Страх и бесстрашие

О страхе есть самые разноречивые мнения. Даже у одних и тех же авторов. Так, в небольшой работе Ж. -П. Сартра «Очерк теории эмоций» мы находим два противоречащих друг другу представления о страхе. В одном случае он высту­пает как своеобразная «хитрость сознания», как некий спек­такль, который разыгрывает человек с самим собой, дабы лю­быми средствами избежать столкновения с неприятными для себя обстоятельствами. Страх в этом случае оказывается уловкой, попыткой перехитрить собственную свободу прини­мать решение, в прямом смысле слова «прикинуться шваб­рой» (речь идет об обмороке от страха перед лицом опаснос­ти). Однако тут же Сартр покидает свою позицию строгого судьи, порицающего труса за его нечестный розыгрыш, и го­ворит о том, что страх — это проявление «магичности» само­го мира. «Потому что ужасное невозможно в детерминистиче­ском мире средств. Ужасное может появиться только в таком мире, где все существующее было бы магично по своей при­роде и где возможные средства против этого существующего тоже были бы магичны»[53]. Если вопрос о «магичности мира» лично для меня остает­ся открытым, то с положением о «розыгрыше» страха я никак не могу согласиться. Хорош или плох феномен страха, но он реален, фактичен и весь вопрос в том, какое место занимает он в жизни человека, фундаментален он или произведен, пре­одолим или непреодолим. Некоторый ответ на эти вопросы дает даже самое простое эмпирическое наблюдение, давно проведенное психологами. На страх люди могут реагировать по-разному. Один вид реакции (тот самый пассивный страх, о котором пишет Сартр) — это оцепенение, ступор, потеря да­ра речи и способности двигаться, некая

парализованность, какая часто бывает с человеком во время кошмарных снови­дений (в обморок от страха в наши дни падают редко, это по большей части прерогатива романов прошлого века). Вто­рая реакция на страшное, пугающее прямо противоположна первой. Это — смелость, проявляющая себя в активном дей­ствии, ответном ударе, агрессии, сопровождаемой, вполне вероятно, гневом и яростью. При таком ответном действии страх исчезает, улетучивается, как бы поглощается действием, сжигается в энергетическом котле ответного натиска.

Был ли страх первичен, бытиен, а теперь он сметен про­снувшейся храбростью? Или это храбрость была на некото­рый момент подавлена страхом? «Как бы то ни было, — пи­шет исследователь психологии стрессовых состояний Л. А. Китаев-Смык, — но страхи естественно поглощаются экстен­сивными стремлениями организма. Это выражается в само­восхищении, в удовлетворении при раскрытии своих способ­ностей на фоне окружения. Один из способов самовыраже­ния — активное внедрение в жизнь, навстречу опасности и благополучию»[54]. Можно, разумеется, с достаточной степенью приблизитель­ности перечислить некоторые условия преодоления страха и замены этого тягостного переживания «храбрым поведением». Это прежде всего возможность встретиться с опасностью лицом к лицу, т. е. знать ее, понимать, чтобы иметь возможность для адекватной реакции, ответа и маневра. Самой страшной бывает опасность непонятная, неизвестно откуда идущая, не­уловимая, безликая. Наиболее мрачные детективы строятся на таинственности преступника (вспомним, хотя бы фильм С. Говорухина «Десять негритят», поставленный по знаменито­му произведению Агаты Кристи и создающий в зрительном зале гнетущую атмосферу страха и безысходности). Пока опа­сность не раскрыла себя, с ней невозможно бороться, а зна­чит, страх продолжает господствовать над человеком, не да­вая возможности проявиться храбрости и мужеству.

Если опасность понятна, необходимо адекватное движение ей навстречу, хотя такое движение не обязательно должно быть лобовым и может включать в себя самые разные ухищ­рения. Решимость не отступать хорошо выражена в поговор­ке: двум смертям не бывать, а одной не миновать. Движение навстречу опасности, вступление в противоборство с нею (да­же если это противоборство включает тактику избегания) пробуждает морально-психологические механизмы, связанные с достоинством человека. Нередко ценность собственной жиз­ни оказывается менее значимой, чем ценности, связанные с требованиями общества и коммуникацией: общественное мне­ние, память людей о тебе, соответствие принятым идеалам, верность идее и т. д. Человек, который занял внутреннюю по­зицию противоборства, возвышается над собственным стра­хом, преодолевает его. Наиболее яркие черты бесстрашия мо­гут проявляться тогда, когда преодоление страха и атакование опасности происходят прилюдно. Недаром говорят: на миру и смерть красна.

Активное противодействие угрозе, порождающей страх, сопряжено, кроме всего прочего, с занятостью сознания и эмо­ций человека. Когда ты действуешь, тебе некогда бояться. Дело в том, что страх — эмоция «самозаводящаяся». Нет ничего страшнее страха. Когда он овладевает душой челове­ка, то выбраться из него оказывается чрезвычайно трудно, труднее, чем из гнева или восторга. Страх делает человека по­дозрительным, тревожным, не оставляет его ни на минуту. Пропитывает своими ядовитыми парами всякие мысли и чув­ства. Тогда сознание боящегося сужается, сжимается в точ­ку, концентрируется на опасности, закрываясь от всего ос­тального мира. Чтобы сознание не сузилось, необходимо дей­ствие и вся связанная с ним работа сердца и ума.

Однако есть ситуации, где наша активность и деятельность блокированы. Это бывает не только при мнимой, но и при реальной угрозе. Например, когда человек лежит под бомбеж­кой и не может не только ей активно противостоять, но даже шевельнуться. Или когда люди, никак не причастные к политике, попадают, «как кур в ощип», в водоворот политических конфликтов, да еще разрешаемых при помощи оружия, т. е. по ним «прокатывается каток истории». Как быть тогда?

Думается, и здесь можно не дать страху полностью овла­деть душой. Мы не только актуально переживаем мир, но и обладаем замечательной способностью относиться к собст­венным переживаниям, оценивать их. Мы способны позволить себе погрузиться в страх, провалиться в него, да еще и под­крепить свой «нырок» рассуждением: «Как же тут можно не бояться? ». Но также возможно, боясь, противостоять самому страху, как внутреннему врагу, как темной силе, которую можно и нужно игнорировать, будто ее вовсе не существует. «Свобода выбора отношений к нашим психологическим сос­тояниям, — пишет В. Франкл, — распространяется даже на патологические аспекты этих состояний... (... ) Я видел пара­ноиков, которые из своих иллюзорных идей преследования уби­вали своих мнимых врагов; но я встречал также параноиков, которые прощали своих предполагаемых противников. Эти па­раноики действовали, исходя не из своего психического рас­стройства, а, скорее, реагировали на это расстройство, исходя из своей человечности»[55]. (Именно такое «отделение человека от са­мого себя», дистанцирование от собственных переживаний, неполная слитность с ними и позволяет преодолевать страх даже там, где невозможно активно отреагировать на эмоцию, кинуться в действие, проявить актуальную зримую смелость.

Большое внимание преодолению страха уделяет эзотери­ческая литература, представленная как восточными, так и за­падными авторами. Однако для эзотериков страху противо­стоит не другой аффект — смелость, храбрость, а спокойст­вие, точнее даже сказать, — покой. Именно глубокий и непо­колебимый внутренний покой способен спасти человека от его скованности и раздраженности, постоянных тревог и бояз­ней. Слово «бесстрашие» приобретает здесь свой собственный смысл: бесстрашие, жизнь, не знакомая с трепетом за свое «я», за судьбы близких, и вообще за что-либо смертное в этом непостоянном изменчивом мире. И если страх — ад, то покой — блаженство.

Представители восточной эзотерики прекрасно отдают се­бе отчет в том, что искоренить страх — весьма не простое де­ло. Так Шри Ауробиндо Гхош отмечает, что постоянный страх Живет в нас на уровне клетки, что это — страх жизни, внед­ренный в Материю, что с упрямством мула «примитивный клеточный разум» твердит и твердит однажды выученный Урок боли и боязни. Мы привыкаем ловить «вибрацию страха» всеми внутренними «антеннами» своего организма, мы делаем это всю жизнь, постоянно сжимаясь от ужаса, будто в ожидании удара. Для освобождения от страха нужна по­стоянная работа над собой, успокоение всех видов разума, су­ществующих в нас, — от ментальной сферы до клеточного уровня.

Другие авторы (Раджниш, Кришнамурти) предлагают не­сколько иные пути. Например, чтобы преодолеть некое нега­тивное переживание, надо полностью идентифицироваться с ним, стать как бы его частью, слиться и прочувствовать его полностью и до конца. Тогда вскоре эмоциональная волна от­хлынет, страх ослабнет, исчезнет. Однако все авторы сходят­ся на одном: необходимости медитации, приобщения к Кос­мическому сознанию, к интегральному синтезирующему взгля­ду на мир, к той сфере, где нет противоборствующих интере­сов, угрозы и страха, а есть вечная гармония и сопутствую­щая ей глубокая радость. «Страх, сомнения, тревога и вся земная суета будут просто смыты, так как внутри вас неру­шимый покой... Когда мы медитируем, мы обязательно почув­ствуем Бесконечность, Вечность и Бессмертие внутри себя. Но когда мы созерцаем, мы увидим, что мы сами — Бог, что мы сами — Бесконечность, Вечность и Бессмертие. Созерца­ние означает наше сознательное единство с бесконечным веч­ным Абсолютом»[56]. Именно с этим великолеп­ным спокойствием, отрешенностью от страха и суеты эзоте­рики приходят в обыденную жизнь и полагают, что такого со­стояния может достичь каждый. Сверхчеловеческое для че­ловеческого? Возможно это так, если счастливый, лишенный страха покой может сочетаться с земной любовью к тому, что смертно и еще не поднялось на ступень вечности.

Один из самых тягостных страхов, о которых мы уже упо­минали на предыдущих страницах, — это страх смерти. Смерть всегда маячит перед каждым из нас. Самый древний и простой из силлогизмов начинается с фразы «Все люди смертны», так что даже логика отталкивается от нашей смертности, как от аксиомы, исходного положения. Именно поэтому так важно научиться преодолевать страх смерти, способный серьезно отравить жизнь. Можно прожить девяно­сто лет и все время непрерывно бояться, так что наконец при­шедшая смерть окажется избавлением от мучений затянувше­гося ожидания. Религия с древних времен учила людей уми­рать без страха, совершив соответствующие приготовления и распрощавшись с этой, здешней жизнью, за пределами кото­рой начнется иная. Авторы знаменитой Тибетской книги мертвых (Бардо Тедол) трогательно поучают умирающего, подсказывают ему, как себя вести в момент расставания с брен­ной земной оболочкой: «Будь осторожен и внимателен! Не спеши! Не пугайся! Ты — умер. Пойми это и не цепляйся за ушедшее, не береди чувств, не давай им разыграться и погло­тить тебя. И далее: «Не пугайся! Ничто не может тебе по­вредить, ибо тебя — нет! Поэтому ты можешь стать, чем за­хочешь»[57]. Примечательно то, что знатоки загробного путешест­вия все время говорят уходящему в мир иной: «Не бойся! » Страх — худший советчик, его не должно быть. По мнению тибетских проводников, страх способен помешать человеку понять, что все окружающее его в Потустороннем мире — ре­зультат его собственного сознания, и выбрать правильную по­зицию и верный путь.

В наши дни благородная деятельность таких исследова­телей смерти, как Раймонд А. Моуди, Элизабет Кюблер-Росс, Станислав и Кристина Гроф, помогает людям в преодолении страха смерти. Больной, последовательно подготавливаемый к встрече с неизбежным, испытывает не депрессию и тоску, не смертный изматывающий страх, а надежду на новые пер­спективы, собирается с мыслями для переоценки и осозна­ния всей своей прожитой жизни, для встречи с Божествен­ным светом, с теми трансцендентными, но добрыми и прекра­сными силами, которые прежде были скрыты от него чувст­венными видениями эмпирического мира. Конечно, ученые и по сей день ведут споры о том, можно ли считать достовер­ными материалы, полученные С. Грофом и Р. Моуди. Гово­рят о том, что это и не посмертье вовсе, а пред-смертье, иллю­зии угасающего сознания. Однако как бы то ни было, никто не может однозначно утверждать, что загробная жизнь не существует. А значит, есть надежда, и, возможна вера, и су­ществует основание для того, чтобы не разрушительный страх сопровождал нас в нашем последнем пути, а благодарность за земную жизнь и любопытство путешественника, отправляю­щегося в новые края (а, может быть, и в прежние, но, к со­жалению, забытые в сумятице земных тревог). Мы должны жить без страха, мы должны без страха рождаться в новый мир.