Раздел 2. Повседневность, быт, частная жизнь мужчин и женщин в истории дореволюционной России

Раздел 2. Повседневность, быт, частная жизнь мужчин и женщин в истории дореволюционной России

С. Ю. Козлова

Ярославль, Ярославский ГУ им. П. Г. Демидова

СТАРОСТЬ: НАКАЗАНИЕ ИЛИ БЛАГОДАТЬ? (ОТНОШЕНИЕ К СТАРОСТИ НА ПРИМЕРЕ РАННЕСРЕДНЕВЕКОВОГО СЛАВЯНСКОГО ОБЩЕСТВА)

Конструирование своей гендерной идентичности женщиной протекает через принятие и усвоение гендерных норм и правил, предлагаемых семьёй и обществом: будь то правила поведения, определённого внешнего вида, ношения соответствующей одежды, мимики, жестов или нормы приятия жизненных и религиозных ценностей. Процесс построения гендерной идентичности продолжается всю жизнь человека и подвергается постоянным изменениям. Вместе с эволюцией общественных представлений о должном гендерном поведении или с изменением культурной и бытовой среды, женщина вынуждена подстраиваться под новые «гендерные правила».

«Гендерные правила» не только выдвигают ряд требований, но и влияют на формирование мироощущения, миропонимания женщины и её представления о своём месте в мире. Старость для женщины – это период жизни от утраты способности организма к продолжению рода до смерти. В период средневековья слабое развитие медицины приводило к тому, что детородный период женщин из–за болезней часто заканчивался к 25–30 годам[111]. Но этот возраст указывает лишь на физиологическую старость.

Биологическая старость в средневековье облекалась в отталкивающий образ (без указания возрастных границ), вырабатывался определенный стереотип изображения стариков: «И долгие годы согнули уже мою спину, и морщинистая кожа уже обезобразила мое лицо, и грудь моя дышит уже тяжело, как у усталого коня, и голос осипший хрипит, как у гуся, и болезненная старость ослабила мою память» [112]. Чешская королева Сватава (перв. четв. XII в. ) говорила сыну Собеславу: «[выслушай] мои старческие просьбы. Прошу, не печаль это морщинистое, залитое слезами, лицо» [113].

Психологическая старость наступала тогда, когда женщина сама начинала осознавать себя старой. Но представление о собственной старости и отнесение себя к данной социально–психологической группе могло не совпадать с общественным мнением. Что было позволительно в одном возрасте, осуждалось в другом. Весьма примечателен комментарий хрониста, которым сопровождается сообщение о браке чешской княжны и польского князя Мешко I: «Дубравка, весьма бесстыдная женщина. Будучи уже в преклонном возрасте, она вышла замуж… и надела девичий венец, что было большим безрассудством с ее стороны» [114].

Средневековые источники содержат противоречивые сведения об отношении к старым людям в ранний период, что создаёт трудности для понимания истинного положения стариков у славян. Высокий социальный статус людей «умудренных жизнью» подтверждается традицией брать в плен старейшин при захвате городов. Например, княгиня Ольга сожгла город древлян (Искоростень), при этом «городских... старейшин забрала в плен» [115]. По другим известиям, у балтийских славян существовал обычай предавать старых, неспособных к войне и работе людей насильственной смерти.

С принятием христианства социальная функция защиты пожилых людей легла на Церковь. Особое отношение сформировалось к вдовам. Распространённой в славянском обществе стала христианская заповедь: «Не презирай вдовы и странника, стоящих у твоей двери» [116]. Именно вдов, женщин, лишённых опоры в лице мужа, Церковь брала под своё особое покровительство. Имели место и случаи насильственного пострижения вдов, но со стороны средневекового общества уже возникал вопрос: «совершил ли кто–нибудь грех, если сделал монахиней женщину–вдовицу, которая не хотела принимать монашеский постриг? » [117]

Всех вдов условно можно разделить на две категории: вдовы без детей, считавшиеся «беззащитными, жалкими личностями, негодными вещами, не выполнившими своё назначение» и так называемые «матёрые вдовы», то есть «имевшие детей», которые были «почти совершенно равноправны с мужчиной»[118]. «Матёрая вдова» считалась женщиной, достойно выполнившей своё предназначение. Нет свидетельств того, что в славянском обществе была система обеспечения и поддержки пожилых людей государством: самый древний славянский письменный законодательный памятник «Закон Судный Людем» (вторая пол. IX в. ) ничего об том не упоминает. Постепенно происходят сдвиги в общественном мнении; свидетельство тому – усиление к XIV в. внимания к старости, старческим недугам, старым людям вообще. Тогда же появились зачатки формирования системы защиты женщин (в т. ч. пожилых, имевших детей): «Кто окажется убившим… мать, будет такой убийца сожжен на огнь» [119].

Отношение к старости в раннесредневековом обществе было крайне противоречивым, предполагавшим сочетание двух противоположных оценок: признания необходимости уважительного отношения к старым людям и констатации их немощности, причём не только физической, но и интеллектуальной. Представление о возрасте старости у средневекового европейского человека значительно отличалось от современного. Возрастной порог старости был ниже. 40–летие считалось возрастом «старых вдов», таких принимали в специально основанный для них в 1283 г. в Париже монастырь Сен–Авуа[120].

Деды, бабки и вообще старики упоминались в славянских источниках того времени редко. Когда речь идёт об описании той или иной личности, чаще всего обращаются к предкам мужского пола, не вспоминая о бабушках и прабабушках. Отношение к старости в славянском обществе периода раннего средневековья было крайне неоднозначным, но именно тогда сложились все основные стереотипы, которые и сегодня появляются при слове «старость».