Природа около деревни Перхурово

Природа около деревни Перхурово

Я вышел из дома в деревне на улицу погулять и заодно подышать свежим воздухом. Погода стоит на улице хорошая. На небе светит красивая луна, а я стою и смотрю на нее любуясь, потом я начал смотреть на созвездия, очень красивые. Насмотревшись на созвездия, я пошел к большому роднику попить водички. Попив воду, я стал смотреть на реку: луна отражалась в реке – это красивое зрелище. Я пошел дальше и вдруг увидел, как дерутся коты на палубе старой баржи. Я гулял, гулял около реки Оки и затем увидел, как на реке рыбаки на двух лодках сетью ловят рыбу. Погуляв еще немного, я пошел в деревню, там гуляла кучка ребят и девушек. Затем я услышал знакомые голоса своих друзей неподалеку от себя. Я подошел к ним, поздоровался с ними, мы поговорили, затем я с ними попрощался, пошел домой спать. Я пришел домой, разделся, разобрал кровать, лег в нее и уснул.

23 января 1999 г.

Семен Бейлин (Москва)

Кипрей – 99

Прошедшее лето больше всего запомнилось мне необыкновенно сильным и продолжительным цветением кипрея (иван-чая). В это лето я часто ездил на свой садовый участок, гораздо чаще, чем в предыдущие годы, и каждый раз не уставал наслаждаться видом радостных розовато-лиловых островов, полос и целых лугов. Картины, и в самом деле, были очень хороши. Вдоль всей дороги (а ехать мне надо было 420 км) с обеих сторон тянулись почти непрерывные широкие фиолетовые полосы цветущего иван-чая, то сужающиеся, то разливающиеся широким сиреневым морем. Зрелище настолько радостное и неприедающееся, что я, при том, что очень люблю почитать в дороге, почти неотрывно смотрел в окно все два с половиной часа и, наверное, упивался бы этой красотой и дальше, если бы не подходило время выходить. Но и потом, за полкилометра до участка, снова радостно встречали целые заросли кипрея, буйно цветущего по обеим сторонам проселочной дороги, и от этого становилось еще приятнее на душе. Между прочим, я давно понял, что самое радостное время – дорога от электрички до участка и первые минуты пребывания на нем, когда сбрасываешь рюкзак, обходишь, осматриваешь свои " владения" (благо, далеко ходить не надо), внимательно осматриваешь растения, мысленно приветствуя каждое (иногда и вслух, иногда – и не сняв еще рюкзак), и все это время, с тех пор, как выйдешь из электрички, с наслаждением вдыхаешь свежий, чистый, прекрасный воздух. Потом сразу же начинаются неотложные дела, которые никогда не успеваешь сделать и наполовину, и вся эта острая радость бытия растворяется, тонет в бесконечных трудах и заботах.

Время шло, кипрей цвел почти так же мощно, но уже появлялись в нижней части соцветий стручки, а фиолетовое пламя поднималось все выше и выше, хотя из окна электрички это было совсем незаметно: чтобы что-то рассмотреть, надо все-таки ходить пешком. Я давно уже понял, как много красоты и совершенства обнаруживаешь в самом невзрачном цветке – стоит только поднять его из-под ног и поднести к глазам (а еще лучше – наклониться к нему, присесть на корточки или растянуться рядом в траве).

Помню – так же не было сил оторваться от окна в Прибалтике – так же вдоль железной дороги бежали полосы, островки и целые поля разноцветных люпинов; у них и форма цветов очень похожа, разве что люпины " помясистей" и разнообразней в расцветке.

Кипрей цвел весь июль и почти весь август; медленно затухало фиолетовое пламя на хорошо освещенных солнцем местах, а на смену ярко разгорались те, что росли в тени, и получалось так, что по одну сторону дороги стояли уже отцветшие, покрывающиеся белым пухом участки, а по другую – фиолетовое пламя только занималось. И вот что странно: заросли отцветшего кипрея определенно светились мягким красноватым или нежным опаловым светом – так затухающий костер еще долго продолжает светиться слабыми отблесками отгоревшего дня. Оказалось, что и стебли, и стручки с семенами тоже окрашены в бледные нежно-фиолетовые или опаловые тона, и в наступающих сумерках казалось, что заросли излучают слабый прощальный свет, последний привет уходящего лета.

И еще один сюрприз преподнес мне кипрей в это лето. Уже был конец августа; доцветали растения, выросшие в самой глубокой тени; все остальные стояли пожухлые, покрытые посеревшим от пыли и дождей пухом, свисавшим неаккуратными клочьями, и вдруг на повороте дороги неожиданно ярко расцвело несколько экземпляров необычной формы: растения заканчивались не одним, а добрым десятком соцветий. Присмотревшись, понял, в чем дело: по-видимому, кто-то, собирая полевые цветы, или просто так, походя, сломал несколько только что распустившихся растений, и тогда произошло маленькое повседневное чудо: переломанное пополам растение выбросило из верхушки изуродованного стебля целых десять соцветий, ярко и радостно вспыхнувших среди давно отцветших собратьев. Сломанный цветок не сник, не завял, а напрягся и, хотя и с опозданием, но зацвел и цвел долго и мощно, целый букет на одном стебле. Он спокойно и просто исполнил свое предназначение, главное дело своей жизни. Я смотрел с восхищением, уважением и долго потом думал о колоссальной надежности и огромных скрытых до поры резервах живого, тщетно пытаясь найти хоть сколько-нибудь правдоподобные ответы на множество возникших вопросов. В самом деле – как возникла такая принципиально новая программа выживания? Почему кипрей не стал срочно отращивать, восстанавливать стебель, как это делает обычная трава, скошенная или съеденная животными? Почему вместо одного сломанного отрастает 10-15 соцветий, почти таких же мощных, причем там, где в обычных условиях их никогда не бывает? Сколько еще специальных программ выживания в разных ситуациях хранит в себе это обыкновенное растение?.. Вопросы возникали один за другим, лавиной, и было интересно погружаться в этот мир, такой близкий и такой далекий от моих повседневных интересов. Появилось даже какое-то легкое радостное возбуждение – так, наверное, чувствует себя собака, взявшая след и бегущая по нему.

Но больше всего я благодарен кипрею за урок жизненной стойкости, который он неназойливо, неназидательно преподал мне; жаль только, что воспользоваться этим уроком, скорее всего, не смогу: не в коня корм.

Михаил Беляев (Москва)