Л.H. Толстой на верховой прогулке.

_______

Реалист Толстой вообще мыслил символами. В его книгах — лошадь всегда символ всего живого и природного, она часто прямо противопоставляется поезду, который символизирует механическое, неживое начало. Во времена Толстого поезд был знаком начала технического прогресса, новой «железной», ускоренной жизни, уже в конце девятнадцатого века теснившей жизнь патриархальную, усадебную, — ту жизнь, певцом которой и был Лев Толстой.

Поезд как зловещий знак памятнее всего по «Анне Карениной», но то же видим и в других произведениях. «Девочка и грибы» — это короткая история о том, как девочка рассыпала грибы на рельсах и, не успев собрать их, легла вдоль рельсов, и поезд проехал, не задев её. Сочувствуя детям в их страхе перед поездами, Толстой попытался как-то облегчить этот ужас, и с его героиней ничего страшного не происходит.

Л. H. Толстой на верховой прогулке.

Фотография В. Г. Черткова. 1908. Ясная Поляна

Он как будто и сам боялся поездов, тем более что и поводы к этому имелись. В дневнике его племянницы Вари есть рассказ о том, как Лев Толстой с ней и братом Софьи Андреевны Сашей ездил 15 октября 1871 года на охоту с борзыми. Софья Андреевна переписала его из дневника Вари в свою книгу «Моя жизнь»: «Перед нами только что прошёл поезд, и мы съехали на полотно, чтобы вдоль рельсов доехать до будки, которая была в виду, и там переехать рельсы. Нам встретились работники на дороге и закричали: “Тут ездить не полагается, сейчас поезд пройдёт, лошадей испугает”. Мы не обратили на них внимания. Но вот в самом деле показался дым нам навстречу и раздался пронзительный сигнальный свисток локомотива. Что было делать? До будки ещё оставалось далеко, налево от нас — отвесная стена насыпи, направо — рельсы. Поезд должен был пролететь на расстоянии какого-нибудь аршина от нас. Дело было серьёзное, мы начали скакать вдоль полотна, надеясь попасть на переезд раньше поезда; но наконец стало ясно, что поезд настигнет нас раньше, чем мы будку. Лёвочка скакал впереди, остановился и крикнул: “Слезайте с лошадей". Я перекинула ногу с луки и вдруг почувствовала, что левая нога у меня запуталась в стремя и в амазонку. “Что ты делаешь? Ради Бога, скорей! ” — крикнул мне Лёва и подбежал ко мне. Увидав, в чём дело, он схватил меня в охапку, стащил с седла и сильным движением высвободил ногу. Поезд был страшно близко и не переставал, как нарочно, пронзительно свистать. Лошади вздрагивали и навостряли уши. Как только мы очутились на земле, мы вскарабкались на насыпь кое-как на четвереньках и едва успели втащить за собой лошадей, как поезд с оглушительным свистом и стуком пронёсся за нами. Лошади захрипели и шарахнулись в сторону, а мы были спасены. Всё это долго писать. А сделалось это в одно мгновение... » (Толстая С. А. Моя жизнь. М, 2014. Т. 1. С. 195 - 196).

В «Первой русской книге для чтения» есть миниатюра «От скорости сила. Быль». В этой истории поезд сбивает застрявшую на рельсах телегу с лошадью. На первый взгляд, эта «быль» всего лишь объясняет, отчего поезд не может затормозить на полном ходу, и предупреждает быть осторожнее, когда перевозишь через рельсы телегу. Но при чтении нельзя не почувствовать, сколь беспомощен человек с лошадью перед этой новой механической «скоростью».

Лев Толстой называл нас всех пассажирами поезда жизни, то входящими в него, то выходящими, но сам предпочитал ездить верхом, любил править лошадью. Современники замечали, что в глубокой старости, взбираясь на лошадь, он распрямлял спину, становился как будто стройнее и моложе.

В 1910 году, осенью, уезжая из дома, Лев Толстой простудился в поезде. Сопровождавший его врач Маковицкий вспоминал, как они часть пути ехали на открытой площадке, потому что в вагонах было слишком душно и накурено. Он сошел с поезда и посетил Оптину пустынь и Шамординский монастырь. Там он обмолвился сестре, что хотел бы остаться жить около монастыря, жить аскетом, как монах, вдали от цивилизации, только чтобы его не заставляли ходить в храм. Ещё перед отъездом он признался доктору Д. П. Маковицкому: «Хочется уединения, удалиться от суеты мирской, как буддийские монахи делают. Вам одному говорю». Льву Николаевичу хотелось сойти с утомительного поезда своей судьбы, хотелось остановки, покоя и соединения с природой и Богом. Но остаться, чтобы вести тихую жизнь отшельника, он не смог — люди искали его, чего-то ждали от него. «На свете есть много людей, кроме Льва Толстого, а вы смотрите только на одного Льва» — это были предсмертные, предпоследние слова Толстого, обращённые к тем, кто был рядом с ним, и записанные дочерью Александрой Львовной. Умирая на железнодорожной станции, он слышал гудки и шум поездов — голоса надвигающихся «железных» перемен. А живой мир лошадей, собак, задиристых петухов, бабочек, пеших прогулок, постоялых дворов, конок, колясок, крестьянской и барской жизни — мир, в котором можно было найти силы для огромного романа-эпопеи, — этот мир умер вместе с Толстым на маленькой станции Астапово.