Инставрация смыслов: лекция Суркова и новый русский консерватизм

«Русский Журнал», Russ. Ru, 16 июня 2007  

Во время выступления В. Ю. Суркова впечатления у меня чередовались: то возникал эффект узнавания, то с подачи докладчика включался процесс параллельного развертывания той и иной мысли, то внутренний голос говорил: «Ага! Наконец-то! » Конечно, после чтения доклада мысль сразу перешла в другое — аналитическое — измерение, а потому я решил просто по факту публикации восстановить те свои первоначальные впечатления «на слух», которые возникли в зале «Ротонда» Академии наук при выступлении В. Ю. Суркова.

Когда через пару-тройку минут стало ясно, на какую высоту поднял планку Сурков, я понял, что присутствую при начале чего-то совершенно нового в современной истории России. После нескольких своих выступлений разного формата Сурков предложил публике политико-философский доклад, в котором невооруженным взглядом опознается попытка сформулировать внятную, исторически обоснованную идеологию. Прямо во время выступления мне стало ясно, что в России обозначились две идеологические парадигмы, которые стоят по ту сторону и революции, и реакции. Основные положения первой сформулировал Сурков, и после этого — методом от противного — стало ясно, что существует другая — либеральная без радикализма, умеренно-либеральная идеологическая парадигма, представленная (конечно, условно) командой Евгения Ясина в ГУ ВШЭ. Обе эти идеологические парадигмы находятся, как уже отмечалось, по ту сторону революции и реакции, по ту сторону большевизма, как «красного», так и «черного». Обе могут быть конвертированы в политическую программу и стать отправной точкой для текущей реальной политики.

На обсуждении доклада Суркова в «Редакторском клубе» «Русского журнала»  Алексей Чадаев, сопоставив впечатления от доклада и от питерского экономического форума, четко обозначил конец определенной эпохи в истории новой России — эпохи, которая началась с Егора Гайдара и, добавлю, Григория Явлинского и заканчивается Грефом — Кудриным. Это эпоха, когда осмысление прошлого, настоящего и будущего России шло в экономических категориях. Соглашаясь с Чадаевым, я бы добавил, что подошла к концу «эпоха экономизма». Наступает новая эпоха, которая, на мой взгляд, будет определяться в категориях политики и идеологии. Это эпоха «большого целеполагания», то есть собственно попытка сформулировать свое чаемое будущее и оценить из него наше настоящее. Это и есть тот взгляд из утопии, о котором говорил Сурков. И именно выступления Суркова обозначили переход к новой эпохе — эпохе идей и смыслов, несмотря на то, что та же либеральная доктрина в ее русском изводе сформулирована достаточно давно. Тут надо учитывать статус докладчика. Если идеологические концепты предлагает человек, который занимает одно из центральных мест в современной политике России, то мимо такой манифестации не может пройти никто. Можно соглашаться с позицией Суркова, можно ее отрицать, но нельзя ее не заметить. Именно поэтому Сурков задал систему координат, в которой опознаются в том числе его оппоненты, несмотря на то, что они «родились» гораздо раньше. Теперь настало время для общенациональной дискуссии по идеологическим вопросам, что неизбежно поставит на повестку дня вопросы «большого целеполагания» для России.

Пока я слушал выступление Суркова, у меня в голове все время вертелось одно слово, хотя я и понимал, что оно неадекватно описывает то предложение, которое сделал нам всем автор. Это слово — реставрация. Однако, учитывая все те негативные ассоциации, которыми обросло данное слово за последние 200 лет, лучше использовать другой термин, сконструированный Петром Струве, — инставрация. В «Дневнике политика» в 1930 году Струве писал: «Невозможна реставрация старого, ибо старое как общественная ткань, как политическая действительность потонуло в геологических сдвигах истории, ими поглощено. Возможно и необходимо не восстановление, не реставрация старого, а поставление, инставрация нового, непререкаемо ясного и ценного. Необходима не реставрация, а ренессанс, подлинное возрождение чего-то во всяком случае нужного и должного, при всех условиях достойного и ценного. < …> Идея национального государства: идея свободы лица и личной ответственности: Россия национальная и Россия свободная — вот боевой клич!.. » Струве, обладавший блестящим языковым чутьем, использует английское слово инставрация (instauration; instaurator) в его устаревшем значении «установление, основание, учреждение; основатель» в противовес его современному значению «реставрация, обновление, восстановление; реставратор» и, кроме того, обыгрывает специфическое различие в русском языке приставок «ре-» и «ин-».

Сразу должен сказать, что речь идет не об инставрации властных институтов и общественных форм, а об инставра-ции исторического интеллектуального наследия. Речь об идеологии, а не о госполитике. Цитаты из Ильина, Бердяева и Трубецкого (мы поспорили об источнике этой цитаты с Леонидом Поляковым и пришли к выводу, что цитировался, скорее всего, Евгений Николаевич Трубецкой, а не Сергей Николаевич или Николай Сергеевич, евразиец), причем цитаты, предельно нагруженные с точки зрения русской интеллектуальной традиции (всеединство — цельное знание и т. д. ), появились в тексте Суркова неслучайно. На мой взгляд, здесь следует говорить об инставрации прерванной интеллектуальной традиции, о восстановлении преемственности русской политической мысли, прерванной большевиками. Смело можно утверждать, что до революции 1917 года в России были сформулированы все возможные «русские идеологии». Мы сегодня сводим изучение того периода к двум идеологическим полюсам — идеологии победителей и идеологии проигравших. Однако в то же время в разных стадиях становления существовали другие «русские идеологии», которые не были реализованы в реальной политике и были сметены революцией. А ведь именно в этих идеологиях находилась та альтернатива, которая может оказаться полезной для нас сегодняшних. И именно эта традиция возрождается в идеологических выступлениях В. Суркова. Я говорю, если конкретно, о той линии в русской политической философии, которая была сформулирована сначала Б. Чичериным (либеральный консерватизм), а потом П. Струве в цикле статей о «Великой России» и И. Ильиным в его творчестве эмигрантского периода. Можно сказать, что это «веховская» линия развития русской политической мысли. И это именно тот контекст, в котором концепция Суркова получает, помимо логической стройности, историческую глубину и перспективу. И, собственно, о консерватизме. Я уже сказал, что речь в данном случае идет именно о либеральном консерватизме в версии Чичерина — Струве — Ильина. Но в либеральном консерватизме «от Суркова» намечается совершенно новый подход, который делает консерватизм возможным и непротиворечивым в современных условиях, когда не совсем понятно, что же нам сохранять. Новый либеральный консерватизм, по версии Суркова, это ориентация не на текущую политику, а на ту самую национальную матрицу, о которой он говорил в докладе. Стереотипы современной политики, по Суркову, воспроизводятся с уникальной матрицы национального образа жизни, характера, мировоззрения. То есть основные черты нашей культуры и государственности не только предопределены некоторыми фундаментальными категориями, матричными структурами нашего национального самосознания, истории и культуры, но и воспроизводятся после кризисов и падений, сохраняя единство при внешнем разнообразии. Уникальное сочетание некоторых качеств, как утверждает Сурков, неизменно и упорно воспроизводится во всех масштабах, на всех уровнях и во все времена как фрактальный объект. Например, русский историк Н. Н. Алексеев доказал, что советский строй воспроизводил ту матрицу государственного и общественного устройства, которую впервые описал еще М. Сперанский в начале XIX века. Эта матрица и сегодня постепенно воспроизводится в устройстве нашей жизни — как государственной, так и общественной.

То есть, повторю, новый либеральный консерватизм, по версии Суркова, опирается на национальную матрицу, сложившуюся на протяжении русской истории, и тем самым преодолевает то противоречивое положение любого консерватизма в революционную и постреволюционную эпоху, когда, казалось бы, нечего сохранять. Р. Гальцева в свое время написала: «В результате неоконсервативное сознание обнаружило себя в положении тягостного противоречия, которое можно суммировать вопросом: как быть консерватору в эпоху, когда ему нечего сохранять? » И продолжает: «Поэтому, как формулирует задачу американский консервативный публицист и теоретик, ревностный защитник индивидуальных свобод Фрэнк Майер (в 1963 году. — А. К. ), необходимо изменить лозунг консерваторов с “сохранения порядка и свободы” на “реставрацию порядка и свободы”».

Сурков в непростой (и всегда эвристичной) борьбе с языком ищет способы адекватного описания нашей страны. И это одна из кардинальных задач нашего времени. У нас до сих пор нет общепризнанного языка описания страны и, следовательно, нет инструмента для ее настоящего познания. Взять хотя бы межнациональные проблемы. Для их описания каждый автор изобретает свой язык (или берет один из существовавших более или менее давно). То же с другими областями. Сурков признает, что русская политическая культура обладает достаточным потенциалом для того, чтобы выработать собственный политический язык, понятный для других, но рассчитанный прежде всего для передачи самим себе и внешнему миру образов и смыслов. Однако выработка этого языка описания страны — это задача, и решать ее надо по возможности скорее. И это требует от того, кто начинает первым, не только способностей, но и смелости.

Многие слушатели выступления Суркова удивились тому, что он говорил об отвлеченных, казалось бы, вещах именно сейчас, когда от него ждали размышлений о тактике политической борьбы накануне выборов. У нас ведь «год тактики». Однако я позволю себе напомнить, что одна из главных проблем как власти в целом, так и «партии власти» заключается в том, что они не предлагают обществу внятной идеологии. В то же время оппоненты власти как справа, так и слева критикуют ее именно с идеологических позиций. Так что подступ к выработке идеологической позиции будет более чем актуальным шагом. В «год тактики» размышления о стратегии являются тактическим ходом, причем очень сильным. Главное теперь, чтобы потребители этой идеологии — в том числе «партия власти» — смогли воспользоваться подачей и сделать новую идеологию своим оружием.