 |
Глава 4 Радость против подозрительности
|
|
|
|
Но если время идет, а Любимый не дает понятного ответа, из неразделенной любви начинает уходит сама любовь как чистое и щедрое благоволение. Вскоре остается одна борьба. Борьба Любящего за свою свободу от кабальной зависимости: это сражение с собой, со своей иррациональной страстью. И борьба с Любимым, покорить которого теперь уже дело чести, дело самоутверждения, дело своего психологического выживания. Остатки нежности и восторга, свойственных первому этапу безнадежного увлечения, создают противоречивость, амбивалентность возникшего нового чувства, настоящую гремучую смесь влечения и гнева.
Важнейший момент той психологической войны, которая разворачивается теперь между Любящим и Любимым – это жестокая обида Любящего на полученную им реальную и иллюзорную «нелюбовь». Эта обида, прорастающая до корней, до печенок, оказывается крайне разрушительной для самого Любящего, который может даже физически заболеть на почве негативных эмоций.
Что же хорошего остаётся от прекрасного чувства, блеснувшего нам в начале рокового знакомства? Только его тень. Ибо все остальное погублено обидой и борьбой, которую сопровождает целый шлейф мощных тяжелых чувств: гнев, ярость, страх отвержения, агрессивность, отчаяние.
И, что самое главное, борьба и страдания Любящего напрасны. Они не приводят к победе ни при каких обстоятельствах. Либо Любимый по-прежнему остается недоступен, несмотря на все жертвы и страсти Любящего, либо, в случае неожиданного ответа этот ответ уже не приносит желанного счастья. Все слишком испорчено, слишком много накопилось обид и претензий, и даже если загнать их в подсознание и попытаться сыграть прежнюю чистую любовь, они все равно рано или поздно явятся из подполья как демоны, чтобы накопленная изнанка любви – ненависть вылилась наружу.
|
|
|
А еще может быть, что от долгих страданий и утеснений собственного «я» Любящий просто охладеет к Любимому. И зачем он теперь? И к чему нынче его ответ? Дорога ложка к обеду, дорого яичко ко Христову дню. На любовь надо отвечать вовремя, а не тогда, когда костёр погас, и остались только пепел и головешки.
Итак, мы можем вновь вернуться к тезису, который выдвинули в начале: неразделенная любовь – не любовь, поскольку в ней нет любовного взаимоотношения. Она является любовью только по интенции, по первому импульсу, по внутреннему переживанию, которое страшно деформируется, уродуется, разрушается в ходе развертывания «нелюбовных отношений». Неразделенная любовь подобно неустойчивому химическому соединению очень скоро трансформируется, превращаясь или в полубредовые иллюзии «скрытого ответа», или в произведение искусства, или же она оборачивается страданием и борьбой, которые начинены изрядной долей обиды и ненависти. Лучшее для такой любви – поскорее угаснуть, уйти, раствориться в миролюбивом смирении, перейти в христианское прощение. Но такой путь доступен немногим.
Долго любить без ответа и не обижаться, не впадать в амбивалентную страсть могут, наверное, только святые. Хотя у них, у святых, не бывает избирательной любви, не бывает этой мирской жажды – получить любовь конкретной, но недоступной личности. Даже всемогущий Бог, протягивая руку человеку, желает ответа, и от обиды и ненависти по отношению к отказавшимся его спасает только его Божественная полнота, его собственная избыточность. Что же говорить о нас, смертных, которым всегда не хватает Другого, чтобы быть целостными и счастливыми!
Как мы можем оценивать неразделенную любовь, свалившуюся на нас словно дар и наказание судьбы? Что нам делать с ней, ибо она по сути своей есть страдание, причем страдание безысходное.
|
|
|
Видимо, к ней надо относиться как к любому страданию.
В одном случае при чисто гедонистической позиции мы должны стремиться просто избегать неразделенной любви, давить ее в зародыше, не давать ей вырасти и захватить душу. Конечно, со страстью далеко не всегда легко справиться, но существует масса приемов и методик, порой практикуемых людьми интуитивно, которые помогают уклониться от углубления переживаний. Например, можно намеренно снижать образ Возлюбленного, делать его в собственных глазах смешным и нелепым, говорить себе: «Не ответили, не больно и хотелось! ». А лучше всего отвлечься, увидеться и познакомиться с другими людьми, «вышибить клин клином», откликнуться на призыв третьего человека…
В другом случае, если мы все же дорожим своим тяжким и мучительным чувством, его надо принять как урок, как необходимый опыт, и если удастся, как можно больше сократить обиду, гнев и ненависть, которые неизбежно проникают в нашу интенцию любви. При неразделенном чувстве не так важно в конечном счете получить отклик Любимого, как важно сохранить не изуродованным собственный внутренний мир, не стать душевным инвалидом, полным комплексов неполноценности и претензий к действительности.
И если, не стяжав взаимности, мы все-таки сохранили себя, пережили «любовную чумку», порой походящую на истинную чуму, если мы несем в себе тепло, симпатию и прощение к тому, кто нам не ответил, то, значит, мы выучили один из своих жизненных уроков, и Бог даст, это поможет нам в следующий раз быть поистине счастливыми – в новой ответной любви.
Глава 4 Радость против подозрительности
Теме радости явно не повезло в XX веке. Завершившееся недавно столетие прославило и сделало предметом широкого обсуж-
дения другие сюжеты - страх, тревогу, бытийный ужас, эмоциональную
тошноту и отвращение. Не слишком радостный набор состояний!
Впрочем, мы не вправе осуждать современную интеллектуальную жизнь
за ее уныние и тоску. Наша эпоха поистине жестока, вольно или невольно
она произвела на свет множество человеческих страданий, которые как в
зеркале отразились в трудах литераторов, поэтов, философов. Каково время -
таковы и песни.
|
|
|
И, тем не менее, каждому из нас, живущих обычной повседневной суе-
той, хорошо знакомы не только разрушительные, страсти, гнетущие опасения
и «сумерки души», нам ведома и Радость - чудесный праздник внутреннего
мира, по меткому выражению А. Маслоу - персональный рай. Радость - одно
из самых замечательных экзистенциальных состояний, величайшая ценность.
Когда мы радуемся, это значит, что мы имеем все основания быть удовле-
творены миром и испытываем эту удовлетворенность. Радость говорит о
воодушевлении, о светлом приподнятом переживании, об интересе к миру
и торжестве, слитых воедино. Радость сияюща и сладостна, она - прояв-
ление позитивных, творческих сил, глубинного ощущения гармонии с бытием
как целым.
Разумеется, они неравнозначна простому физическому удоволь-
ствию, как и не сводима к мелкому прагматическому. злорадству. Радость
- постоянное и устойчивое состояние великих мудрецов, просветленных,
святых, тех, кому открылись сокровенные тайны действительности. Обычных
людей она балует своим присутствием не столь часто, и все-таки мы время овремени встречаемся с ней, открываем ей свое сердце.
Эта небольшая главка - попытка поразмышлять над важнейшим условием
существования радости - доверием и его антиподом - подозрительностью.
Я утверждаю, что в фундаменте всякой настоящей радости лежит доверие
к миру, установка, предполагающая, что все, что нас радует - не обман.
Красота есть красота, благо - благо, истина - истина. Мир в основе своей
не враждебен, в нем есть, чему доверять и чему радоваться. Древняя индуист-
ская формула Сат-Чит-Ананда (Бытие-Сознание-Блаженство) в этом смысле
абсолютна справедлива, когда она квалифицирует сокровенную суть действи-
тельности.
Радость - естественное состояние счастливого детства. В детстве человек
доверчив, неопытен и наивен. Он непосредственно связан с тем, что его
окружает и испытывает радость собственно-бытийную, простую, не
отравленную сомнениями, подозрениями и обманом. По мере взросления
накапливающийся опыт показывает нам: «не все золото, что блестит». «Во
|
|
|
многом знании - много печали, -гласит древняя мудрость, и кто умножает
познания, умножает скорбь. » Проходя через ступени опыта, мы убеждаемся,
что существуют ложь, притворство, коварство, уловки, подлоги, скрытность.
Мы постигаем многослойность и многосложность действительности, натал-
киваемся на бесчисленные «покровы», отделяющие нас от онтологических
реальностей и от друтих людей. Мы становимся опытны, искушены,
критичны, недоверчивы.
Философы и психологи теоретически осмысливают «царство обманов»,
стараясь его понять, а порой и предостеречь «простаков». Только в нашей,
отечественной литературе за последние годы появились такие книги как
«Обман» Д. И Дубровского и «Энциклопедия блефа» Р. Гарифуллина. Ну а
обычные, нефилософствующие люди практически учатся отделять «зерна от
плевел» и «агнцев от козлищ». Каждый из нас, наверное, не раз встречался
с обманом доверия, с разочарованием, с ужасным чувством униженности,
которое возникает, когда обнаруживаешь, что тебя опять «надули», что
ты зря доверился, проявил себя как «лопух», «простофиля». Какая уж тут
радость!
«Ну, - думаешь, - уж следующий раз я буду умным! Я буду во всем сомне-
ваться, все до точечки проверять, так что комар носа не подточит! »
Однако, приходит завтра, и мы нередко оказываемся лицом к лицу с но-
вой ситуацией: деловой договоренности, любви, дружбы - когда «проверить
все наперед» просто невозможно и надо... рисковать либо отступить. Дове-
риться или не довериться. Позитивно или негативно посмотреть на расклад
обстоятельств и отношений. И вот тут возможны две позиции, одну из кото-
рых, следуя терминологии Э. Фромма, можно назвать «продуктивной»(конс-
труктивной), а другую - «непродуктивной» (деструктивной, негативной). Продуктивная позиция состоит в позитивной эмоционально-интуитивной
и рациональной оценке предполагаемого контакта, и если усмотренные
«плюсы» явно превосходят «минусы», делается шаг вперед. Это возможно
только на основе спокойного, радостного, великодушного отношения к
жизни. Великодушного, потому что 100% гарантий успеха все равно нет.
Всегда сохраняется определенная степень риска. Например, ты идешь на-
встречу любви, а она оборачивается изменой или эгоизмом, или оказывает-
ся слабой и неустойчивой. Это больно. Но «конструктивный человек», вос-
принимающий мир как по сути радостный, переживает эту боль, не озлоб-
ляясь. Недаром в песне поется «Пускай любовь сто раз обманет, пускай не
стоит ею дорожить, пускай она печалью станет, но как на свете без любви
прожить? » Обман, ложь, коварство не лишают «продуктивную личность»"
жизнерадостности, а утончают, совершенствуют ее способность отличать
драгоценности от подделок, истинное от ложного, то, что достойно доверия
от того, что доверия не достойно. Бытийная радость живет, она чиста, мусор
обманов не прилипает к ней и не пятнает ее.
|
|
|
Знаменитый психолог Э. Эриксон обосновал такого рода конструктив-
ность «базисным доверием», которое вырабатывается в человеке с раннего
детства как бессознательная установка к миру в целом. «Базисное доверие»
- способность быть позитивным, радостным и великодушным, независимо
от обстоятельств, возникает по мнению Э. Эриксона в результате определенно-
го обращения родителей, прежде всего матери, с маленьким ребенком. Оно
формируется, когда нужды ребенка удовлетворяются, и при этом старшие
всегда обосновывают смысл своих действий.
Если же, считает Эриксон, нужды ребенка проигнорированы, он подвер-
гается фрустрации, да к тому же старшие ничего не объясняют ему и оказыва-
ются непредсказуемы, складывается установка «базисного недоверия». Это
бессознательный протест и самооборона по отношению к «скверному, угро-
жающему, безрадостному» миру. Взрослые с базисным недоверием часто
испытывают страх, тревогу, депрессию, враждебность. В гипертрофированной
форме такое мировосприятие означает психическое расстройство. Однако,
как достаточно массовое явление оно выливается в «непродуктивную пози-
цию подозрительности».
Ставшая частью характера подозрительность исключает радость. Она
заведомо предполагает, что Добро, Красота, Истина - это лишь маски, за
которыми лицемерно скрываются зло, враждебность, разрушительность.
Мир принципиально раздвоен, разорван и коварен в своей раздвоенности,
в нем словно в театре за одним занавесом обнаруживается другой, а заку-
лисье и вовсе не похоже на авансцену. Нельзя, нельзя доверять витринам!
За благожелательностью скрывается угроза, за любовью прячется холодный
расчет, а, казалось бы, искренняя помощь - это лишь переряженная жажда
погубить. В белых одеждах к нам выходит сам Дьявол, а румянец невинности
-не более, чем розовая пудра на грязном лике греха. И потому радоваться
нельзя! Радоваться - нечему. Радость - это обман и самообман, ведущий к ка-
тастрофе, к тому, что наивный мотылек летит в огонь, дабы тотчас же сгореть
в нем.
Подозрительность - искренне считающая себя бдительностью! - не отлича-
ет черное от белого, верха от низа, зерен от плевел. Она на всякий случай
предполагает, что из любого зерна вырастет сорняк. Именно поэтому
подозрительность - всегда дистанцированность, готовность человека
отвергать, изолировать, а если надо - и разрушать те силы и тех людей,
сущность которых представляется опасной (Э. Эриксон).
В этой статье я оставляю в стороне две большие и важные темы:
1. Онтологическое доверие. Это вопрос, который касается всей кантовской
и послекантовской теоретико-познавательной традиции, утверждающей
недоступность «истинной реальности» для постигающего сознания. В ко-
нечном счете, эта традиция упирается в фиксацию отсутствия Абсолютов,
и мы получаем «абсурдного человека» А. Камю, для которого весь внешний
мир - бессмыслен и враждебен. Радость здесь оказывается мгновенным
презрительным торжеством преступника перед беснующейся толпой или
передышкой Сизифа, глядящего, как камень катится вниз.
2. Вторая тема, которую я не берусь осветить тут хотя бы кратко - это доверие
в социолого-политическом ракурсе. Сие особый сюжет, требующий не одной
толстой монографии.
Поэтому я уделю внимание лишь экзистенциально-психологическим
аспектам темы «радость и подозрительность».
Радостное мировосприятие предполагает доверие к себе и к Другим.
Однако современная психология и философия и тот, и другой вид доверия
оценивают как проблему.
Прежде всего, о доверии к себе. В свое время уже возникновение
христианства раскололо простоту и целостность античной души, честно
подчиненной внешней необходимости - неумолимому фатуму.
Хрестоматийное противостояние «хороших» и «плохих», добрых и злых
героев жизненной драмы сменилось образом души, разорванной внутри
себя самой, одновременно добродетельной и грешной, тянущейся к Богу
и косящей игривым глазом в сторону развеселого бесовского шабаша.
Христианизированное «я» сделалось несчастным задолго до З. Фрейда.
Благолепие Божьего творенья уже не могло скрыть от него несовершенства и
туманности собственного внутреннего мира, обреченного выбирать, исполь-
зовать данную свободу. Причем использовать ее наобум, на свой страх и
риск. Христианин не мог быть бездумно-радостным, потому что знал – он грешен, грешен от самого своего рождения, весь изнутри запятнан грехом, источен им словно червем.
Как можно доверять себе, если твоя душа - поле нескончаемой борьбы
Бога и Дьявола? Возможно ли поручиться за то, кто из них одолеет другого в
следующую минуту? Нельзя положиться не только на собственное чувство или
мысль, но и на собственное грешное зрение. Не верь глазам своим! Они могут
принять дьявола за ангела. «Для обычного человека, - пишет Жак ле Гофф о
Средневековье, - трагедия заключалась в том, что ему было трудно отличить
доброе начало от дурного; он постоянно мог быть обманут, приняв участие в
иллюзорном и сомнительном спектакле. Яков Варагинский напоминает в
«Золотой легенде» слова Григория Великого: «Чудеса еще не делают святого;
они не более, чем его знак» - и уточняет: «Можно творить чудеса, не имея
Духа Святого, поскольку и сами злые духи похвалялись этим». (Ле Гофф Жак
«Цивилизация Средневекового Запада» М. 1992. С. 152. )
Возможность злонамеренной иллюзии и обмана подстерегает христианина
как при жизни внутри его собственной души, так и в его посмертьи. Знамени-
тый образ «ослепительного божественного света», к которому влечется душа
после того как покинет земную юдоль, тоже подвергается сомнению. Иеро-
монах Серафим Роуз пишет об этом: « Православная аскетическая литература
полна предупреждений против того, чтобы доверять любым видам «света»,
который может появиться человеку, и когда такой свет начинают понимать
«за ангела» или даже за «Христа», ясно, что человек впал в прелесть, создавая
«реальность» из собственных воображений даже еще до того, как падшие
духи начали свои соблазны». ( Роуз Серафим «Душа после смерти» МЛ 991.
С. 107)
Ох уж эти прелести бесовские! Эти соблазны, проистекающие изнутри
собственной натуры и терзающие самых благолепных святых, чему яркий
пример - бедняга Святой Антоний.
Человек, не доверяющий себе, рефлексивен, раздвоен, он сосредоточен на
собственном несовершенстве так сильно, что порой вообще склонен забыть
о внешнем мире. Безрадостно проводит он свои дни, все более погружаясь
в бездонность собственной туманной души, мучаясь и подозревая самого
себя: « Я хочу добра. А хочу ли я на самом деле добра? И вообще, добра ли я
хочу? И кому - себе или другим? И не есть ли мое «добро» - переряженное
зло? Не есть ли мое бескорыстие - корысть? А любовь моя временами слиш-
ком напоминает ненависть... »
Разумеется, нет ничего плохого в том, что некто пытается понять свой
сложный внутренний мир, однако, недоверие к себе, подозрительность по по-
воду собственных желаний, стремлений и мотивов не должна превосходить
меры. Там, где это происходит, мы встречаемся с несчастным, тяжело-
невротичным существом, которое постоянно подозревает, ненавидит самого
себя, видит врага в глубинах собственного «я». А как известно, от ненависти
и подозрительности к себе - всего шаг до аналогичного отношения к другим.
«Если уж я сам себе не доверяю, то кому ж я довериться могу? »
Несомненное достоинство психоанализа, ставшего в XX веке популярным
психотерапевтическим направлением, состояло в том, что именно он указал
людям на неконтролируемую сферу бессознательного, открыл в глубине
внутреннего мира притаившуюся бездну - источник мощных импульсов.
Мои страсти, мои мысли оказались как будто и вовсе «не мои».
По словам 3. Фрейда, его теория после Коперника и Дарвина нанесла
самолюбию человечества еще один мощный удар. Действительно, теперь
никто не вправе кичиться прозрачностью своего «я», надеяться на
доступность полного и исчерпывающего самопонимания. Человек оказался
сложнее, чем думал. В свою очередь, практика психоанализа, пообещала
своим пациентам излечение от целого ряда психосоматических заболеваний,
обнадежила по поводу того, что бессознательные глубины будут хотя бы
частично освещены.
Однако, вольно или невольно психоанализ сыграл огромную роль в
формировании массовой самоподозрительности. Это не был аналог
христианского переживания греховности - в конце концов, все люди не без
греха! - но упорный поиск в себе тайных, глубоко скрытых комплексов,
лично твоей, из собственного опыта выросшей грязной изнанки.
С точки зрения некоторых современных психоаналитических школ
абсолютное большинство соматических болезней есть порождение нашей
внутренней, не видной глазу «черноты». Пойми, что на самом деле ты не
любишь родителей, и сразу избавишься от язвы! Осознай, что в ближайшей
подруге тебе видится подколодная змея - и остеохондроза как не бывало!
Оперой глаза на то, что ты - завзятый завистник, скрывающий это от самого
себя и от общества - и никаких операций от рака вообще не понадобится.
Чтобы выздороветь от болезней, надо излечиться от иллюзии собственной
моральности, уяснить, что твоя добропорядочность - лишь самообман, надо
с величайшей подозрительностью отнестись к мнимой чистоте своих чувств
и помыслов. Надо, в конечном счете, признаться, что твое истинное «я» -
сплошная клоака, полная отвратительных нечистот, и тогда, быть может,
здоровье и полнота жизни вернется к тебе. Только согласись, что ты - плохой,
не корчи из себя совершенство! Телесно больной должен признать себя еще
и душевно больным, чтобы совершилось таинство излечения.
Правда, оно совершается далеко не всегда, но взыскующий здоровья те-
перь до исступления копается в закоулках своего внутреннего мира, изыски-
вая внем ту скверну, которую приписывает ему аналитик. А если доктор
ошибся? Или спроецировал на пациента собственные проблемы? А если
извлеченные на свет божий пороки - только оговор, результат приписыва-
ния, недобросовестно примененного метода? Что делать тогда несчастному,
который не только физически болен, но еще и перечеркнул самого себя,
подверг сомнению святая святых - ядро собственной души?
Я не могу сказать, что преклоняюсь перед всеми утверждениями Ж. -
П. Сартра, но я согласна с ним в том, что о себе самом человек лучше всего
узнает по своим делам. Тогда можно честно печалиться или честно
радоваться совершённому, а не мучить себя бесплодными подозрениями
о гипотетических качествах, таящихся в глубине бессознательного.
Разумеется, душа практически каждого человека содержит некоторый
«тёмный пласт», то, что К. -Г. Юнг обозначил как Тень. Но весь вопрос, как
с этой тенью поступать? Следует ли всякий раз путем недоверчивого
самоанализа извлекать её на свет божий, старательно очистив от сложного
переплетенья с другими светлыми, позитивными чертами нашего «Я»? Надо
ли стараться ее изжить, прогнать, выставить вон? Или, быть может, как то
и предлагал великий психоаналитик, следует интегрировать её, найти ей
приемлемое место в сложном устройстве внутреннего универсума? «По-
нятие «тень» неравнозначно «греху», - отмечает Э. Самуэлс, - Фактически
Юнг утверждал, что любые вещества или цельности (и, следовательно, цен-
ности) отбрасывают тень. »[38]
Это значит, что мы никогда не должны относиться к себе так, словно
в самой потаённой глубине нашего «Я» захоронены какие-то психологичес-
кие «радиоактивные вещества», некое смертоносное «оружие». И если что-
то помогает человеку выздороветь от невроза или соматической болезни, то
совсем не признание собственной скрытой скверны - это может только усу-
губить дело, а утверждение того позитивного, которое поглощает и
ассимилирует любые «тени души». Здоровый человек радуется себе и миру,
а Радость, в свою очередь - лечит. Радость, а не самообвинительство.
Когда мы говорим о недоверии к Другим, то речь, конечно, идет в первую
очередь о значащих Других. Человеческая жизнь полна коммуникации, мы
встречаемся с самыми разными людьми и по мере возможности руководст-
вуемся старым принципом «доверяй, но проверяй». Вообще-то, наличие неко-
его исходного первичного доверия - это условие всякого вступления в диалог.
Если вы не доверяете цыганкам, уличным нищим или случайным попутчикам,
то не вступаете с ними ни в какие контакты, вплоть до простого обмена
взглядами. Обмен взглядами - уже связь, уже общение, акт самораскрытия,
который при изначальном недоверии сразу расценивается как опасность.
Порой ситуация обязывает нас общаться с теми, кому мы вовсе не
доверяем - с врагами, противниками. И если вступление в диалог жизненно
необходимо, то приходится путем внутреннего усилия вырабатывать ту,
пусть небольшую почву доверия, без которой ни по какому вопросу невозмо-
жно выработать согласие. Разумеется, такое «как бы доверительное», а на
самом деле настороженное и подозревающее общение - это трудное испыта-
ние для нервов и эмоций. Оно, как правило, безрадостно, или вызывает удов-
летворение в случае разоблачения коварных замыслов контрагента. Даже
некая позитивная достигнутая договоренность оставляет ощущение тревож-
ности, сомнения, возможного предательства другой стороны.
Добровольная, свободная межличностная коммуникация оказывается
величайшей радостью в мире, когда она основана на доверии к Другому.
Это относится к приятельству, товариществу, дружбе и, конечно, любви.
Знаменитый психоаналитик Эрик Берн показал в целом ряде своих книг,
что настоящее доверие, как и сопутствующая ему настоящая радость, встре-
чаются не так ужчасто. Дело в том, что люди «играют в игры» - они не
доверяют своим партнерам по общению, не желают открывать им истинного
лика собственного «Я». Заслоны и кордоны, маски и границы, самые раз-
ные типы психологических «игр» существуют для того, чтобы не раскрыться
Другому, «оставить его с носом», восторжествовать над ним.
Возведение психологических баррикад возникает из недоверия и страха.
Общение видится как оборона и нападение: кто кого? То ли ты победишь
меня, прагматически используешь мои чувства, таланты, мою эмоциональную
зависимость, то ли я одолею тебя с твоей гордыней, нанесу психологический
удар, обнажу твои чувства, сам оставаясь неуязвимым. При таком подходе
к коммуникации надо наращивать толстую шкуру и оттачивать острые зубы:
предполагаемые чужие укусы будут безболезненны, зато «друг» («любимый»,
«любимая», «товарищ») получит все сполна. Радости нет. Есть злорадство -
уродливая карикатура на радость, ее обезьяна, ее антипод.
Хорошие человеческие отношения невозможны без ухода от игр -
бессознательных «психологических боёв», протекающих по одному и тому же
стереотип}' «возобладать за счёт подавления Другого». И тем более должна
быть свободна от них любовь - то состояние между двумя, которое предпола-
гает Близость. По Э. Берну человеческая близость - это отношение без игр
и эксплуатации. При истинной Близости в нас замолкает внутренний Роди-
тель с его недоверчивым бдительным глазом, отходит в сторону Взрослый с
его багажом рациональности и подозрительности, и тогда человек «может
свободно, непосредственно и спонтанно реагировать на то, что видит, слышит
и чувствует. Поскольку двое доверяют друг другу, они свободно открывают
свои тайные миры восприятия, опыта и поведения друг другу, не требуяни-
чего взамен, кроме радости без страха открыть двери. » (Берн Э. Секс в чело-
веческой любви М. 1990. С. 53. )
Недоверие к себе часто становится подозрительностью по отношению
к Другом}7. У Пауля Тиллиха в его книге «Мужество быть» есть размышление
о том, что грешный человек не может поверить в полноту милости Бога,
который настолько добр, что готов принять его и поддержать таким как он
есть. Тиллих называет это «неспособность принять приятие». Он полагает,
что «принять приятие» - особое мужество. Фактически речь идет о мужестве
безоглядного доверия, о том согласии с чужим великодушием., которое
обязывает доверять себе самому. Те, кто мужественно «принял приятие» мо-
гут вступить в подлинную Радость.
Конечно, Тиллих говорит о Боге, но сам принцип доверия к чужой любви
вполне «работает» и применительно к межличностной коммуникации. В ис-
следованиях психотерапевтов К. Хорни и П. Вацлавика мы находим
множество примеров того, как человек отвергает любовь другого, не доверяет
ей, подозревает любящего в корысти, коварстве, в розыгрыше лишь потому,
что он уверен: «такого как я любить невозможно». Подозрение относительно
собственной полной личной несостоятельности выливается в «невозможность
принять приятие», в недоверие к Другому, в разрушение любви и радости.
Самое главное, что убедить такого человека в искренности отношения
к нем}-, в реальности добра совершенно невозможно.
В прекрасной светлой книге Клайва Льюиса «Хроники Нарнии» есть
поучительный эпизод. Дети-герои сказки после страшного сражения, во вре-
мя которого они вместе с гномами скрывались в хлеву, вдруг оказались
в Раю - среди цветов, под голубым небом. Здесь можно было наслаждаться
покоем и солнцем, прогуливаться, есть прекрасные плоды. И только гномы
не гуляли, не радовались и не отдыхали, хотя веревки, которыми они были
связаны, исчезли. Они по-прежнему сидели, сгрудившись в кружок, и
явно чувствовали себя по-прежнему в заточенье и под обстрелом. Гномы
были пренеприятные, злые и подозрительные существа, но детям все равно
стало жалко их, и они попытались объяснить гномам, что все плохое
кончилось. Они стали приносить им цветы, указывать на свет, даже пытались
вытащить из кружка на волю, на травку, но... Гномы продолжали чувство-
вать себя в подземелье, в грязной вонючей дыре. Даже когда появился
бог-лев Аслан и стал сыпать им на колени роскошные яства, они все равно
остались при своем. Они кричали, что все их обманывают и видели вместо
пирогов, трюфелей и мороженого - старую репу и гнилой капустный лист.
Не замечая изобилия, они принялись драться за куски и надавали друг другу
тумаков. «Наконец они сели, чтобы привести в порядок кровоточащие носы,
и сказали: «Во всяком случае, здесь нет Обманщика. Мы никому не позволим
обманывать нас...
- Вот видите, промолвил Аслан, - они не позволяют нам помочь им. Они
выбрали хитрость вместо веры. Их тюрьма внутри них, и потому они в тюрь-
ме. Они так боятся быть обманутыми, что не могут выйти из неё. »[39]
Подозрительный человек - в тюрьме, которая находится внутри него. Он
так боится предполагаемой угрозы, что не замечает действительных благ. И
потому он проходит мимо Радости. Мимо Реальности, которая и есть Радость.
|
|
|
