7. Первая функция религии: исцеление мистических неврозов

Подчеркнём: основной вопрос, который волнует нас – не «Что такое религия? » Определений религии немало, и весьма хороших. Вопрос в другом: почему религия не остаётся уделом мистически настроенных граждан, которых всегда немало, а иногда охватывает всё общество и оказывается его главным мотиватором. То есть, почему религиозное действие вдруг становится действием не индивидуальным, а социальным? Почему все вдруг массово начинают верить в недоказуемое?

Общество с ущемлённым чувством Универсума не похоже на себя прежнего – приоритеты явно другие. Крепнет ощущение, что прежнее хозяйничанье в биосреде взбодрит мистическое чувство уже до бешенства. Поэтому в мыслях превалирует идея Универсума или «чего-то там наверху», вспыхивает почтение ко всему мистическому. Желание быть покорным, угадать, какая жизнь угодна свыше, гипертрофируется.

В повседневной жизни общество с обострённым чувством Универсума побоится лишний раз встревать в биоразвитие и строить из себя природного менеджера. Захочется, напротив, переориентироваться с истязаний биосреды на самоподчинение её естественной эволюции. Вместо беспечного выжимания природных благ до последней капли, предпочтут вообще не трогать природу без нужды. Применить в пищу лишнего мамонта – уже не в радость. А вдруг незримый хозяин природоразвития имел на него другие виды? Социум не может напрочь перестать кушать мамонтов. Но боязнь войти в конфликт с воображаемым первотворцом сильно умеряет аппетиты.

От добычи сверх необходимого жди проблем, соглашаются в обществе. Чтобы успокоить мистическую панику остаётся лишь заглушить общебиологические потребности, снизить природопользование до минимума. Если можно бы вообще временно не влезать в природные кладовые, человек с радостью – от греха подальше, к ним бы не прикасался. Но поскольку кушать хочется, то природные запасы он всё же берёт. Правда – скромно, лишь по необходимости. Лучше отказаться от роскоши, настаивает древнее мистическое чувство, но и от непосильной ответственности за биоэволюцию. Аскетизм – вот, что нам надо, а не культ общебиологических потребностей.

Чтобы гарантированно унять мистические неврозы, социум идеологически переорганизовывается. Востребованным становится мировоззрение, которое, во-первых, удобно и ясно трактует воображаемый Универсум и принципы угодной ему жизни. Во-вторых – обосновывает минимальное вмешательство в мироустройство. А в-третьих (для обеспечения второго) – обесценит материальные запросы человека. Обоснует, с одной стороны, недопустимость их расслабления, а с другой – необходимость воздержания и аскезы. Во всех случаях начать придётся с «торможения» первого звена, открывающего следующую цепочку:

Функцию дезактивации взбудораженного чувства Универсума выполняет религиозная идеология. Религией будем называть доктрину, которая блокирует человеческие общебиологические потребности и переориентирует социум с изменений биосреды на минимальное вмешательство в её развитие. Религия объявляет человека младшей и несовершенной в мировой иерархии преобразующей силой. А потому – призывает смириться и покориться мистическому Универсуму, который трактуется в образе Бога или богов. И только вследствие этого подчинения обещает достичь гармонии с ним.

Неудивительно, что религиозные доктрины, вступая в схватку с идеологиями потребления, нередко подозрительны к научному знанию. «Мудрость мира сего есть безумие перед Богом», – учил апостол Павел (1 Кор. 3, 18-19). Ведь все эти науки, продолжим мы, апеллируют к разуму – опасному конкуренту естественной эволюции. «Мудрость мира сего» только и стремится влезть в биоразвитие, чтобы подкорректировать его в свою пользу.

Блаженный Августин тоже не скрывал искреннего огорчения от деятельности учёных: «(... ) внешние чувства внушают душе желание (... ) исследовать (... ), – учил Августин. – Это пустое и жадное любопытство рядится в одежду знаний и науки. Оно состоит в стремлении знать, а так как из внешних чувств зрение доставляет нам больше всего материала для познания, то это вожделение и называется в Писании «похотью очей» [1, 291].

«Стремлюсь к познанию души и духа, – формулирует и кратчайше подытоживает Августин религиозную идеологию. – И ничего сверх того? Решительно ничего». В этом и состоит суть христианского смирения.

Или, ещё показательно. Петр Дамиан: «К чему наука христианам? Разве зажигают фонарь, чтобы видеть солнце? Оставим науку Юлианам Отступникам. Св. Григорий ее презирал; св. Иероним упрекал себя в ней, как в преступлении».

Христианская ортодоксия враждовала с античной наукой, по меньшей мере, четыре столетия. И лишь века с одиннадцатого противоположная тенденция робко напомнила о себе.

Подытожим сказанное. Причин периодического распространения в обществе религиозности выделено пока две: 1) уникальное человеческое мышление; 2) представления о сверхъестественном, заложенные в этом мышлении. Без мощи разума Homo Faber не подмял бы земную экологию под себя, не дистанцировался в сознании от духовного первоначала, а удовлетворял бы общебиологические потребности скромно, вместе с прочей фауной. Необходимость утихомирить наэлектризованный мистический инстинкт не вызвала бы, в свою очередь, циклическое господство религиозности. Поэтому вышеприведённую схему дополним последним, пятым блоком: