в степи, эвакуировались.)

Причина того, почему именно здесь, в Бессарабии, проходил самый благополучный участок границы (удер­живали больше недели), да и фронта тоже, — разумеет­ся, психологическая, точнее, психоэнергетическая. Вооб­ще сопротивление в 41-м было тогда успешным, когда низовые военные «посылали» высших командиров. В Бессарабии в этом смысле многое было сделано еще до начала вторжения: в частности, как пишет маршал Крылов в своих, увы, вполне маршальских воспоминани­ях, именно по настоянию нижестоящих были прерваны санкционированные верхушкой иерархии сборы, расче-.ты вернулись к орудиям, а авиация буквально за день была рассредоточена по полевым аэродромам — как следствие, в первые дни войны было потеряно от бом­бежек всего 3 самолета (на остальных участках потери превышали 80% от числа самолетов). Способность войск к обороне усиливается от присутствия неугодни­ков — в том числе среди местного населения. Когда анализируешь тип народов, располагавшихся вдоль гра-

164 •

ниц тогдашнего Союза, то натыкаешься то на «внутрен-нических» поляков с их знаменитым некогда десятипро­центным присутствием евреев, то на малохольных бело­русов, то на «внешников» Западной Украины и Прибал­тики. Неугодническое же население можно предполо­жить всего на двух участках государственной границы — на Крайнем Севере, где крепостное право не удалось навязать и куда из крепостнических зон бежали соот­ветствующей психологии люди, и в Бессарабии за счет полумиллиона болгар — оба этих участка и были наибо­лее благополучными в июне 1941-го.

Так что болгары в войне участвовали — как мини­мум, одним своим существованием. Кроме того, с высо­кой степенью вероятности можно предположить, что от­личились бессарабские болгары в Великой Отечествен­ной и теми из них, кто ушел в Сибирь, и кому там понра­вилось...

В 44-м в Бессарабию вновь пришли сталинцы, и с тех пор болгары жили в этих местах не в пример спо­койней и благополучней, чем в других уголках Союза — до времени его распада.

Город Болград неоднороден и состоит из двух час­тей: собственно Болграда, утопающего в зелени, и об­ширного военного городка, основанного Чапаевской ди­визией. Позже военный городок разросся: здесь квар-тировались офицеры элитной десантной дивизии вмес­те со своими семьями. После развала Союза и перево­да русской части десантников в Россию, городок насе­ляют преимущественно украинцы. В гарнизонном Доме офицеров есть библиотека с роскошным — иначе не скажешь — книжным фондом. Библиотека некогда пользовалась популярностью, но с развалом Союза и уходом русских военных не посещается из нынешнего гарнизона почти никем.

Есть в городе знаменитый парк им. А. С. Пушкина, заложенный еще в XIX веке. В парке — дом с башней, по виду напоминающий старый замок, в котором при Со-

•165

ветской власти располагалась библиотека им. А. С. Пуш­кина. С приходом к власти демократов «старый замок» переоборудовали в кабак «под Запад», который по при­чине обнищания населения был вскоре закрыт, загажен­ное здание по ночам разбирают на стройматериалы — эволюция предельно символическая.

Приезжим показывают самое стоящее и добротное, и оба этих учреждения построены при царизме — гран­диозных размеров и удачных пропорций православный храм и гимназию с завидно высокими потолками — сим­волы болгарского возрождения XIX века...

После развала Союза и прихода к власти демокра­тов насильственная украинизация проводится всесто­ронне, и, естественно, среди прочего проявляется в из­менении школьных программ. Однако на этот раз бол­гары достаточно активно этому сопротивлялись, отстаи­вая русский язык! Так же отстаивают и русскую класси­ческую литературу, в которой предостаточно, разумеет­ся, несуразностей, но аналоги Мазепы-предателя из ру­софобского украинского пантеона хотя бы не выставля­ются как образец для подражания при формировании нравственной основы детских душ...

Эстетические предпочтения — путь к постижению направленности подсознания человека; состояние его подсознания — наиважнейшая характеристика. Казалось бы, этнос в Болгарии и Болграде один — болгары, но болгары в Болграде, несмотря на трудности, отстаивают право изучать русский язык и русскую литературу; а вот в Болгарии, после развала коммунистической системы, свирепствует русофобия, и любые прорусские высказы­вания попросту небезопасны.

Ничего случайного в этой противоположности эсте­тических предпочтений, разумеется, нет. Можно утверж­дать, что эта противоположность есть продолжение процессов, приведших к расслоению и поляриза­ции этнических болгар по психологическому призна­ку во времена переселений рубежа XVIII-XIX веков.

166 •

Эта противоположность психологии и проявилась в последующих событиях истории Болгарии.

Оставшиеся в Болгарии болгары стали всеевропей­ским символом рабской психологии. Когда в самом на­чале Восточной войны 1853-1856 годов российские войска стали вытеснять турок из Дунайских княжеств и встал вопрос о поддержке антитурецких восстаний в остальных оккупированных мусульманами христианских странах, то возможными эти восстания казались где угодно: в Сербии, в Греции или еще где, но только не в Болгарии. Про тамошних болгар говорили, выражаясь языком генерал-фельдмаршала Паскевича, что они, «как негры, привыкли к рабству».

Болгария, как сообщается в учебниках, все-таки была освобождена от турок-«внешников», но повсюду стыдли­во замалчивается, что силами не балканских болгар, а боевых дружин, которые добровольно формировались в Болграде из болгар Бессарабии.

Балканские болгары, конечно, воевали. Но с кем?

С Сербией!..

И с Россией. И в Первую мировую^ и во Вторую.

Это не решение одних только правительств, чем не­которые, стыдясь поведения болгар Болгарии, пытаются оправдаться. Правительство само собой, но и рядовые балканские болгары во Вторую мировую войну если и участвовали в антигитлеровском партизанском движении, то не на первом этапе войны. Но и даже на втором, как злорадствуют болгарские русофобы, видя в отсутствии заметного партизанского антигитлеровского движения основание гордиться своими предками, этих партизан можно насчитать лишь около семи с половиной сотен, да и то с натяжкой. Более того, русофобы находят возмож­ность гордиться, что 56 политэмигрантов, бежавших от авторитарного режима Болгарии еще в двадцатых годах в Советский Союз, и которых в 41-м десантировали на парашютах в горы Болгарии для организации антигитле­ровской борьбы, были выданы «своими», самим населе-

• 167

нием, и частью перебиты в бою, частью казнены геста­повцами после пыток...

Антирусизм конца XX века и торгово-накопительс-кое прозападничество вплоть до вступления Болгарии в НАТО — поступки для потомков выбравших турецкие плети закономерные.

Несовпадение, если не сказать противоположность болгар Болгарии и болгар Бессарабии проявляется и в быту — в частности, в отношении к авторитарным сектам (любого толка).

Если рассматривать национальный состав такой от­кровенной секты, как известные своим комсомольским задором «Свидетели'Иеговы», на «богослужениях» кото­рых под видом духовной музыки играют бравурные мар­ши и организация которых расцвела в Болграде махро­вым цветом вместе с демократией, то адептов «обраща­ют» преимущественно из неболгарского военного город­ка (именно там расцветают и другие формы того же самого — скажем, та же наркомания), — то есть, в основ­ном, из украинцев, а в самом Болграде — из гагаузов. («Гагауз» в переводе с турецкого означает «предатель»; существует несколько объяснений причины присвоения этого «титула» [об этом несколько подробнее в главе «А помнишь?»].) А вот болгар, которых в городе более 60%, среди «Свидетелей» практически нет. Но если болград-ских болгар в «Свидетелях» отнюдь не 60%, то в Болга­рии все это ну просто «благоухает».

Аналогичная картина наблюдается и в несколько менее откровенной форме — в официальном адвентиз­ме. Болгар в Белградской общине адвентистов седьмо­го дня тоже далеко не 60%, а многократно меньше. Если в самой Болгарии один правоверный адвентист прихо­дится на полтысячи человек, то в Болграде и окрестно­стях — аж на десять и более тысяч!

Отношение бессарабских болгар к сектам напоми­нает отношение населения центральной и северной России, в которой адептами авторитарных сект стано-

168 •

вятся преимущественно приезжие украинцы. Русские же представлены лишь наиболее гипнабельными категори­ями населения — стариками, женщинами, молодежью из определенного рода семей. Наибольшая популярность, скажем, «Свидетелей Иеговы» наблюдается в таком от основания откровенно пронемецком городе, как Санкт-Петербург; на Украине же их центр, как легко догадаться, — Львов.

Итак, исходя из одного только отношения к ав­торитарным сообществам, можно говорить, что белградские болгары — русские (в том смысле, в котором и русских можно назвать белградскими болгарами), но не потому, что эти два народа дол­го жили рядом (кстати, они и не жили), а потому, что в Буджакские степи изначально переселялись люди с психологическими особенностями такими же, как у русских, — неугодники.

Итак, при любом подходе, историческом или психо­логическом, мы получаем один и тот же результат: при переселениях на рубеже ХУШ-Х1Х веков произошло рас­слоение болгарского этноса по подсознательно-психо­логическому принципу — склонные к самостоятельному (истинно-божественному) мышлению ушли жить в стра­ну русских рекрутов, а носители стадного мышления остались в Болгарии жить под турками.

Естественно, можно говорить только о переселении преимущественном, вернее о повышенном содержании того или другого психологического типа среди переселен­цев и среди оставшихся — ведь переселялись и остава­лись целыми семьями, а они сплошь и рядом неоднород­ны. И среди болгар Болграда предостаточно тех, кого тя­нет. И вообще привычная картина следующая: он — пьет, она — болеет...

Таким образом, традиционное отнесение людей к эт­носу вовсе не фундаментальная характеристика чело­века. Каждый этнос (отличающийся от других народов общностью быта, обычаев и суеверий) представляет

• 169

собой на самом деле как бы взаимопроникновение трех — не сливающихся! — народов. Народов, которые при определенных условиях могут расслоиться — подоб­но евреям Иудеи I в. н. э., испанцам XIV—XV веков, немцам времен Второй мировой войны и т. п. И если у болгар это расслоение произошло на рубеже XVIII—XIX веков, то у других народов это случилось раньше, а у третьих про­исходит в настоящее время или еще только предстоит...

Следствие теории стаи:

от распространения теории стаи больше всего вы­играют Россия и Сербия.

А судя по составу читателей «Катарсиса», Армения и Словения тоже. Ну и отдельные люди почти по всему миру, конечно.

Глава двадцать третья из третьего тома «Катарсиса» — «Понтий Пилат: психоанализ не того убийства»

⇐ Предыдущая6789101112131415Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: