Дополнительные аргументы против положения о генетической детерминации таланта

Когда итальянский психиатр Ч.Ломброзо формулировал представление о том, что гениальность, будучи своеобразным отклонением интеллекта от нормы, весьма похожа на определенный род психического расстройства, он совершенно проигнорировал процессуальные аспекты мышления гениев, их обычную человеческую логику, включающую те же принципы переработки информации, которые используем мы в своей повседневной практике. Когда Ф.Гальтон пытался доказать свое предположение о наследственной обусловленности таланта, анализируя родословные выдающихся деятелей науки, искусства, спорта, военного дела, юрисприденции и т.д., он не принимал во внимание те же самые факты. Процессуальные аспекты мышления не рассматривал и С.Берт, приводивший множество данных о том, что однояйцевые близнецы, даже воспитываясь в разных семьях и не общаясь друг с другом, вырастают примерно с одинаковым уровнем интеллекта и в дальнейшем добиваются приблизительно одинаковых успехов. С.Берту и его последователям, включая современных энтузиастов исследования однояйцевых близнецов, необходимо проанализировать, имеются ли какие-либо различия между однояцевыми (монозиготными) близнецами и разнояйцевыми (дизиготными) близнецами по уровню развития у них обычной человеческой логики, по уровню развития операций обобщения и переноса. Можно заранее утверждать, что им не удастся обнаружить эти различия, поскольку логика универсальна, свойственна всем людям. В своей книге «Генетика интеллекта» (2004) В.П.Эфроимсон использует в качестве доказательства наследственной природы творческих успехов гениев эксперимент физиолога Ф.Фогеля. Этот ученый провел электроэнцефалографирование 30 пар однояйцевых близнецов и установил, что в слепом опыте, взяв ЭЭГ одного из близнецов, можно безошибочно выбрать из всех 59 других ЭЭГ электроэнцефалограмму его партнера. Об этих же исследованиях Ф.Фогеля, преследовавших цель показать колоссальное сходство ЭЭГ монозиготных (МЗ) близнецов, пишет И.В.Равич-Щербо в книге «Психогенетика» (2006), подготовленной совместно с Т.М.Марютиной и Е.Л.Григоренко. «Уже в первых исследованиях, - отмечает И.В.Равич-Щербо с соавторами, - было обнаружено поразительное сходство спектров относительной мощности ЭЭГ МЗ близнецов. Конфигурации спектров МЗ близнецов оказались так же похожи, как и первичные записи ЭЭГ. У ДЗ (дизиготных, разнояйцевых – Н.Н.Б.) близнецов, напротив, спектры оказались похожи не более, чем спектры ЭЭГ неродственников. Таким образом, первые результаты дали основание считать, что индивидуальные особенности спектров относительной мощности ЭЭГ в значительной степени обусловлены генотипом» (Равич-Щербо и др., 2006, с.315). Но В.П.Эфроимсон не ставил перед собой вопроса, ответ на который мог бы существенно изменить его выводы относительно природы гениальности. В частности, В.П.Эфроимсон не пытался ответить на вопрос: влияют ли индивидуальные характеристики электроэнцефалограмм (ЭЭГ) людей – причем, не важно, близнецов или не близнецов – на их способность мыслить логически, то есть на их умение пользоваться операциями обобщения и переноса. Давайте хотя бы на миг представим, что могло бы произойти, если бы особенности биоэлектрической активности мозга, индивидуальные для каждого человека, влияли на его логическое мышление. В этом случае мы получили бы следующий результат: интеллекту того или иного человека оказались бы доступны одни правила (принципы, процедуры, методы) логической обработки информации и недоступны другие правила той же логики. В этом случае школьные учителя могли бы сталкиваться на уроках с парадоксальными ситуациями: ученики, которых просили индуктивно обобщить те или иные факты, легко справлялись бы с этой задачей, но не могли бы провести аналогию между объектами, похожими в отдельных признаках, и наоборот. Или, например, школьник, демонстрирующий четкость и ясность дедуктивной аргументации, вдруг оказался бы неспособным реализовать обратную процедуру – движение мысли от частного к общему. Никто не фиксировал подобных парадоксов, поэтому нет сомнений, что ЭЭГ не влияет на общий паттерн человеческой логики, на общую способность логической обработки информации. И.В.Равич-Щербо с соавторами, подчеркивая в указанной книге зависимость ЭЭГ от генетических факторов, имеет преимущества перед В.П.Эфроимсоном: она не делает из этого факта тех выводов, которые делает автор «Генетики гениальности». Напротив, она обращает внимание на многочисленные данные о значительной пластичности нервной системы. «Пластичность как свойство, - пишет И.В.Равич-Щербо, - существует на всех иерархических уровнях организации нервной системы (клеточном, структурно-функциональном, а также на уровне мозга и организма как целостной системы). Благодаря этому свойству нервная система, ее отдельные составляющие и организм в целом приобретают способность адаптироваться к изменяющимся условиям среды. Благодаря пластичности нервная система способна фиксировать элементы нового опыта, т.е. «обучаться» (Равич-Щербо и др., 2006, с.284). Далее И.В.Равич-Щербо приводит три примера пластичности нервной системы. Первый пример касается влияния внешней среды (потоков информации) на работу быстрых генов немедленного действия, которые запускают процессы памяти и мышления на уровне нейронов. «В экспериментах на животных, - констатирует И.В.Равич-Щербо, - показано, что существуют гены (быстрые гены немедленного действия), которые обладают способностью быстро реагировать (т.е. изменять уровень своей экспрессии) в ответ на изменения внешней среды. В обычных условиях экспрессия большинства ранних генов осуществляется на низком уровне. При помещении животных в новую среду, при обучении их новым навыкам или при отсутствии привычных и ожидаемых событий происходит очень быстрое и значительное усиление экспрессии быстрых генов немедленного действия в нервной системе» (там же, с.284).

Второй пример состоит в селективной стабилизации синапсов в онтогенезе. Мы полагаем, что термин «селективная стабилизация синапсов» не вполне удачен. Более подходящим мог бы быть термин «селективный рост и модификация синапсов». Ведь когда лауреат Нобелевской премии по физиологии и медицине Джеральд Эдельман формулировал теорию о селекции нейронов, способных эффективно осуществлять когнитивные функции памяти и мышления, под влиянием информационных сигналов, поступающих в эти нейроны, он говорил не о стабилизации нейронов, а об их конкуренции. Д.Эдельман указывал, что группы нейронов соревнуются друг с другом в попытке создать эффективные нейронные ансамбли, способные обеспечить оптимальную мыслительную деятельность. Впрочем, дело не в терминах, а в самом факте образования синапсов (связей между нейронами) под влиянием приобретаемого опыта. «Существуют убедительные доказательства того, - отмечает И.В.Равич-Щербо, - что важнейшее звено в формировании сетей нейронов – образование синапсов – зависит от качества приобретаемого опыта. Способность нейронов реагировать на внешний опыт связана с особым явлением – сверхпродукцией синапсов. Количество синапсов, которые формируются в нервной системе в раннем онтогенезе, заведомо превышает число реально требующихся для проведения и обработки информации в ЦНС. Можно полагать, что избыточные синаптические образования «конкурируют» за ограниченное постсинаптическое пространство и синапсы, которые не используются, разрушаются. Вследствие этого после периода сверхпроизводства синапсов обязательно наступает уменьшение их числа, но не случайное, а обусловленное средовыми воздействиями. В то же время сохраняются и стабилизируются именно те синапсы, которые «несут нагрузку». Таким способом в формирующейся нейронной сети создается окончательный рисунок межнейронных контактов. Следовательно, именно средовые воздействия модифицируют свойства нейронных сетей, обеспечивая их адаптивную настройку» (Равич-Щербо и др., 2006, с.285). Таким образом, получили признание и подтверждение эксперименты американских ученых М.Розенцвейга, Э.Беннета и М.Даймонд (1972), показавших, что животные, выращенные в активно стимулирующем окружении, по развитию и биохимическим особенностям мозга отличаются от животных, выращенных в условиях с низкой информационной стимуляцией.

Третий пример пластичности нервной системы, приводимый И.В.Равич-Щербо, - эффект приобретенного опыта. «Длительная работа нейронов и нейронных сетей в устойчиво повторяющихся условиях деятельности, - поясняет И.В.Равич-Щербо, - может вызвать морфофункциональные изменения нейронов. Оказалось, что у взрослого человека влияние специфического опыта можно обнаружить на уровне отдельных нейронов» (там же, с.286). Далее отечественный психогенетик подчеркивает, что формирование дендритов (коротких отростков нейронов) усиливается при обучении: «Так, например, была установлена положительная связь между сложностью ветвления дендритов в корковом центре речи (зона Вернике) и уровнем образования. У корковых нейронов людей, получивших высшее образование, ветвление дендритов более сложное, чем у людей, закончивших школу, у последних, в свою очередь, дендритное «древо» было сложнее, чем у тех, кто не закончил школу» (там же, с.286).

Учитывая приведенные примеры пластичности нервной системы, а также универсальность логики, обусловленную консервативностью генов, определяющих интеллектуальные операции обобщения и переноса, можно по-новому оценить рассуждения известного отечественного философа Э.В.Ильенкова, который отстаивал мысль о наличии способностей к творческой деятельности у каждого человека. Если раньше доводы Э.В.Ильенкова о том, что процесс формирования мозговых механизмов протекает под достаточно жестким контролем со стороны социально зафиксированных условий жизнедеятельности, могли показаться результатом незнания закономерностей биологии и генетики, то сейчас их следует воспринимать как вполне разумные и соответствующие результатам последних исследований. Утверждение Э.В.Ильенкова о том, что функция (заданная форма жизнедеятельности) может выступать в роли причины определенной структуры органа, его морфологических и функциональных характеристик, подтверждается нейробиологическими данными о том, что образование синапсов головного мозга зависит от качества приобретаемого опыта. Обнаружение учеными положительной связи между сложностью ветвления дендритов в корковом центре речи и уровнем образования также свидетельствует о справедливости точки зрения Э.В.Ильенкова. Можно только присоединиться к его аргументации, когда он говорит, что было бы ошибкой надеяться найти в данных генетики или нейрофизиологии ответ на вопрос, получится ли из того или иного нормального новорожденного при нормальных культурно-социальных условиях Моцарт или Рафаэль, Пушкин или Эйнштейн. В статье «Психика и мозг» (журнал «Вопросы философии», 1968, № 11) Э.В.Ильенков подчеркивает: «Очень худо, если мы возложим на нейрофизиологию обязанность определять (да еще на основании генетического кода!), по какой именно «социально-биографической траектории» надлежит направлять младенца: какому уже с колыбели предписать карьеру музыканта, какому - математика, а какому – космонавта, кого пустить в балерины, кого в портнихи» (Э.В.Ильенков, 1968). «С нашей точки зрения, - полемизирует Э.В.Ильенков с приверженцами противоположных взглядов, - все люди, родившиеся с биологически нормальным мозгом (а «норма» включает в себя и предполагает ту самую индивидуально-неповторимую «вариабельность», про которую много говорит Д.И.Дубровский), в потенции талантливы, способны, одарены. И если до сих пор «талант» и «одаренность» кажутся редкостью, исключением из правила, то в этом повинна не матушка-природа, а совсем иные обстоятельства…» (Э.В.Ильенков, 1968).

Мы уже говорили о том, что в силу универсальности человеческой логики у биологов практически нет шансов обнаружить какие-либо генетические различия по уровню владения этой логикой между здоровыми людьми (не важно, будем мы при этом использовать однояйцевых или разнояйцевых близнецов, или вообще откажемся от их использования). Другими словами, универсальность логики делает бесперспективными попытки обосновать генетическую природу психологических различий между индивидами с помощью результатов изучения однояйцевых близнецов даже в тех случаях, когда анализируется сходство их ЭЭГ. С учетом этих данных Э.В.Ильенков недалек от истины, когда в статье «Несомненное и сомнительное в размышлениях Э.Майра» (журнал «Природа», 1974, № 9) он констатирует: «Именно изучение однояйцевых и разнояйцевых близнецов, на которых чаще всего ссылаются сторонники гипотезы о генетической обусловленности психических особенностей, дает основание полагать, что роль врожденных сходств и различий между близнецами неуклонно уменьшается с возрастом, или, точнее говоря, с усложнением форм жизнедеятельности и соответствующих им психофизиологических механизмов» (Э.В.Ильенков, 1974). «…Именно близнецы, - говорит Э.В.Ильенков, - на которых так охотно ссылаются сторонники гипотезы о прямой генетической обусловленности высших психических функций, свидетельствуют о неправомерности попыток установить непосредственную связь исходного биологического материала с особенностями психофизиологии, возникающими на его основе в ходе жизнедеятельности, всецело определяемой условиями культурно-исторической среды. Совершенно очевидно, что максимально сходный биологический материал может послужить основой для возникновения максимально несходных психических образований так же легко, как, наоборот, очень далекие друг от друга по генотипу индивидуумы могут стать очень близкими по типу психики, по характеру и уровню развития психических способностей» (Э.В.Ильенков, 1974). Как мы уже отмечали, Э.В.Ильенков высоко оценивал результаты педагогической работы И.А.Соколянского и А.И.Мещерякова, которые на протяжении длительного времени занимались воспитанием детей, лишенных слуха, зрения и речи, в специальной школе-интернате, расположенной в подмосковном Загорске. Эти результаты привели Э.В.Ильенкова к выводу, что научно организованный процесс воспитания даже при полном отсутствии слуха и зрения может вывести ребенка на путь полнокровного человеческого развития и сформировать в нем не только психику вообще, но и психику самого высокого порядка, открыв ему доступ ко всем сокровищам человеческой духовной культуры и воспитав из него всесторонне развитого, по-настоящему талантливого человека. Э.В.Ильенков вполне обоснованно называл ходячим предрассудком положение о том, что лишь меньшинство населения земного шара обладает мозгом, от рождения способным к творческой работе. В статье «Становление личности: к итогам научного эксперимента» (журнал «Коммунист», 1977, № 2) он говорил об этом положении: «Этот наукообразный предрассудок, обряженный цифрами статистики, разукрашенный терминами генетики и физиологии высшей нервной деятельности и «учеными» рассуждениями о врожденных «церебральных структурах», якобы заранее предопределяющих меру талантливости человека, просто-напросто клеветнически взваливает на природу (на гены) вину за крайне неравное распределение условий развития между людьми в классовом обществе. Это просто-напросто проекция процента, выражающего известную пропорцию в сфере наличного разделения труда (а тем самым и способностей), на экран ни в чем не повинной биологии» (Э.В.Ильенков, 1977). Подобные взгляды находят в современной науке все большее признание. Ученые исходят из того, что практически нет прямого соответствия между геном и первичным биохимическим проявлением его функции (т.е. синтезом кодируемого им белка) и влиянием этого гена на поведение. Непосредственное проявление гена и его влияние на психологические особенности человека разделены рядом промежуточных процессов, которые, в свою очередь, находятся под влиянием множества самых разнообразных факторов, в том числе средовых. Б.В.Величковский во 2-ом томе книги «Когнитивная наука» (2006) указывает: «Несмотря на расшифровку генома человека и быстрое развитие психогенетики, имеющиеся данные о врожденных способностях чрезвычайно противоречивы. Вполне возможно, что в случае таланта речь идет о псевдопонятии, за которым кроется длительное, продолжающееся десятилетиями обучение» (Величковский, 2006, с.249).

Помимо обучения как социального фактора, талант зависит также от внешнего окружения и в другом смысле. Не секрет, что одно и то же научное открытие, одно и то же творение искусства может быть причислено к рангу гениальных, а может попросту остаться незамеченным в зависимости от установок, идеалов и представлений конкретного общества. Один из примеров этого феномена – невозможность удостоить Нобелевской или какой-либо другой значимой премией каждого выдающегося ученого, поскольку этих премий не хватает на всех. Мы уже отмечали этот факт, но дополнительно укажем, что в ряде случаев для популяризации своих идей и открытий необходима систематическая публикация работ, в которых излагаются эти открытия. В свою очередь, эта публикация порой требует финансовых средств или других ресурсов, которыми располагает отнюдь не каждый исследователь. С учетом этих обстоятельств следовало бы понимать талант (одаренность) уже не как свойство самого индивида как отдельной самостоятельной единицы, а как некое новое качество, возникающее в контексте взаимодействия индивида с его конкретным социальным окружением. Тот факт, что присуждение различных премий ученому влияет на его известность, а сама известность приводит к тому, что ученому в ряде случаев начинают приписывать открытия, которых он не совершал, рассматривался основателем синергетики Г.Хакеном. Этот факт был выявлен до него науковедом Р.Мертоном, который дал ему название «эффект Матфея». Указанный эффект отражает достаточно простую (хотя и парадоксальную) ситуацию: известному ученому часто ставят в заслугу те открытия, которые совершал не он, а менее известные творцы науки. Отмечены также случаи, когда ученому в англоязычной стране приписывали открытие, сделанное учеными, не говорящими на английском языке.

Крупный российский математик В.И.Арнольд проанализировал ситуацию неадекватной оценки творчества отдельных ученых в своем очерке «Что такое математика?» (2008). Он выразил эту ситуацию в виде принципа: «Известный «эпонимический принцип» состоит в том, что если какой-либо объект (например, Америка) носит чье-то имя, то это – не имя первооткрывателя» (Арнольд, 2008, с.12). Один из приводимых Арнольдом примеров, подтверждающих этот принцип, - тот факт, что теория бифуркации фазового портрета системы создана отечественным математиком А.А.Андроновым, но носит название теории Э.Хопфа.

Г.Хакен в книге «Тайны природы» (2003), рассматривая обнаруженный науковедом Р.Мертоном эффект Матфея, замечает: «В Новом Завете, в Евангелии от Матфея, говорится: «Ибо, кто имеет, тому дано будет и приумножиться; а кто не имеет, у того отнимется и то, что имеет». Стоит только какому-то имени выделиться, как оно все чаще и чаще начинает упоминаться разными авторами и по разным причинам; это происходит до тех пор, пока оно, в конце концов, не останется единственным упоминаемым в этой связи именем. Эффект этот в значительной степени усиливается за счет премий, особенно если это премии известные. Ученых в мире много, а потому новые результаты часто бывают получены одновременно разными учеными независимо друг от друга. Однако если один из ученых будет награжден за это открытие премией, то велика вероятность того, что именно его будут в дальнейшем цитировать, и именно ему будут приписаны все последующие открытия в данной области – включая и те, к которым он не имел ни малейшего отношения» (Хакен, 2003, с.276). Касаясь того же вопроса о зависимости степени известности того или иного ученого от различных социальных факторов, Р.Стернберг в статье «Учись думать творчески!» (сборник «Основные современные концепции творчества и одаренности», 1997) подчеркивает: «…В действительности креативность не является объективно существующим явлением. То, что понимается под креативностью, есть процесс взаимодействия личности и окружения, в котором личность живет и работает. Один и тот же продукт может получить признание в какое-то определенное время или в определенном месте и остается незамеченным при других обстоятельствах» (Р.Стернберг, 1997).