В. Б. Безгин. Насилие в крестьянской семье конца XIX века: гендерный аспект проблемы

В. Б. Безгин

Тамбов, Тамбовский государственный технический университет

НАСИЛИЕ В КРЕСТЬЯНСКОЙ СЕМЬЕ КОНЦА XIX ВЕКА: ГЕНДЕРНЫЙ АСПЕКТ ПРОБЛЕМЫ

Сельский мир, будучи по своей сути миром мужским, сформировал по отношению к женщине стереотипы, которые сам же и культивировал в повседневной жизни. Мужик воспринимал бабу как существо, низшее по положению, и поэтому она должна находиться у него в подчинении. «Конь горбат, да кобыле не брат» — так характеризует народная пословица это преимущество «мужика» перед «бабой». В деревне считали, что женщину надлежало держать в строгости, пресекая присущие ей пороки, а при необходимости применять и силу для ее вразумления. Невысоко оценивали и умственные способности женщины. «У бабы волос долог, да ум короток», – говорили в селе. Женщине считалось предосудительным высказывать свое мнение при обсуждении мирских дел («не бабское это дело»). Порицалась женская склонность к многословию («язык, что помело»), пересудам и склокам. Вмешательство женщин в «мужские» дела вызывало раздражение. Все сказанное не означает, что в повседневном общении, вне посторонних глаз, мужчина не мог быть ласков, внимателен и заботлив по отношению к супруге.

Патриархальные традиции русского села требовали безусловного подчинения жены мужу. Эта зависимость сложилась исторически и была обусловлена причинами религиозного, социального и экономического порядка. Безотчетная власть мужа над своей женой отразилась в народных поговорках: «Бью не чужую, а свою»; «хоть веревки из нее вью»; «жалей, как шубу, а бей, как душу»[214]. Этот варварский обычай, шокировавший просвещенную публику, в деревне являлся делом вполне обыденным. С точки зрения норм обычного права, побои жены не считались преступлением, в отличие от положений официального законодательства.

Традиции семейного насилия в сельской среде находили свое отражение в существовавших стереотипах обыденного поведения крестьян. «Бить их надо – бабу да не бить, да это и жить будет нельзя», – утверждали сельские мужики в полной уверенности в своей правоте. В повседневной практике крестьянской семьи мужик бил свою жену беспощадно, с большей жестокостью, чем собаку или лошадь. Били обычно в пьяном виде за то, что жена скажет поперек, или били из–за ревности. Били палкой, и рогачом, и сапогами, ведром и чем попало[215]. Порой такие расправы заканчивались трагически. В местных газетах того времени периодически появлялись сообщения о скорбном финале семейных расправ. Приведем лишь одно из них. «Тамбовские губернские ведомости» в номере 22 за 1884 г. писали, что в д. Александровке Моршанского уезда 21 февраля крестьянка, 30 лет от роду, умерла от побоев, нанесенных ей мужем[216].

Информация о фактах домашнего насилия содержится в погребальных причитаниях русских женщин. В отличие от античной традиции (о мертвых или хорошо или ничего), в посмертном плаче крестьянок содержится и негативная оценка жизни умершего. Вот один из таких примером, приведенный в исследовании бытовых песен Э. Будде:

«По царевым кабакам, да находилася,

У питейных я домов да настоялася,

Я завыручку глядела – надрожалася,

Называлась свою надежицу, накланялась,

Я бесчестьица, победнушка, наслухалась,

Уж я смертных побоев натерпелася…»[217]

В сельской повседневности поводов для семейного рукоприкладства всегда было более чем достаточно. «Горе той бабе, которая не очень ловко прядет, не успела мужу изготовить портянки. Да и ловкую бабу бьют, надо же ее учить»[218]. Такая «учеба» в селе воспринималась не только как право, но и как обязанность мужа. Крестьяне говорили, что если «бабу не учить – толку не видать».

Насилие порождало насилие, создавало примеры для подражания. И то, что шокировало стороннего наблюдателя, воспринималось в деревне как обыденное явление. Интересное суждение о сельских нравах приводил в своих мемуарах А. Новиков, прослуживший семь лет в должности участкового земского начальника Козловского уезда Тамбовской губернии. Он заметил: «В крестьянской семье более, чем где–либо проявляется победа грубой физической силы; уже молодой муж начинает бить свою жену; подрастают дети, отец и мать берутся их пороть; старится мужик, вырастает сын, и он начинает бить старика. Впрочем, «бить» на крестьянском языке называется «учить»: муж учит жену, родители учат детей, да и сын учит старика–отца, потому что тот выжил из ума. Нигде вы не увидите такого царства насилия, как в крестьянской семье»[219].

Общественное мнение села в таких ситуациях всегда было на стороне мужа. Соседи, не говоря уже о посторонних людях, в семейные ссоры не вмешивались. «Свои собаки дерутся, чужая не приставай», – утверждали в селе. Иногда крестьяне колотили своих жен до полусмерти, особенно в пьяном виде, но жаловались бабы посторонним очень редко. «Муж больно бьет, зато потом медом отольется»[220]. То есть и сама женщина относилась к побоям как к чему–то неизбежному, явлению обыденному, своеобразному проявлению любви мужа. Не отсюда ли пословица: «Бьет – значит, любит! »

Измена жены, если об этом становилось известно мужу, неминуемо вела к жестокой расправе. В этом случае от обманутого мужа ожидали вразумления неверной жены, а не развода. Жен уличенных в измене жестоко избивали[221].

В семейной повседневности крестьянка являлась порой объектом не только физического, но и сексуального насилия. В церковном уставе существовал запрет на половые связи под праздники, в посты, во время месячных очищений и т. д. «Сходиться мужу с женой нельзя в великий пост, даже на среду и пятницу. После смерти детей нельзя сходиться до сорокового дня». После родов сожительствовать с женой можно было только через 6 недель (после очистительной молитвы). А на деле половую близость супруг возобновлял через неделю[222].

Среди преступлений на сексуальной почве наибольшее распространение в русском селе имело снохачество. Механизм склонения снохи к сожительству со свекром был достаточно прост. Пользуясь отсутствием сына (отход, служба), а иногда и в его присутствии, свекор принуждал сноху к половой близости. В ход шли все средства: и уговоры, и подарки, и посулы легкой работы. В ином случае уделом молодухи становилась непосильная работа, сопровождаемая придирками, ругательствами, а нередко и побоями[223]. Жизнь женщин, отказавших своим свекрам в их плотских желаниях, по мнению сельского корреспондента из Калужской губернии, становилась невыносимо мучительной[224].

Редко молодые бабы пытались найти защиту от посягательств со стороны свекра в волостном суде, но, как правило, те устранялись от разбора таких дел. В тех случаях, когда преступная связь свекра со снохой открывалась, виновной, как правило, признавалась женщина, которую ожидала жестокая расправа со стороны мужа. Вот характерный итог самочинной расправы: «Жена была избита до полусмерти; волосы наполовину были вырваны, лицо превращено в один сплошной синяк, тело исщипано, одежда изорвана в мелкие клочки, так что женщина очутилась на улице совсем нагая»[225].

Насилие в крестьянской среде было обусловлено патриархальными традициями русского села, условиями жизни и быта русских крестьян. Гендерные роли в семейной обыденности определяли зависимое положение русской крестьянки, превращая её в объект психологического, физического и сексуального насилия со стороны мужа.