«Я больше не буду поститься»

__________________________

«Я БОЛЬШЕ НЕ БУДУ ПОСТИТЬСЯ»

Истинно существует только Бог.

Человек есть проявление Его

в веществе, времени и пространстве.

Л. Толстой

В предшествующих главах нашей книги мы много рассказали о том, что Толстой любил. Поговорим теперь о том, что он никак любить не мог — о лжи в человеческой жизни, и, в частности, ненавистном всякому истинному христианину обмане религиозном, церковном.

«Всяк человек — ложь, и я тож», — говорили в старину на Руси.

В своих дневниках Толстой исследует и пытается искоренить всякую ложь в самом себе, в художественных произведениях ищет и высмеивает её в обществе и людях, часто прибегая к своей знаменитой иронии или даже сарказму. Ирония, насмешка — это ещё один способ учить правде, которая была, как он сам признавал, «главным героем» всех его книг.

В молодые годы, бывало, Льву Николаевичу не удавалось удержать разумную меру критицизма… Например, Евг. Гаршин, рассказывая в своих «Воспоминаниях» (1883) о беседе с И. С. Тургеневым, передаёт такое его критическое мнение о Толстом: «Толстой никогда не верил в искренность людей. Всякое душевное движение казалось ему фальшью, и он имел привычку необыкновенно проницательным взглядом своих глаз насквозь пронизывать человека, когда ему казалось, что тот фальшивит». Толстому «казалось, что люди, которых мы считаем добрыми, только притворяются такими или стараются проявлять в себе такое качество, что они напускают на себя уверенность в пользе взятых на себя задач» (Цит. по: Бирюков П. И. Биография Л. Н. Толстого. М., 2000. Книга 1. С. 151). Конечно, в таком субъективном, лишь отчасти справедливом, мнении сказалась остаточная обида Ивана Сергеевича на меткую, саркастическую характеристику Толстым нелепой барской благотворительности, в которой участвовала дочь Тургенева. С этой критики в 1861 году началась многолетняя ссора писателей (см.: Там же. С. 231 - 234).

Д. В. Григорович о молодом Толстом, вернувшемся из Севастополя, отзывался так: «Какое бы мнение ни высказывалось и чем авторитетнее казался ему собеседник, тем настойчивее подзадоривало его высказать противоположное и начать резаться на словах. Глядя, как он прислушивался, как всматривался в собеседника из глубины серых, глубоко запрятанных глаз и как иронически сжимались его губы, он как бы заранее обдумывал не прямой ответ, но такое мнение, которое должно было озадачить, сразить своею неожиданностью собеседника. Таким представлялся мне Толстой в молодости» (Григорович Д. В. Из “Литературных воспоминаний” // Л. Н. Толстой в воспоминаниях современников. М., 1978. С. 77-78).

Интересно, что эта горячность недоверчивость «троглодита», как назвал его Тургенев, сочеталась в Толстом с невероятной чувствительностью и вниманием к тончайшим нюансам настроений окружающих. Фрейлина Александра Андреевна (Alexandrine) Толстая (двоюродная тётка Льва Николаевича) писала о молодом Льве после его возвращения из Севастополя в 1855 году: «Сам по себе он был прост, чрезвычайно скромен и так игрив, что присутствие его воодушевляло всех. Про самого себя он говорил весьма редко, но всматривался в каждое новое лицо с особенным вниманием и презабавно передавал потом свои впечатления, почти всегда несколько крайние. Прозвище тонкокожего, данное ему впоследствии его женой, как раз подходило к нему: так сильно действовал на него в выгодную или невыгодную сторону малейший подмеченный им оттенок. Он угадывал людей своим артистическим чутьём, и его оценка часто оказывалась верною до изумления» (Толстая А. А. Мои воспоминания о Л. Н. Толстом // Л. Н. Толстой и А. А. Толстая. Переписка. М., 2011. С. 11).

Умея мгновенно подмечать и хорошо запоминать физические особенности людей, Толстой часто на них опирался, когда хотел что-то сказать о сущности человека и особенно высмеять его. Уловив общее, он отыскивал деталь, которая помогла бы ему выразить это «общее» художественно. В письме Некрасову от 2 июля 1856 года он вспоминает, например, «тоненький неприятный голосок» Чернышевского, которого перед этим называет «клоповоняющим господином» (60, 74).

Отыскивая правду, Лев Толстой, с лёгкой руки Тургенева окрещённый «троглодитом», вырос в «великого писателя русской земли», и это второе определение, данное всё тем же Тургеневым, навеки осталось с Толстым.

Но вот писатель ищет и обретает в начале 1880-х настоящую религиозную веру. С позиций открывшейся ему в евангелиях и в собственных думах над ними христианской истины Толстой ищет и находит обман и фальшь уже в самих основах общественного устройства лжехристианского мира. Как неправду, мешающую людям жить по-Божьи, он постепенно осмысливает и уклад жизни в обществе, и официальную религию, науку, искусство, медицину, всё, что связано с деньгами и прибылью, технический прогресс, юридическое право, отношения между мужчиной и женщиной, высший свет — всюду обман, самообман, подделка под жизнь, и всё это причина бесконечных, всё усиливающихся страданий всего мира, и особенно простого народа, продолжающего жить по более правдивым природным законам честного труда и искренней веры в Бога.