 |
А. В. Всеволодов. Что наследовали и завещали вдовы вологодских. Священников конца XIX В.
|
|
|
|
А. В. Всеволодов
Череповец, Череповецкий государственный университет
«А ПОСЛЕ НЕЕ ПО СПРАВКЕ ОСТАЛОСЬ ИМУЩЕСТВО... »:
ЧТО НАСЛЕДОВАЛИ И ЗАВЕЩАЛИ ВДОВЫ ВОЛОГОДСКИХ
СВЯЩЕННИКОВ КОНЦА XIX В.
Для жены православного священника конца XIX в. вдовство всегда так или иначе подразумевало нужду в средствах. Вологодская епархия, одна из наибольших в Европейской России по площади и беднейших по благосостоянию духовенства, не была исключением из этого правила.
Доход священнической вдовы, если не принимать во внимание поддержку со стороны членов семьи, состоял из пенсии за службу мужа[439], выплат от Епархиального попечительства о бедных духовного звания[440] и из небольших отчислений из жалованья служащих приходских клириков (до 3 руб. в год – до 1867 г. )[441]. Таким образом, она входила в беднейшую, наиболее социально не защищенную прослойку духовного сословия; ее годовое содержание, не достигавшее порой и ста рублей, нередко оценивается в историографии как «ничтожное»[442].
Картина крайней бедности, основываемая только на данных о суммарном денежном доходе, не учитывает многие скрытые аспекты их благосостояния бывших приходских матушек – в тень уходит целый круг сюжетов, связанных, в частности, с их ролью в наследовании или завещании имущества. Анализ подобных ситуаций позволяет вскрыть значительные контрасты в материальной обеспеченности вдов и связанные с ними нюансы их завещательного поведения[443], отражающие специфику присущей духовенству культуры наследования.
Сохранившиеся источники об участии вдов священников в наследовании и завещании имущества по Вологодской епархии единичны. Это в первую очередь дела о взыскании наследственных пошлин, находящиеся в фонде Вологодской губернской казенной палаты (ГАВО, ф. 388).
|
|
|
По закону, вдова имела право на так называемую указную часть имущества супруга (седьмую – из недвижимого и четвертую – из движимого)[444]. Например, скончавшийся 2 июля 1894 г. настоятель Вохомской Преображенской церкви Никольского уезда П. Н. Глубоковский[445] своей жене Александре Николаевне передал в наследство по указной части (в денежном пересчете) 37 руб. 14 коп., и 2742 руб. 56 коп., соответственно. Пятеро сыновей получили от отца по 1412 руб. 13, 5 коп., замужняя дочь – 1371 руб. 18 коп., общая же ценность завещанного Глубоковским имущества приближалась, по высшей оценке казенной палаты, к 11000 руб. [446]. Скромное имущество другого никольского батюшки, Иоанна Молявина, заключавшееся «частию в наличных деньгах, частию в процентных бумагах, частию в зерновом хлебе», было оценено в 970 руб. и целиком передано его супруге Л. В. Молявиной до совершеннолетия детей[447].
Указную часть жене священника мог назначить и Вологодский окружной суд в том случае, если ее имя в последней воле мужа не называлось[448] (а такое умолчание имело место в большинстве рассмотренных случаев)[449]. Сведения же о завещаемом имуществе еще более фрагментарны.
Немногие восстанавливаемые по материалам казенной палаты эпизоды передачи вдовьего имущества в наследство показывают, что оно складывалось, в том числе, в силу повышенной склонности к сбережениям. Значительная часть его накапливалась в виде ценных бумаг или наличных средств и выражалась в суммах, многократно превышающих объем текущих доходов, но исключенных из текущего оборота.
Так, умершая 30 апреля 1896 г. вдова настоятеля Бохтюжской Михайло–Архангельской церкви Вологодского уезда Евгения Глебовна Левитская близка по положению к стереотипу «бедной вдовы». Ее единственная дочь М. А. Евдокимова, жена мещанина г. Тотьмы, в начале года приняла мать к себе на жительство, по дороге от нее домой, на Бохтюгу, Левитская и скончалась. Произошло это в с. Кубенское, в доме учителя земской школы Андрея Архангельского[450].
|
|
|
Общая стоимость имущества Левитской составила около 2230 рублей[451], из них около тысячи находилось при ней в день смерти и позднее было передано Евдокимовой. Остальное имущество заключалось, в основном, в ценных бумагах. Билет государственной ренты в 1000 руб. был передан завещательницей в Тотемский Спасо–Суморин монастырь[452]. Проценты по нему пожизненно должны были поступать в пользу ее дочери, затем отходили монастырю. Еще два билета (в 150 руб. и 100 руб. ) получили причты Бохтюжской и Лохотской Происхожденской церквей Вологодского уезда[453]. Дочери Левитская, кроме процентного дохода, оставила свое личное имущество, не оговорив, впрочем, из чего таковое состояло. Не обошла она вниманием и семью А. Архангельского: его жене вдова отдала принадлежавший ей флигель в деревянном доме. 200 руб. и нательное платье получила от нее родная сестра Ольга Архангельская. Последним стояло в завещании имя племянницы покойной – жены псаломщика Серафимы Покровской, которой в наследство осталось 100 руб.
Описанная ситуация «женского» наследования в семье вдовы сельского священника находит и случай, во многом ей противоположный.
Супруга покойного настоятеля Спасо–Всеградской церкви Великого Устюга Поликсения Ивановна Куклина по сравнению с Е. Г. Левитской с полным правом может быть названа «зажиточной» вдовой. В своем завещании она распорядилась суммой в 7250 руб., а по пересчету казенной палаты – даже 8507 руб. 01 коп. [454] К моменту смерти 9 января 1898 г. ее наследство заключалось в 41 казначейском билете на общую сумму 2100 руб., пятнадцати свидетельствах 4 %–ной государственной ренты на 3700 руб. и двух закладных крепостях (на 900 и 550 руб. ), полученных от крестьянок Устюжского уезда в обмен на ссуды под 7 и 8 % годовых соответственно[455].
Все средства Куклина предназначила трем лицам, и, в отличие от своей невольной vis–à –vis Левитской, – только мужчинам[456]. На долю старшего сына, диакона Михаила Куклина, пришлось в общей сложности 2064 руб. 17 коп., в том числе вклад в сберегательной кассе и деньги по векселю, данному его матери устюжским крестьянином Ф. П. Коробейниковым. Младшему сыну, учителю церковно–приходской школы Дмитрию Куклину, досталось 2900 руб., зятю и душеприказчику умершей священнику Николаю Уфтюжскому – 100 руб. [457]
|
|
|
Большую заботу Куклина проявила о собственной посмертной участи. На одни сорокоусты в устюжских храмах она отказала 120 руб., а родной Спасо–Всеградской церкви преподнесла дополнительно парчовые покровы и стихарь на 70 руб. [458] Часть денег следовало израсходовать «на подачу нищим»[459].
В аспекте завещательного поведения, связанном с церковным поминовением, обе вдовы – и «бедная» сельская, и «зажиточная» городская – проявили характерное единодушие. Только деньгами на выписку билетов в вечные вклады для церквей и монастырей они истратили 270 руб. (Левитская) и 2400 руб. (Куклина), то есть 12, 11 % и 28, 21 % от обозначенной в документах стоимости наследства каждой. Пожертвования в пользу церкви «по душе» в связи с подъемом личной религиозности в период вдовства были распространенным явлением в других сословиях, в частности, в дворянской среде[460].
Имеющиеся расхождения в завещательных приоритетах Левитской и Куклиной отчасти можно объяснить различиями в их материальной обеспеченности. В списке Левитской из 13 позиций 10 принадлежат монастырям при сумме вклада 15 руб. и менее. В перечне Куклиной, наоборот, доминируют приходские церкви, но сумма вкладов в монастыри равна трем четвертям от объема пожертвованного (1800 руб. ).
В первом случае финансовые возможности завещательницы заставляют ее передавать средства как можно большему числу обителей: с учетом того, что монастырское поминовение в православной традиции считается более действенным, это компенсирует малый размер вклада. Во втором эпизоде, напротив, акцент сделан на сумме взноса и статусе получателя.
|
|
|
