 |
ЗАСЕДАНИЕ 11 ИЮНЯ (дневное) 2 страница
|
|
|
|
Товарищи, когда еще до войны, до русской революции у нас, у социал-демократов большевиков, ставился вопрос о методах борьбы, то в № 47 нашего центрального журнала было написано: если бы во время войны вспыхнула революция и революционный класс стал бы у власти, то первым своим шагом он бы сделал следующее: «он бы обратился с немедленным предложением мира ко всем воюющим, ко всем союзным странам и этим
*) Первоначально: «передает». 2) Слово: «дает» вписано над зачеркнутым: «говорит». 3) Слова: «организатор победы» вписаны над зачеркнутым: «победитель».. 4) Первоначально: «организаторам».
вдохнул бы тот революционный энтузиазм, посредством которого он мог бы рассчитывать на непосредственное прямое содействие и перенесение войны из плоскости национально-буржуазной в плоскость борьбы классовой пролетариата мирового против мирового капитала». [136] Этот путь вы, товарищи, считаете утопическим, этот путь вы отвергли, отбросили. Прекрасно, пусть будет так. В таком случае я прошу вас посмотреть на те пути, которые вы предлагаете. Они формулированы здесь военным министром Керенским, который сказал, что для убеждения наших союзников в решении вопроса войны и заключения мира у нас есть три пути: моральное влияние русской революции, — это одно; обаяние сил русской демократии, —это второе; дипломатические действия, — третье. Что касается морального обаяния и морального влияния, то мы закоренелые скептики в этом отношении в том смысле, чтобы эти два фактора могли оказать определенное, желательное с нашей стороны влияние на тех, которые эту войну хотят вести, ведут и будут вести, и к которым вы обращаетесь с третьим фактором — дипломатическими действиями. Я скажу, что гражданин Керенский забыл добавить в этом перечне еще одно условие, о котором он случайно здесь оговорился. Он сказал: русским войскам запрещено формально участвовать в десанте союзных войск в Греции. Это уже явление не дипломатического характера, это не средство дипломатии; это — прямое воздействие, прямой отказ от определенных военных действий, это есть в малом масштабе разрыв того самого фронта, о восстановлении которого хлопочет министр Керенский на всем протяжении нашего фронта. Значит, может быть такой момент, когда встает вопрос о том, что нужно принять какие-либо иные шаги, кроме обаяния силы и морального влияния русской революции. Революция нам поставила вопрос: г. г. союзники, когда вы производите ваши аннексии, когда вы ведете такую политику, знайте, что может настать момент, когда нам с вами будет не по дороге. И вот желательно, чтобы министр Керенский сделал все выводы из того, из чего он делает лишь частичные выводы, —желательно, чтобы вы, товарищи 1), чтобы демократия пришла к выводу2), чтобы своим моральным влиянием, своим обаянием вся революционная демократия оказала на министров давление 3), чтобы они посмотрели, наконец5), на то, как обстоит дело. Мы, стоящее здесь меньшинство, мы предлагаем вам сделать это.
|
|
|
Теперь, товарищи, перед нами стоит другой вопрос, пред нами, работниками революционных низов, работниками в армии3). Был момент6) в армии, когда мы ставили вопрос так: нам необходимо работать над тем, чтобы революционный энтузиазм армии развить до максимума, поддержать его; мы боролись тогда7) со всякими эксцессами, которые нарушали8) нормальную революционную военную жизнь, но когда перед нами сейчас политически определились две линии поведения, когда перед нами стоит вопрос практический о наступлении и когда этот вопрос закрывают стратегическими фразами, то так, как раньше, мы ставить его не можем9). Когда представители демократии, здесь сидящие, отдают этот вопрос на разрешение отдельных лиц или министров Временного Правительства в его современном составе, когда перед нами стоит опасность 10) поставить на карту все завоевания п) русской революции и снова двинуть революционные массы
|
|
|
Э Далее зачеркнуто: «это желательно». — 2) Далее зачеркнуто «желательно». — 3) Слово: «давление» вписано над зачеркнутым: «влияние». —4) Слово: «наконец» вписано. —5) Далее зачеркнуто: «стоит следующий вопрос». — с) Далее зачеркнуто: «там». — ’) Первоначально: «боремся всегда». —8) Первоначально: «нарушают». —8) Слова: «таккак... не можем» вписаны вад зачеркнутым: «ясно, что этот вопрос политический». —10) Слово: «опасность» вписано над зачеркнутым: «вопрос». —п) Первоначально: «о завоеваниях».
в наступление, приложить свою руку к такому решению этих вопросов, — тогда встают вопросы этики, вопросы чести революции и личной чести, личных обязательств перед своей совестью, встают вопросы, как же там, на местах, одному, другому, третьему, мне и другим отнестись к этому. И когда перед нами так становится вопрос, то я скажу, что наступит определенный момент, когда я не смогу найти в себе силы, чтобы замазывать снова положение вещей, которое создается и создалось, и па прямой вопрос солдатских масс я дам прямой ответ, — если выдвигается вопрос о наступлении, то я отвечу: наступление сейчас не нужно! (Голоса: «Трус»! Шум. «Это трусость». ) Относительно трусости, товарищи, мы поговорим с вами в другом месте. (Шум, голоса: «Трус», «трус». ) Когда здесь, на Съезде, сидит министр Керенский, то я заявляю ему сейчас, что в этот момент к наступлению я призывать не буду и в ответ на ваш проект законов, которым вы грозите отдавать под суд, я отвечу: меня привлекали в войска Николая II, и я сказал и написал, — этот ’) документ хранится в полку2): полагаю, что не принесу особой пользы, служа в войсках его императорского величества. Я не испугался тогда Николая II и не испугаюсь сейчас и вас, товарищи. (Голоса: «Браво», рукоплескания, шум).
ГОЛОС. Прошу отметить, призвать к порядку оратора за выражение: «Николай II и мы».
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Слово принадлежит тов. Подвицкому.
|
|
|
ПОДВИЦКИЙ. В последней речи тов. Крыленко говорилось о том, что для успешности действий революционной армии необходимым условием является единство ее наступления, единство духа, твердости этого духа. В этом отношении он был вполне согласен с тов. Державиным, но он указал на то, что при данных условиях этого единства совершенно невозможно-достигнуть, что есть условия, которые мешают в значительной степени революционной армии, в частности ему, Крыленко, решить вопрос о тех или иных активных операциях этой армии в соответствующих стратегических соображениях. Есть условия, которые мешают в этот момент, когда некоторые части армии ставят вопрос об активных действиях, мешают им сохранить это единство революционной воли и принять участие в общей работе; есть условия, которые мешают им ответить на вопрос: должны ли они участвовать в общей работе или не должны. Здесь было указано, что при данном положении вещей, пока власть не находится в руках Совета Р. и Кр. Д., а в руках коалиционного Временного Правительства, при тех условиях, когда платформа мира, выдвинутая революционной демократией, еще не осуществлена, эти части революционной армии не могут переносить вопрос в плоскость стратегии, и считают, что при таких условиях активные операции армии, ее наступательные действия являются сдвигом, являются попыткой снять с очереди вопрос о задачах революции, о платформе мира, о целях войны, что такого рода действия при данных условиях, когда власть не находится целиком в руках Совета Р. и Кр. Д., такого рода действия играют в руку, по мнению нашего левого крыла, империалистов.
Товарищи, надо вдуматься в то положение, - которое здесь выдвигается, вдуматься в ту тактику, которая здесь предлагается, которая выдвигается нашими товарищами слева. Они говорят о единстве, но о каком единстве идет речь? Если вдуматься реально, практически в то положение, которое создается, то оно сводится к следующему: до тех пор, пока мы, большинство
О Слово: «этот» вписано над зачеркнутым: «там есть». —2) Слова: «хранится в полку» вписаны над зачеркнутым: «по поводу этого».
|
|
|
российской революционной демократии, не считаем возможным согласиться с лозунгами, которые предлагаются нашими товарищами слева, до тех пор они считают себя в праве нарушать единство этой революционной воли. Вот практически, к чему сводится положение, и действительно, еще недавно, еще вчера, мы были свидетелями того, что наши товарищи слева считают возможным нарушать это единство революционной воли, потому что мы, остальная часть революционной демократии, ее большинство, не считаемся с теми лозунгами, которые они выдвигают. Вот положение, которое есть. Я должен сказать, что такого рода стремление к единству, такого рода отношение к этому единству, — это, конечно, есть тактика не единства, а тактика разъединения. Если так ставят вопрос наши товарищи слева, я должен сказать, что подобное отношение к вопросу о единстве есть тактика своего рода вымогательства, потому что они говорят: до тех пор, пока вы с нами не согласитесь, до тех пор, пока вы с нами не пойдете, до тех пор мы считаем для себя необязательными ваши директивы, ваши постановления и считаем необязательным координировать наши действия с вашими действиями. Вот какой ответ они дают нам.
Теперь дальше, по вопросу о войне, относительно того, что пока платформа мира, выдвинутая российской революционной демократией, не принята демократиями других стран, не принята правительствами других стран, пока французское и английское правительства не отказались от завоевательных целей войны, до тех пор товарищи слева говорят, что мы не можем принять участие в войне, принять тактику, которая диктуется задачами этой войны. Мы не можем перенести операции армии в плоскость стратегии. Мы считаем, что это является вопросом политики, а не вопросом стратегии. Товарищи, конечно, если подходить к этому вопросу жизни, действительности, если подходить ко всем вопросам революционной тактики теми упрощенными и прямолинейными способами, какими подходят наши товарищи слева, если будем подходить с точки зрения абсолютного морального легализма, тогда нельзя отрицать, что у них есть соответствующее основание. У них есть основание, что мы, действительно, не имеем полного отказа и полной гарантии в том, что эти захватные цели выброшены за борт. Но, товарищи, в этом заключается разница между нашей тактикой и тактикой наших товарищей слева. Мы вынуждены отказаться от этого упрощенного и прямолинейного понимания, мы вынуждены отказаться от морального легализма. Мы вынуждены ставить вопрос в условиях данной действительности. В таком случае нам приходится выбирать между сепаратным миром или фактическим или формальным сепаратным перемирием, — тогда приходится выбирать между отказом от всяких действий и таким образом поддерживать германский империализм, с одной стороны, и между участием в этой войне, с другой стороны, хотя бы мы и не добились полного торжества нашей платформы мира, хотя нам не удалось добиться отказа от империалистических планов со стороны французского и английского правительств. Нам приходится выбирать между этими двумя моментами, потому что третьего выхода нет, ибо это не выход, который нам навязывают товарищи слева, потому что те рассуждения, те фантастические рассуждения о том, что мы можем в рамках национального нашего масштаба вести социальную революцию и таким образом зажечь пламя социальной революции во всей Европе и этим снять с очереди вопрос о войне, — это не является выходом. Я думаю, что многие товарищи слева сами понимают, что это выходом при данных условиях не является. Если такого выхода нет, то остается два выхода. Это, с одной стороны, поддержка германского империализма путем отказа от всех активных действий на нашем фронте, а с другой, участие в войне, -соединенное в то же время с нашими международными стремлениями, направленными к тому, чтобы выдвинутую российской революционной демократией платформу мира провести в жизнь. Когда нам приходится выбирать между этими двумя моментами, то мы вынуждены принять второе, — это участие в войне.
|
|
|
Раз это так, раз мы принимаем участие в этой войне, считаем безусловно необходимым и обязательным перенести вопрос о тех или иных операциях, о тех или иных действиях революционной армии в плоскость стратегии, —- это, товарищи, не. значит, что мы снимаем вопрос о целях войны. Все наши работы, направленные к утверждению нашей платформы мира, -остаются. Они не только не ослабляются, они усиливаются тем самым сознанием необходимости этих действий нашей армии, которые мы видим. Это так, потому что именно участием нашей армии мы усиливаем позицию наших французских товарищей, которые также борются за проведение платформы этого мира, и в то же время мы наносим определенный удар германскому империализму, который уже сумел использовать это сепаратное перемирие. Вот, товарищи, каково положение. Из этого положения может быть только один выход, который намечается большинством революционной демократии и с которого не могут свести эту революционную демократию те попытки, которые делаются нашими товарищами слева.
ЛУНАЧАРСКИЙ. Товарищи, я займу недолго ваше внимание и, быть может, не использую всех тех минут, которые мне будут предоставлены, потому что для серьезной критики той политики, которую вы уже выбрали, нескольких минут мало, а также и потому, что для меня, как я это говорил на собрании социал-демократов до Съезда, вопрос о войне и вопрос о власти связаны неразрывно. Если бы вопрос о власти вами не был уже решен, конечно, стоило бы приводить разные доводы к тому, что переход власти в руки демократии мог бы обозначать собою начало такой тактики, которая разрубит гордиев узел военных событий, о запутанности которых вам все время докладывали представители вашего правительства. Вне этого пути, вне перехода власти в руки демократии при том типе власти, который вы уже избрали, мы никакого реального пути для быстрого окончания этой войны не видим. Стало быть, развивать сейчас наши практические планы кажется нам довольно бесполезным. Теперь вам приходится продолжать ту политику, которую вы выбрали, и мы от души желаем, чтобы она вывела вас на правильную дорогу. Мы посмотрим, как это будет.
Я хотел бы остановиться только на одном месте из речи министра Керенского и указать на то противоречие, в которое, впадают люди, стоящие на точке зрения, восторжествовавшей здесь на Съезде, когда начинают говорить конкретно о лицах, с которыми им приходится иметь дело и с которыми они думают итти и дальше и уладить эту всемирную разруху. Гражданин министр Керенский сказал, между прочим, характеризуя те условия мира, которые наметил Шейдеман и его сторонники, что он не видит большой разницы между Рибо и Шейдеманом. Мы тоже не видим этой разницы между Рибо и Шейдеманом, ио эта фраза сама по себе была в высокой степени характерна. Если тов. Керенский находил, что такой разницы нет, то, очевидно, не потому, что оба хороши, а потому, что политика того и другого кажется ему расходящейся резко и многознаменательно с той политикой, которую он, опираясь на ваше доверие, думает вести. Рибо и Шейдеман оба придерживаются, каждый со своей точки зрения, империалистической линии ведения этой войны. Но что предлагает практически Керенский и его товарищи по министерству? С одной стороны, действовать вместе с Рибо потому, что, очевидно, не только разрыв с союзниками и сепаратная деятельность с Россией, но даже постановка, не скажем, ультиматума, а просто постановка, подкрепленная известным условием, обусловленная каким-нибудь конкретным и значительным шагом со стороны России, — вот, мол, если вы не пойдете на то-то и то-то, то вы поставите нас в необходимость сделать так-то и так-то, — даже это отметается; все это рассматривается, как угроза, с которой мы в теперешнем положении не можем обратиться к кому бы то ни было. Все это рассматривается, как гибельная мера для России. С этим самым Рибо, который ничем не отличается от Шейдемана, думают наладить тем не менее какие-то переговоры и надеются каким-то образом, что эти переговоры могут привести к благоприятным результатам. Но рядом с этим тов. Дан отвечает: мы имеем и другие пути. Один путь дипломатии недостаточен, мы имеем еще другую дипломатию, — сговор с социалистами. С какими? С Шейдеманом. Конференция, которая здесь предлагалась, есть конференция с представителями большинства, т. -е. с теми немецкими социалистами, которые от Рибо нисколько не отличаются. Н емножко увлекшись, тов. Керенский, когда он хотел охарактеризовать положение, в сущности говоря, ударил сразу по обеим ногам, на которых стоит ваша программа. Да, Рибо и Шейдеман друг от друга ничем не отличаются, почему мы говорим постоянно: Россия не выйдет на правильный путь, пока она находится в зависимости от Рибо, и замена зависимости от Рибо зависимостью от Шейдемана не есть решение вопроса. Прибавить к дипломатическим переговорам с Рибо и Ллойд-Джорджем переговоры с Гендерсоном и Шейдеманом —это значит ничего не прибавить.
Конечно, если в Западной Европе начнется среди самих правительств течение спастись от революционного движения, развивающегося внезапно, и выйти из этой войны без полного морального и политического краха, если будут искать спасения от этого на пути какого-нибудь скверненького буржуазного мира, тогда Шейдеман и Гендерсон получат соответствующие указания от своих правительств и, может быть, этот скверненький мир, наладят. В этом случае возможно, что это как раз совпадет и с вашей тенденцией, с вашими стараниями, и вам позволят к этому скверненькому миру тоже руку приложить. Это лучший исход, который мы предвидим, и, по правде, этот лучший исход кажется до такой степени отвратительным, до такой степени не оправдывающим ужасных жертв, которые человечество принесло в этой войне, что мы не без ужаса смотрим на этот исход.
Если бы империалистические правительства предпочли выйти целыми из поднятой ими катастрофы путем чьей-нибудь победы, каждое надеясь, что, увенчанное венком победы, оно, перед лицом своей собственной, требующей ответа, страны, спасет свою власть, — если, таким образом, не путь соглашения между этими правительствами, а дальнейшая бойня будет целью каждого из них для спасения себя и правящих классов, в таком случае Шейдеман, Рибо и Гендерсон будут ставить препятствия дипломатическому соглашению и каждый будет действовать, как дипломатический агент своей империалистической державы. Между тем, только на эти компании вы рассчитываете. Когда министр Чернов спрашивал меня относительно моего перерыва — ХдазсЬепгиГа: справились ли вы с волей меньшинств, когда хотите ставить ультиматум, справились ли вы, когда хотели этого Ланге и Гаазе? — незачем было спрашивать. Я знаю, что этого пути испугаются; точно так же, как вы не стойте на точке зрения Гендерсона и Тома, вы ближе к точке зрения Ланге и Гаазе, но они не представляют пролетарского большинства, а если скажут, что это большинство недостаточно себя проявляет, где гарантия того, что крайнее левое течение является действительно выразителем целей революции. Я скажу: да, тот, кто хочет считаться с фактом, как он есть, кто не умеет проследить тенденции революционного развития, кто не умеет отнестись к диалектическому развитию, — скажу: здесь присутствует лицо, которое опирается... (не слышно) (Голос: «Не на ваше! »)..., то само собою разумеется, тот окажется рабом факта, как он перед ним стоит. Потребовалось бы действительно глубокое знакомство с фактами западно-европейской жизни, потребовалось бы проследить, насколько растет недовольство в массах демократических всех этих стран, насколько растет оппозиция в социалистических партиях Западной Европы, чтобы мы могли с фактами в руках показать, действи-дельно ли решительные действия со стороны России способны на развитие огромной силы протеста против войны. Но мы в значительной степени лишены этой возможности. Чернов говорил мне: вы должны были там осведомиться, а потом приехать сюда. Мы надеялись, что, приехавши сюда, можем также осведомляться. Но, несмотря на то, что военный министр социалист, стало быть, цензура вряд ли перехватывает ваши газеты, и несмотря на то, что министр почт и телеграфов социалист и поэтому связь почтовая с Европой, казалось бы, находится в его ведении, — несмотря на это, мы просто не можем иметь заграничных газет, даже буржуазных, а тем более вы не можете следить за тем, как развертываются события в Западной Европе. Бледными отблесками доходит сюда то, что нежелательно допустить в Россию для контролирующих ее высоких, могучих союзников-покровителей. Но мы утверждаем на основании того, что нам известно из западно-европейского опыта, что надежда на этот расчет, на то, что революционное движение избиваемых и истребляемых народов с каждой неделей, с каждым месяцем достигает все большего напряжения, и что произойдет взрыв, быть может, столь же неожиданный, как был неожиданный революционный взрыв в России, но столь же короткий, мощный и меняющий сразу весь ход дела, — что надежда на это имеет громадные шансы. А так как это единственная надежда, так как все другие надежды по существу представляют туман, в котором вы идете, не зная куда, к пропасти, в которую вы свалитесь, — так как это единственная надежда, то на эту карту приходится, действительно, ставить наш выигрыш. Это находят азартной игрой. Я говорю: в отчаянном случае, — а Россия стоит в отчаянном положении, — надо уметь дерзать, потому что та игра, которую вы ведете, на наш взгляд, есть игра на несомненный проигрыш. Азартная игра — вещь нехорошая, но невинная игра в дурачки может привести к нелепым результатам. Поэтому мы рекомендовали эту политику вам, но вы выбрали путь с правительством, которое вы имеете, путь, который не может привести к революционной активной политике. Ответственность за дальнейшие судьбы России вы берете на себя, и мы можем пожелать, как социалисты и друзья человечества, чтобы на этом пути вас ждало поменьше разочарований или чтобы разочарования появились в такой момент, когда дело можно будет еще исправить.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Тов. Луначарский, я просил бы вас избегать таких выражений, как игра в дурачки.
ПЕЧЕРСКИЙ. Товарищи, мы живем в исключительно трудное и в исключительно ответственное время, а для нас, представителей фронта, особенно ответственное, и этот момент всеми чувствуется. Вся русская революция находится как бы в заколдованном кругу, и круг этот — война.
Теперь, когда решается вопрос о войне и мире, разрешите вам напомнить, товарищи, о тех, кто несет на себе непосредственно бремя войны, для которых этот вопрос не академический, а вопрос кровавой расправы. Разрешите напомнить о нашей армии, о нашей революционной армии. (А плоди с м е и т ы. ) Товарищи, я напомню вам об армии. Я должен сейчас перейти к тем выводам, которые сделал тов. Крыленко. Для меня эти выводы имеют большое значение потому, что я предвижу от них глубокие драматические, даже трагические эпизоды. Что тов. Крыленко нам говорил? Он сказал, что когда солдаты поставят перед ним вопрос: нужно ли итти в наступление или нет, он скажет им: «не нужно». Я больше того говорю, — я предполагаю, что тов. Крыленко почтет для себя обязательным не ждать, когда солдаты поставят ему этот вопрос, а первый скажет им: товарищи, в наступление итти не нужно. Вот какие получаешь из этого выводы.
Нужно, товарищи, раз навсегда вполне определенно поставить вопрос о том, что мы здесь собою представляем. Если мы, действительно, тот революционный парламент, на который указывал Троцкий и другие товарищи большевики, если то решение, которое мы примем, является решением революционной демократии России, то из этих решений нужно делать соответствующие выводы, и, значит, эти выводы должны быть обязательны для всей демократии, ибо, товарищи, если мы исходим из того положения, что те решения, которые мы здесь принимаем, необязательны, тогда, товарищи, нам не зачем было бы собираться, не зачем было бы тратить драгоценное время, когда мы нужны в окопах. Раз это решение неоспоримо, то это решение особенно важно у нас на фронте. Я спрашиваю вас: к чему ведет та политика, которую рекомендуют товарищи большевики? Это значит, что на фронте, в то время, когда будут решаться вопросы первой важности, когда должны быть брошены массы народа на фронт, на спасение революции, тогда, товарищи, перед этими массами станет раскол, тогда возникнут междоусобицы, вооруженные массы пойдут друг на друга. Товарищи, я спрашиваю вас: может ли это быть в интересах революции, может ли кто-нибудь содействовать этому? Ни один честный человек, ни один честный революционер, который продумал то, что говорит, тот, кто ставит лозунги не на ветер, а для того, чтобы они получили определенное осуществление, — никто такого лозунга дать не может. Товарищи, в чьих интересах может быть разгром нашей армии? Иначе нельзя рассматривать эти лозунги. Когда армия должна вести политику борьбы, когда она должна воевать, когда в это время являются междоусобицы, когда вооруженные полки идут против вооруженных полков, тогда единственный путь, на... 1) что армия может [выйти] с честью из поставленных перед нею задач, — не приходится. Тогда надо раз навсегда предусмотреть, что мы идем на разгром армии. В чьих интересах может быть разгром? Конечно, не в наших интересах и не в их.
И вот, товарищи, теперь, перед лицом всей революционной России, не только перед армией, я считаю необходимым выяснить те вопросы, которые станут перед вами. Я спрашиваю товарищей большевиков: что вы намерены делать? Считаете ли вы возможным звать людей, в то время, когда имеется решение всей революционной демократии, вести ту или другую политику? Я спрашиваю, считаете ли вы возможным внести таким образом дезорганизацию [в] армию 3), считаете ли возможным посылать туда маршевые роты и какие выводы из этого делаете? Вы должны дать на это определенный и ясный ответ, что вы думаете делать, как вы думаете себя вести, и этого ответа мы от вас ждем.
Тов. Крыленко говорил, что боеспособность армии зависит от двух моментов: армия должна быть подготовлена технически, но и армия должна быть едина духом, потому что иначе быть не может. В армии царской была сила кулака, и тогда можно было двигать армию силой принуждения,
’) В подлиннике дефектное место; в газетах это место пропущено. — 2) В подлиннике: «армии».
палкой, но и только благодаря тому, что создался известный психоз на ряду с войною, можно было воевать. Теперь нет силы палки, и нужно, чтобы была единая революционная воля, чтобы армия знала, что она творит народное дело, чтобы у нее было доверие, когда мы заявляем, что армия должна оставаться на местах, когда мы ее не можем увести оттуда, и тогда мы должны иметь мужество сказать, что она должна оставаться на местах и оправдать волю демократии. Если же вы считаете возможным сказать, что армия может не итти в наступление, если считаете возможным заявить, что отдельные части должны пойти друг против друга, то вы должны иметь мужество сказать, что мы должны отозвать армию, и она должна штыки вонзить в землю. (Аплодисменты. )
Еще один момент. Слишком много людей имеется среди нас, — не здесь сидящие, а в России вообще, — которые говорят, что воевать нужно, что нужно итти в наступление и т. д. Я должен вам сказать, что слишком многие из этих людей находят возможным решать этот вопрос не для себя, а для других. Товарищи, есть один огромный позор: это — позор самооборончества от войны, и здесь, с этой трибуны, я от лица армии протестую и говорю, что есть огромная часть скрывающихся здесь, в тылу, от фронта. (Аплодисменты. ) В армии вопрос ставится таким образом: если действительно нужна защита революции, если нужна защита свободы, воли и земли, тогда все должны пойти на фронт, потому что это общая задача, общая цель. (Аплодисменты. ) Я говорю, здесь должно быть вполне определенно сказано в связи с теми вопросами, которые ставятся товарищами большевиками, что должны делать маршевые роты. Я должен сказать, что маршевые роты идут вяло; они часто приходят таким образом, что лучше бы они совершенно не приходили, и здесь от имени Съезда должно быть вполне определенно сказано: раз мы ставим вопрос так, раз война не может быть прекращена хотя бы усилиями большевиков, то должны быть двинуты все маршевые роты, — армия не может быть предоставлена самой себе на разгром и погибель. (Аплодисменты. )
НИКАНОРОВ. Я, товарищи, являюсь делегатом из той же самой армии, что и тов. Крыленко. Я не разделяю его взглядов, отчасти я его противник, но, как честный противник, я прежде всего должен сказать, так как я хорошо знаю тов. Крыленко, что он не трус (аплодисменты) и, во всяком случае, искренний человек, но у тов. Крыленко есть, два больших греха. Первый грех — тот, что он слишком верит себе, когда говорит что-либо и когда думает о чем-либо, а второй его грех, самый трагический для него, это — то, что он, закрыв глаза, слепо верит тому, что он думает, и теряет доверие в солдатской массе, представителем которой он является. (Аплодисменты. )
Тов. Крыленко начал здесь свое выступление тем, что прочел две-резолюции, необычайно патетически - сантиментально составленные. Я полагаю, что такого рода резолюции из ума и сердца чисто солдатского выйти не могли. (Голоса: «Правильно». Аплодисменты. ) И в ответ на эти резолюции я прочту вам тоже две резолюции, которые являются не резолюциями отдельных полков, а Съезда корпусных и дивизионных, Съезда корпусного, на котором присутствовало до 20. 000 солдат. (Шум). (Читает): «Солдаты, стрелки и весь командный состав такого-то корпуса...
Это, товарищи, одна резолюция, а вот вам и другое дивизионное постановление (читает): «Вверив свои силы, мы верим»... 2)
’) Зачитанные Никаноровым резолюции не найдены.
Я, товарищи, во многом, быть может, не согласен с тем, что говорят эти резолюции, но я должен был прочесть их как бы в противовес тем резолюциям, которые предложил вам тов. Крыленко.
Здесь слишком много говорили о теориях, очень хорошо, а иногда и очень дурно. Нам здесь рассказали о причинах, вызвавших войну, нам здесь объясняли происхождение этой войны и много говорили о том, должна ли она продолжаться или не должна, должна ли она закончиться или не должна закончиться. Товарищи, я здесь попробую говорить не теоретическими выкладками, а попытаюсь перед вами показать те мысли, те думы, те настроения, которые заполняют чистые солдатские, простые сердца. Они слишком далеки, —может быть, это будет обидно для нас всех, — от всякого рода теорий. Тов Крыленко, когда начал свою речь, говорил о том революционном экстазе, который, якобы, охватил в первый момент всю армию. Товарищи, я и все те, кто со мною приехал, кроме тов. Крыленко, мне кажется, нашел совершенно другое в первое время в настроениях окопов. Нужно сказать, что в сердцах и умах солдат, когда возбуждается вопрос о войне, он всегда претворяется в вопрос о мире и, — это прежде всего, — и этот вопрос клином сидел в его голове и в его сердце еще до революции. Когда же вспыхнула революция, когда первая волна ее докатилась до окопов, когда в первый момент, — я прямо скажу, — эти дезорганизующие начала захватили было окопную армию, тогда слишком прямолинейно и слишком примитивно был всей солдатской массой поставлен вопрос о мире: мы устали, изголодались, измотались, мы хотим мира, мы не хотим никого слушать, мы хотим домой, — вот определенные лозунги, в большинстве случаев неоднократные. Я не говорю о наиболее сознательной части тех, которые были тогда в окопах. Это привело, товарищи, к тому, что по всей липни начались хотя бы те же самые братания. В некоторых случаях замечались побеги из окопов.
|
|
|
