Эпоха модальности

Третий культурологический период в Европе начинается ближе к концу XVIII в. Его принято делить на два этапа – классический (или канонический) (до 80-х гг. XIX в. ) и неклассический (неканонический) (с конца XIX в. по настоящее время). Данная эпоха имеет различные названия – эпоха прозы, эстетика противопоставления, неотрадиционалистская, неканоническая, индивидуально-творческая. Наиболее адекватным представляется название, производное от ведущего принципа взаимоотношений человека и мира – эпоха модальности. В лингвистике эта категория используется для обозначения способа действия или отношения к действию.

Принцип модальности приходит на смену эйдосу в результате существенных изменений в сознании человека, связанных с развитием науки (кругосветные путешествия, телескоп, развитие анатомии) и кризисом в идеологической сфере. На смену геоцентрической концепции мироустройства приходит гелиоцентрическая, что кардинально меняет самоощущение человека. Человек становится субъектом, а мир – картиной мира (М. Хайдеггер) [72]. Одна незыблемая истина сменяется множеством истин, каждый человек-субъект воспринимает мир через призму собственных духовных ценностей, в формировании которых все меньше принимает участие религия. Ценность мира каждым человеком определяется его собственным личностным отношением к этому миру. Модальность, или отношение, становится ведущим принципом в осмыслении действительности. Этот принцип экстраполируется и на словесное искусство.

Важнейшим событием эпохи модальности стало обретение нового статуса искусством. Оно окончательно обособилось от других видов и от других форм идеологии и стало «автономно причастным целому жизни» (С. Н. Бройтман) [цит. по 58, с. 128]. Мир человеком-субъектом воспринимается как неготовый, требующий постоянного развития, созидания, поэтому автор-художник непосредственно включается в этот акт бесконечного незавершающегося творения.

Эпоха модальности сформировала новую человеческую личность – самоценную, «я-для-себя», автономного субъекта. Это потребовало и новых отношений с «другим». Выяснилось, что «я» не мыслится без «другого», они необходимы друг другу и друг друга обусловливают, в терминологии М. М. Бахтина, они формируют «двуединство» «я-другой». Их «автономная причастность» «стала формой существования реальной личности» [58, с. 128]. «Иначе говоря, на понимание личности был распространен принцип дополнительности, и она предстала как изменяющаяся внутренняя мера «я» и «другого», как подвижное, модальное, «двухполюсное» их взаимоотношение» [14, с. 257-258]. Этот принцип распространяется и на понятия образа и идеи, которые тоже становятся автономными. Модальность как принцип новой эпохи проявляется на всех уровнях эстетического объекта.

В субъектной сфере появление самотождественного «я» и его «автономной причастности» «другому» привело к тому, что категория автора в эпоху модальности стала доминирующей. Поэтому уникальность и оригинальность становятся отличительной чертой произведений искусства. Внежизненно-активная позиция автора в эпоху модальности выражается в его особой природе. М. Бахтин называет его «первичным автором», автором-творцом, поскольку автор теперь не повторяет на новом уровне предзаданный канон, а создает, подобно Богу, совершенно новый виртуальный мир по собственным законам. Такая природа автора как организатора эстетического события обусловила и многие другие изменения в словесном искусстве.

В эпическом произведении расширилась и активизировалась сфера субъектов авторского плана – повествователь, образ автора, рассказчик. В лирике формируется понятие лирического «я» и расширяется субъектная сфера. На смену образу-характеру приходит образ-личность, самодостаточная и самоценная. В событии рассказывания формируется ситуация самоустранения повествователя, замена его персонажем. Отношения автора и героя приобретают диалогический характер. Формируются дискурсивные отношения – «автор - герой - читатель», возникает «многосубъектное повествование» (Э. Ауэрбах). Образование субъектных форм, построенных на «нерасчленимой интерсубъектной целостности «я» и «другого» [58, с. 128].

В эпоху модальности образ и идея окончательно отделяются друг от друга, становятся автономными, образ наполняется собственной содержательностью. Слово утрачивает авторитетность, в результате чего формируются его новые качества. В прозе прямое, одноголосое слово дополняется двуголосым (несобственно-прямая речь, сказ и др. ), стилистически трехмерным – включает в себя «и сам предмет, и его отражение, и отражение отражения, или образ образа (С. Н. Бройтман) [58, с. 128]. В поэзии возникает «простое», или «нестилевое» слово. Происходит переосмысливание тропов, на новом уровне актуализируются архаические образные языки кумуляиии и параллелизма.

В эпоху модальности полностью оформляется сюжет становления, развивается принцип сюжетной неопределенности, возникает неокумулятивный сюжет, что приводит ко «взаимоосвещению разных исторических «языков» сюжета – и кумулятивного, и циклического, и сюжета становления» [58, с. 128].

Понятие жанра и жанровой системы в эпоху модальности претерпевает существенные трансформации. Ведущую роль стали играть неканонические жанры, что привело к деканонизации. Жанровыми чертами стали – «жанровая модальность (отношения между жанрами), стилистическая трехмерность («образ жанра») и внутренняя мера (заменившая жанровый канон)» [14, с. 363]. Кроме того, формируется жанрово-родовой синкретизм, что свидетельствует о сохранении искусством слова и в новую эпоху своих генетических черт.