Гендерные различия преступного поведения: исторический аспект и региональная специфика (северные районы европейской России в первой четверти ХХ В. )

Под преступным поведением в рамках данного сообщения предлагается понимать нарушение как социальных, так и предписанных государством норм.

В начале ХХ века количество уголовных преступлений неумолимо росло, но в целом укладывалось в динамику роста населения. Значительно важнее проследить изменение в сторону увеличения количества преступлений, совершаемых женщинами, как отражения деформации социальной ситуации.

Гендерные различия в видах совершаемых преступлений принято объяснять врожденными биологическими и психологическими свойствами мужчин и женщин — различной физической силой, пассивностью женщин, их поглощенностью воспроизводством потомства. В процессе социализации у большинства женщин вырабатываются качества, отличные от мужских: забота о других, поддержание личных взаимоотношений[504]. Детоубийство, как типичное женское преступление, также является результатом зависимости женщины от социальных обстоятельств: обычно вызывалось страхом ответственности за внебрачную или добрачную связь.

В зависимости от требований, предъявляемых обществом к женщине, меняется структура женской преступности и формы их асоциального поведения. Такие изменения можно проследить не только в историческом аспекте, но и в территориальном. В России в силу огромной территории и слабых межтерриториальных связей можно выделить явные различия в этом плане не только в социальных слоях, но и у различных территориальных групп. Так, проституция как форма девиантного поведения в целом для северных губерний не была свойственна. Исключение составлял портовый Архангельск (по переписи 1897 года, таковых здесь было более 100 женщин), однако они были приезжими из других районов страны; местными были в основном горожанки (чаще всего солдатки) и представители тех слоев, где социальный контроль был жестче, чем в крестьянской среде. Если отсутствие проблемы проституции в Вологодской губернии местный губернатор связывал с «крепостью семейных уз и твердостью традиционных устоев»[505], то в Архангельской и Олонецкой губерниях не было социальных условий, при которых женщина изгонялась из своего социума в качестве наказания за нецеломудренное поведение, в результате чего была вынуждена заниматься проституцией.

В Вологодской и Олонецкой губ. женская преступность не превышала 10% (в Архангельской губ. — на уровне 20%). Количество женщин–преступниц было невелико, однако случаев детоубийства фиксировалось значительно больше. Например, в 1908—14 гг. в Олонецкой губернии до 15% женщин—преступниц были наказаны именно за детоубийство. В Олонецкой губернии примерно 10%, а в Вологодской – около 20% всех убийств составляли именно убийства новорожденных, совершенные, скорее всего, женщинами[506].

Как и повсюду, в северных губерниях были частыми случаи насилия в семье. Однако жертвами здесь были не только жены, но и мужья[507].

От общероссийских состав женских преступлений в промысловой Архангельской губернии отличался как в количественном, так и в качественном отношении[508]. Объяснить такую разницу только превышением женского населения в губернии нельзя: оно было несущественным (отношение мужчин к женщинам составляло 48: 52, в целом по России 49: 51). Если в России женщины чаще привлекались по незначительным преступлениям, дела о которых рассматривались в мировых судах, то в Архангельской губернии 22, 5% женщин–преступниц проходили через уголовные суды (в России эта цифра составляла в среднем 13%).

Социальная статистика преступлений по России показывала высокий удельный вес среди осужденных холостых мужчин (49, 6%) и вдовых женщин (15, 3%). В Архангельской губернии эти показатели были выше общероссийских: среди преступников—мужчин 56, 1% были холостыми, среди преступниц — 30, 5% вдовых. Отмечается более высокий процент преступлений, совершенных в состоянии опьянения, в том числе и среди женщин, а также незначительное превышение рецидивов.

Как и в целом по России, в северных губерниях в начале ХХ века отмечался рост преступности среди горожан[509]. Воровство в сельской местности встречалось редко. Наказания за такие преступления осуществлялись обществом и были в основном «позорящими». Например, в одной из архангельских газет описывался случай самосуда, который первоначально пытались провести жестоко, а закончилось все общим весельем[510].

Во время Первой мировой войны в Архангельске констатируется рост таких преступлений, как «кражи денег и вещей в заводских казармах», чем занимались «в основном женщины»[511]. Рост преступности (в основном мелкие кражи или участие в погромах торговых заведений) был вызван как необходимостью кормить детей, с чем сталкивались женщины, так и безответственной агитацией некоторых активистов[512].

Первые годы советской власти около половины преступниц были незамужними, разведенными или вдовами. По мнению губернских статистиков, наличие детей являлось «дополнительным стимулом для совершения преступлений» – из–за материальных проблем[513]. Женщины чаще привлекались за преступления «против личности» (более четверти всех преступлений) и имущественные (22—23%)[514].

В Архангельской губернии в 1924 г. осуждены были 3% населения, около 20% из них — женщины[515]. В начале 1920–х гг. немалое число мужчин молодого возраста были в армии. После 1924 г. — как признак социальной стабилизации – падает и процент преступности, и женская составляющая в ее структуре. Например, в Архангельской губернии в 1925 году женщины составляли 16% осужденных.