Метод историко-научной реконструкции

Чтобы понять, как выдающиеся люди делают открытия, на основе каких процедур и правил они выдвигают новые идеи, необходимо изучать историю науки, историю научных открытий. В свою очередь, чтобы анализировать исторические факты, раскрывающие процесс возникновения новых идей, необходимо использовать метод историко-научного исследования. В исторической науке этот метод получил название метода историко-научной реконструкции. При всех специфических моментах данного способа исследования, то есть при наличии своеобразных инструментов обработки материала, характерных для него, метод историко-научной реконструкции в своих существенных чертах ничем не отличается от общепризнанных и доказавших свою эффективность методов научного исследования. В чем специфика объекта исторического познания? Многие специалисты отмечают в качестве этой специфики то обстоятельство, что историк в целом лишен возможности изучения объекта познания путем его непосредственного наблюдения или воспроизведения присущих ему черт и свойств в эксперименте. Другими словами, историк не имеет возможности подвергнуть свои воззрения на те или иные события прошлого, которые он изучает, критической экспериментальной (опытной) проверке и, опираясь на полученные данные, безжалостно отбросить неверные представления. Однако нельзя воспринимать данное обстоятельство как ограничение, налагаемое на объективность результатов исторического исследования, как препятствие для достоверного воспроизведения событий прошлого.

Возьмем примеры из физики и биологии. В 1948 году известный физик Георгий Гамов выдвинул гипотезу о существовании реликтового излучения с температурой 5 кельвинов, образовавшегося на ранних стадиях эволюции Вселенной, когда составляющее ее вещество занимало минимальный объем, и было чрезвычайно горячим. Возможно ли экспериментально проверить эту гипотезу Гамова, то есть воспроизвести процесс, в котором Вселенная, оказавшаяся в состоянии коллапса, становится источником термоядерных реакций и того излучения, которое названо реликтовым? Прямое экспериментальное воспроизведение такого процесса невозможно, можно лишь ссылаться на то, что нечто аналогичное происходит в недрах звезд или в экспериментах, связанных с решением проблем управляемой термоядерной реакции. Тем не менее, ученые разделяют теорию Гамова, считая, что она адекватно отражает историю Вселенной, тем более, что реликтовое излучение обнаружено экспериментально. Таким образом, физики не могут поставить критический эксперимент, доказывающий модель Гамова, но, тем не менее, считают ее верной и достигающей уровня тех идей, за которые дают Нобелевскую премию.

Другой пример. В 1971 году лауреат Нобелевской премии по химии Манфред Эйген (1971) выдвинул гипотезу о том, что возникновение жизни на Земле стало возможным благодаря образованию сложных каталитических ферментных гиперциклов, имеющих многочисленные петли обратной связи и устойчивых к широкому диапазону внешних воздействий. Эту гипотезу он обосновывал аналогией со своими лабораторными исследованиями каталитических гиперциклов. Кроме того, М.Эйген постулировал существование конкуренции и отбора на уровне каталитических ферментных циклов с обратными связями. Исходной посылкой (наводящим аргументом) для него при этом служила аналогия с дарвиновским механизмом отбора наиболее приспособленных живых организмов. Можно ли получить прямое экспериментальное доказательство того, что жизнь на Земле возникла именно таким способом? Нет, нельзя, так как мы не можем «перекрутить» ленту времени на несколько миллиардов лет назад и посмотреть, что происходило на ней в момент зарождения жизни. У нас нет также возможности посмотреть, при каких условиях возникает жизнь на других планетах. Но мы можем (или, по крайней мере, когда-нибудь сможем) промоделировать этот процесс в лаборатории, повторить его уже в наше время. Несмотря на отсутствие экспериментального воспроизведения, модель М.Эйгена представляется верной и многие ученые ее разделяют.

Эти примеры показывают, что отсутствие прямого экспериментального воспроизведения еще не свидетельствует об ошибочности того или иного представления, а в нашем случае – историко-научной реконструкции. Отдельное событие прошлого, изучаемое историком, можно смоделировать в лаборатории задним числом точно так же, как физики или биологи моделируют в лаборатории задним числом различные физические и биологические явления, имевшие место в отдаленные времена. Например, серьезные усилия предпринимаются для того, чтобы в лабораторных условиях воспроизвести процесс возникновения биологических видов на основе генетических мутаций, но пока подобное прямое подтверждение теории эволюции Дарвина не получено. Если мы знаем, что ученый сформулировал новую идею на основе аналогии с каким-либо другим научным результатом или путем индуктивного обобщения единичных фактов, полученных другими исследователями, то мы можем воспроизвести этот творческий процесс рождения идеи в лаборатории. Достаточно взять исходные посылки, которыми пользовался выдающийся ученый минувшего времени – автор идеи, и предложить их в качестве условий теста (задачи) ныне живущим людям. Именно такой работой занимался Герберт Саймон, когда он предлагал своим испытуемым решить задачу вывода общей формулы излучения, которую однажды вывел Макс Планк. Мы уже сообщали о том, что в эксперименте Г.Саймона пятеро из восьми ученых, участвовавших в опыте, на основе двух формул: формулы Вина и формулы Рэлея-Джинса вполне самостоятельно вывели универсальную формулу Планка менее чем за десять минут. Мы говорили о том, что этот эксперимент позволил взглянуть на творчество как на последовательное и поступательное движение по пути решения проблемы, доступное каждому человеку. Этот эксперимент показывает также возможность экспериментального моделирования событий прошлого, что важно знать исследователю, применяющему метод историко-научной реконструкции.

Часто замечают, что события прошлого не могут восприниматься путем непосредственного чувственного контакта с ними. Однако следует учитывать, что не только прошлое, но и многие другие явления объективной реальности не могут восприниматься путем непосредственного чувственного контакта с ними. Более того, непосредственно человек может получить информацию при взаимодействии с весьма ограниченной частью объективной реальности. Например, человек не может непосредственно зрительно, без использования сложных приборов, воспринимать атомы и субатомные частицы, он судит о них по таким эффектам, как дифракция, интерференция, поляризация. Подобно этому, историк судит о действиях тех или иных исторических личностей по тем документальным источникам, которые оставили их современники. Важно учитывать следующий момент. То, что однажды стало исторической информацией, зафиксированной в исторических источниках, первоначально являлось информацией, необходимой для удовлетворения практических (а также духовных) потребностей. Это в равной степени относится и к законодательству, и к правовым актам, фиксировавшим и регулировавшим те или иные отношения, и к личной переписке, и к мемуарам, которые преследовали цель самовыражения и самоутверждения личности. Источники – основные носители информации, эмпирическая база для историка. Как физик черпает информацию из эксперимента и наблюдения, так историк извлекает ее из источников. Для получения достоверной информации о микрообъектах физик должен устранить искажающее воздействие самих приборов на результаты эксперимента. Точно так же историк должен вычленить из источников достоверные сведения о прошлом. В обоих случаях требуется провести критический анализ. В итоге в сознании физика формируется репрезентация определенного физического явления, обусловленная показаниями приборов, то есть без непосредственного чувственного контакта ученого с объектом познания. Такая же репрезентация складывается и у историка на основе информации, извлеченной из источников. «Таким образом, - пишет И.Д.Ковальченко в книге «Методы исторического исследования» (1987), - отсутствие у историка непосредственного контакта с прошлым не лишает его связи с этим прошлым и не препятствует чувственному восприятию его. Тем самым и историческое познание, как и все его другие виды, имеет отражательный характер и подчинено общим принципам и закономерностям научного познания» (Ковальченко, 1987, с.101).

Многие исследователи подчеркивали реконструктивный характер исторического анализа. Но это свойственно далеко не только историческому познанию, как утверждается во многих работах по теории и методологии исторического исследования. Такая реконструкция имеет место везде, где информация, необходимая для чувственного восприятия объекта познания и формирования его образа, поступает не в результате непосредственного восприятия черт и свойств объекта органами наших чувств, а иными путями. «В этом смысле, - замечает И.Д.Ковальченко, - вся информация об объектах познания, полученная в экспериментах посредством всякого рода приборов и приспособлений и зафиксированная тем или иным способом, является реконструированной. И вообще, всякое познание, коль скоро оно состоит в отражении сознанием черт и свойств объективной реальности, является реконструктивным» (Ковальченко, 1987, с.104). Знание о мире, необходимое человеку для овладения им, получается в результате реконструкции этого мира в сознании людей. Неправомерное приписывание этой черты исключительно историческим работам ставит их в особое, существенно отличное от других исследований положение, что не соответствует действительности.

Эмпирической базой ученого, изучающего историю научных открытий, являются научные тексты прошлого – книги, журнальные статьи, отчеты о работе лабораторий, переписка ученых, рукописи и черновики, автобиографические очерки и воспоминания. Высказывалось мнение, что тексты опубликованных работ, т.е. основной массив историко-научных источников, призваны рассказать не о том, как именно автор пришел к своему новому результату, а показать степень обоснованности этого результата и его согласованность с другими знаниями, уже признанными достоверными. В связи с этим делается вывод, что письменные источники сплошь и рядом направляют историка науки в его поисках ответа на вопрос «как возникла новая идея?» по ложному пути. Отмечается также, что сам автор научного текста, то есть сам исследователь, сделавший то или иное открытие, если бы историк науки имел счастье пообщаться с ним без посредников, не всегда может и хочет дать необходимые сведения. Насколько справедлива такая точка зрения? Безусловно, она основана на том, что в текстах ряда научных работ действительно нельзя найти информации о том, как было сделано открытие, как было найдено правильное решение определенной научной проблемы. Причин тут несколько. Одна из них связана с изначальной установкой некоторых творцов науки и техники на то, чтобы излагать свои идеи и результаты в строгой дедуктивной форме, в готовом, завершенном виде, когда убираются все «леса, позволившие воздвигнуть здание». При анализе таких текстов у читателя неизбежно возникает впечатление (ошибочное впечатление!), что новые идеи были получены таким же строгим дедуктивным путем, без трудоемкого процесса сбора и обобщения частных случаев, без использования индуктивных рассуждений и выводов по аналогии. Другая причина состоит в том, что ученым при построении развернутой научной теории приходится заимствовать из других работ и включать в свою теорию идеи и результаты, полученные их коллегами. Ни одна научная теория, включающая в себя широкий круг положений и принципов и дающая единую интерпретацию этих положений, не была построена иначе, как на основе подобного заимствования. Авторам этих теорий, как правило, свойственно опасение, что их приоритет не будет признан, если они покажут технологию построения теории из разрозненных идей, принадлежащих другим исследователям. Эта ситуация может измениться, если мы сами, ценители и почитатели их творческих успехов, научимся правильно оценивать труд людей, сумевших создать нечто целое из отдельных, первоначально никак не связанных кусков (деталей).

Историк, анализирующий научные тексты прошлого, в которых скрыты исходные посылки новых идей, конечно, придет к заключению о принципиальной невозможности знать подлинную историю открытия. Такого взгляда придерживался Д.Пойа, который в книге «Математика и правдоподобные рассуждения» (1975) писал: «Я не могу рассказать подлинную историю того, как происходило открытие, потому что этого в действительности никто не знает. Однако я попытаюсь придумать правдоподобную историю того, как открытие могло произойти» (Пойа, 1975, с.16). Аналогичную точку зрения высказывали и другие исследователи. И.Л.Фабелинский в статье «Предсказание и обнаружение тонкой структуры линии Рэлея» (УФН, 2000, январь) отмечает: «Вопрос о том, как в сознании человека возникает идея, ведущая к новому, чрезвычайно сложен и вряд ли поддается объяснению вообще. Но в некоторых случаях можно догадаться или, лучше сказать, пофантазировать и построить для себя приемлемую схему того, как человек пришел к правильному решению» (Фабелинский, УФН, 2000, с.95). Об этом же пишет В.М.Дуков в книге «Электродинамика» (1975): «Говоря об идейных истоках теории Максвелла, мы неизбежно становились на путь предположений, ибо восстановить точный ход мыслей гения – дело невозможное. Книги, подобно «Экспериментальным исследованиям» Фарадея, где автор раскрывает все детали поисков, - явление редчайшее» (Дуков, 1975, с.128). М.Тринг и Э.Лейтуэйт в книге «Как изобретать» (1980) констатируют: «Редко удается проследить путь творческой мысли великих изобретателей: они по большей части были людьми замкнутыми и не рассказывали о ходе своих рассуждений даже в письмах. Поэтому их биографам не остается ничего другого, как основываться на их изобретениях или же на собственных догадках» (М.Тринг, Э.Лейтуэйт, 1980, с.46).

Историк, понимающий, что исходные посылки, определившие рождение идеи, изначально существовали, но при подготовке научного текста статьи или монографии не получили освещения, вполне оправданно вынужден критиковать авторов текста, которые утаивают важную информацию, интересующую историка. Такую критику мы находим, например, в произведениях французского физика Франсуа Араго. В книге «Биографии знаменитых астрономов, физиков и геометров» (2000) Араго пишет: «В обширной области наук нельзя насчитать восьми или десяти важных открытий, созревших без последовательных усилий ряда ученых. К несчастью, по заблуждению самолюбия, последние изобретатели или усовершенствователи часто утаивают то, что они заимствовали от своих предшественников; они любят удивлять, а не учить; они не понимают, что признавать себя должниками гораздо приятнее и спокойнее, нежели навлекать на себя подозрение в недобросовестности» (Араго, 2000, с.273). Обращая внимание на высокую степень завуалированности (замаскированности) действительного процесса совершения открытия в математических работах, Араго говорит: «Связь идей и способов решений часто скрывается от глаз самых опытных; здесь, почти на каждом шагу, встречаем теории без видимой связи; некоторые геометры, кажется, летают на такой высоте, что никто не может пролагать им дороги. Притом, все предварительные пути строятся на таких подмостках, о которых после никто не думает; по окончании дела их сламывают и забывают. Собирать их остатки – дело тягостное, неблагодарное, неуважаемое, и потому весьма редко за него принимаются» (Араго, 2000, с.273). Можно предположить, что эта ситуация была характерна для математики времен Араго, а в наше время она изменилась. Но С.Улам, известный польский математик, соратник Джона фон Неймана, рассеивает это предположение. В книге «Приключения математика» (2001), ссылаясь на последнее письмо Э.Галуа, С.Улам указывает: «Что касается публикаций, то в наше время математики почти что вынуждены утаивать то, как они получают свои результаты. А между тем Эварист Галуа, молодой французский гений, погибший в двадцать один год, в своем последнем письме подчеркивает, насколько истинный процесс совершения открытия отличается от того, что, в конце концов, выходит из печати в качестве процесса доказательства. Важно повторять это как можно чаще» (Улам, 2001, с.240).

Ярким примером того, как выдающийся исследователь может скрывать путь, которым фактически шел к открытию, служит творчество В.Гамильтона, создателя кватернионного исчисления, открывшего множество новых теорем в геометрической оптике. Как он открыл эти теоремы? В его работах полученные результаты изложены в строгой дедуктивной форме, но историками установлено, что в действительности В.Гамильтон открывал свои теоремы путем индуктивного обобщения частных случаев этих теорем. На анализ этих частных случаев он потратил много сил и времени. И.Б.Погребысский в книге «От Лагранжа к Эйнштейну» (1966) отмечает: «Опубликованные теперь рукописи Гамильтона показывают, что он пришел к своим общим результатам в геометрической оптике на основе кропотливого анализа частных случаев, и положил много труда на окончательную отделку изложения своих работ – отделку, полностью скрывающую путь, которым фактически шел автор» (И.Б.Погребысский, 1966). Далее И.Б.Погребысский цитирует рецензентов математических рукописей Гамильтона А.П.Конвэя и Дж.Л.Синга: «…Просмотр рукописей радикально меняет наше представление о том, как работал Гамильтон. Вместо ослепительных вспышек гения, каждая из которых создает законченный и прекрасный общий метод, хотя, по видимости, непригодный для приложений, мы видим самоотверженный труд, затраченный на развитие этих методов, причем частные случаи предшествуют общему» (И.Б.Погребысский, 1966).

Создатель теории фракталов Бенуа Мандельброт уверен, что авторам научных работ необходимо избавляться от прежней привычки оставлять в тени подлинный процесс формирования новых гипотез и концепций. В книге «Фрактальная геометрия природы» (2002) он отмечает: «Завершив строительство здания, следует убрать леса». Это изречение Гаусса часто приводят себе в оправдание те математики, которые избегают рассказывать о причинах, побуждающих их заниматься теми или иными исследованиями, и забывают об истории своей области. К счастью, в последнее время набирает силу иная тенденция, и многочисленные отступления в данном эссе служат красноречивым показателем того, какой из двух сочувствую лично я» (Мандельброт, 2002, с.561). Другой известный математик, лауреат премии Филдса (аналога Нобелевской премии для математиков) Александр Гротендик считает, что причиной нежелания ученых показывать в своих работах исходные посылки новых идей является удивительная простота истории любого открытия. Эта простота упраздняет те элементы загадочности, таинственности и кажущейся недоступности для рациональной реконструкции, которые привлекают наше дополнительное внимание к интеллектуальным продуктам выдающихся людей. А.Гротендик в книге «Урожаи и посевы» (2001) восклицает: «И лишь теперь я понимаю значение того невероятного обстоятельства, что нигде и никогда ни слова не говорится о том, как исследовательский труд проистекает на деле, о том, как ошеломляюще – по-детски – проста история любого открытия. Дорога, по которой люди приходят к открытию, не описана ни в одном докладе и ни в одной книге. О ней умалчивают, ею пренебрегают; отрицают ее существование, наконец. Так обстоят дела даже в относительно безобидной области научных открытий – когда, казалось бы, не собственный срам принародно обнажаешь, а тайну мироздания, слава богу» (Гротендик, 2001, с.97). Конечно, Гротендик немного утрирует ситуацию, но мы понимаем, зачем он это делает. Его цель – побудить ученых задуматься над этой проблемой. Хотелось бы добавить, что простота истории любого открытия, о которой говорит А.Гротендик, свидетельствует о простоте интеллектуальных стратегий, с помощью которых совершаются эти открытия. Другими словами, познавательные процессы, приводящие выдающихся ученых к достижениям высокой общественной значимости, эквивалентны познавательным процессам, определяющим интеллектуальную деятельность обычных людей.

Если историк не пожалеет времени и сил на то, чтобы рассмотреть как можно больше научных текстов прошлого, то обнаружит факт, который с лихвой компенсирует все его труды: источников, позволяющих понять (реконструировать) историю открытий, гораздо больше, чем документов, лишенных важных для нас сведений. По словам создателя теории стресса Ганса Селье, «многие ученые до конца своих дней помнят даже самые мелкие, не имеющие отношения к делу подробности, связанные с их открытием» (Г.Селье, 1987). Отсюда можно сделать вывод, что мнение ряда философов, психологов и других ученых о низкой ценности исторических источников в значительной степени определяется тем, что в их поле зрения чаще всего попадали источники отнюдь не самого высокого качества, то есть документы, не содержавшие информацию, необходимую для достоверного описания событий прошлого.

Многие из наших прежних представлений об ограниченности исторических источников рушатся на наших глазах. Главный виновник этого разрушения – Интернет, который сделал возможным быстрый доступ к любым массивам данных, представленных в электронном виде. Уже можно делить историю научных открытий как отдельную сферу знания на два периода: до появления всемирной паутины и после ее появления. Соответственно, целесообразно и самих ученых-историков, занимающихся исследованием процессуальных аспектов творческой деятельности, делить на две категории: живших в эпоху до Интернета и живущих сейчас при его наличии. Колоссальные человеческие ресурсы брошены сегодня на то, чтобы перевести в электронную форму как можно больше информации, накопленной цивилизацией за тысячи лет развития. Стремительный рост объема этой информации, в том числе исторической, ставит историка в уникальное положение: он может теперь сетовать не на недостаток необходимых ему сведений, а на их избыток. Он может говорить теперь не о том, что ему не хватает исторических фактов для описания подлинного процесса возникновения той или иной идеи, а о том, что он «завален» этими фактами и ему трудно выбрать из них какой-то небольшой круг данных, поскольку все они ему дороги.

Для иллюстрации данного положения можно сослаться на колоссальное количество электронной информации, доступной через Интернет и раскрывающей генезис открытий таких ученых, как Кеплер, Ньютон, Максвелл, Гельмгольц, Эйнштейн, Бор и т.д. Если говорить о ныне живущих ученых, то хотелось бы коснуться творчества Германа Хакена – основателя синергетики (науки о роли коллективных явлений в самоорганизующихся системах). Синергетика оказала и продолжает оказывать значительное влияние на другие научные дисциплины, в том числе на психологию. Когда мы говорили об обнаруженной нами аналогии между теоремой Геделя о неполноте и принципом Берталанфи-Пригожина об открытости самоорганизующихся систем, мы близко подходили к той проблематике, которая находится в центре внимания синергетики. Как возникла синергетика? Литература, доступная в Интернете, дает возможность понять, что эта теория, построенная Г.Хакеном, возникла на основе аналогии. В частности, Г.Хакен (1970-е годы) разработал теорию динамического хаоса и заложил основы синергетики, когда обнаружил аналогию между уравнением одномодового лазера и уравнениями Лоренца в теории тепловой конвекции. Его внимание также привлекло сходство между генерацией когерентного излучения лазера вблизи порога возбуждения и фазовым переходом второго рода, математически описанным Л.Д.Ландау. А теперь ответим на вопрос: насколько велико количество электронной литературы, представленной во всемирной паутине, в которой отмечается роль этой аналогии в построении концепции Г.Хакена? Даже поверхностное исследование показывает, что круг данной литературы достаточно широк. В этот круг входят следующие работы: 1) книга Ю.Л.Климонтовича «Штрихи к портретам ученых» (2005), 2) вступительная статья Ю.Л.Климонтовича в книге Г.Хакена «Информация и самоорганизация» (2005), 3) учебное пособие Н.Н.Никитенкова и Н.А.Никитенковой «Синергетика для инженеров» (2009), 4) книга И.С.Добронравовой «Синергетика: становление нелинейного мышления» (1990), 5) статья Е.Князевой «Сложные системы и нелинейная динамика в природе и обществе» (Материалы 1-й конференции Немецкого общества сложных систем, 1997), 6) статья А.С.Михайлова и И.В.Упорова «Критические явления в средах с размножением, распадом и диффузией» (журнал «Успехи физических наук», 1984, том 144, выпуск 1), 7) книга Ф.Капры «Паутина жизни» (2003), 8) книга И.Д.Акопяна «Проблема оснований теоретической биологии» (2007), 9) статья Н.Климонтовича «Синергетика: лозунг или наука?» (журнал «Знание-сила», 1982, № 9), 10) книга Н.А.Денисовой «В чем заблуждаются физики?» (2000). Обилие электронной информации о роли аналогии в формировании синергетической концепции Г.Хакена убедительно свидетельствует о переломе, происходящем в историко-научных исследованиях: мы уже не можем говорить, что для объективного описания происхождения научных идей, имеющих высокую общественную значимость, нам не хватает фактических данных (исторических материалов). Это подтверждает нашу мысль, согласно которой источников, позволяющих понять (реконструировать) историю открытий, гораздо больше, чем документов, лишенных важных для нас сведений.

К сожалению, до сих пор приходится сталкиваться с ситуациями, когда представители той или иной науки (например, психологии) избегают того, чтобы в полной мере использовать сам метод историко-научной реконструкции и его результаты. Например, молодым ученым, применяющим этот метод в области психологии творчества, часто напоминают о недопустимости превращать психологию в историю, о нежелательности вводить в психологическое исследование слишком много элементов истории науки. Такое отношение к историческим работам неоправданно, поскольку новые идеи возникают на стыках наук, в междисциплинарном пространстве, в котором осуществляется синтез категорий и понятий различных научных дисциплин. Нельзя забывать об условности границ между разными сферами знания. Важные исследования задерживаются из-за того, что в одной области не известны результаты, уже давно ставшие классическими в смежной области. Об этом в свое время говорил Н.Винер. Называя деление науки на различные дисциплины не более чем административной условностью, он подчеркивал, что каждый творчески работающий ученый волен ломать любые перегородки, если это нужно для успеха его работы. Ведь природа не разделена на те предметы, которые нам преподают в школе. Она также не разделена на те научные дисциплины, которые в известной мере изолируют друг от друга различные научные ведомства.

Метод историко-научной реконструкции, предполагающий исследование широкого круга источников, которые раскрывают историю научных открытий, позволяет понять ключевой для нашей работы факт. Этот факт состоит в том, что личности, которых мы называем гениями и чьи заслуги внушают нам глубокое уважение, совершают научные открытия с помощью простых мыслительных процедур. Эти процедуры включают в себя в качестве важных составляющих индукцию и аналогию, которые доступны всем представителям вида гомо сапиенс, наделенным здоровым мозгом. Таким образом, познавательные процессы, приводящие великих людей к достижениям высокой общественной значимости, эквивалентны познавательным процессам, определяющим интеллектуальную деятельность обычных индивидов. Следовательно, генетические структуры гениев не несут в себе факторов, обусловливающих их творческие успехи, которых не было бы в генотипе обычных людей. Поскольку операции обобщения и переноса свойственны многим высокоорганизованным животным и, прежде всего, приматам, не будет ошибкой сказать, что гении используют в своем творчестве те же стратегии обобщения и переноса, зачатки (элементы) которых демонстрируют наши эволюционные предшественники.

Конечно, это обстоятельство затрагивает наши глубокие мировоззренческие принципы, наши представления о собственной природе. Впервые нам пришлось существенно пересматривать эти представления, когда Н.Коперник показал, что люди отнюдь не живут в центре Вселенной. Коперник был астрономом, но в его время даже специалисты в области картографии находились во власти парадигмы, согласно которой человеку принадлежит центральное место в окружающем мире. Позже Ч.Дарвин показал, что физиология и поведение человека неразрывно связаны со всей остальной природой, а не отделены от нее непроходимой пропастью. Дарвиновская теория эволюция способствовала распространению мысли о том, что мозг человека – продукт последовательного развития мозга животных. Не являемся ли мы свидетелями еще одного пересмотра традиционных взглядов – пересмотра, приводящего к выводу, что интеллектуальная деятельность даже тех, кого мы называем гениями, связана со схемами переработки информации, доступными приматам и не только им?

Глава 2