1. Об авторе и его трудах

Настоящее издание представляет собой осуществленный ЧГИГН перевод I тома книги Дюлы Месароша " Сборник чувашского фольклора" — " Памятники старой чувашской веры", изданного в Будапеште в 1909 г. объемом в 471 страниц (Meszaros Gyula. Csuvas nepkoltesi gyujtemeny. A csuvas osvallas emlekei. Budapest, 1909. 471 S. ).

Месарош Дюла (родился в Венгрии, г. Сакч в 1883 г., скончался в Нью-Йорке в 1975 г. ) — венгерский тюрколог, фольклорист и этнограф, музейный работник. В 1904-1906 гг. он в Константинополе изучал турецкий язык. С осени 1906 г. по февраль 1908 г. Д. Месарош находился в научной командировке в Казанской и Симбирской губерниях с целью изучения чувашского языка, фольклора и этнографии. Командировка ему была предоставлена Венгерским комитетом Международного общества (союза) Средней и Восточной Азии. По возвращении из командировки Д. Месарош 25 мая 1908 г. выступил с отчетом на заседании Венгерской академии наук. Отчет под названием " Среди чувашей и татар Поволжья" был опубликован на венгерском языке в журнале " Этнография" (1908. № 19. с. 227-238). В апреле 1909 г. его опубликовали на русском языке в " Известиях Русского комитета для изучения Средней и Восточной Азии в историческом, археологическом, лингвистическом и этнографическом отношениях" (1909. № 9. с. 60-66).

Небезынтересно процитировать первую часть русского текста отчета Д. Месароша:

«Осенью 1906 г. я был командирован Венгерским комитетом на Волгу, с целью изучения столь важного для венгерской филологии чувашского языка и народа, говорящего на этом языке, главным же образом для собирания чувашского лексического материала на возможно более обширной территории. Для необходимых подготовительных работ я сначала поселился в Казани, где и прожил до весны 1907 г., пока дороги в Приволжье стали доступны и я смог покинуть зимние квартиры и познакомиться с чувашами в их собственных жилищах. Изучение чувашского языка я начал уже в Казани, занимаясь с учениками тамошней учительской семинарии грамматикой, записями слов и чтением текстов. По мере того, как подвигались занятия, все более выяснялась необходимость ближе ознакомиться с языком приволжских татар, тем более, что чувашский язык в продолжение столетий находился под его влиянием; оно продолжается и поныне, так что без знания татарского языка невозможно основательно изучить чувашский. Итак, еще в Казани я принялся за записи и изучение татарского языка и освоился как с разговорным, так и с литературным языком; до конца путешествия я не прерывал сношений с татарами. Для завершения моих занятий и записей по татарскому языку я отправился ранней весной в татарскую деревню Тюбен Корса, в 75 верстах от Казани, и провел там 1 ¹/₂ месяца. В продолжение этого времени я дополнил материал для словаря и собрал много образцов народной поэзии, татарских суеверий и формул заклинаний.

Отсюда через Казань я направился вниз по Волге в область распространения чувашского языка, в деревню Симбирской губернии — Тайба Таушево. Она лежит приблизительно в центре южночувашского диалекта (анатри), главным образом того наречия, которое выработалось в литературный язык чувашей, и, по сравнению с северночувашским диалектом (вирьял), в наиболее чистом виде сохранило первобытные особенности. Бoльшая часть лета прошла в записях для словаря и собирании образцов народной поэзии. Я часто делал поездки в крупные деревни по реке Свияге, пользуясь каждой возможностью пополнить мой татарский словарь и собрание народной поэзии, когда случалось попадать в татарские деревни, рассеянные как островки. Я делал это тем охотнее, что у симбирских татар в языке и обычаях сохранилось много древних особенностей, общих с чувашами, и которые мы напрасно стали бы искать у татар казанских. (Среди деревень симбирских татар Буинского уезда многие селения еще в первой половине XIX в. являлись чувашскими. — Ред. ) У татар-мусульман здесь сохранились древние жертвоприношения и молитвы языческого времени, которые русские исследователи до настоящего времени встречали только у татар-христиан. В конце лета я передвинулся на юг Симбирской губернии, все еще в пределах диалекта анатри, в деревню Улхаш к чувашам-язычникам, которых теперь можно очень редко встретить. В языке их встречается мало уклонений от обыкновенного произношения анатри, зато у них сохранилось много первобытного и остатков язычества и волшебства. Отметить эти остатки — настоятельный долг современного исследователя, ибо они исчезают один за другим, и даже среди стариков начинают исчезать воспоминания о прошлом. Остатки язычества у южных чувашей особенно интересны потому, что первобытная религия народа сохранилась здесь в самом чистом виде; на севере же с давнего времени сказывалось влияние ислама и православия. Я здесь записал весь строй чувашской мифологии с преданиями, молитвами и жертвоприношениями; а так как мне удалось привлечь к моим занятиям чувашского знахаря, то в моих руках оказался богатый и интересный материал по колдовству, о котором мы до сих пор имели недостаточные и неверные представления. Наряду с записью языческих обрядов и церемоний чувашей при свадьбе, рождении и погребении, я пополнил мое прежнее собрание народной поэзии новым богатым материалом. После этого я покинул область наречия анатри и, пересекая с короткими остановками всю область расселения южных чувашей в северном направлении, вернулся в Казань, частью, чтобы отдохнуть, частью, чтобы сохранить в безопасном месте мое значительное собрание рукописей. Меж тем наступила уже поздняя осень, и я поспешил уехать из Казани, чтобы до морозов успеть подняться вверх по Волге в Чебоксары. Отсюда я хотел начать мою зимнюю экспедицию. План мой был: из Чебоксарского уезда направиться на запад к реке Суре и изучить всю область распространения вирьялского наречия, в особенности те места, где еще не работали собиратели и исследователи.

В Чебоксарском уезде я прожил более двух месяцев и объездил все деревни, на которые указывали полученные мною там сведения, как на наиболее интересные, и в которых лучше всего сохранились воспоминания о язычестве и о старине.

Дольше всего я прожил в Вомпукасси и Пысă к Карачора. В области северного чувашского языка я имел случай наблюдать поразительное богатство отдельных наречий; почти каждая деревня отличается в каком-нибудь отношении от соседей, и я особенно тщательно записывал эти различия и провинциализмы.

Отсюда я направился на запад, в Козьмодемьянский уезд, и по дороге остановился на две недели в Чандере (на карте Сундырь), где уже замечается влияние черемисского языка, которое все усиливается, чем дальше подвигаешься на северо-запад. Пограничным пунктом чувашского языка служит Пошкă рт вблизи Суры; язык здесь в грамматическом строе и фонетике представляет столько уклонений от анатри и вирьялского, что его почти можно считать за отдельный диалект; черемисское и татарское влияния сильно сказываются в нем. Собрав богатый материал по наречиям и образцы народной поэзии, я из Пошкă рта направился на юг в Ядринский уезд, где язык почти не представляет уклонений от обыкновенного вирьялского наречия. Я проехал весь уезд с более или менее долгими остановками и затем перешел в Цивильский уезд, где пробыл несколько дней в Чуттее (на карте Чутеево); здесь опять область наречия анатри, и приблизительно проходит граница между северными и южными чувашами. Оставался еще Симбирск и знаменитая чувашская школа в Симбирске, ученики которой служат представителями всех чувашских наречий, включая сюда уфимских и самарских колонистов. Меня интересовали главным образом последние, потому что я имел намерение познакомиться, если это стоило, с уфимскими чувашами, но собранные мною сведения и личные наблюдения показали мне, что язык уфимских и самарских чувашей ничем не отличается от языка родины чувашей — правого берега Волги...

В Симбирске окончились мои филологические и этнографические исследования среди чувашей, а вместе с тем — моя миссия, и я стал собираться домой. Захватив оставленные в Казани рукописи, я вернулся в Венгрию в конце февраля 1908 года» (с. 60-63).

Далее Д. Месарош характеризует собранные им материалы. Они представлены в двух томах его " Сборника чувашского фольклора". В конце отчета Д. Месарош пишет:

«В заключение спешу выразить благодарность Венгерскому комитету Международного союза, который своей нравственной и материальной помощью в течение полутора лет способствовал успеху моей экспедиции. С благодарностью вспоминаю всех, в ком встретил доброжелательную поддержку моим научным стремлениям, и прежде всего ученых — господ В. В. Радлова, Н. Ф. Катанова и Н. И. Ашмарина, которым и приношу мою искреннюю благодарность за дружеское отношение и содействие» (с. 66).

Надо отметить, что Д. Месарош, прежде чем приступить к исследованию чувашской мифологии, фольклора и этнографии, к записям образцов верований и устного народного творчества, в совершенстве овладел чувашским литературным языком и чувашской разговорной речью обоих основных говоров (наречий) языка. И. Я. Яковлев в своих воспоминаниях " Моя жизнь" отмечает, что Месарош " хорошо знал чувашский язык" (Яковлев И. Я. Моя жизнь. М.: Республика, 1997. с. 356). В книге " Памятники старой чувашской веры" Д. Месарош указывает, что в казанских изданиях записи чувашских молитвословий, заклинаний, наговоров, преданий и т. п., сделанные русскими авторами, плохо знавшими чувашский язык, содержат массу ошибок и неточностей. Для записей чувашских текстов Д. Месарош использовал буквы латинского алфавита по транскрипционной системе Э. Сетеле. Примечательно то, что в записях Д. Месароша нет ни одной неточности в транскрипции чувашских слов. Он зафиксировал все нюансы, особенности низового (анатри) и верхового (вирьял) говоров. Известный чувашский лингвист В. Г. Егоров видел значение двух томов " Сборника чувашского фольклора" и в том, что " в книгах Месароша содержится очень много чувашских текстов в транскрипционном виде, записанных в районах верхового и низового наречий. Означенный языковой материал имеет громадную ценность в диалектологическом отношении" (Егоров В. Г. Библиографический указатель литературы по чувашскому языку. Чебоксары: ЧНИИ, 1931. с. 16).

Нельзя не привести слова русского текста отчета Д. Месароша о том, с каким увлечением он собирал памятники чувашской мифологии:

«Наиболее ценным отделом чувашской народной поэзии является собрание текстов, относящихся к первоначальной вере их. Я занимался этим вопросом с особенной любовью и изучал возможно подробнее эти скрытые, но зато самые ранние сокровища народного духа. Я собирал сказания и легенды о мифических существах, предания о стихиях, небесных телах, явлениях природы, о животном и растительном царстве. Я записал порядок и последовательность языческих жертвоприношений, праздников и молитв, конечно, в оригинале. Смерть, погребение, празднества в честь мертвых, загробный мир, народные верования и обычаи, связанные с ними, составляют следующую главу в моем собрании. Знахарством и колдовством я также подробно занимался; различными путями мне удалось сойтись со многими знахарями, которые посвятили меня в свою науку, и я записал около 100 заклинаний и магических молитв. Глава о предсказаниях и толковании снов дополняет собранный мною материал по древней чувашской вере» (с. 65).

Полтора года провести в Среднем Поволжье с целью исследования и записи обрядов чувашской мифологии и устного народного творчества было для венгерского ученого делом нелегким. И. Я. Яковлев пишет о Д. Месароше:

«Он рассказывал мне о том, что при объезде чувашских деревень имел разные неприятности, столкновения с местными властями» (Яковлев И. Я. Моя жизнь. с. 356). В венгерском тексте отчета сам Д. Месарош пишет, что в местечке Виç пÿ рт ошибочно приняли его за революционера и подстрекателя и взяли под стражу. Однако после представления им открытого письма МИД России с извинениями отпустили его (Месарош Д. Среди чувашей и татар Поволжья. с. 227—238). До появления исследования и сборника текстов чувашской мифологии Д. Месароша древняя религия чувашей в той или иной степени была изучена В. А. Сбоевым (см.: Сбоев В. А. Исследования об инородцах Казанской губернии. Записки о чувашах. Казань, 1856. с. 100—145), Н. И. Золотницким (см.: Золотницкий Н. И. Корневой чувашско-русский словарь. Казань, 1875. В самом тексте словаря и на с. 142-235 Приложений). В. К. Магницким были опубликованы " Материалы к объяснению старой чувашской веры" (Казань, 1881. V, 267 с. ). Материалы были собраны им путем непосредственных расспросов чувашей в восточной половине Чебоксарского уезда и через учителей-чувашей Чебоксарского и Ядринского уездов. Автор в предисловии указывает, что " недостаточное мое знакомство с чувашским говором и совершенное незнание языков татарского и арабского, необходмое при изучении быта чувашей", вызвало необходимость помощи со стороны Н. И. Золотницкого и протоиерея Е. А. Малова, пользовавшегося для перевода чувашских текстов на русский язык услугами чувашей Никиты Ефимова и Василия Якимова, проживавших в Миссионерском приюте в Казани. Все это сказалось на качестве материалов. Они в книге В. К. Магницкого расположены без определенной системы.

Д. Месарош в какой-то мере использовал материалы В. А. Сбоева, Н. И. Золотницкого, В. К. Магницкого и некоторых других авторов. В книге Д. Месароша на них сделаны ссылки. Такие материалы занимают не более 10%, возможно, и 5% объема книги " Памятники старой чувашской веры", где более 90% исследовательского текста и записей памятников принадлежат Д. Месарошу.

Д. Месарош в Предисловии к книге " Памятники старой чувашской веры" указывает, что целью составителя было собрать самые главные традиции чувашского язычества для того, чтобы когда-нибудь эти материалы могли послужить полезным источником при сопоставительном изучении религий родственных с чувашами народов.

Весь материал книги подан по разработанной автором системе в разделах и подразделах (главах).

Укажем разделы, а в скобках — подразделы и главы: