 |
Унификация и «советизация». Литературного процесса
|
|
|
|
УНИФИКАЦИЯ И «СОВЕТИЗАЦИЯ»
ЛИТЕРАТУРНОГО ПРОЦЕССА
(1925-1930)
В 1927 г. образована Федерация объединений советских писателей (ФОСП), где в качестве ключевого представало определение «советский» (исторически сменявшее определение «пролетарский» в качестве доминантного ориентира). В такой ситуации показательны яростные попытки сопротивления пролетарских организаций – против включения в ФОСП литературных объединений «попутчиков». Так, в специальном обращении в ЦК РКПб указывалось, что «Перевал» создан А. Воронским для борьбы с ВАПП», «издаёт альманахи, гнилые по содержанию»; Всероссийский союз писателей и Союз поэтов «Имеет неприкрыто буржуазное лицо в смысле творческом… Он является источником богемы всей литературной Москвы. Считаем, что эта организация должна быть уничтожена путём постепенного её стеснения, должны быть у неё отобраны курсы, отнято помещение в Доме Герцена и т. д. ».
· Процессы такого «стеснения» и «уничтожения» (либо «поглощения», а порой вынужденного но часто безуспешного приспособленчества к «генеральной линии» по созданию литературного официоза) достаточно ярко иллюстрированы судьбой различных литературных объединений и писательских персоналий (в приводимой ниже хронологии ряда событий и явлений литературного процесса второй половины 1920-х годов).
***
Май 1928 г. : в Москве на пленуме Всероссийского общества крестьянских писателей (ВОКП) принята новая «идейно-эстетическая платформа» этой литературной организации.
Из постановления: «Крестьянскими нужно считать таких писателей, которые на основе пролетарской идеологии, но при помощи свойственных им крестьянских образов…. организуют… чувства и сознание всех трудящихся в сторону борьбы с мелкобуржуазной ограниченностью…».
|
|
|
· Ориентация крестьянских писателей на «пролетарскую» идеологию явилась одним из показателей приспособления литературы ко всё более усиливающейся идеологизации официального искусства в советском обществе.
***
По-своему показательна судьба Левого фронта искусства и его лидера В. Маяковского.
Январь 1927 г. : журнал «Леф» переименован в «Новый Леф» с обновлённой идейно-эстетической программой. В №1 под редакцией В. Маяковского опубликовано его передовая статья «Читателю! ».
Из статьи: «Наша постоянная работа за качество, индустриализм, конструктивизм (т. е. целесообразность и экономия в искусстве) является параллельной основным хозяйственным и политическим лозунгам страны…».
Сентябрь 1929 г.: в Политехническом музее в Москве состоялся вечер «Левей Лефа! », на котором В. Маяковский заявил о выходе их группы Леф, мотивируя это тем, что считает пройденным этапом объединение писателей по групповым признакам. Аналогичное заявление было сделано бывшими лефовцами Н. Асеевым, О. Бриком и др. на вечере «На черта нам стихи».
Октябрь 1929 г.: В Политехническом музее в Москве состоялся первый творческий вечер новой литературной труппы – Революционного фронта искусства (Реф), объединивший ряд писателей – бывших членов Лефа и конструктивистов. На вечере выступали В. Маяковский, Н. Асеев, В. Инбер и др.
Из выступления В. Маяковского: «…мы устанавливаем примат цели и над содержанием, и над формой. Рассматриваем искусство как орудие классовой борьбы…».
· Революционный фронт искусства, повторявший, в основном, лозунги членов Леф и конструктивизма, но только с ещё большей их идеологической акцентацией, не сыграл сколько-нибудь заметной роли в литературной жизни рубежа 1920-1930-х гг.
Январь 1930 г. : В. Маяковским подано заявление в правление Российской ассоциации пролетарских писателей: «В осуществление лозунга консолидации всех сил пролетарской литературы – прошу принять меня в РАПП».
|
|
|
· Решение В. Маяковского явилось во многом вынужденным, обусловленным не только стремлением к «консолидации», но и причинами, общими для «непролетарских» писателей и литературных групп в условиях всё усиливающегося социального тоталитаризма в СССР: невозможностью нормально жить и работать в атмосфере недоброжелательства и травли, созданной РАППовской критикой (в течение 1930 г. в РАПП влились группа «Кузница» и Литературный центр конструктивистов). Для В. Маяковского последствия этого шага оказались ещё более трагическими: старые единомышленники отвернулись от своего бывшего лидера, а в РАПП он встречал только злорадство, высокомерие и подозрительность, что явилось одним из факторов, предопределивших трагический финал судьбы поэта.
Апрель 1930 г. : прошёл последний литературный вечер
В. Маяковского – в Московском институте народного хозяйства, где были прочитаны стихи «Во весь голос. Первое вступление в поэму». По свидетельству современников, слушатели-студенты недоброжелательно восприняли выступление В. Маяковского и устроили ему абструкцию.
Через три дня (12. 04. 1930) В. Маяковским написано прощальное письмо. Из письма: «Всем. В том, что умираю, не винить никого и, пожалуйста, не сплетничать. Покойник ужасно этого не любил (…) Товарищ правительство, моя семья – это Лиля Брик, мама, сёстры и Вероника Витольдовна Полонская. Если ты устроишь им сносную жизнь – спасибо (…).
Счастливо оставаться. Владимир Маяковский. 12 апреля.
Товарищи Рапповцы, не считайте меня малодушным. Серьёзно – ничего не поделаешь. Привет…»
***
Март 1930 г. : М. Булгаков обращается с письмом к правительству СССР, где приводит примеры беспрецедентной травли его как писателя в советской печати (из 301 отзывов и рецензий за десять лет – 288 отрицательных), что создало ему в СССР законченный «аттестат белогвардейца-врага».
Из письма: «Я ПРОШУ ПРАВИТЕЛЬСТВО СССР ПРИКАЗАТЬ МНЕ В СРОЧНОМ ПОРЯДКЕ ПОКИНУТЬ ПРЕДЕЛЫ СССР (…) Я обращаюсь к гуманности советской власти и прошу меня, писателя, который не может быть полезен у себя, в отечестве, великодушно отпустить на свободу».
|
|
|
· Впоследствии М. Булгаков дважды (в 1931 г. и 1934 г. ) обращался с аналогичной просьбой в письмах непосредственно к И. Сталину, но разрешения выехать за границу так и не получил.
***
Сентябрь 1929 г.: в журнале «Октябрь», №9, напечатан рассказ А. Платонова «Усомнившийся Макар».
По свидетельству современников, рассказ А. Платонова был замечен И. Сталиным и вызвал его раздражение. В № 11 журнала «Октябрь» была напечатана статья Л. Авербаха «О целостных масштабах и частных Макарах», где рассказ А. Платонова признан «идеологическим отражением сопротивляющейся мелкобуржуазной стихии». Из статьи: «К нам приходят с пропагандой гуманизма, как будто есть на свете что-либо более истинно-человечное, чем классовая ненависть пролетариата».
От руководства журнала было заявлено (А. Фадеев): «Редакция разделяет точку зрения т. Авербаха… и напечатание рассказа считает ошибкой».
Роман А. Платонова «Чевенгур», сданный в московское издательство «Федерация» и уже набранный в типографии, возвращён автору с отказом в публикации.
Роман был написан в 1927-1928 гг. и прочитан в рукописи М. Горьким, давшим ему высокую оценку, но отметившим крайнюю трудность его издания в СССР. Впервые роман «Чевенгур» опубликован в России в 1988 г.
· С конца 1920-х гг. за А. Платоновым всё долее прочно устанавливается репутация писателя, «классово чуждого» советскому строю. Новая волна критики последовала после публикации рассказа «Впрок. (Бедняцкая хроника)», расцененной как «клевета классового врага на колхозы» («На литературном посту». – 1931. – № 18). После этого произведения А. Платонова перестают печатать до 1934 г. Помимо романа «Чевенгур» не были изданы при жизни автора повести «Котлован», «Ювенильное море», «Технический роман», пьесы «Шарманка», «14 красных избушек», роман «Счастливая Москва» и др.
***
Январь 1927 г.: в журнале «Звезда» (Л. ) опубликована поэма Н. Клюева «Деревня».
Публикация поэмы вызвала резко отрицательные и враждебные отклики РАППовской критики (статьи Л. Авербаха, А. Безыменского и др. ). Протестуя против такой критики,
Н. Клюев обратился с письмом во Всероссийский союз писателей. Из письма: «Почему же русский берестяной Сирин должен быть ощипан и казнён за свои многолетние колдовские свирели – только лишь потому, что серые, с невоспитанным для музыки слухом обмолвятся люди, второпях и опрометчиво утверждая, что товарищ маузер сладкоречивее хоровода муз? ».
|
|
|
· После публикации поэмы «Деревня» издание произведений Н. Клюева фактически прекращается. Последняя прижизненная книга стихов вышла в 1928 г. («Изба и поле». Л. ). произведения Н. Клюева стали вновь издаваться в России с 1980-х гг.
***
Март 1929 г.: руководство РАПП (Л. Авербах, А. Фадеев, А. Серафимович) и др. выступило в газете «Правда» с открытым письмом в защиту М. Шолохова – в связи с продолжающимися обвинениями его в плагиате при создании романа «Тихий Дон».
Из письма: «…врагами пролетарской диктатуры распространяется злостная клевета о том, что роман Шолохова является плагиатом с чужой рукописи (…) Видно, пролетарская диктатура стала силой, … стала действенным орудием рабочего класса, если враги принуждены бороться с ней при помощи злобной и мелкой клеветы…».
· Лидеры РАПП защищали М. Шолохова как формально «пролетарского писателя», будучи заинтересованы в том, чтобы занести «Тихий Дон» в актив пролетарской литературы – как свидетельство её высоких творческих достижений. М. Шолохову, испытывающему серьёзные затруднения с публикацией романа, приходилось принимать такого рода покровительство.
В то же время в РАППовской критике неоднократно раздавались голоса, характеризующие М. Шолохова как «внутрирапповского попутчика», протестующие против «вредных и ненужных попыток приписать роман М. Шолохова к пролетарской литературе».
Вторая книга романа «Тихий Дон» публиковалась в журнале «Октябрь» за 1929 г. Третья книга в 1930 г. была отвергнута редакцией как «идеологически двусмысленная»; её публикация была задержана до 1932 г.
Это решение сопровождалось усилением критики в адрес М. Шолохова и его романа: «Шолохов в «Тихом Доне» показывает… своих белогвардейцев в таких общечеловеческих чертах, что эти герои не вызывают… ненависти читателя» (К творческим разногласиям РАПП. – Л., 1930); «явно беспартийный «Тихий Дон», идеализирующий казачество, – … является сигналом бедствия» (На литературном фронте. – Л., 1931).
· По непроверенным сведениям, разрешение на публикацию третьей книги романа было дано лично И. Сталиным после его встречи с М. Шолоховым при участии М. Горького (август 1931 г. ).
|
|
|
По одной версии, печатание «Тихого Дона» было возобновлено в обмен на обещание М. Шолохова написать книгу о коллективизации (которой явилась «Поднятая целина» под первоначальным названием «С кровью и потом»). По другой версии, разрешение на публикацию третьей книги «Тихого Дона» было дано из опасения, что в противном случае она будет издана за рубежом (к этому времени I и II книги уже были изданы берлинским издательством «Петрополис»).
***
Март 1928 г. : в течение месяца со всей возможной парадностью в СССР отмечался юбилей М. Горького (торжественные заседания в Академии наук, в Федерации объединений советских писателей, торжественные вечера в Доме учёных, в Доме Герцена и пр. ). Первые полосы центральных газет («Правда», «Известия» и др. ) целиком посвящены М. Горькому (статьи, воспоминания, приветствия).
Из постановления Совнаркома СССР: «Яркими образами своего творчества подготовил он рабочий класс к первому штурму твердынь царизма и капитала… Максим Горький не только как писатель, но и как революционный деятель принимал личное участие в революционном движении».
· Чествование М. Горького происходило на фоне ожиданий его скорого приезда в СССР – после более чем 6-летнего пребывания за границей, фактически в эмиграции. После периода напряжённых отношений с советским правительством в 1922-1924 гг. когда М. Горький, по свидетельству современников, «кроме умирающего Ленина, ненавидел весь Кремль», властные структуры в СССР стали предпринимать активные усилия, чтобы склонить писателя к возвращению на родину. Международный авторитет М. Горького был нужен для укрепления статуса новой – советской – литературы и повышении «гуманистического рейтинга» советского общества в целом в глазах мировой общественности.
В свою очередь, М. Горькому по возвращении необходимо было согласиться с отведённой ему ролью активного сторонника социалистических преобразований и лидера советской литературы. Несмотря на то, что такая роль часть не удавалась М. Горькому, в глазах советской общественности он был, по сути, канонизирован как «пролетарский писатель», «основоположник советской литературы», её бесспорный лидер и пример для подражания.
Таким образом в общественном сознании создавался своеобразный миф о М. Горьком; по аналогичным моделям создавались мифологизированные представления о многих других «советских классиках» и советской литературе в целом.
Вместе с тем участие М. Горького в литературной жизни и перипетиях «литературной борьбы» нередко нарушало целостность подобных представлений. Так, в мае 1928 г. в газете «Известия» опубликована статья М. Горького «О возвеличенных и «начинающих», где осуждался недопустимо грубый тон «пролетарской» литературной критики.
В ответ на это, а также другие выступления М. Горького. РАППовской критикой была в течение 1928-1929 гг. развёрнута кампания нападок на Горького, «необоснованно претендующего на учительство в литературе». (На литературном посту. – 1928. – № 10), «изворотливо маскирующегося врага на арене классовой борьбы» (Настоящее. – 1929. – №8-9).
Критики РАПП, по сути, во многом были правы, когда указывали на «чуждость» М. Горького «генеральной линии пролетарской литературы». Но партийно-государственное руководство страны было заинтересовано в том, чтобы сохранить имидж «буревестника» как пролетарского писателя в неприкосновенности… Поэтому М. Горького взял под свою защиту непосредственно ЦК ВКП(б), определивший в специальном постановлении (25. 12. 29 г. ) указанные нападки как «грубо ошибочные и граничащие с хулиганством».
По-своему показательна и полемика М. Горького в защиту И. Бабеля и его книги «Конармия». Ещё в 1924 г., после первой публикации глав книги, с её резкой критикой выступил бывший командующий Первой конной армии С. Будённый. В № 3 журнала «Октябрь» напечатана статья С. Будённого «Бабизм Бабеля из «Красной нови» (по поводу публикации рассказов из книги «Конармия»)».
Из статьи: «…т. Воронский так любит эти вонючие бабье-бабелевские пикантности, что позволяет печатать безответственные небылицы в столь ответственном журнале, не говорю уже о том, что т. Воронскому отнюдь не безызвестны фамилии тех, кого дегенерат от литературы Бабель оплёвывает слюной классовой ненависти».
После возвращения в СССР М. Горький в статье «Рабселькорам и военкорам о том, как я учился писать» дал положительную оценку «Конармии»: «товарищ Буденный охаял «Конармию», – мне кажется, что это сделано совершенно напрасно (…) Бабель украсил его бойцов изнутри, и, на мой взгляд, лучше, правдивее, чем Гоголь запорожцев» («Правда» 30. 09. 28 г. ).
26. 10. 28 г. в газете «Правда» было напечатано «открытое письмо Максиму Горькому» С. Буденного, повторившего оценку книги И. Бабеля как «явной, грубой, я бы сказал, сверхнахальной Бабелевской клеветы на Конную армию».
27. 11. 28 г. в газете «Правда» был напечатан «ответ Будённому» М. Горького, заявившего что вопреки мнению С. Будённого, он не находит в «Конармии» ничего карикатурно-пасквильного».
Из первоначального варианта ответа М. Горького: «Въехав в литературу на коне и с высоты коня критикуя её, вы уподобляете себя тем бесшабашным критикам, которые разъезжают по литературе в телегах плохо усвоенной теории, а для правильной и полезной критики необходимо, чтобы критик был или культурно выше литератора, или – по крайней мере – стоял на одном уровне культуры с ним».
По требованию редколлегии «Правды» этот абзац был убран.
Впервые опубликовано в 1991 г.
М. Горький активно протестовал и против кампании «разоблачения» Б. Пильняка, Е. Замятина и других писателей-«попутчиков». В августе 1929 г. «Литературная газета» опубликовала передовую статью под названием «Недопустимое явление» – о необходимости решительной борьбы с такими явлениями, как публикации Б. Пильняком и Е. Замятиным «своих клеветнических произведений в белогвардейских зарубежных издательствах» (повесть «Красное дерево» и роман «Мы»).
Из другой статьи «Наше отношение», подписанной В. Маяковским: «Повесть о «Красном дереве» Бориса Пильняка (так, что ли? )… – не читал. К сделанному литературному произведению отношусь, как к оружию (…)… сдача этого оружия в белую прессу усиливает арсенал врагов… это равно фронтовой измене».
Из оправдательного письма Б. Пильняка: «Я чувствую себя в атмосфере травли. В таких условиях оправдаться трудно и работать ещё трудней».
В следующем номере «Литературной газеты» (9. 09. 29 г. ) были помещены отклики от имени «Кузницы», «Перевала», ВСП, ФОСП, ВОКП, других литературных организаций и отдельных писателей (В. Катаева, К. Зелинского, Вс. Иванова) с «единодушным осуждением» Б. Пильняка.
· В целом же, кампания общественного осуждения Б. Пильняка и Е. Замятина (а заодно с ними – М. Булгакова, А. Платонова, А. Мариенгофа и др. ), все разрастаясь, явилась первой – организованной уже под эгидой советской литературы и социалистического государства, – политической акцией такого рода, имевшей далеко идущие последствия.
Заголовки статей и выступлений 1929-1930 гг: «Недопустимое явление»; «Красное дерево с белой сердцевиной»; «Против переклички с белой эмиграцией»; «Советская общественность против пильняковщины» и т. п.
В свою очередь, М. Горький выступил в газете «Известия» со статьёй «Трата энергии», где брал под защиту осуждаемых писателей – Б. Пильняка, Е. Замятина, М. Булгакова, призывая бережно относиться к творческой интеллигенции.
В другой статье («Всё о том же») М. Горький отмечал: «Есть немало литераторов, на чьих головах «единодушные» люди публично пробуют силу своих кулаков (…). Насколько я знаю Замятина, Булгакова, а также всех других проклинаемых и проклятых, они… не стараются помещать истории делать своё дело…».
Выступление М. Горького вызвало резкие нападки на него самого в центральной советской печати (Правда. – 18. 09. 29 г. ).
***
Сентябрь 1929 г. : в Москве состоялось экстренное общее собрание Всероссийского союза писателей. Принято решение об освобождение Б. Пильняка от обязанностей председателя. Принято решение о внесении в название союза определения «советский» (Всероссийский союз советских писателей). После этого Б. Пильняк, Б. Пастернак и ряд других писателей подали заявление о выходе из союза.
Поскольку кампания против Б. Пильняка дискредитировала союз, его новое руководство поспешило продемонстрировать свою политическую лояльность по отношению к советской власти. В новой «Декларации Всероссийского союза советских писателей» подчёркивалось, что ВССП «считает себя отрядом революционной интеллигенции, связавшей свои цели и задачи с целями и задачами пролетариата в едином плане борьбы за социализм» (Литературная газета. – 23. 12. 29 г. ).
· Тем самым союз, созданный десятилетие назад как одна из крупнейших литературных организаций России, сплотивший тогда её лучшие творческие силы и декларировавший независимость искусство от политической коньюнктуры, фактически был упразднён и перешёл в иное качество, став одним из административно-подчинённых подразделений ФОСП.
В дальнейшем с вхождением «Кузницы» и конструктивистов в РАПП, распадом Лефа и ряда других групп, разгромом «Перевала», принятием крестьянскими писателями «пролетарской творческой платформы» – существование в СССР различных литературных объединений и организаций становилось чисто формальным – под единой эгидой официально утверждавшейся концепции «советской литературы». В силу этого создавались предпосылки для возникновения принципиально нового формата традиционной проблемы «писатель и власть», – реализованного далее в советском социуме 1930-х годов.
|
|
|
