Основные категории художественного текста 5 глава
Даже находясь в пределах своей культуры, но отделенный временем от описываемой действительности, читатель может потерять и теряет социолингвистическое значение слов, закрепленное за определенным периодом и определенным социумом. Огромное количество таких примеров, которые для современного читателя составляют лакуны внутреннего, не межкультурного порядка, дает комментарий к роману А. С. Пушкина «Евгений Онегин» Ю. М. Лот-мана \ откуда мы узнаем, что слова «Онегин едет на бульвар» следует понимать «на Невский», так как до 1820 г. «проспект был засажен посередине аллеей лип и именовался бульваром» (с. 140); что «биржа» — это стоянка извозчиков, а «охтенка» — молочница, так какОхта, окраина Петербурга, «была заселена финнами, снабжавшими жителей столицы молочными продуктами» (с. 165). Из того, что в конце III главы Татьяна «с утра одета», следует, что она напряженно ждет приезда Онегина, ибо внутреннем платье специального покроя «дама считалась неодетой» (с. 231) и т. д. Социолингвистическое значение слова, таким образом, тоже обеспечивает и ассоциативный простор восприятия при экономии языковых средств, и — за счет обращения к конкретной действительности — наглядность и достоверность изображаемого мира. Стилистическое значение привлекает к себе внимание исследователей постоянно. Это связано, во-первых, с тем, что оно в отличие См.: Лотман Ю. М. Роман А. С. Пушкина «Евгений Онегин».— М., 1983.
ляющие семантической структуры слова, кроме ЛСВ, который и реализуется в имеющемся окружении. Чем разветвленнее семантическая структура, чем ближе слово к разряду слов широкой семантики, тем выше конкретизирующая, избирательная роль контекста. Например, глагол "to pop" в зависимости от контекста означает: "She popped the basket on the table" (= dumped) (S. Chaplin); "It's the fashion, I know, to pop in and out of a house. Same idea as an hotel — perfect freedom of action" (= to come and go) (A. Christie); "Makes you feel a bit gruey, fellows popping off all over the place" (= falling down dead) (K. Kesey).
Контекст, который не снимает полисемии, полностью или частично строится из неоднозначно реализуемых единиц. Все случаи игры слов, зевгмы, непараллельности смысловых сочетаний построены на возможности дальнейшего развертывания семантики слова. В пьесе Гр. Горина «Дом, который построил Свифт» герои обсуждают, стоило ли стрелять в неясную фигуру, угрожавшую покою дома: «Если это был пришелец из будущего, пуля бы ему не повредила (= он нематериален). Если это был человек губернатора, тем более (= хорошо бы его застрелить)». "She wore her hair and her clothes and her bit of lipstick in such a way..." — пишет M. Спарк, объединяя в синтаксически однородную цепь семантически разнородные понятия благодаря не регламентируемой контекстом широте глагола "wore". Процесс контекстуального снятия полисемии можно изобразить при помощи воронки, однажды уже использовавшейся нами для другой аналогии. Широким концом воронка обращена к семантической структуре многозначного слова, узким — к его контекстуальному использованию. В художественной речи, однако, роль контекста не исчерпывается отсечением лишнего, ненужного для выполнения данного коммуникативного задания. Художественный контекст способствует наращиванию содержательного потенциала слова, добавляя несвойственные ему значения, изменяя имеющиеся. Здесь уже можно говорить о двухэтапном процессе семантического преобразования слова: на первом этапе слово теряет полноту своего словарно заданного семантического, объема, на втором — наращивает новый, релевантный только для данного контекста, т. е. к узкому концу нашей воронки пристраивается новый раструб, демонстрирующий это расширение (см. изображение на с. 9). Сравните, например, два контекстуальных значения слова «женщина», обусловленные разными атрибутами: «Она никогда не была профессиональной женщиной. Как можно не владеть французским, английским — так она не владела женским» (И. Грекова. Под фонарем); «Бледные, голые без помады губы... Темные, голые без краски глаза... Утренняя женщина!» (Р. Киреев. Победитель).
Семантическая структура слова в словаре фиксирует общие для всех носителей языка, закрепившиеся в узусе значения. Контекстуальные значения (смыслы) в силу своей вариативности, изменчивости и множественности словарем не фиксируются и в семантиче-
скую структуру слова не входят. Новизна, ассоциативная расширенность контекстуального значения действует только в пределах определенного контекста. При выходе из него слово с этим контекстуальным значением приобретает цитатный характер и лишенное исходных, породивших его условий требует специального объяснения. С этим положением мы неоднократно сталкиваемся в художественных текстах. Например, в повести И. Грековой «Кафедра» оценочное «хорошо» замещается непонятным непосвященному «чтоб выходила собачка»: «Надо всегда так работать, чтоб выходила собачка», — говорит профессор-математик Завалишин. Нужно вспомнить далекую, еще дореволюционную историю, рассказанную Завалишиным, чтобы восстановить истоки рождения совершенно нового смысла этого выражения, понять его. Оказывается, актеры местного провинциального театра на репетиции говорили неестественными «театральными» голосами. Один из старых актеров всегда приходил на репетиции с собачкой, которая смирно сидела под креслом до окончания репетиции, потом немедленно выскакивала на сцену. Отчего? Как она знала, что репетиция закончилась? По-видимому, актеры начинали говорить естественно, и смена тона была ей сигналом. Однажды на гастроли приехал крупный талантливый актер. Стоило ему заговорить — собачка немедленно выскакивала на сцену: он говорил естественно, по-человечески, т. е. был настоящим талантливым актером, работал с душой. Значит, работать надо всегда так (хорошо), чтобы «выходила собачка».
Еще пример — из романа Г. Бакланова «Друзья»: «В их дружбе она (жена) чутко регистрировала - малейшее отклонение. Стоило Виктору схитрить — и она уже ревниво переживает за мужа: „Ну что? Опять слаб трахмал?" Был старик маляр, покойник уже; всю жизнь клеил обои, и всю жизнь они у него вздувались пузырями. Объяснял он это тем, что нынче и крахмал делать разучились: „Слаб трахмал". Так это „слаб трахмал" и осталось в семье на все случаи жизни». Все сказанное выше снова и снова подтверждает всемогущество контекста, преобразующая сила которого раздвигает информационные границы сообщения, обеспечивает его насыщение дополнительным содержанием, модальностью, экспрессией. А поскольку целый текст — это в определенном смысле развернутый ядерный контекст, можно утверждать, что единицы разных языковых уровней постоянно актуализируются, т. е. претерпевают здесь изменения, которые в сумме своей и создают глубину художественного произведения, представленную в знаменитой формуле С. Эйзенштейна: 1 + 1 ^2. Если слово при разовом употреблении в художественном контексте приобретает дополнительные значения (смыслы), то при повторе этого слова в разных контекстах можно ожидать определенного накопления контекстуальных приращений, т. е. развития особой, релевантной только для данного текста семантической струк- туры повторяемого слова, которая в отличие от словарно заданной носит индивидуальный характер, не воспроизводимый в других текстах. В первую очередь это касается слов ключевых и тематических, специфика которых отражена в их наименовании: они обозначают понятия узловые для сюжетно-тематического движения произведения. Так, например, слово «итальянка» в одноименном романе А. Мер-док постепенно включает следующие семантические компоненты: национальность; горничная; доверенное лицо; пылкая натура; возлюбленная. "The bridge" в романе Э. Хемингуэя «По ком звонит колокол» — сооружение через реку; боевое задание; опасность; проверка человеческих качеств; долг. "Rain" в романе «Прощай, оружие!» — плохая погода; плохое настроение; спутник опасности; предвестник несчастья; свидетель безнадежности. "Fog" в пьесе Ю. О'Нила "Long Day Journey into the Night" развивается в двух направлениях. Для героини это — плохая погода; погода, вызывающая приступы ее болезни; болезнь. Для ее сына это — погода, во время которой ухудшается видимость и можно спрятаться; надежда на укрытие; укрытие. "Fog" в романе Дж. Голсуорси «Собственник» развивается иначе: Ирэн уходит от Сомса в туман. Боснии гибнет в тумане. В главах о метаниях Босини по Лондону "the fog" повторяется 18 раз и вырастает в символ несчастья.
В новелле Т. Капоте «Завтрак у Тиффани» слово "rat" из наименования крысы, отвратительного животного, становится обозначением всего скверного, низкопробного, недостойного, выступает основой развернутого словообразовательного гнезда: "rat-tiness", "non-rat", "rat-romance", "rat-galore" и становится ключевым словом произведения, помогающим раскрытию его идеи. Это же можно сказать и о многократно повторяемых словах "crazy" в романе Дж. Хеллера «Уловка-22», "snow" и "lonely" в новелле К. МакКаллерс «Свадебная гостья», "alone" в романе Э. Хемингуэя «Иметь и не иметь». Мучительно обретенная истина «человек один не может ни черта», постижение которой стоило жизни герою последнего из указанных произведений, подготавливается исподволь: от уверенности героя в возможности одинокой победы ('"You don't want to make a trip like that alone,' Albert said. 'Shut up,' said Harry"), через подавляемые сомнения ("It would be better alone, but I don't think I can handle it alone. It would be much better alone") к неизбежному выводу: "'A man,' Harry Morgan said, looking at them both. 'One man alone ain't got. No man alone now.' He stopped. 'No matter how a man alone ain't got no bloody f — ing chance.' He shut his eyes... It had taken him a long time to get it out and it had taken him all of his life to learn it". 1 В информационно-поисковых системах ключевые слова — это наиболее значимые в тексте слова. Каждое из них представляет собой своеобразную тематическую свертку и сигнализирует о предмете изложения. В этом смысле между терминологическими значениями «ключевого слова» в стилистике и информатике много общего. Количественный и качественный состав семантических компонентов значений рассматриваемых слов, взятых изолированно и в составе художественного произведения, не совпадает. Учитывая прикрепленность описанных семантических сдвигов к определенной замкнутой лексической микросистеме художественного произведения, значение данных лексических единиц можно определить как индивидуально-художественное. Индивидуально-художественное значение
слова, таким образом, является обобщением целого ряда контекстуальных актуализированных смыслов, реализация которых обусловлена идейно-тематическим и композиционным развитием произведения. Индивидуально-художественное значение не сводится к однократному контекстуальному приращению смысла. Это своеобразная, действующая в пределах одного текста семантическая структура, в состав которой входит не менее двух компонентов, отличающихся от тех, которые зарегистрированы в словарной дефиниции. Проникновению в общенародный язык и закреплению здесь индивидуально-художественного значения препятствуют два основных фактора. С одной стороны, языковая система произведения цепко держит свои элементы. С другой стороны, уже закрепившаяся в языке семантическая структура сопротивляется внедрению нового компонента в свой состав. Чем шире контекст, реализующий индивидуально-художественное значение, тем меньше возможностей у последнего стабилизироваться в языке, ибо при выходе за пределы своей микросистемы оно неизбежно сохраняет цитатный характер и остается, таким образом, привязанным к породившей его исходной художественной речевой ситуации, что убедительно доказывает неразрывность единства формы и содержания художественного произведения. Сказанное объясняет, почему общее количество слов литературного языка, расширивших или изменивших свою семантическую структуру под влиянием индивидуально-художественного значения, ничтожно. Семантическая структура полнозначного слова и его актуализация подверглись столь подробному рассмотрению потому, что именно здесь, на лексическом уровне, располагаются основные возможности автора насытить текст языковым материалом, единовременно совмещающим в себе функции передачи разноаспектной и разносторонней основной и дополнительной информации и авторской субъективной модальности. Задача читателя — не пропустить происходящие в отдельных лексических единицах сдвиги и смещения, обнаружить все вехи, которые автор расставил по тексту, указывая основное направление его адекватного восприятия и интерпретации читателем. Анализ роли автосемантичных слов в этом процессе будет, однако, неполным, если мы ограничимся рассмотрением только их лексического значения. Бесспорно, ему принадлежит главенствую- шее положение в создании и увеличении информационно-эстетической емкости произведения. Но нельзя обойти молчанием и роль грамматического значения, тем более что и оно подвержено актуализации в художественном тексте. Наиболее часто актуализируются глагольные категории времени, залога, переходности / непереходности. По данным Л. Л. Нелюбина ', на продолженные времена приходится всего 2,5 °/о всех глагольных употреблений художественного прозаического текста. Они имеют место по преимуществу в диалоге. Однако и здесь продолженное время выступает актуализа-тором глагола и разграничивает состояние, процесс и событие: "'The doctor, he writes me that you are feeling much better.' 'Oh, yes,' she was agreeing, in social brightness" (/?. P. Warren); "They must have seen something on my frozen face, for my father put out a hand, clumsily, and laid it on my sleeve. 'We were forgetting how much she means to you, Oliver'" (W. Golding). У процессуальных глаголов значение длительности заложено в семном составе и, как правило, не оформляется специальным временем. Использование последнего не создает, но интенсифицирует важность именно темпоральной протяженности называемого действия: "She did not know how long she had been seeing him, but she did know that she had been seeing him for a time — how long you couldn't tell" (R. P. Warren). Актуализации подвергается и оппозиция Indefinite:: Perfect. В этом случае обе формы получают дополнительное ударение, которое отмечает их смысловую значимость: "Не thought: were we happy tonight because we were happy or because once, a long time back, we had been happy? Was our happiness tonight like the light of the moon which does not come from the moon for the moon is cold and has no light of its own, but is reflected light from far away?" (/?. P. Warren). Временная форма не просто наделяет содержанием асемантический вспомогательный глагол, она выдвигает его на ведущую позицию в передаче общей семантики сказуемого. Глагольное время становится главным организатором эмфазы всего высказывания: «Скоро пришло второе письмо. От сержанта Вадима Пере-плетчикова: „Уважаемая Анна Федоровна! Дорогая мама моего незабвенного друга Игоря! Ваш сын был..." Был. Был Игорь, Игорек, Игоречек...» (Б. Васильев. Экспонат №....). Неожиданность прошедшего времени глагола «умереть» при 1-м лице заставляет читателя, «споткнувшись» о сочетания типа «Я умер, я умер, и хлынула кровь...» (В. Хлебников), «Я умерла на рассвете...» (В. Токарева), "I died five years ago" (M. Spark), вернуться к началу, прочитать еще раз, остановиться: как это «я умерла»? А кто же говорит? Актуализация грамматического значения времени ведет к выдвижению фигуры говорящего, к повы- ' См.: Нелюбин Л. Л. Перевод и прикладная лингвистика.— М., 1983.
шению читательского внимания и интереса к нему, т. е. снова перед нами достижение не только и не столько локальной цели, сколько ее проекция на отдаленный, дистанцированный контекст или даже на текст в целом. Английский глагол значением рода не обладает, и случаи его актуализации в славянских языках окажутся непереводимыми на английский язык, высказывание лишится тех дополнительных смыслов, которые она создает. Рассмотрим пример из новеллы Ст. Лема «Маска»: «...я передвигалось дальше и дальше и входило в круг следующего взгляда<...) по мере того, как я продвигалось, лежа навзничь, я увеличивалось и распознавало себя, ища свои пределы... В наступившей тишине я сделало еще один маленький шаг. И тогда, в неслышном, еле ощутимом звуке будто лопнувшей во мне струны я почувствовала наплыв своего тела». Автор не ставит читателя в известность, что его красивая героиня — это кибернетическое устройство, необычность персонажа вытекает только из среднего рода однородных сказуемых. Именно грамматическое значение рода настораживает читателя и заставляет его с повышенным вниманием воспринимать текст, разыскивая объяснение. Актуализация грамматического значения создает дополнительное напряжение, свойственное композиционной ретардации, когда семантически связанные между собой порции информации пространственно отчуждаются друг от друга. Поиск и ожидание следующего сообщения и мобилизует читательское внимание, и динамизирует изложение. Совершенно иные функции выполняет актуализация грамматического значения рода в пародии 3. Паперного на Е. Евтушенко, в стихотворении которого «Поэт на рынке» была строчка «Поэт стояла»: Евтушенко писало, что стояла поэт. Евтушенко считало, что родов больше нет. Евтушенко старалось Доказать — все равно у народа осталось Евтушенко одно. При полном отсутствии оценочной лексики, только за счет актуализации грамматического значения создается едкое сатирическое стихотворение, однозначно характеризующее и героя, и авторское отношение к нему. Весьма широко используется и выдвижение глагола при помощи варьирования категорий переходности / непереходности: "She dressed and lied her way out of the house"; "She scolded the boys into their bathing suits" (/. Updike. Marry me); "We talk ourselves into all kinds of messes" (/. Barth. The End of the Road); "He nodded and let himself be gestured into silence" (D. Uhnak. Investigation). Бесконечное категориальное и семантическое разнообразие слов, попадающих в позицию объекта пассива, одновременная реализация значения процессуальности и результативности, непривычность формы — все это способствует повышению информационно-образной насыщенности фразы при сохранении ее лапидарности. Иными словами, увеличение функциональной нагрузки высказывания не связано с увеличением его материального состава. Это вывод, который неоднократно формулировался выше. Он снова приводится здесь, чтобы показать, что он приложим ко всем без исключения фактам языкового строения художественного текста. Способность одной единицы выполнять не одну функцию заложена в самой природе художественной речи и является ее инвариантным признаком. Глагол — центр предложения, и дополнительная нагружен-ность глагольных категорий в тексте особенно ощутима. Система грамматических значений существительного развернута не так широко, как у глагола, и основное варьирование здесь связано с категорией числа. Например, одна из героинь повести И. Грековой «Вдовий пароход» использует в своей речи и названия голосов («сопрано», «альт»), и названия детского питания («Б-рис», «В-рис»), но формы множественного числа выдают ее малограмотность: «Сопран на заводе сколько угодно, а альтов — раз-два и обчелся», «Он эти берисы-верисы не очень-то признавал». Так сугубо за счет использования грамматического значения характеризуется речь персонажа и соответственно он сам. Дополнительная нагруженность грамматического значения числа обнаруживается по преимуществу в диалогической речи. Форма множественного числа характеризует не только социально-культурный облик говорящего (ср. образованные по аналогии с формами «доктора», «трактора» ненормативные «выговора», «инженера»), но и его профессиональную принадлежность: в физике горения используются «пламена», в санитарии — «питьевые воды» (естественная и искусственная). Сын Н. Лескова издал прекрасную книгу об отце — «Жизнь Николая Лескова по его личным, семейным и несемейным записям и памятям». Множественное число последнего существительного актуализирует слово, сообщая ему значение цепочки отдельных конкретных воспоминаний, каждое из которых имеет свое место в ряду и свою ценность. Такой эффект дискретизации обычно наблюдается и в других случаях употребления формы множественного числа с абстрактным или неисчисляемым существительным: "...and fell into one of those unbelievably deep sleeps that don't leave you feeling rested" (D. Uhnak. Investigation). Подведем некоторые итоги. Подробное рассмотрение слова показало, что любой его аспект в художественной речи способен нести дополнительную смысловую, эмоциональную, эстетическую нагрузку — актуализироваться. Сохраняя свои общеязыковые свойства в пределах конкретного высказывания (текста), слово увели- чивает состав своих значений (смыслов) и своих функций. Благодаря этому создается одна из исключительных особенностей, присущих каждому истинно художественному тексту: способность нести дополнительную информацию без увеличения сообщения, только за счет особой смысловой и эмоциональной нагрузки составляющих его единиц. В отличие от прочих текстов, здесь слово реализует свои содержательные потенции не только за счет непосредственных связей с правым и левым контекстами, но и за счет семантических отношений с дистантно расположенными единицами. Одновременное наличие соседних и дистантных смысловых опор обеспечивает возможность одновременной или поэтапной реализации нескольких компонентов значения, постепенного наращивания смысла, создания индивидуально-художественной семантической структуры слова. Особая упорядоченность художественной речи, в которой «словам тесно, а мыслям просторно», требует скрупулезной «пригнан-ности» слов друг к другу, предельного соответствия выражения выражаемому. Отсюда — извечные творческие муки, когда «единого слова ради изводятся тысячи тонн словесной руды». Отсюда — бесчисленные варианты одного текста в поисках того единственного, который наиболее адекватно отразит переживаемые художником идеи и чувства. «Надо каждое слово рассчитать, чтобы оно не представляло диссонанса, чтобы оно было именно то самое, какое следует»,— писал М. Е. Салтыков-Щедрин '. Отсюда же — взаимозависимость и взаимообусловленность, системность используемых средств выражения. Силы сцепления элементов внутри этой системы столь велики, что изменившееся слово, выйдя за ее пределы, теряет приобретенные и действующие только здесь особые качества. Но и сохранить нормальное функционирование системы, если извлечь из ее целостности какой-либо из составляющих ее элементов, тоже невозможно, ибо каждый из них художественно содержателен. В этом еще раз проявляется единство формы и содержания художественного произведения. Как уже говорилось, слово в художественном тексте приобретает особую значимость не навсегда, но именно для данного текста, для данной системы. Вот почему используемое в своем новом качестве вне ее, оно требует специального разъяснения и указания на адрес. Неповторимость всех смысловых и чувственно-экспрессивных превращений слова, рождающихся для одной ситуации, для одного контекста, действительных для одной системы, создает художественную неповторимость каждого отдельного произведения искусства. ' Салтыков-Щедрин М. Е. О важности слова // Собр. соч.— М., 1958.— Т. 18.—С. 175. Глава III. Синтаксический уровень Доказывая самостоятельную важность синтаксических значений слов в предложении, Л. В. Щерба более 60 лет тому назад придумал «Глокую куздру». С тех пор это предложение повторялось в разных аудиториях разными людьми не одну тысячу раз: «Гло-кая куздра штеко будланула бокра и кудрячит бокренка». Фраза не имеет в своем составе ни одного слова, лексическое значение которого было бы нам понятно. Тем не менее, построенное в полном соответствии с нормами и правилами русского языка, оно несет немало содержательной информации. Разберемся в его грамматических и синтаксических значениях. Судя по окончаниям первых двух слов, субъект и определяющий его атрибут — женского рода. Предикатов два. Каждый имеет прямое дополнение, следовательно, оба глагола — переходные, следовательно, «куздра» — существо одушевленное. Форма первого дополнения (винительный падеж — кого?) свидетельствует о том, что и таинственный «бокр» одушевлен, а одноименная основа и уменьшительный суффикс «бокренка» дают основание предположить, что мы имеем дело со взрослым и детенышем. Сказуемое «будланула» называет уже состоявшееся короткое завершенное действие (суффикс совершенного вида — «-ну», форма прошедшего времени). Второе сказуемое, напротив, свидетельствует о действии продолжающемся. Из морфолого-синтаксического анализа довольно однозначно возникает представление о какой-то хищнице, которая, отбросив в сторону родителя, принялась «куд-рячить» малыша. Данное семантическое толкование фразы может совпасть не у всех. Кто-то «увидит» другую картину. Не это важно. Важно то, что картина вообще появляется, ибо это означает, что синтаксическое оформление предложения вносит существенный вклад в его общий смысл. «Синтаксис определяет стиль»,— заявляет известный американский исследователь Ричард Оман, приходя несколько позже к выводу, что вся литература — это конгломерат предложений. Действительно, если кибернетики определяют информацию как меру организации, а синтаксис является главным организующим началом речевого произведения, то значение синтаксиса для любого типа высказывания, а тем более художественного, трудно переоценить. Главной синтаксической единицей является предложение. Именно в нем _ его структуре, завершенности, длине — усматривается 1 В последующие годы было высказано предположение, что «бокр» и «бокре- 2 Ohmann R. Prolegomena to the Analysis of Prose Style // Style in Prose
основное различие между речью устной и письменной. Письменное предложение литературного языка строится в соответствии с весьма жесткими нормами ', и художник, естественно, стремится эти нормы соблюдать. Однако на нормативные характеристики в художественном произведении накладываются индивидуальные авторские особенности, а также дополнительные экспрессивные, композиционные, тематические и прочие задачи, обусловленные специфическим характером художественной речи. Объединение этих трех групп факторов и дает синтаксическую картину конкретного художественного ~екста. При ее рассмотрении наиболее сложным оказывается обнаружение той эстетической значимости, которую вносят синтаксические характеристики текста в его общую выразительность. «Из всех элементов, сообщающих осмысленность высказыванию, самым могущественным является синтаксис, контролирующий порядок, в котором поступают впечатления, и передающий отношения, стоящие за цепочками слов. Л так как мы естественно склонны воспринимать отношения, передаваемые синтаксисом, без дополнительных усилий, v-ro действенность в качестве источника поэтического наслаждения часто замечается нами в последнюю очередь, а то и не замечается вовсе. В результате оказывается, что синтаксис чрезвычайно важен и для художника, и для исследователя, потому что он создает сильный эффект незаметно, и эффект этот остается необъяснимым до тех пор, пока не обнаруживается значение синтаксиса»,— пишет известная исследовательница поэтической речи У. Новотная 2. Основными параметрами предложения, принимающими на себя дополнительную нагрузку, актуализирующимися в художественном тексте, являются длина, структура и пунктуационное оформление предложения, отражающее его интонационный рисунок. По длине все предложения обычно разделяются на короткие (до 10 слов), средние (до 30 слов), длинные (до 60 слов) и сверхдлинные, объем которых практически не ограничен. Нижним пределом длины предложения является единица. Например, биография героя поэмы Е. Евтушенко «Просека» изложена так: «Потом был флот, была подлодка. Шофер. Авария. Спасли». Однословные предложения — это либо односоставные свертки полных конструкций, либо парцеллированные, отсоединенные от основной части члены предложения. В первом случае несмотря на то, что не все формальные и семантические компоненты предложения находят свое выражение, его содержание воспринимается в полном объеме, ибо оно представлено в свернутом виде, в виде
Воспользуйтесь поиском по сайту: ©2015 - 2025 megalektsii.ru Все авторские права принадлежат авторам лекционных материалов. Обратная связь с нами...
|