Лень — результат социокультурных факторов

Сегодня, когда наша страна находится на очередном исто­рическом перепутье и вынуждена вновь менять формы обще­ственной жизни, выяснилось, что великой преградой на пути возвращения в лоно цивилизации является неготовность к это­му самого человека. Важнейшие составные такой неготовно­сти — пассивность, лень, нежелание усердно работать, привычка к разгильдяйству. Помилуйте, может сказать кто-ни­будь,  наши люди трудились все минувшие десятилетия, не разгибая спины, да еще ив тех условиях, которые нередко и не назовешь человеческими: без должного вознаграждения, без жилья, без нормального питания... Но в том-то все и дело, что труд, лишенный верных стимулов, не воспитывает трудо­любия. В свое время, характеризуя современное ему классо­вое общество, К. Маркс отмечал: когда к труду перестают при­нуждать, от труда бегут, как от чумы. Оно и понятно: па при­нуждении, приказе далеко не уедешь. История России этопод­твердила.

Я далека от того, чтобы приписывать леность всему без разбору населению нашей огромной страны. Это было бы не­справедливо. Вот и западные предприниматели отмечают, что россияне могут быть хорошими работниками, ничуть не хуже своих коллег за рубежом. Однако все же надо признать, что некая весьма внушительная ленца, стремление к праздности как наилучшему состоянию, разболтанность и расхлябанность издавна свойственны нашему общественному сознанию. Пос­ловица «Работа — не волк, в лес не убежит» в этом смысле весьма симптоматична. Откуда же  взялась эта мистичес­ки сильная лень? Почему она не преодолена в ходе нынешнего столетия, выведшего многие прежде довольно сонные страны на дорожку всемирных бегов?

Разумеется, надо сказать несколько слов об истории, о том, с чем подходила наша страна к XX веку. Как известно, в ней только начинал нарождаться капитализм, и «деловая психо­логия» Запада не стала достоянием масс. К революции 1917. года Россия пришла все еще обремененной феодальными традициями, приноровленной к крестьянскому циклу с нетороп­ливым течением жизни. Еще была жива память об общине, не вышла из нищеты и грязи деревня. Вековые привычки, вроде непременного послеобеденного сна, по-прежнему, пеле­нали великую страну. Надо сказать, что и православие, в от­личие от западного протестантизма, не вело народ по пути повышенной деловой активности и истошного трудолюбия. Если протестантизм тесно связал успехи в мирской деятель­ности с богоизбранностью, то православие всегда ориентиро­вало на спасение через церковь, а не через мирские успехи. О сонной, вялой, скучной и ленивой провинциальной России в русской литературе конца XIX начала XX века написаны тома.

И вот эта Россия, разумеется, имеющая своих «Левшей», но отнюдь не стремящаяся к увеличению их числа, попадает в ситуацию беспримерного социального эксперимента. И экс­перимент этот, как стало вскоре понятно любому непредвзято­му уму, стимулировал и поддерживал фантазию, политичес­кий задор, чувство жертвенности, идейный пафос, но только не любовь к размеренному труду и деловой активности, хо­тя на знаменах революции были начертаны благородные сло­ва об освобожденном труде и вознаграждении по трудовым заслугам.

Первым пособником лени в Советской стране стала реальная уравнительность, нарушение того самого принципа воз­даяния «по труду», который ставился на словах во главу уг­ла нового строя. Реальное и стремительное свертывание рын­ка устранило объективные способы оценки деятельности и ее результатов. В оценке того, кому сколько платить, стал гос­подствовать субъективизм и произвол. А подкрепленные урав­нительными идеями, они и привели к тому, что бездельник и лодырь стали зарабатывать столько же, сколько старательный рачительный работник.

Сложный труд приравняли к простому, умственный расце­нили как барство, не заслуживающее почтения и вознаграж­дения. В результате к середине восьмидесятых годов разло­жение сознания и распад трудового эпоса достигли небывалых размеров. Лень и очковтирательство не влекли за собой нега­тивных последствий, нередко были даже выгодны, и поэтому оказались соблазнительными для миллионов людей. А, как мы уже отмечали выше, скатиться к лени просто, куда сложнее ей противостоять. В стране, где не работают механизмы пря­ника, зато хорошо слышен посвист кнута, где экономическая мотивация молчит, трудно не впасть в болото лености.

Укреплению лени как повседневного явления способствовал и низкий уровень потребностей, исходно низкий в полу­голодной крестьянской стране, и впоследствии укрепленный многолетней борьбой с «мещанством». Чтобы быть тем самым презренным «сытеньким обывателем», человек должен ста­раться, мастерски выполнять свое дело, кто бы он ни был: рабочий, инженер, торговец или ремесленник. Как известно, западный «средний класс», составляющий становой хребет обще­ства, это класс высококвалифицированных специалистов, лю­дей усердных и неленивых, что и дает обществу в целом и им в частности возможность жить удобно и со вкусом. Стремле­ние, жить еще лучше, иметь не только необходимое, но и пред­меты роскоши, возможность путешествовать, свободу само­выражения поощряет к неустанному труду. В этом плане го­раздо труднее иметь дело с «нашим человеком», который, во-первых, привык, что за старание все равно не вознаграждают, а во-вторых, довольствуется столь малым, что вовсе не скло­нен слишком уж потеть для достижения большего.

Те процессы, которые в настоящее время идут в России, — экономический распад, падение производства, скрытая и яв­ная безработица, возникновение крупного мафиозного капи­тала, построенного на «продаже воздуха», резкое безоснова­тельное обогащение одних за счет ограбления других — от­нюдь не способствуют воспитанию тщания и трудолюбия. Ко­нечно, грабитель и рэкетир, спекулянт и проститутка могут быть достаточно «не ленивы» в своем деле. Разрушать — не строить, отбирать — не производить. Однако вряд ли такое своеобразное трудолюбие, а вернее, несозидательная актив­ность могут помочь процветанию общества и развитию лич­ности. Путь надувательства и грабежа, незаконного отъема плодов чужого труда, обмана — это все же легкий, «ленивый» путь, который в конечном счете заведет в тупик, когда отбирать и перепродавать станет просто нечего.

Наличные экономические механизмы пока не стимулиру­ют аи: упорной созидательной деятельности, ни рачительного, ведения хозяйства. Ленивые привычки полуфеодального обще­ства, не изжитые в ходе массовой индустриализации, полу­чают в наши дни новый облик и новое наполнение, из них вы­растают тенденции к «легкой наживе», полупреступному промыслу, тесно связанным с великой духовной и душевной ленью. Остается лишь надеяться, что страна выдержит и этот исторический вираж, не утратив до конца позитивных уст­ремлений и навыков, которые всегда существуют в народе.