Критика фактора случая в исследованиях И.Канта и Ж.Адамара

Фактор случая как один из причинных механизмов научного открытия неоднократно критически рассматривался исследователями. Иммануил Кант полагал, что над учеными не должен господствовать опыт, и мы не должны принимать во внимание случайные наблюдения, то есть воспринимать природу как наивные ученики. В своем трактате «Критика чистого разума» Кант утверждает, что наблюдения, произведенные случайно, без заранее составленного плана, никогда не приведут к необходимому закону, который только разум и может открыть. «Разум должен подходить к природе, - пишет Кант, - не как школьник, которому учитель подсказывает все, что он хочет, а как судья, заставляющий свидетеля отвечать на предлагаемые им вопросы» (И.Кант, 1994). Однако приведенная выше таблица случайных открытий плохо вяжется с тем, что человек не является школьником по отношению к природе, а может выступать лишь в роли судьи, осуществляющего допрос природы по заранее разработанному плану. В экспериментальных исследованиях, в которых рождаются научные открытия, всегда возникают незапланированные, не предусмотренные ходом эксперимента обстоятельства. Эти обстоятельства часто заставляют менять направление поиска, и когда на этом направлении удается получить совершенно новые результаты, последние по своему содержанию оказываются слишком далекими от тех первоначальных целей, которые диктовали необходимость проведения опытов и их финансирования. В данной ситуации от ученого часто требуется своего рода смелость (психологическая готовность) изменить направление движения, перейти в новую область, в которой он не является специалистом и в которой имеющихся у него знаний явно не хватает, где ему придется заново пополнять свой интеллектуальный багаж, подобно школьнику. Впрочем, негативное отношение Канта к случайным наблюдениям в науке легко объясняется его своеобразными эпистемологическими установками: он считал, что человеческий интеллект не заимствует свои идеи и принципы из природы (опыта), а предписывает их ей. В трактате «Пролегомены ко всякой будущей метафизике» Кант говорит следующее: «…Хотя в начале это звучит странно, но, тем не менее, верно, если я скажу: рассудок не черпает свои законы (a priori) из природы, а предписывает их ей» (Кант, 1965, с.140).

Известный математик Ж.Адамар также был уверен, что объяснять отдельные творческие успехи чистым случаем – значит, ничего не объяснять, а утверждать, что существуют явления без причины. Ж.Адамар считал, что понятие случая менее всего подходит для объяснения механизмов продуктивной умственной деятельности А.Пуанкаре, на счету которого слишком много потрясающих по своей новизне и влиянию на развитие науки идей. В книге «Исследование психологии процесса изобретения в области математики» (1970) Ж.Адамар отмечает: «Что же касается Пуанкаре, то если случайностью можно было бы объяснить одно из его гениальных открытий, о котором он говорит в своем докладе (во что я не могу поверить), то как это объяснение согласовать со всеми теми изобретениями, которые он последовательно перечисляет…» (Адамар, 1970, с.23). Ж.Адамар аргументировал, что если признать фактор случая, то придется поверить в способность обезьяны, ударяющей пальцами по клавишам печатной машинки, случайно набрать полный текст библии. Тем не менее, принимая во внимание то, что известный физиолог 18 века Луиджи Гальвани смог обнаружить так называемое животное электричество в организме лягушки благодаря случаю, Ж.Адамар оговаривается: «Открытие не может быть сделано лишь благодаря случаю, хотя последний может играть в нем некоторую роль, - так же, как неизбежная роль удачи в артиллерии не исключает необходимости для артиллериста наводить, и притом наводить с большой точностью» (Адамар, 1970, с.45). Именно фактор случая лежит в основе явления непредсказуемости новых научных достижений. Один из изобретателей лазеров, лауреат Нобелевской премии по физике Чарльз Таунс в статье «Квантовая электроника и технический прогресс» (УФН, 1969, май) пишет: «Элемент неожиданности – постоянная составная часть технического прогресса, и это как раз то, что невероятно трудно совместить с любым из обычных принципов планирования» (Таунс, 1969, с.160). «Можно ли, - спрашивает Ч.Таунс, - запланировать новую идею и новое, пока еще не известное техническое изобретение? Конечно, нет. Мы не можем доказать, что данное научное направление приведет к новым техническим достижениям, если мы пока не знаем даже сути этих достижений» (там же, с.160).

Трудно понять, почему К.Поппер не увидел важных составляющих научного творчества в индукции и в факторе случая, который обеспечивает логические обобщения исходными посылками (единичными фактами, подлежащими обработке). Ведь он был прекрасно знаком с методом проб и ошибок и всюду подчеркивал, что развитие науки идет по пути проб (создания теорий) и устранения ошибок. В своей концепции эволюционной эпистемологии К.Поппер проводил прямую аналогию между естественным отбором, сохраняющим в биологической эволюции наиболее приспособленные (адаптированные) виды, и отбором научных теорий, которые лучше других интеллектуальных конструкций отражают реальность. В книге «Эволюционная эпистемология и логика социальных наук» (2000) К.Поппер констатирует: «Животные и даже растения приобретают знания методом проб и ошибок или, точнее, методом опробования тех или иных активных движений, тех или иных априорных изобретений и устранением тех из них, которые «не подходят», которые недостаточно хорошо приспособлены. Это имеет силу для амебы (Дженнингс, 1906), и это имеет силу для Эйнштейна» (Поппер, 2000, с.68). Обнаружив аналогию между сформулированным Дарвином механизмом естественного отбора и процессом селекции идей и гипотез в развития научного знания, Поппер почему-то не заметил другую параллель: сходство между механизмом случайного возникновения полезных наследственных изменений в эволюции и ролью фактора случая в научных открытиях. Правда, следует говорить не о случайности теорий, которые представляют собой систему определенных взаимосвязанных идей, а о случайности обнаружения тех новых фактов, которые выступают в качестве исходных посылок этих идей.

История научных открытий демонстрирует, что фактор случая, базирующийся на методе проб и ошибок, является одним из главных поставщиков новой информации, новых сведений в науке. Последние же составляют не что иное, как исходные посылки индуктивных обобщений. Следовательно, можно говорить о такой стратегии научной деятельности, как индукция с фактором случая. Введение понятия индукции с фактором случая дает возможность ответить на вопрос М.Бунге, откуда берется материал для индуктивных обобщений. Одновременно это понятие повышает статус самой индукции, поскольку устраняет пробел, существовавший в наших знаниях о происхождении исходной (первичной) информации для логической обработки.

Анализ индукции с фактором случая показывает, что в большинстве случаев найти новый факт (исходную посылку) гораздо труднее, нежели сделать вывод из этого факта. Например, индуктивный вывод о составной (кварковой) структуре нуклонов базировался на факте глубоко неупругого рассеяния электронов на протонах и нейтронах. Для обнаружения же этого факта потребовалось сначала создать ускоритель элементарных частиц стоимостью 114 миллионов долларов. Это означает, что в данном случае исходная посылка, наводившая на очень важное заключение, стоила 114 миллионов долларов. Впоследствии ученые, обнаружившие этот факт, Г.Кендалл и Д.Фридман, были удостоены Нобелевской премии. Поиск информации, допускающей неожиданные и весьма ценные обобщения, чаще всего требует колоссальных усилий и времени. Вот почему многие знаменитые ученые и изобретатели определяют гениальность как терпение, труд, упорство, готовность бить в одну точку.

Феномен индукции с фактором случая (равно как и феномен аналогии с фактором случая) ставит под сомнение идею о существовании врожденных задатков таланта и гениальности, показывает бесперспективность поисков генов, определяющих сверхвысокий интеллект. Индукция и аналогия как стратегии обработки информации не содержат в себе процессуальных компонентов, которые были бы доступны одним индивидам и недоступны другим. В ситуации, когда людям предлагается решать задачи, требующие применения указанных принципов мышления, они применяют их, не испытывая каких-либо серьезных трудностей. В науке еще не появилось ни одного исследования, в котором констатировалась бы неспособность людей, наделенных нормальным, здоровым мозгом, индуктивно переходить от частных случаев к общим заключениям или по аналогии переносить определенное решение с одной задачи на другую при наличии сходства между ними. Та же индукция, поскольку она имеет вероятностную природу, то есть в одних случаях генерирует правильные догадки, а в других – ведет по ложному следу, частично объясняет успех одних ученых и неудачу других.

Безусловно, наш мозг и многие его свойства, отличающие нас от других представителей живого мира, формируется за счет реализации генетической программы. В этом смысле интеллект наследуется и в этом же смысле наследуется наша способность к индуктивному мышлению. Но она наследуется таким образом, что оказывается универсальной, то есть характерной для всех представителей вида гомо сапиенс.

Часть 3.