 |
Утро Москвы. Духовность и бездуховность повседневной жизни людей в романе Р.Брэдбери «451° по Фаренгейту»
|
|
|
|
Утро Москвы
Моей дорогой сестре
Ольге Львовне Фроловой
с любовью и благодарностью
посвящаю
У моего мужа есть некая странность: когда он уезжает в командировку, а я остаюсь в Москве, присылает мне письма не в обычном конверте с типовыми марками, а долго и тщательно выбирает марки " со смыслом", чтобы каждая марка " что-нибудь выражала". Однажды я получила от него письмо из Минска. Какая марка! На фоне Кремля – крупная красная роза, под ней – название " Роза " Утро Москвы". Действительно, утро! Конечно, утро! Это сразу видно: роза совсем свежая, ее недавно срезали, такая свежая, что ясно: еще не успело опалить ее солнце, и речной утренний ветер прибавляет к ее свежести свою. Я долго смотрела на чудную марку, и мне представилось...
Прохладное весеннее утро в Москве, вблизи центра, на набережной Москвы-реки. Такие розы несет по набережной ранним утром седовласый, человек в старомодном летнем пальто, сером, длиннополом, какие носили в начале 60-х и в мягкой светлой шляпе, близоруко щуря старые глаза под толстыми стеклами очков. Когда-то он был высок и строен, но сейчас сгорбился и высох; какая-то стесненность и неуклюжесть проступают в каждом его движении, он стесняется взглядов редких прохожих, ему кажется, что прохожие удивляются – зачем старику такие чудесные розы? Правой рукой он опирается на палочку, в левой бережно держит три большие пышные розы, обернутые в целлофан, такие свежие, девственно-нетронутые, несмятые, что кажется, будто на их загнутых вниз лепестках кое-где блещут капельки росы. Старик несет их осторожно, боясь помять, испортить, и оттого идет медленнее обычного, глубоко и тихо вдыхая весенний воздух.... Сегодня день его золотой свадьбы, и он идет по Котельнической набережной в тихий московский переулок у Солянки, дворы в котором летом так щемяще-больно напоминают «Московский дворик» Поленова, в высокий пятиэтажный дом со львами у подъезда и украшениями на стенах, в свою большую, темноватую и пустоватую профессорскую квартиру, обставленную небогатой старомодной мебелью. Там, наверное, еще спит такая же, как он, как это нешумное воскресное утро, как их дом и квартира, его старомодная жена, которая носит черные соломенные шляпки и точно такое же, как у него, тонкое обручальное кольцо, на обратной стороне которого выгравировано «12 мая 1928 года».
|
|
|
15 июня 1978.
Духовность и бездуховность повседневной жизни людей в романе Р. Брэдбери «451° по Фаренгейту»
Роман Рэя Брэдбери «451° по Фаренгейту», по-моему, вовсе никакая не фантастика, а преувеличенная, утрированная реальность. Жизнь, показанная в этой книге, – опасность, которой мы должны стараться избегать. В 1953 году, на заре эпохи телевидения, Брэдбери сумел предвидеть повальное увлечение «телевизорными стенами», «телевизорными гостиными», радио-наушниками с рок-музыкой, скоростными автомобилями и понять их гибельную сущность для духовного общения людей, для всей духовности повседневной жизни.
Посмотрим на повседневную жизнь главных героев романа – Гая Монтэга и его жены Милдред. Монтэг – «пожарник» в том смысле, которые вкладывается в это слово американцами эпохи будущего, описываемой автором. Пожарники в эту эпоху не гасят пожары, а разжигают их, когда кто-то сообщает, что в таком-то доме хранятся книги. Дома сжигают вместе с книгами и их владельцами. «Это неплохая работа. В понедельник жечь книги Эдны Миллей, в среду – Уитмена, в пятницу – Фолкнера. Сжигать в пепел, затем сжечь даже пепел. Таков наш профессиональный девиз, » – рассказывает Монтэг.
|
|
|
Так шла жизнь, Гай даже чувствовал себя счастливым, впрочем, все считали себя счастливыми в этой несегодняшней Америке, но, если вдуматься, так недалеко отстающей от сегодняшней. Скоростные автомобили, несущиеся на бешеной скорости, парки развлечений с павильонами для биться стекол, – это и многое другое сближает Америку Брэдбери с Америкой современной.
Но вот однажды ночью жизнь и мысли Гая Монтэга начинают меняться. После вечерней смены в уже спящем городе неподалеку от своего дома он встречает свою новую юную соседку Клариссу Маклеллан.
Она поначалу кажется Монтэгу очень странной: гуляет одна по ночам, говорит о траве, о цветах. Но она рассказывает Монтэгу массу неизвестных ему вещей: например, то, что по утрам на траве лежит роса. Когда они подошли к дому Клариссы, Монтэг был поражен яркой освещенностью ее дома, он никогда не видел ничего подобного. Ведь он и все, кого он знал, экономили на электричестве: деньги нужны были на ракетные автомобили и телевизорные стены. Да и для чего нужен свет, если нет книг и есть телевизоры? Что при этом свете делать? «Что здесь происходит? » – Монтэгу никогда еще не приходилось видеть такое освещение в жилом доме. «Да ничего, – отвечает Кларисса. – Просто мама, отец и дядя сидят вместе и разговаривают. Сейчас это редкость, все равно, как ходить пешком». Даже начинающийся дефицит общения сумел заметить, и, преувеличив, показать в своем романе Брэдбери. Сейчас, в восьмидесятых, это уже не преувеличение, не гипербола, это – реальность.
Что такое счастье? Этим вопросом человечество задавалось на протяжении всей своей истории. «Вы счастливы? » - спросила Кларисса у Монтэга в первый вечер их знакомства. Сначала он решил этот вопрос однозначно: «Конечно, я счастлив. Как же иначе? А она что думает – что я несчастлив? » Но уже через несколько дней все постепенно изменится в его сознании.
Каждая встреча с Клариссой Маклеллан приносит Монтэгу что-то новое, о чем онникогда не думал, чего никогда не испытывал. Например, как приятно гулять под дождем. В эпоху телевизорных стен, ракетных автомобилей, всякого рода бездумных развлечений у людей нет времени друг для друга, уверяет Кларисса. Обаятелен ее образ. Будучи Существом поистине духовным, она стремится приобщить всеми возможными для нее средствами к духовности других, в частности Гая Монтэга. Она делает это нежно и трогательно: кладет на крыльцо его дома то букетик осенних цветов, то горсть каштанов, то пучок осенних листьев.
|
|
|
Что такое общение? И такой вопрос ставит Брэдбери в своем романе. Официальные досье обвиняют Клариссу, членов ее семьи в необщительности, это считается подозрительным и странным. Но что понимать под общением? «По-моему, общаться с людьми, – говорит Кларисса, – значит болтать вот как мы с вами. Или разговаривать о том, как удивительно устроен мир». «Иногда я подслушиваю разговоры в метро, – продолжает она. – Или у фонтанчиков с содовой водой. И знаете что? – Что? – спрашивает Монтэг.
– Люди ни о чем не говорят.
– Ну как это может быть!
– Да-да. Ни о чем. Сыплют названиями марок автомобилей, моды, плавательные бассейны и ко всему прибавляют: «Как шикарно! » Все они твердят одно и то же. Как трещотки».
Неприятие бездумного, бессмысленного, бездуховного, поверхностного общения пронизывает всю книгу. Благодаря прогрессу техники люди разучились думать, чувствовать, сопереживать. Так же беспощадно в книге и неприятие абстрактного, беспредметного искусства. «А картинные галереи? – спрашивает Кларисса. – Вы когда-нибудь заглядывали в картинные галереи? Там тоже все беспредметно. Теперь другого не бывает. А когда-то, так говорит дядя, все было иначе. Когда-то картины рассказывали о чем-то, даже показывали людей».
А потом Кларисса исчезла. Монтэгу не хватает ее. «Что-то случилось, нарушился какой-то порядок, к которому он привык», – говорит автор о душевном состоянии Монтэга. Отношения его с женой не ладятся. Милдред постоянно слушает радио через радионаушники или упивается красками своих телевизорных стен. Она вполне довольна такой жизнью и считает себя счастливой. Гай видит, что она не вполне понимает содержание этих телевизионных передач, если там вообще есть, что понимать. А Монтэг все пытается понять:
– Ну хорошо! – кричал Монтэг. – Но из-за чего у них ссора? Кто они такие? Кто этот мужчина и кто эта женщина? Кто они, муж и жена? Жених и невеста? Разведены? Помолвлены? Господи, ничего нельзя понять!
|
|
|
– Они... – начинает Милдред. – Видишь ли, они... Ну, в общем, они поссорились. Они часто ссорятся. Ты бы только послушал!.. Да, кажется, они муж и жена. Да, да, именно муж и жена. А что?
В одну из ночей возле ее постели он почувствовал, что если она умрет, он не сможет плакать по ней. Ибо это будет для него как смерть чужого человека, чье лицо он мельком видел на улице или на снимке в газете... И это показалось ему таким ужасным, что он заплакал. Он плакал не оттого, что Милдред может умереть, а оттого, что смерть ее уже не может вызвать у него слез. Глупый, опустошенный человек и рядом глупая, опустошенная женщина... «Налицо полный разрыв не только высоких духовных, но даже элементарных душевных, человеческих связей между мужем и женой».
У четы Монтэгов нет детей. Нет их и у большинства их знакомых. В тех же семьях, где дети все-таки есть, отношения между родителями и детьми поражают отсутствием общих интересов, любви, нежности, заботы друг о друге – иначе говоря, полной бездуховностью. «Мне с ними приходится бывать только три дня в месяц, когда они дома, – рассказывает одна из приятельниц Милдред. – Но и это ничего. Я их загоняю в гостиную, включаю стены – и все. Как при стирке белья. Вы закладываете белье в машину и захлопываете крышку. – Миссис Бауэлс хихикнула. — А нежностей у нас никаких не полагается. Им и в голову не приходит меня поцеловать. Скорее уж дадут пинка. Слава богу, я еще могу ответить им тем же. Женщины громко расхохотались».
Гай Монтэг, как и все пожарные его времени, носил на рукаве куртки цифру 451. 451° по Фаренгейту – это температура, при которой воспламеняется и горит бумага, то есть горят книги. В романе эта цифра символична – 451° по Фаренгейту – это температура бездуховности, ибо мир, где сжигают книги, не может быть духовным, не может быть нравственным.
И снова на страницах романа встает вопрос: «Что такое счастье? » В безмятежном спокойствии ли оно, в бездумном веселье или в чем-то ином? Культ хорошего самочувствия, бодрого настроения, прекрасного внешнего вида всегда был в традициях американцев. По Брэдбери, стремление во что бы то ни стало не нарушать бодрости и веселости, есть ограниченность и недомыслие. После того, как Гай читает приятельницам жены стихи английского поэта XIX века Мэтью Арнольда, с одной из них начинается истерика. Другая нападает на Монтэга: «Ну? Теперь видите? Я знала, что так будет! Вот это-то я и хотела доказать! Я всегда говорила, что поэзия – это слезы, поэзия – это самоубийства, истерики и отвратительное самочувствие, поэзия – это болезнь. Гадость – и больше ничего! Теперь я в этом окончательно убедилась. Вы злой человек, мистер Монтэг, злой, злой! »
|
|
|
А потом все развивается очень быстро. Подруги жены, а потом и сама жена сообщают на пожарную станцию о книгах в доме Монтэга, он приезжает жечь собственный дом, потом вынужден скрываться бегством от преследования. Далеко за городом он примыкает к таборам бродяг, которые как бы носят в себе человеческую память, так как каждый из них знает наизусть целые книги определенных авторов. «Разрешите познакомить вас с Джонатаном Свифтом, – говорит один из его новых друзей. – А вот Чарльз Дарвин, вот Шопенгауэр, а это Эйнштейн, а этот, рядом со мной, – мистер Альберт Швейцер, добрый философ. »
Роман кончается на оптимистической ноте. «Да, мы память человечества, и поэтому мы в конце концов непременно победим, » – говорит соратник Монтэга. И еще он говорит: «Не важно, что именно ты делаешь, важно, чтобы все, к чему ты прикасаешься, меняло форму, становилось не таким, как раньше, чтобы в нем оставалась частица себя самого. В этом разница между человеком, просто стригущим траву на лужайке, и настоящим садовником. Первый пройдет, и его как не бывало, но садовник будет жить не одно поколение».
Милена (Москва)
|
|
|
