Главная | Обратная связь | Поможем написать вашу работу!
МегаЛекции

Энтропия, устойчивое неравновесие и кризисы в биосфере




 

Война — отец всего и всему царь.

Гераклит

В начале был мятеж,

Мятеж был против Бога,

И Бог был мятежом,

все, что есть, началось чрез мятеж.

М.А.Волошин

Ежедневно надобится в жертву жизнь множества существ,

без смерти которых остальной мир не может стоять

(хотя надо заметить, что это не очень велико­душная мысль сама по себе).

Ф.М.Достоевский

 

Природы вековечная давильня

Соединяла смерть и бытие

В один клубок...

Н.А.Заболоцкий

 

Все, все, что гибелью грозит,

Для сердца смертного таит

Неизъяснимы наслажденья...

А.С.Пушкин

Один биолог язвительно заметил, что человек, вероятно, происходит не от обезьяны, а от хорька, имея в виду репута­цию этого зверька как самого злобного из животных. Говорят, например, ворвавшись в курятник, он утащит одну птицу, но не упустит случая передушить заодно всех остальных.

Если бы так поступил мальчишка, его действия назвали бы жестокими. Но интуитивно мы чувствуем, что к природе такое определение может быть применено разве только в аллегори­ческом смысле. В дальнейшем мы не раз убедимся, что по предмету своему это не только социальное, но и конкретно-ис­торическое понятие: то, что воспринимается как верх жесто­кости в одной культуре, вполне нормативно в другой.

Понятие "насилия" также обычно используется для харак­теристики человеческих взаимодействий, и мы едва ли назо­вем этим словом отношение голодного хищника в жертве или бой между самцами за обладание самкой. Вместе с тем данное понятие менее привязано к конкретной культуре, поскольку здесь уже можно представить себе объективные критерии для различения степеней и форм давления извне на волю субъекта.

Гораздо шире и многозначнее термин "агрессия". Психоло­ги, кажется, уже смирились с тем, что это очень важное для них понятие ускользает от всех попыток хотя бы приблизи­тельно очертить его предметную область, и специально огова­ривают каждый раз его значение. Биологи давно и продуктив­но используют представление об агрессии, объясняя поведение животных и даже растений. Химики говорят об "агрессивной среде", а в теоретической механике прочно утвердился термин "принуждение" как базовый для определения механической связи. Натурфилософы же вообще никогда не останавливались перед использованием "антропоморфных" понятий. "Война" (Гераклит), "стремление" и "мука" (Я.Беме), "воля к власти" (Ф.Ницше), богдановская "борьба организационных форм" — подобного рода понятия издавна употреблялись в философии для характеристики взаимодействий в неживой природе. Се­годня уже и естествоиспытатели переносят на доорганический мир дарвиновские метафоры конкуренции, отбора (организа­ционных форм, состояний движения), а с ними и субъектно-целевые представления, распространяющиеся на область физики из гуманитарных и биологических наук.

Впрочем, это большая самостоятельная тема, которая дале­ко выходит за рамки нашего предмета. Здесь достаточно ска­зать, что агрессивные свойства живого вещества имеют глубо­кие физические истоки и основания в противоречивом единст­ве энтропийных и антиэнтропийных процессов.

А вот с последними понятиями нам важно разобраться, поскольку как минимум вся история жизни, интеллекта, куль­туры, морали есть в сущности эпопея непрекращающейся борь­бы против энтропии. Борьбы по видимости безнадежной, в которой дорогостоящие, но временные победы оборачивались поражениями, а поражения создавали предпосылки для новых временных побед, и этот порочный круг все же вытягивался в драматическую спираль поступательного развития. (Я говорю "как минимум", отвлекаясь от того, что и само возникновение жизни стало очередным этапом в этой борьбе, пронизывающей Историю физической Вселенной едва ли не от "Большого взры­ва"...).

Всякий живой организм — система, существенно выделен­ная из окружающей среды и относительно независимая от нее, т.е. в известных пределах сохраняющая неизменным свое внутреннее состояние, несмотря на внешние колебания. В дан-

ном смысле говорят, что организм поддерживает отношение устойчивого неравновесия с физическим миром.

Это программное понятие было введено в науку советским биофизиком Э.С.Бауэром в 30-х годах (хотя и прежде наиболее прозорливые исследователи указывали на самостоятельную роль неравновесных процессов). Само по себе оно достаточно парадоксально и до сих пор вызывает неоднозначную реакцию специалистов, однако после серии эпохальных работ по синер­гетике, нелинейной неравновесной термодинамике (Г.Хакен, И.Пригожий и др.) стало одним из узловых в эволюционной картине мира.

Дело в том, что обычно неравновесные состояния неустой­чивы. Скажем, горячий чайник в холодной комнате остывает, а воздух в ней нагревается до тех пор, пока их температуры не уравняются; тогда вода в чайнике приходит в равновесие с температурой воздуха, а температура комнаты в целом пере­ходит от менее вероятного к более вероятному — или, иначе, к равновесному, энтропийному, однородному — состоянию. Чтобы этого не произошло, чайник нужно постоянно нагре­вать, затрачивая энергию. Таким же образом люди сохраняют печку горячей, холодильник холодным, а температуру в ком­нате приемлемой при зимней стуже и летнем зное. Иначе говоря, искусственно обеспечивают термодинамически нерав­новесное состояние своей микросреды по отношению к осталь­ному миру за счет целенаправленного расходования предвари­тельно накопленной энергии.

Этот наглядный пример помогает понять одну из сущностных черт живого вещества. Для поддержания автономности внутренних процессов необходима постоянная работа, противо­поставленная уравновешивающему давлению среды. Неравно­весие, сохраняющееся благодаря постоянной антиэнтропийной работе, и называется устойчивым неравновесием. Сама же эта работа есть процесс жизнедеятельности, с прекращением кото­рого организм переходит к состоянию внешнего равновесия, т.е. умирает.

Вот здесь и обнаруживается самое драматическое обстоя­тельство: чтобы совершать работу, необходимо использовать свободную энергию, а энергия высвобождается при разруше­нии каких-то других неравновесных систем. Короче говоря, созидательный процесс непременно оплачивается разрушени­ем, снижение энтропии (=рост организации, разнообразия, порядка) в одном месте возможно только за счет роста энтро­пии (^деградации) в другом месте. Это следствие второго нача­ла термодинамики — пресловутого закона возрастания энтро­пии. Множество безрезультатных попыток опровергнуть его теоретически, экспериментально, а тем более практически, заставило ученых сравнить термодинамику со старой властной теткой, которую все недолюбливают, но которая всегда оказы­вается права. Житейски же этот закон отражает остроумная английская пословица: "Бесплатный сыр бывает только в мы­шеловке".

Действительно, за все в жизни приходится платить. Это глубокомысленное суждение вполне банально для философа, психолога, экономиста, но также и для физика, энергетика, инженера. Мы с вами не можем существовать, ничего не разрушая, а принимаясь активно созидать в материальной или в духовной сфере, мы усиливаем разрушительный процесс. Это проклятье извечно довлеет над жизнью и над обществом, со­ставляя сущностную коллизию, условие, импульс бытия. Опыт должен научить нас не отвергать и не роптать против объек­тивного закона (или против тех, кто о нем рассказывает), а понять и учитывать его в планах, расчетах и действиях.

Грубая констатация "жить значит разрушать" в несколько меньшей степени относится к растительным организмам, по­скольку их основной источник энергии — самопроизвольное разрушение Солнца. Наше светило — типичная молодая звез­да — находится в неустойчивом неравновесии с холодной кос­мической средой и на протяжении 5 миллиардов лет источает в пространство интенсивный поток лучистой энергии; одна двухмиллиардная часть высвобождаемой энергии достигает по­верхности Земли и частично усваивается зелеными растениями путем фотосинтеза. Таким образом, растения — автотрофы — в принципе способны совершать антиэнтропийную работу, не будучи прямыми агентами разрушения и пользуясь "естествен­ным" разрушительным процессом (временно отвлечемся от того, что на самом деле они используют еще минеральные вещества почвы, углекислый газ и прочие ресурсы).

Такой возможности лишены гетеротрофные — в основном животные — организмы, поскольку они не способны к фото­синтезу и для антиэнтропийной работы черпают энергию Дру­гих организмов. Переводя организм жертвы в состояние неус­тойчивого неравновесия (в этом отношении погибший орга­низм сродни маленькому Солнцу), ускоряя процесс разложе­ния механическими, химическими способами (зубы, желудоч­ный сок и т.д.), травоядное или хищное животное высвобожда­ет накопленную в его тканях солнечную энергию и, усваивая ее, обеспечивает собственную жизнедеятельность.

В том, что законы бытия столь "жестоки", бессмысленно упрекать кого-либо ниже Бога-Отца, который, по-видимому, сотворил живую плоть, не успев предварительно ознакомиться с имманентными свойствами Им же созданного материального мира, а потом остро сожалел о содеянном. "...От человека до скотов, и гадов и птиц небесных истреблю,— говорит Он в "Первой Книге Моисеевой",— ибо Я раскаялся, что создал их... И вот, Я наведу на землю потоп водный, чтоб истребить всякую плоть, в которой есть дух жизни...".

Но ни потопом, ни угрозами, ни призывами ко всеобщей любви уже не удавалось превратить "природы вековечную давильню" в бесплотную идиллию райских кущ. Как всякая действительная гармония, гармония биогеоценозов является "напряженной" — она строится на острых и многомерных внутренних конфликтах, определяющим среди которых всегда оставалось фундаментальное противоречие между созидатель­ной работой живого вещества и ее разрушительным эффектом. На протяжении длительной эволюции в биосфере устанавли­вался, поддерживался совершенствовался вещественно-энер­гетический круговорот, включающий автотрофные, травояд­ные, хищные и разлагающие организмы (а также их промеж­уточные формы). Только в рамках этого динамического балан­са и могли реально складываться сложнейшие кооперативные отношения — межвидовые, межпопуляционные, межиндивид­ные,— создающие у внешнего наблюдателя романтический образ естества.

Между тем неустранимая "напряженность" бытия исключа­ет плавное течение событий в природе. При благоприятных внешних условиях (избыток свободной энергии, пространства и т.д.) устойчиво неравновесные системы проявляют естествен­ную склонность к неограниченной экспансии, а тем самым умножают разрушительные эффекты в среде и рано или поздно наталкиваются на ограниченность ее ресурсов. Это обстоятель­ство всегда играло решающую роль в развитии биосферы.

Если бы наш мир был миром неисчерпаемого однородного ресурса, то никаких качественных изменений в природе бы не возникало. Живое вещество развивалось бы сугубо экстенсив­но, и вместо усложнения органических форм происходило бы расширяющееся воспроизводство примитивных самодостаточ­ных агрессоров. Захватывая все новые области неограниченно­го пространства, они, возможно, отличались бы друг от друга (из-за генных мутаций), но при этом не наблюдалось бы каче­ственного усложнения ни морфологии организмов, ни органи­зации расширяющейся биосферы. Мы потом увидим, что у людей подчас возникала иллюзия, будто они живут именно в таком мире — благодаря, например, возросшим технологичес­ким возможностям эксплуатации природы,— но, к сожалению или к счастью, такие периоды вечно длиться не могли.

В действительности, хотя у живого вещества Земли энерге­тический ресурс практически не ограничен — ибо лучистая энергия Солнца, достигающая поверхности планеты, утилизуется лишь частично,— но изначально лимитированы жизнен­ное пространство, запас необходимых веществ в океане, почве, атмосфере и т.д. Наложение естественных пределов столь же естественному стремлению жизни, а затем цивилизации, к прямолинейной экспансии и создавало необходимую предпо­сылку эволюции.

Для лучшего понимания многих ключевых событий соци­альной, прасоциальной и биосферной истории полезно разли­чать два типа экологических кризисов, извечно сопутствовав­ших жизни. В одних случаях кризис вызван преимущественно внешними причинами: спонтанные колебания солнечной, гео­логической активности, местные или глобальные изменения климата, космические катаклизмы и т.д. В других случаях он обусловлен собственной логикой устойчиво неравновесных (биотических, социальных) процессов — а именно, тем, что наиболее простой, экстенсивный путь их развития заходит в тупик.

Кризисы первого типа также играли существенную, хотя и косвенную роль в эволюции. Например, они уничтожали виды животных, достигших особенно крупных размеров в спокойные периоды (согласно так называемому правилу Копа), освобождая экологические ниши для более сложных и перспективных орга­низмов; спонтанные изменения климатических и прочих усло­вий многократно приводили к вырождению и гибели одних очагов цивилизации, к расцвету других, к обновлению техноло­гий. Однако кризисы внешнего происхождения сами по себе не­продуктивны — они дают импульс смене структур и функций, но обычно не обусловливают качественного усложнения.

Поэтому, признавая огромную роль внешних влияний на конкретный ход исторического процесса, я тем не менее остав­лю их за скобками, сконцентрировав далее основное внимание на кризисах второго типа. Вызванные собственной активнос­тью неравновесных систем, они могут возникать при внешне благоприятных обстоятельствах и повлечь за собой гораздо более содержательные последствия. Сопровождаясь столь же драматическими событиями, такие кризисы вместе с тем чре­ваты качественным совершенствованием организации и функ­ционирования системы, а потому назовем их эволюционными. Суть эволюционного кризиса в том, что прямолинейно нарас­тающая антиэнтропийная активность создает чрезмерную на­грузку на среду и в результате оборачивается своей противопо­ложностью — угрозой катастрофического роста энтропии. На­ступает "бифуркационная фаза": система либо деградирует, либо вырабатывает новые, более изощренные механизмы со­хранения (антиэнтропии) взамен или в дополнение к прежним, ставшим при новых условиях контрпродуктивными.

Так, биогеоценоз может ответить на обострение эволюцион­ного кризиса различными способами. Один из них — консерва­тивный и наиболее типичный — определяется установлением колебательного контура, принципиально описываемого про­стой математической моделью "волки — зайцы". С увеличени­ем численности волков на территории сокращается количество зайцев, влекущее за собой массовое вымирание волков, лишившихся кормовой базы, что, в свою очередь, обусловливает рост заячьего, а за ним и волчьего поголовья и т.д. При перенаселе­нии этологи наблюдают у животных (даже у растений) и нечто, отдаленно напоминающее "политический" кризис: обостряется внутривидовая конкуренция, опасно усиливается взаимная аг­рессивность. Ослабевает так называемый популяциоцентрический инстинкт, который более или менее жестко запрещает нанесение смертельного ущерба особи своего вида и в норме регулирует отношения между животными (о нем я потом рас­скажу подробнее).

Но возможен и иной, более радикальный способ преодоле­ния кризиса, связанный с выделением новых экологических ниш, трофических уровней. Например, растения, предостав­ленные сами себе, постепенно захватывают весь пригодный для их жизнедеятельности ареал, и с исчерпанием ресурсов экстен­сивного роста конкуренция за пространство, за доступ к источ­нику света, за минеральные вещества почвы достигает пре­дельного ожесточения. Сдерживающим фактором может стать появление в среде травоядных организмов. Но последние, ока­завшись в благоприятных условиях и быстро размножаясь, наращивают нагрузку на растительный мир, что рано или поздно опять приведет к экологическому кризису и, возможно, к установлению нового контура обратной связи (больше траво­ядных — меньше растений — меньше травоядных — больше растений). Далее нагрузка травоядных на растительный мир может регулироваться активностью хищников, у тех появля­ются еще более сильные враги и т.д.

Это, конечно, до крайности упрощенная схема, которая, однако, в принципе отражает логику "прогрессивного" преодо­ления кризисов в природе: наращивание этажей агрессии, при котором разрушительная активность одних видов регулирует­ся разрушительной активностью по отношению к ним со сторо­ны других видов. Умножение колец отрицательной обратной связи повышало внутреннее разнообразие биоценозов, делало их более адаптивными, устойчивыми и динамичными.

Здесь я обращу ваше внимание на ряд обстоятельств, к которым мы будем систематически возвращаться.

Уже в природе прогрессивные изменения были не самоце­лью, а средством выживания, одним из способов повысить динамическую устойчивость экосистемы при обострении кри­зиса. И уже природа обнаруживает контуры того порочного круга, который в полной мере реализовался на социальной стадии: кризис неравновесия преодолевается системой за счет повышения уровня неравновесия. Ведь суть конструктивного ответа в том, что внутренняя стабилизация достигалась оче­редным усложнением организации, а в результате биосфера последовательно удалялась от наиболее вероятного состояния равновесия с физической средой, отношения между ними ста­новились все более напряженными и чреватыми будущими кризисами.

Заметим, от изменения структуры биосферы практически не зависел реальный объем "входящих ресурсов" — количест­во лучистой энергии, достигающей поверхности планеты, ее территория и т.д. Тем не менее рост разнообразия позволял все более эффективно использовать наличные ресурсы для анти­энтропийной работы. Новые формы жизни осваивали про­странства, непригодные для прежних форм, жизнедеятель­ность одних организмов строилась на использовании отходов жизнедеятельности других организмов (например, атмосфер­ный кислород является отходом жизнедеятельности растений); устанавливавшийся баланс средств нападения и защиты при­давал хищникам функцию "санитаров" и "тренеров", освобож­давших популяции жертв от старых, больных особей, предо­хранявших от эпидемий, поддерживавших жизнеспособность ("для того щука в реке, чтобы карась не дремал"). Множились взаимополезные симбиозы различных животных и растений, активностью организмов состав вещества в гидро-, лито- и атмосфере менялся таким образом, что они делались пригод­ными для сложнейших форм жизни. Биосфера в процессе эволюции "умнела" и именно благодаря этому становилась все более неравновесной.

"Интеллектуализация" происходила как в фигуральном смысле (поскольку мы применяем это понятие к природе в целом), так и в прямом. На верхних этажах биосферной орга­низации жизнеспособность организмов определялась не только и не столько усилением мышечной энергетики, сколько более емким и динамичным отражением окружающего мира, совер­шенствованием прогнозирования и планирования. Биологами открыт удивительный факт: у всех бегающих наземных живот­ных — от насекомых до млекопитающих — энергетическая эффективность двигательного аппарата приблизительно одина­кова, т.е. они затрачивают равную энергию для перемещения единицы массы своего тела на единицу расстояния. Превосход­ство же в реальной энергетической эффективности целенаправ­ленного действия дается умением дальше и точнее "просчи­тать" будущие события — скажем, траекторию потенциальной жертвы, противника и т.д.— и соответственно организовать свое поведение.

Возможно, кому-то доводилось наблюдать, как кошка, пре­следуя мышь, забежавшую в открытую трубу, не лезет за ней туда, где она явно проиграет в подвижности, а настигает жертву у противоположного выхода из трубы. Основополож­ник кибернетики Н.Винер описал сражение между коброй и мангустой: последняя одолевает грозного противника исклю­чительно благодаря более совершенной нервной системе, по-

зволяющей на большее число шагов прогнозировать чужие и планировать собственные движения.

Преимущество более развитого интеллекта дает о себе знать, конечно, не только в прямых индивидуальных столкно­вениях, но и в сложных обстоятельствах межвидовой конку­ренции. Приведу характерный пример из статьи крупнейшего зоопсихолога К.Лоренца. "Когда динго, поначалу бывший до­машней собакой, попал в Австралию и там одичал,— он не истребил ни одного из видов, которыми питался, но зато погубил обоих крупных хищников Австралии: сумчатого волка (Thylacinus) и сумчатого дьявола (Sacrophilus). Эти животные, наделенные поистине страшными зубами, намного превзошли бы динго в прямой схватке; но с их примитивным мозгом они нуждались в гораздо большей плотности добычи, чем более умная дикая собака. Динго не перегрызли их, а уморили голодом в конкурентной борьбе"*.

Я хочу, чтобы вы запомнили эту зависимость между слож­ностью организации, а также емкостью информационной моде­ли, с одной стороны, и эффективностью использования энер­гии — с другой. Эта зависимость задала общее направление биологической, а затем и социальной эволюции. С нею же во многом связаны ключевые проблемы дня нынешнего.

И еще один существенный момент. В общей тенденции получа­ется, что чем более высокую ступеньку на "лестнице агрессии" занимает тот или иной вид, тем более развитый интеллект необ­ходим для выполнения его экологических функций. И чем длин­нее эта "лестница" (т.е. чем сложнее организована биосфера), тем дальше от основания ее верхние этажи. Мы уже могли заметить, что природный интеллект во всей совокупности проявлений — целеполагание, память, опережающее отражение, затем форми­рование предметных образов — изначально развивался как орган антиэнтропийной активности, способствующей добыванию сво­бодной энергии, а также защите накопленной в организме энер­гии от притязаний извне. Убедившись же, что антиэнтропийный процесс непременно оплачивается ростом энтропии (разрушени­ем) каких-то других систем, мы вынуждены признать: интеллект по одной из своих первичных функций — инструмент агрессии. Но вместе с тем — инструмент экономии агрессии, поскольку он обеспечивал достижение целей активности меньшими энергети­ческими затратами.

Мы потом увидим, что с известными оговорками сказанное относится и к человеческому интеллекту. Обсуждая же пока базисные, природные истоки агрессии, расскажу о характер­ных наблюдениях физиологов. В лимбической структуре мозга обнаружены зоны, электростимуляция которых вызывает аг-

* Лоренц К. Восемь смертных грехов цивилизованного человечества. // Вопросы философии, 1992, N 3, с. 40

рессивно-оборонительное поведение на фоне острых эмоций злобы, враждебности. В естественных условиях соответствую­щие нейроны, длительное время лишенные адекватных раздра­жителей, оказываются в состоянии сенсорного голода, спон­танно повышающего их возбудимость. Субъективно это пере­живается как неосознаваемая потребность в соответствующих эмоциях, а поведенчески может проявляться в активном провоцировании конфликтов, причины которых человек склонен объяснять внешними обстоятельствами ("рационализация"). При некоторых условиях такие процессы способны взаимно синхронизироваться через механизмы заражения, эмоциональ­ного резонанса и приобретать особенно опасный массовый ха­рактер. И еще: при погружении человека в коматозное состоя­ние (глубокий обморок с отключением регуляторных функций психики) последним из всех безусловных рефлексов — позже полового, пищевого — угасает агрессивно-оборонительный рефлекс.

Я не буду специально возвращаться к этим фактам и как-либо напрямую связывать с ними феномены социального наси­лия. Но буду постоянно иметь их в виду, поскольку всякие размышления о причине войн, о способах их предотвращения и устранения без учета природно-генетического фактора оста­нутся заведомо однобокими и потому непродуктивными.

Впрочем, здесь следует говорить не только о войнах и даже не только о физическом насилии вообще. По наблюдениям Лоренца, способность к индивидуальной привязанности, друж­бе у животных пропорциональна агрессивности вида. Он же и ряд других психологов отмечали, что агрессивное начало слу­жит генетической основой таких сугубо человеческих качеств, как стремление к социальному самоутверждению и юмор. По-видимому, путем ритуализации из переориентированного аг­рессивного жеста эволюционно сформировался смех. Биолог-эволюционист В.А.Красилов привел интересные аргументы в доказательство того, что и эстетическое чувство человека гене­тическими корнями связано со страхом, опосредованным через сексуальные отношения. (Вот как описан, например, в его книге ритуал ухаживания у одного вида попугаев: самец, приняв крайне угрожающую позу агрессии,.. повисает на ветке вниз головой; нечто подобное "ритуализации" агрессив­ного жеста обнаруживается в половых и прочих играх едва ли не у всех высших животных.)

Я далее покажу, что и остальные новообразования духовной культуры — мораль, религия, солидарность, милосердие, право — во многом сопряжены с природной агрессивностью чело­века, представляя собой либо ее превращенные формы, либо сред­ства эволюционной компенсации. Черед этих надприродных исканий настал тогда, когда вырабатывавшиеся миллиардами лет механизмы антиэнтропии оказались недостаточными...

Обсуждение лекции 2

 

— Вы упомянули, что натурфилософы применяют к природе антропоморфные понятия. Но не профани­руется ли научное исследование при использова­нии такого понятия, как "агрессия", в отношении живой и даже неживой природы?

— Понятия человеческого языка насквозь "антропоморф­ны" — на это указывали классические философы, об этом же свидетельствуют специальные исследования по этимологии. Л.Фейербах писал, что мы способны "понять дела природы", только переведя их на свой язык. Не будем сейчас обсуждать, насколько внелингвистичны или чужды тому же "антропомор­физму" альтернативные методы познания типа "вчувствования", медитаций. Современные успехи в области логики и методологии науки помогли ученым очень ясно осознать, что они работают не непосредственно с объективной реальностью, а с моделями, выработанными в культурном опыте и построен­ными в культурном коде. Это дало как бы дополнительную "легитимизацию" человеческим аналогиям в естествознании.

Когда мы говорим: "порядок", "закон", "причина", "инфор­мация", "сила" и т.д. и т.п.,— мы обычно забываем, что все подобные понятия отражали первоначально свойства и отноше­ния людей. Чтобы легче забыть об этом, ученые часто исполь­зуют аналогичные слова латинского или греческого корня — например, "активность", "энергия" вместо "деятельность",— но, конечно, суть дела от этого не меняется. Поэтому проблема не в том, насколько антропоморфна форма того или иного термина (и не стоит ли перевести его на какой-нибудь более экзотический язык), а в том, насколько он помогает объяснить или понять изучаемую реальность.

Термин "агрессия" происходит от adgradi: gradus — шаг, ad — на, т.е. на-ступать, наступление, экспансия. Я говорил, что в зоопсихологии, этологии (науке о поведении животных) он употребляется давно и продуктивно. Использование анало­гичного понятия в еще более далеких от человеческой реаль­ности областях знания сопряжено с глубокой философской идей о субъектных качествах материи.

— Вы отталкиваетесь от синергетики, и основное понятие устойчивого неравновесия — оттуда. Значит, ваш взгляд на культуру, мораль будет частным приложением синергетики?

Предложенный Г.Хакеном термин "синергетика" (от греч. synergeia — совместная деятельность) уже утвердился как обобщенное название научных концепций самоорганиза­ции. Обычно они более или менее откровенно претендуют и на статус общей концепции эволюции, включая ее доорганические, биологические и социальные стадии. Для этого есть неко­торые основания, поскольку сегодня удалось в принципе рас­крыть механизмы спонтанного образования из хаоса упорядо­ченных, далеких от равновесия структур. Понятие устойчиво­го неравновесия оказалось весьма продуктивным, дав импульс нетривиальным идеям в различных областях.

Однако, на мой взгляд, "классическая" синергетика не гото­ва на роль общей теории развития, главным образом потому, что в своих концептуальных основаниях недостаточно освобо­дилась от физикалистических, редукционистских установок. Соответственно ее аппарат отторгает категорию субъектности:

говоря о конкуренции, отборе, игре, ценности (информации), исследователь вынужден избегать всяких упоминаний о субъ­екте взаимодействия, и эта внутренняя непоследовательность мешает даже поставить целый ряд узловых для эволюциониз­ма вопросов.

Например, мы говорили, что неравновесная система удер­живает свое выделенное состояние только благодаря постоян­ной работе против уравновешивающего давления среды — без такой работы все системы возвращались бы к равновесию и никакая качественная эволюция была бы немыслима. Но поче­му они столь активно борются за самосохранение, отчего, скажем, живому организму небезразлично собственное состоя­ние? В чем причины, истоки выраженной целенаправленности, "пристрастности" его поведения и отношения к миру? Концеп­ция эволюции, игнорирующая вопросы такого рода, остается кардинально неполной, а качественные новообразования эво­люции — такие как психика, разум, культура — выглядят в ее рамках лишь эпифеноменами (побочными явлениями) имма­нентного процесса усложнения структур, лишенными какой-либо самостоятельной роли.

Синергетическое мировоззрение обретает большую последо­вательность и полноту, когда опирается на отрефлексированную методологию "элевационизма". Суть этой общенаучной антитезы редукционизму в том, что аналогии строятся не снизу вверх, от механики к психологии, а сверху вниз, в элементарных взаимодействиях ищутся латентные предпосыл­ки более сложных явлений, и субъектное мышление восстанав­ливает права гражданства от гуманитарных дисциплин до естествознания. (Такая смена установки находится в русле новейших тенденций науки; ближе познакомиться с современным состоянием и историей этого методологического вопроса можно по книге "Интеллект во Вселенной".)

Добавлю, что элевационистски ориентированная синергети­ка действительно становится мощным объяснительным ин­струментом. В ее рамках разум, культура, мораль становятся уже не "сферой приложения", а фундаментальными категория­ми, составляющими органический компонент общей теории эволюции.

— Вы все время говорите о неравновесии. Но часто приходится читать об устойчивом равновесии при­роды, о гомеостазисе. Это что, две версии, противо­положные друг другу?

— Нет, конечно, хотя в этом пункте часто происходит пута­ница. А речь идет о двух сторонах одной медали. В любом организме, пока он жив, поддерживается состояние внутреннего динамического равновесия. Тонкая увязка органических функций и состояний, вэаимодополнительность, взаимокомпенсации органов — все это создает целостность организма. В норме внутренним динамическим равновесием обладает и био­ценоз, и биосфера в целом, так что каждый отдельный организм остается элементом живой природы, находясь с ней в динамическом равновесии Но сохранять внутреннее равновесие система может до тех пор, пока она выделена из физичес­кого мира, поддерживает относительную независимость от его колебаний. Организм, биоценоз, биосфера находятся в отношении внешнего неравновесия с физическим миром, о чем мы и говорили. Со смертью организма многие процессы продолжаются, некоторые далее интенсифицируются, но утрачивается их взаимоувязанность, цельность, тело перестает целенаправ­ленно сопротивляться давлению физической среды и перехо­дит к состоянию внешнего равновесия.

Может быть, здесь стоит еще раз отметить, что предпосыл­ки антиэнтропийной активности обнаруживаются и в доорганической природе — в микромире, в астрофизических, геофи­зических системах, в образованиях высшего химизма, но это — качественно иные уровни...

— То, что физическая работа требует разрушений, понятно. Но не ясно, как это относится к духовной деятельности. Что я разрушаю, создавая научную теорию или музыкальную симфонию?

— Здесь три аспекта Первый, так сказать, сугубо "термоди­намический": работа нервной системы, мозга или, скажем, ЭВМ тоже требует расхода энергии. Кто-то подсчитал, что математик в момент интенсивного творчества затрачивает столько же энергии, сколько горнолыжник при скоростном спуске. Не знаю, насколько достоверен этот расчет. Обычно мозговая работа требует значительно меньше физической энер­

гии, чем мышечная, ЭВМ потребляет значительно меньше энергии, чем силовая установка (и при правильной организа­ции способна решительно сэкономить полезный энергетичес­кий расход). Но то, что и при этом свободная энергия расходу­ется — грубо говоря, мыслитель тоже должен есть,— думаю, долго доказывать не надо.

Второй, "эффекторный", аспект связан с материальным вы­ражением психического процесса. Если это творчество полко­водца или инженера-строителя, то их разрушительный момент очевиден. Но когда вы рисуете проект воображаемого здания, пишите картину, формулу, стихи, произносите речь, исполняе­те сонату, здесь тоже присутствует мышечная работа с неиз­бежным расходом энергии и вещества. Я упоминал, что закон возрастания энтропии составляет основу необратимости — векторности, асимметрии — физического времени. Есть специаль­ные исследования, демонстрирующие, что необратимость куль­турно-исторического времени также связана с материальной фиксацией духовных процессов, которая вовлекает их в сферу действия этого закона. (То есть, если бы люди не фиксировали мысли, образы в материальных продуктах труда, в устной, письменной речи и т.д., то культура лишилась бы преемствен­ности, синхронной и диахронной связности.)

Наконец, третий, собственно духовный и самый важный ас­пект. Вы никогда не задумывались, отчего все подлинно новое в искусстве, науке, идеологии, религии с таким трудом пробивает себе дорогу, подчас ценой достоинства, здоровья и жизни людей? Отчего "ни одно благое деяние в истории человечества не осталось безнаказанным"? Конечно, новое обычно так или иначе затраги­вает чей-то престиж, социальные, экономические интересы, но имеются и более глубокие психологические мотивы. Ведь всякое утверждение есть одновременно и отрицание. Оригинальная ху­дожественная форма, образ, идея вторгаются всегда в уже запол­ненное духовное пространство. Как и в природе, заполнение новой "экологической ниши" в ценозе духовной культуры — ак­тивный процесс, перестраивающий всю систему. Поэтому твор­ческая работа ума преодолевает сопротивление устоявшихся смысловых структур, оскорбляет вкусы, воспринимается как аг­рессивный разрушительный фактор (и в известном отношении действительно является таковым), вызывая ответную реакцию вплоть до ненависти. Можно различать культуры, эпохи по степе­ни восприимчивости к инновациям. Тем не менее, изучая биогра­фии канонизированных впоследствии классиков науки и искусства, изобретателей, политиков, религиозных мессий, мы неизменно убеждаемся, с каким трудом внедрялось в культуру все то, что теперь представляется самоочевидным.

Между прочим, психологи знают, что высокий творческий потенциал личности часто сочетается с высоким уровнем агрес­сивности. Мы потом вернемся <

Поделиться:





Воспользуйтесь поиском по сайту:



©2015 - 2024 megalektsii.ru Все авторские права принадлежат авторам лекционных материалов. Обратная связь с нами...